Тютчев не остывшая от зною анализ кратко

Обновлено: 04.07.2024

Своеобразие тютчевских пейзажей отчетливо видно в стихотворении, созданном в родовом имении Овстуг в 1846 г.:

Тихой ночью, поздним летом,
Как на небе звезды рдеют,
Как под сумрачным их светом
Нивы дремлющие зреют.
Усыпительно-безмолвны,
Как блестят в тиши ночной
Золотистые их волны,
Убеленные луной.

И в то же время вечная изменчивость природы подчиняется другому закону – вечной повторяемости этих изменений.

Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят –
Бегут и будят сонный брег,
Бегут и блещут и гласят.

Весна идет, весна идет,
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней.

Нередко в той картине мира, которую рисует Тютчев, за настоящим отчетливо проступает древний облик мира, первозданные картины природы. Вечное в настоящем, вечную повторяемость природных явлений – вот что пытается увидеть, показать поэт:

Как сладко дремлет сад темно-зеленый,
Объятый негой ночи голубой!
Сквозь яблони, цветами убеленной,
Как сладко светит месяц золотой.

Таинственно, как в первый день созданья,
В бездонном небе звездный сонм горит,
Музыки дальней слышны восклицанья,
Соседний ключ слышнее говорит.

На мир дневной спустилася завеса,
Изнемогло движенье, труд уснул.
Над спящим градом, как в вершинах леса,
Проснулся еженощный гул.

Откуда он, сей гул непостижимый.
Иль смертных дум, освобожденных сном,
Мир бестелесный, слышный, но незримый,
Теперь роится в хаосе ночном.

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.

Представляя природу единым, дышащим, чувствующим живым существом, Тютчев оказывается близким античным мыслителям, например, Платону, который называл мир в его целостности одним видимым животным.

Резко выступая против своих оппонентов, не признающих в природе живое существо, Тютчев создает образ дышащего, живого, мыслящего, говорящего живого существа:

Они не видят и не слышат,
Живут в сем мире, как впотьмах,
Для них и солнцы, знать, не дышат,
И жизни нет в морских волнах.

Лучи к ним в душу не сходили,
Весна в груди их не цвела,
При них леса не говорили,
И ночь в звездах нема была!

И языками неземными,
Волнуя реки и леса,
В ночи не совещалась с ними
В беседе дружеской гроза!

Уж солнца раскаленный шар
С главы своей земля скатила,
И мирный вечера пожар
Волна морская поглотила.

Уж звезды светлые взошли
И тяготеющий над нами
Небесный свод приподняли
Своими влажными главами.

Река воздушная полней
Течет меж небом и землею,
Грудь дышит легче и вольней,
Освобожденная от зною.

И сладкий трепет, как струя,
По жилам пробежал природы,
Как бы горячих ног ея
Коснулись ключевые воды.

Хоть я и свил гнездо в долине,
Но чувствую порой и я,
Как животворно на вершине
Бежит воздушная струя
На недоступные громады
Смотрю по целым я часам, –
Какие росы и прохлады
Оттуда с шумом льются к нам.

Чародейкою Зимою
Околдован, лес стоит –
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он блестит.

И стоит он, околдован, –
Не мертвец и не живой –
Сном волшебным очарован,
Весь опутан, весь окован
Легкой цепью пуховой

Какое лето, что за лето!
Да это просто колдовство –
И как, прошу, далось нам это
Так ни с того и ни с сего.

Какая жизнь, какое обаянье,
Какой для чувств роскошный, светлый пир!

То же слово передает всю красоту ночной Невы:

Нет искр в небесной синеве,
Все стихло в бледном обаянье,
Лишь по задумчивой Неве
Струится лунное сиянье.

Сквозь лазурный сумрак ночи
Альпы снежные глядят;
Помертвелые их очи
Льдистым ужасом разят.

Властью некой обаянны,
До восшествия Зари,
Дремлют, грозны и туманны,
Словно падшие цари.

Но Восток лишь заалеет,
Чарам гибельным конец –
Первый в небе просветлеет
Брата старшего венец.

Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом.

Гремят раскаты молодые,
Вот дождик брызнул, пыль летит,
Повисли перлы дождевые,
И солнце нити золотит.

С горы бежит поток проворный,
В лесу не молкнет птичий гам,
И гам лесной, и шум нагорный –
Все вторит весело громам.

Ты скажешь: ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.

Люблю грозу в начале мая,
Как весело весенний гром
Из края до другого края
Грохочет в небе голубом.

Уже полдневная пора
Палит отвесными лучами, –
И задымилася гора
С своими черными лесами.

И между тем как полусонный
Наш дольний мир, лишенный сил,
Проникнут негой благовонной,
Во мгле полуденной почил, –

Горе, как божества родные,
Над издыхающей землей,
Играют выси ледяные
С лазурью небе огневой.

Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон.

Одни зарницы огневые,
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые,
Ведут беседу меж собой.

Не случайно в этом стихотворении нет и образов играющей природы и играющих богов. Гроза уподобляется своей антитезе – сну, вялому, безотрадному. Столь же не случайно природа утрачивает и свой голос: гроза – это беседа глухонемых демонов – огненные знаки и зловещая тишина.

Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не съединяет их?

Вражда не отменяет ощущения единства бытия, его слитности: Солнце объединяет мир, красота мира источником имеет – Любовь:

Сияет солнце, воды блещут,
На всем улыбка, жизнь во всем,
Деревья радостно трепещут,
Купаясь в небе голубом.

Поют деревья, блещут воды,
Любовью воздух растворен,
И мир, цветущий мир природы,
Избытком жизни упоен

Весь день, как летом, солнце греет,
Деревья блещут пестротой,
И воздух ласковой волной,
Их пышность ветхую лелеет.

А там, в торжественном покое,
Разоблаченная с утра,
Сияет Белая гора,
Как откровенье неземное.

Отчетливо ощущая природу как некую извечную, живую силу, Тютчев стремится заглянуть за скрывающую ее завесу. Каждое природное явление обнаруживает это полное жизни существо:

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала.
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
Все в зарницах трепетало.

Словно тяжкие ресницы
Подымались над землею,
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою.

Певучесть есть в морских волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.

Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе

Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.

Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник.

Словно строгий чин природы
Уступил права свои
Духу жизни и свободы,
Вдохновениям любви.

Словно, ввек ненарушимый,
Был нарушен вечный строй
И любившей и любимой
Человеческой душой.

В этом ласковом сиянье,
В этом небе голубом
Есть улыбка, есть сознанье,
Есть сочувственный прием.

Гляжу с участьем умиленным,
Когда, пробившись из-за туч,
Вдруг по деревьям испещренным,
С их ветхим листьем изнуренным,
Молниевидный брызнет луч!

Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, что так цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз.

Столь же значима для Тютчева и способность природы плакать. Слезы – такой же знак подлинной жизни для Тютчева, как и улыбка:

И святое умиленье
С благодатью чистых слез
К нам сошло как откровенье
И во всем отозвалось.

Живописный пейзаж является частью авторской мифопоэтической картины, ставящей земной мир в зависимость от действий таинственных могущественных сил.

Аналогичные мотивы присутствуют в стихотворном тексте, появившемся в середине лета 1851 г. Поэт изображает знойную ночь, приход которой не принес желанную прохладу.

Герой-наблюдатель увлечен динамичным зрелищем: световые вспышки идут одна за другой, создавая общую картину трепещущего, дрожащего небесного свода.

Содержание второй строфы организовано развернутым сравнением, при помощи которого олицетворяются природные объекты и явления. Рождается фантастический образ гигантского существа, созданный по принципам метонимии.

Семантика оригинального сравнения обогащает тематику произведения, выводя ее за рамки пейзажной лирики. В разгуле ночной стихии находят проявление хаотические силы, чья природа недоступна человеческому разуму.

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала.
И над тусклою землею
Небо, полное грозою,
Все в зарницах трепетало.

Словно тяжкие ресницы
Подымались над землею,
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою.

Грозовое небо, выступающее антагонистом образу земли, наполнено светом. Оно озаряется проблесками молний, и по этой причине летняя ночь характеризуется свойствами сверкать, блистать, мгновенно изменяться. Герой-наблюдатель увлечен динамичным зрелищем: световые вспышки идут одна за другой, создавая общую картину трепещущего, дрожащего небесного свода.

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала.
И над тусклою землею
№ 4 Небо, полное грозою,
Все в зарницах трепетало.

Словно тяжкие ресницы
Подымались над землею,
№ 8 И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою.

Ne ostyvshaya ot znoyu,
Noch iyulskaya blistala.
I nad tuskloyu zemleyu
Nebo, polnoye grozoyu,
Vse v zarnitsakh trepetalo.

Slovno tyazhkiye resnitsy
Podymalis nad zemleyu,
I skvoz beglye zarnitsy
Chyi-to groznye zenitsy
Zagoralisya poroyu.

Yt jcnsdifz jn pyj/,
Yjxm b/kmcrfz ,kbcnfkf///
B yfl necrkj/ ptvkt/
Yt,j, gjkyjt uhjpj/,
Dct d pfhybwf[ nhtgtnfkj///

Ckjdyj nz;rbt htcybws
Gjlsvfkbcm yfl ptvkt/,
B crdjpm ,tukst pfhybws
Xmb-nj uhjpyst ptybws
Pfujhfkbcz gjhj////

Читайте также: