Вырыпаев волнение краткое содержание

Обновлено: 03.07.2024

Меня совершенно переломал полуторачасовой спектакль Ивана Вырыпаева "Волнение" в БДТ. Каждый поворот мышления Ивана наносит болевой удар. Вырыпаев говорит о безусловном праве художника на мистификацию. В области вымысла никаких границ. В области реальности - должны быть границы. Именно поэтому Вырыпаев постоянно и уже не первый раз ходит по грани: вот-вот сорвется в пропасть. И здесь то же: нападение на либерализм, разговор о постоянном терроризме общества, иллюзия отсутствия цензуры в западном социуме, усталость от пережевывания травм Второй мировой войны и Холокоста, усталость от повсеместного горделивого муссирования тем расы и нации. Вырыпаев испытывает наше терпение, тренирует нашу толерантность. Но вот что важно: при этом он совершенно не щадит самого себя. Я вижу, как, давая умопомрачительно величественной и божественно прекрасной Алисе Фрейдлих право на выказывание о своей жизни, художник Иван Вырыпаев дает интервью сам невидимому собеседнику, как устами легендарной актрисы доходит до нас его манифестация и его исповедь. В финальной теме - про падение любовника главной героини из окна, ею же спровоцированное, - для человека знающего не может не вставать история о ближайшем друге Ивана - история Казимира Лиске. Падая в высоту, он упал вверх, как в пьесе говорится. И вот тут я вижу не лукавого художника Вырыпаева, который раздражает нас, а голого, обнаженного драматурга, который вытащил свою главную боль на зрителя, обнажился до скелета.
Алиса Фрейндлих и ее героиня просят в финале "Волнения" прощения у зрительного зала за то, что их искусство могло кого-то ранить. И это невероятно трогательно, трогательно как прощание. Это войдет в историю театра. Но здесь и Иван Вырыпаев сам просит прощения за свое искусство. Он говорит о вине взволнованного творца за вольные и невольные последствия своей проповеди. Это признание вины за события у всех тех, кого возбудило волнение художника.
Волнение художника (неизбежное, законное волнение!), как сказано в этой пьесе, схоже с волнением и насильника, и палача, и педофила. Гений и помешательство в одном флаконе. И пусть в искусстве есть любовь, а в акте насилия любви нет, но все равно искусство - это страшная разрушительная сила. Оно, искусство, этим и ценно. Но все равно остается страшной сокрушительной силой с непредсказуемым эффектом воздействия. Еще нигде в своих выводах Иван Вырыпаев не был так близок к теме забытой пьесы "Июль", которую Иван сам периодически проклинает.

Иван! Ты большой художник. Зрительный зал, что в Театре наций на "Иранской конференции", что здесь, замирает и слушает каждое слово, потому что чувствует, что только здесь, в театре, и можно утолить колоссальный дефицит смысла в современной реальности. Но как тебе удается вписать самого себя и свои травмы в ткань искусства, как каждая пьеса становится публичным распятием, публичным признанием вины. На это способен только большой художник, делающий конфликт с самим собой содержанием своего искусства. Совершенно толстовская стратегия, надо сказать.

Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность. Это не выдумка, но – наиболее яркая и самая подлинная действительность. А. Лосев. Диалектика мифа

Любовь – это волнение Творца, который волнуется за всех нас в каждом из нас. Раби Шалом бар Эликеах Розэр, XVII в.

Действующие лица:

УЛЬЯ РИХТЕ – знаменитая американская писательница.
КШИШТОФ ЗЕЛИНСКИЙ – польский журналист.
СТИВ РАКУН – литературный агент Ульи Рихте.
НАТАЛИ БЛУМЕНШТАЙН – дочь и юрист Ульи Рихте.
МАЙКЛ – фотограф.
ВЕДУЩИЙ – приятный мужской голос.

Нью-Йорк. Гостиная в квартире знаменитой писательницы Ульи Рихте. Комната обставлена дорого и очень современно. Посреди комнаты большой диван, рядом с ним низкий журнальный столик из стекла. Рядом с диваном кресло. В правом углу также несколько кресел и еще один журнальный столик, в левой части комнаты – двери, ведущие в прихожую и в другую часть квартиры. В глубине комнаты большие окна, выходящие на улицу, и, судя по виду за окном, квартира находится в одном из высотных зданий на Манхэттене. На специальной полке в левой стене выставлена дорогая выпивка: вино, виски, коньяк и многое другое. На других стенах полки с книгами. На полу у окна лежат стопки каких-то журналов и бумаг.

НАТАЛИ. Пожалуйста, располагайтесь, мама сейчас придет. Она попросила дать ей еще десять минут.

КШИШТОФ. Большое спасибо. Как здесь мило! Я так понимаю, что именно тут миссис Рихте создает свои великие произведения? Звучит приятный и заботливый мужской голос Ведущего.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Польский журналист Кшиштоф Зелинский приехал в Нью-Йорк, чтобы взять интервью у всемирно известной писательницы Ульи Рихте.

НАТАЛИ. Вообще-то мама все свои книги пишет либо в кафе, либо в аэропорту.

КШИШТОФ. О! Спасибо за такую важную деталь! Обязательно поговорю с миссис Рихте и об этом.

СТИВ. Я прошу вас понять одну вещь, Кшиштоф, Улья очень застенчива. Она глубокий интроверт. И ее очень часто тошнит, когда она дает интервью.

КШИШТОФ. Я постараюсь учесть и это, мистер Ракун.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Кшиштоф немного волнуется, потому что он потратил почти год, чтобы добиться согласия Ульи Рихте на интервью.

СТИВ. Как вы знаете, Улья Рихте дает интервью очень редко, только когда выходит ее новая книга и только самым престижным мировым изданиям, таким как New Yorker или Rolling Stone. Но поскольку эта ее книга связана с Польшей, то все мы понимаем необходимость интервью для польского издания. Так что большое спасибо, мистер Зелинский, за ваше настойчивое желание поговорить с нашей Ульей.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Стив Ракун является литературным агентом Ульи Рихте, и поэтому он ведет себя с подчеркнутой важностью. Ему очень важно, чтобы польский журналист испытывал трепет и уважение к знаменитой писательнице и одновременно ощущал чувство бесконечной благодарности к нему, Стиву Ракуну, за то, что он предоставил польскому журналисту такую возможность.

КШИШТОФ. Да что вы! Это я бесконечно благодарен вам, мистер Ракун, за предоставленную возможность. Нет нужды говорить о том, какой я испытываю трепет и уважение к миссис Рихте.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Кажется, Кшиштоф забыл поблагодарить дочь миссис Рихте Натали Блуменштайн, а ведь это именно ей удалось уговорить свою мать дать интервью польскому изданию.

СТИВ. Ну и конечно, прежде всего нам нужно поблагодарить нашу несравненную Натали. Ведь это именно ей удалось уговорить нашу Улью дать это интервью.

КШИШТОФ. Ну конечно! Я вам так благодарен, Натали…

НАТАЛИ. Ладно, нам это нужно не меньше, чем вам. Польское издательство заплатило за права довольно приличную сумму, честно говоря, даже удивительно, что в такой маленькой, бедной стране способны столько заплатить.

КШИШТОФ. Наверное, потому что это книга о Польше. И потому что мы, поляки, гордимся своей знаменитой соотечественницей.

НАТАЛИ. Кстати, будьте осторожны с вопросами про Польшу. Моя мать никогда и нигде не упоминает о том, что у нее польские корни. Поэтому ни в коем случае не разговаривайте с ней как с полькой. Для мира она Улья Рихте, американская писательница немецкого происхождения, живущая в Нью-Йорке.

Фотограф Майкл фотографирует Натали.

НАТАЛИ. Он что, так и будет щелкать своим аппаратом у нас под носом?!

СТИВ. К сожалению, другого варианта нет. Улья ни за что не согласится на отдельную фотосессию, тем более для польского издания.

НАТАЛИ (обращаясь к фотографу). А вы что, тоже из Польши?

МАЙКЛ. А какая разница?

СТИВ. Нет, что ты! Майкл из Нью-Йорка. Он работает для самых престижных изданий, таких как Esquire, например.

Несколько лет назад он даже делал обложку для Time! Да, Майкл?

МАЙКЛ. Послушайте, какая разница? Вы не могли бы быть немного вежливее?!

НАТАЛИ. Я не вежлива?!

МАЙКЛ. Я здесь делаю свою работу, ok?

НАТАЛИ. Ok. Конечно, ok.

Натали приносит несколько бутылок воды и два стакана, расставляет их на стеклянном столике перед диваном.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Натали серьезно переживает за то, как все пройдет, потому что знает, какой непростой характер у ее знаменитой мамы. А это интервью действительно очень-очень важно для всей их семьи.

КШИШТОФ. Может быть, вы сейчас еще раз скажете про то, о чем я категорически не должен спрашивать?

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Стив так же, как и Натали, очень волнуется о том, как всё пройдет. Он знает, что это интервью польскому изданию очень, очень важно для Ульи Рихте.

КШИШТОФ. Простите, не сочтите мой вопрос невежливым. Прошу вас, поймите меня правильно… Но все же это интервью с миссис Рихте, вы уверены, что ваше присутствие, Стив, и ваше, Натали, тут обязательно, в том смысле, что… может быть, вы будете ее сковывать… она может вас стесняться… в конце концов…

СТИВ. Остановитесь, Кшиштоф! Будем считать, что вы этого не говорили, а мы этого не слышали. Улья никогда не общается с посторонними людьми без меня или без Натали. И это интервью стало возможным только потому, что мы всячески заверили Улью, что будем вслушиваться в каждое слово и не позволим ей и вам сойти с правильного пути.

НАТАЛИ. Мы должны идти по правильному пути, Кшиштоф, надеюсь, вы это понимаете?

СТИВ. Нашей общей целью является блистательное интервью, которое удовлетворит польских читателей, польское общество и которое подаст правильный сигнал кое-кому тут, в Нью-Йорке.

НАТАЛИ. Но прежде всего этим интервью должна быть довольна сама Улья Рихте.

СТИВ. Ну разумеется!

НАТАЛИ. Впрочем, журналист тоже.

КШИШТОФ. Поймите, я даже очень рад, что вы здесь, я только подумал, что…

НАТАЛИ. А вот фотограф, возможно, тут лишний.

СТИВ. Но фотографии нужны, Нэт.

НАТАЛИ. Пускай он придет к концу беседы. Пускай он придет через час и по окончании беседы сделает несколько снимков.

СТИВ. Для хороших снимков нужно время. А она ни за что не согласится дополнительно позировать, тем более для польского издания, ты же знаешь.

НАТАЛИ. Ну так пускай эти фотографии будут не только для польского издания, возьмем их и для других изданий, разместим их на нашем сайте.

СТИВ. Этот фотограф нанят и проплачен польским изданием. И весь контент принадлежит этому изданию. Причем это очень дорогой фотограф. Я даже удивляюсь, откуда у польского издания деньги на оплату такого фотографа.

МАЙКЛ. А это нормально, что вы меня обсуждаете в третьем лице и при мне же?

НАТАЛИ. Да, это нормально.

СТИВ. Не слушай нас, Майкл. Делай свое дело, ты же профессионал.

МАЙКЛ. Если вы еще раз выкажете мне свое неуважение, я отсюда уйду, вам ясно?

КШИШТОФ. Друзья, я прошу вас! Майкл, я прошу тебя! Я год добивался этого интервью! Да если честно, я всю жизнь добивался этого интервью! Пожалуйста, давайте ничего не испортим.

СТИВ. Мы здесь именно для этого, Кшиштоф. Чтобы никто ничего не испортил.

НАТАЛИ. Хорошо, пусть фотограф останется, раз так нужно.

МАЙКЛ. Спасибо, красивая, холодная штучка.

МАЙКЛ. Всё ok. Всё ok. Я пошутил!

КШИШТОФ. Майкл, я прошу тебя!

НАТАЛИ. Ну, знаете ли.

СТИВ. Спокойно, спокойно. Мы все тут на нервах. Майкл, не обращайте внимания на Натали, она просто очень волнуется.

МАЙКЛ. Трудно не обращать внимания на такую красотку.

НАТАЛИ. Что он говорит?! Вы слышали?! Мне что, вызвать полицию?! Или ты хочешь, чтобы я написала в фейсбуке о том, что ты меня сексуально домогался во время фотосессии моей матери? Хочешь, чтобы твоей карьере пришел конец, да?

МАЙКЛ. О боже, куда я попал!

СТИВ. Успокойтесь немедленно! Перестань, Нэт! Не реагируй на него. И ты, Майкл, перестань! Все заткнитесь и молча ждите. А ты, Кшиштоф, просто доверься нам с Нэт. Пойми, мы твои главные помощники. Все будет очень хорошо, не сомневайся.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Кшиштоф не может побороть сильное волнение, потому что это интервью очень-очень важно для его дальнейшей карьеры, ведь на самом деле Кшиштоф мечтает о работе журналиста в Нью-Йорке.

КШИШТОФ. Натали, Стив, я вам полностью доверяю и еще раз хочу поблагодарить вас за возможность этого интервью.

СТИВ. Это правильно, Кшиштоф. Нью-Йорк – опасная территория, тут нужны умелые проводники.

НАТАЛИ. Поэтому, если разговор пойдет как-то не так, мы подадим тебе сигнал. Я зайду за спину моей матери и помашу тебе рукой. Вот так (показывает, как она помашет), это означает, что нужно срочно менять тему.

СТИВ. Мы твои проводники, Кшиштоф. Мы поведем тебя.

КШИШТОФ. Ну хорошо. И все-таки! И все-таки, в новом романе миссис Рихте несколько раз упоминается концлагерь Аушвиц, и я не могу не коснуться этой темы, раз уж в книге об этом говорится. Да и вообще, это роман о Польше, как же я могу не поговорить с миссис Рихте о Польше?

СТИВ. Объясняю еще раз! Ты можешь говорить с ней о чем хочешь. Запретных тем нет. Говори с ней о концлагерях, говори о Польше, о евреях…

СТИВ. А почему бы и нет?! Говори с ней о евреях, о нацистах, о ком и о чем угодно. Только не упоминай в разговоре ее польское происхождение, не вспоминай о том, что она родилась на оккупированной территории в Кракове, не касайся темы обвинений ее в антисемитизме и не спрашивай Улью об ее отце. Вот и все, Кшиштоф. На территории США запретных тем нет, есть только нежелательные, расслабься, Кшиштоф.

Дверь в комнату открывается, входит Улья Рихте.

УЛЬЯ. Здравствуйте. Это я.

Натали и Стив подходят к Улье.

СТИВ. Улья! Ну проходи же! Проходи.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Писательница Улья Рихте очень застенчива. Она глубочайший интроверт, поэтому каждое знакомство с новыми людьми вызывает у миссис Рихте самый настоящий стресс.

СТИВ. Позволь я тебе представлю вот этого очаровательного молодого человека. Это Кшиштоф. Он специально прилетел из Польши, чтобы с тобой побеседовать.

КШИШТОФ. Здравствуйте, миссис Рихте. Для меня большая честь пожать вам руку.

Кшиштоф протягивает Улье руку. Улья ее пожимает, рассматривает Кшиштофа с интересом.

УЛЬЯ (продолжая рассматривать Кшиштофа). Да, все правильно.

КШИШТОФ. Да, конечно, как скажете. Хотя признаюсь, что для меня, как для поляка, воспитанного в семье интеллигентов, это непросто.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Однажды, когда старшая сестра Кшиштофа Марта сломала ногу… впрочем, это неважно. Извините.

УЛЬЯ. Я так понимаю, что этот молодой мужчина с фотоаппаратом фотограф?

СТИВ. Да, Улья, это Майкл. Один из лучших фотографов в мире. Он делал обложку Time.

УЛЬЯ (бросая на Майкла кокетливый взгляд). Очень приятно! Очень приятно, Кшиштоф. Приступим.

Улья идет к дивану и садится. Кшиштоф кладет диктофон и еще на всякий случай айфон с включенным диктофоном на столик перед Ульей, а сам садится справа от Ульи в кресло. Стив и Натали отходят в глубину комнаты и размещаются в креслах возле журнального столика. Майкл отходит к окну, присаживается на подоконник.

КШИШТОФ. Ну, что же! Давайте начинать. Знаете, для начала я хотел бы спросить вас…

УЛЬЯ. Тут где-то был виски, Натали, налей мне немного виски.

НАТАЛИ. Ты уверена?

УЛЬЯ. Да, я уверена.

Пауза. Улья по-прежнему очень странно смотрит на Кшиштофа, так, как будто перед ней редкого вида насекомое.

УЛЬЯ. Спасибо, Стив. Я, знаете ли, пью только виски, мой муж был ценителем виски и приучил меня к этому вкусу.

Стив идет к полке со спиртным, наливает полстакана виски, ставит на столик перед Ульей, но та не притрагивается к бокалу.

СТИВ. Тебе я не предлагаю, Кшиштоф, но если ты тоже хочешь немного выпить, то…

КШИШТОФ. Нет-нет, спасибо. Я буду воду.

СТИВ. Я так и думал.

Стив возвращается на свое место рядом с Натали.
Пауза.
Раздается щелчок фотоаппарата. Улья резко оборачивается и смотрит на Майкла. Майкл улыбается Улье и немного по-детски пожимает плечами.

