Почему проблема эффективного глобального управления остается пока нерешенной кратко

Обновлено: 04.07.2024

В основе неспособности предвидеть и справляться с глобальными рисками лежит нерешённая проблема глобального управления. Наши учреждения и их руководители перестали соответствовать своему назначению

В 2022 году пандемия COVID-19 и множество порождённых ею кризисов наконец-то могут пойти на спад. Но в этом оптимистичном сценарии можно увидеть и цунами новых проблем - от провала борьбы с изменением климата до ослабления социальной сплочённости. Их решение потребует от лидеров перехода к иной модели управления.

Когда наши учреждения управляются хорошо, мы обращаем на них мало внимания. Они являются невидимой инфраструктурой, которая поддерживает экономику и практически все аспекты общественного порядка. Во второй половине XX века, благодаря "достаточно хорошему" качеству управления, стал возможным рост доходов и социальный мир.

Правда намного сложнее. В основе нашей неспособности предвидеть и справляться с глобальными рисками (и речь идёт не только об изменении климата и углубляющемся социальном расколе, но и о новых вспышках инфекционных заболеваний, долговых кризисах, неадекватном регулировании новых технологий) лежит нерешённая проблема глобального управления. Наши учреждения и их руководители перестали соответствовать своему назначению.

Мы склонны смотреть на историю как на череду крупных событий, подобных землетрясениям. Однако деградация глобального управления стала результатом постепенной эрозии.

В период действия "Модели управления 1.0" сразу после Первой мировой войны государственное и корпоративное управление характеризовалось властью "одного человека": "сильного лидера" и "босса", и не важно выбран он был или нет. Этот тип лидерства хорошо работал в обществе, где стоимость информации была высокой, иерархическая власть и менеджмент функционировали сравнительно успешно, а технологический и экономический прогресс приносил пользу практически всем.

"Модель управления 2.0", возникшая в конце 1960-х годов, утверждала первичность материального благополучия и совпала с расцветом "капитализма акционеров", постулированного Милтоном Фридманом, а также с прогрессирующей глобальной финансиализацией. Новый менеджерский класс, подотчётный лишь перед акционерами, властвовал безраздельно и глобально. И хотя мировой финансовый кризис 2008 года нанёс по "Модели управления 2.0" серьёзный удар, эта модель, с её узким видением, продолжала доминировать вплоть до вспышки пандемии COVID-19.

Брутальный социально-экономический шок COVID-19 дал начало "Модели управления 3.0". Антикризисный менеджмент сегодня доминирует в процессе принятии решений, а лидеры сфокусировались на сиюминутном мышлении, демонстрируя сравнительное пренебрежение его возможными непреднамеренными последствиями. Этот подход, с его методом проб и ошибок и краткосрочными ориентирами, привёл к бессистемности в борьбе с пандемией и её социально-экономическими последствиями.

Однако после окончания пандемии нам понадобится новая модель управления. "Модель управления 4.0" будет отличаться от своих предшественников в целом ряде фундаментальных аспектов.

Во-первых, она заменит нынешний антикризисный менеджмент, с его краткосрочными ориентирами, долгосрочным стратегическим мышлением. Акцент на текущих проблемах, таких как пандемия, социально-экономические кризисы или психическое здоровье людей, должен дополняться действиями, направленными на борьбу с изменением климата, на разворот тенденции утраты биоразнообразия, возмещение экологического вреда, который наносит деятельность человека, а также на решение связанных со всем этим социальных проблем, в том числе вынужденной миграции.

Во-вторых, "Модель управления 4.0" должна заменить узкое видение и подходы сверху вниз, которые доминировали в прошлом. Мы живём в крайне сложном и взаимосвязанном мире, а не в линейном мире с единичными разрывами. Это означает, что роли и обязанности всех стейкхолдеров в обществе должны измениться. Бизнес больше не может игнорировать своё социальное и экологическое влияние, а правительства больше не могут действовать так, будто у них одних есть на всё ответы.

В-третьих, необходимо избавиться от нынешнего акцента на узкой экономической концепции и на краткосрочных финансовых интересах. В центре любой новой системы управления - государственной или корпоративной - должна быть первичность общества и природы. Да, финансы и бизнес жизненно важны, но они должны служить обществу и природе, а не наоборот.

Мир изменился, и государственное и корпоративное управление должно измениться вместе с ним. Сегодня крупные структурные сдвиги, например, Четвёртая промышленная революция и изменение климата, приводят к сбоям в работе всех отраслей и центров власти. Технологии, подобные блокчейну, вытесняют централизованные, иерархические организации, заменяя их децентрализованными, автономными структурами. Усиливается социальное, экономическое и цифровое неравенство.

Сегодня многие лидеры до сих пор застряли в менталитете капитализма акционеров, характерного для "Модели управления 2.0", а некоторые общества продолжают отдавать предпочтение авторитарному руководству и структуре, соответствующей "Модели управления 1.0". Тем временем, пока COVID-19 остаётся угрозой, антикризисный менталитет "Модели управления 3.0" будет и дальше доминировать в дискуссиях кабинетов и советов директоров.

Впрочем, многие лидеры уже начинают мыслить и действовать как первопроходцы новой эпохи управления. В их числе топ-менеджеры, поддерживающие индикаторы ESG (экологическое, социальное и корпоративное управление), и такие политические лидеры, как президент Франции Эммануэль Макрон и премьер-министр Италии Марио Драги, которые ломают привычные барьеры. Но прежде всего, это молодёжь, которая требует лучшего будущего.

Люди, которые продолжают руководствоваться нормами управления прежних эпох, критикуют подобных лидеров за то, что они выходят из общего строя. Но мы должны приветствовать тех, кто, выйдя на неизвестную территорию, действует в качестве ледоколов, вне собственных узких интересов, и выступает за конкретные дела для борьбы с изменением климата и для устранения социальной несправедливости.

Наилучшие индикаторы ответственного и чутко реагирующего управления сегодня измеряют степень поддержки и согласия лидеров с принципами ответственности перед стейкходерами, а не акционерами. Хотя измерение ответственности перед стейкхолдерами сегодня пока что переживает этап младенчества, дальнейшее развитие последовательной метрики позволит нам судить, действительно ли лидеры начинают шире смотреть на свою роль и обязанности.

XXI век принесёт нам множество беспрецедентных проблем. Если мы хотим, чтобы наши дети и внуки оглядывались на достигнутый нами прогресс с таким же удовлетворением, какое мы чувствовали в конце XX века, тогда наша модель управления обязательно должна измениться.

Submit to our newsletter to receive exclusive stories delivered to you inbox!


Таня Масян

Лучший ответ:


Онтонио Веселко

Это связано с тем, что вместе с процессами интеграции, существуют и процессы дезинтеграции внутри мирового сообщества. Конфликты, порождаемые отдельными интересами, препятствуют эффективному взаимодействию в рамках мировой, а не национальной повестки дня.




Вы можете из нескольких рисунков создать анимацию (или целый мультфильм!). Для этого нарисуйте несколько последовательных кадров и нажмите кнопку Просмотр анимации.

Почему проблема эффективного глобального управления остается пока нерешенной?

Любая сила порождает противодействия, тоже самое с процессами мировой интеграции. Этот процесс дает толчок для многих национальных движений и некоторого "закрытия" государств, далеко за примером ходить не нужно, совсем недавно Конституционный суд РФ постановил, что решения европейского суда по правам человека не являются обязательными на территории нашей страны, а есть лишь рекомендации. Подобные прецеденты создают серьезные препятствия для решения проблемы глобального управления.

При этом нужно заметить, что упомянутые ранее гиперглобалисты, трансформисты и скептики по-разному смотрят на данную проблему. Гиперглобалисты (Дж.Гил, В.Грейдер, М.Олброу, К.Омаэ, С.Стрейдж и др.) уверены в том, что глобализация генерирует новые формы социальной организации, в частности, мировые и региональные институты управления, – МБ, МВФ, ВТО и т.д., которые рано или поздно вытеснят национальные государства, существующие в качестве первичных структур политической и экономической активности. Трансформисты (У.Бек, Э.Гидденс, Дж.Най, Т.Нейроп, Дж.Розенау, Ю.Хабермас, Д.Хелд и др.) стоят на позиции, в соответствии с которой национальное государство всё ещё остается властным субъектом в пределах своей территории, но оно должно кооперироваться в космополитические коалиции для решения многих насущных проблем. Наконец, скептики (Л.Вейс, Е.Г.Кар, П.Кругман, Дж.Томсон, П.Херст и др.) утверждают, что глобализация – это не более чем миф, а роль национальных государств, при возвышении трех центров силы (США - Канада, ЕС, Азиатско-Тихоокеанский блок), по прежнему велика и имеет тенденцию к укреплению[637]. Такая экспозиция конечно даёт повод задуматься о объекте (предмете), субъекте (субъектах) и методах глобального управления, тем более что для этого существуют объективные предпосылки. Главным образом, связанные с деградацией системы управления международными отношениями после исторического разлома 1999 – 2001 – 2008 гг., т.е. неадекватности действий США как субъекта глобальной власти. Иначе говоря, сегодня нужно исходить из гипергеополитизированной модели, отражающей последовательные претензии США на руководство мировыми делами. Но сама реализация этой модели вызывает разнокачественные характеристики и оценки. В т.ч. у самих её вдохновителей и создателей[638].



По большому счету речь идет о реализации цепочки: анализ глобальной (международной) ситуации – определение целей управленческого влияния – прогнозирование и планирование – принятие управленческого решения – организация и реализация принятого плана – контроль исполнения решения – оценка результатов и эффективности[641]. Но в её реализацию должны быть вовлечены субъекты всех уровней организации современного мира – глобального, регионального и локального.

На сегодняшний день к собственно управленческим процессам, если следовать логике трех классов глобальных проблем, нужно отнести:

- крупные миротворческие усилия на локальном, региональном и глобальном уровне, проводимые под патронатом ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ, ШОС и т.д.;

- жесткий контроль за обычными, ядерными и новейшими видами вооружений и военных технологий;

- соглашения и реализацию двух, трех и многосторонних договоров, касающихся военно-политических, антитеррористических, экономических (главным образом, продовольственных), технологических, демографических, образовательных, энергетических, экологических и космических аспектов жизни;

- оперативное реагирование на пандемии;

- создание обновленной международно-правовой базы для регулирования конфликтных ситуаций локального, регионального и глобального масштабов.

При этом нужно заметить, что упомянутые ранее гиперглобалисты, трансформисты и скептики по-разному смотрят на данную проблему. Гиперглобалисты (Дж.Гил, В.Грейдер, М.Олброу, К.Омаэ, С.Стрейдж и др.) уверены в том, что глобализация генерирует новые формы социальной организации, в частности, мировые и региональные институты управления, – МБ, МВФ, ВТО и т.д., которые рано или поздно вытеснят национальные государства, существующие в качестве первичных структур политической и экономической активности. Трансформисты (У.Бек, Э.Гидденс, Дж.Най, Т.Нейроп, Дж.Розенау, Ю.Хабермас, Д.Хелд и др.) стоят на позиции, в соответствии с которой национальное государство всё ещё остается властным субъектом в пределах своей территории, но оно должно кооперироваться в космополитические коалиции для решения многих насущных проблем. Наконец, скептики (Л.Вейс, Е.Г.Кар, П.Кругман, Дж.Томсон, П.Херст и др.) утверждают, что глобализация – это не более чем миф, а роль национальных государств, при возвышении трех центров силы (США - Канада, ЕС, Азиатско-Тихоокеанский блок), по прежнему велика и имеет тенденцию к укреплению[637]. Такая экспозиция конечно даёт повод задуматься о объекте (предмете), субъекте (субъектах) и методах глобального управления, тем более что для этого существуют объективные предпосылки. Главным образом, связанные с деградацией системы управления международными отношениями после исторического разлома 1999 – 2001 – 2008 гг., т.е. неадекватности действий США как субъекта глобальной власти. Иначе говоря, сегодня нужно исходить из гипергеополитизированной модели, отражающей последовательные претензии США на руководство мировыми делами. Но сама реализация этой модели вызывает разнокачественные характеристики и оценки. В т.ч. у самих её вдохновителей и создателей[638].

По большому счету речь идет о реализации цепочки: анализ глобальной (международной) ситуации – определение целей управленческого влияния – прогнозирование и планирование – принятие управленческого решения – организация и реализация принятого плана – контроль исполнения решения – оценка результатов и эффективности[641]. Но в её реализацию должны быть вовлечены субъекты всех уровней организации современного мира – глобального, регионального и локального.

На сегодняшний день к собственно управленческим процессам, если следовать логике трех классов глобальных проблем, нужно отнести:

- крупные миротворческие усилия на локальном, региональном и глобальном уровне, проводимые под патронатом ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ, ШОС и т.д.;

- жесткий контроль за обычными, ядерными и новейшими видами вооружений и военных технологий;

- соглашения и реализацию двух, трех и многосторонних договоров, касающихся военно-политических, антитеррористических, экономических (главным образом, продовольственных), технологических, демографических, образовательных, энергетических, экологических и космических аспектов жизни;

- оперативное реагирование на пандемии;

- создание обновленной международно-правовой базы для регулирования конфликтных ситуаций локального, регионального и глобального масштабов.

Читайте также: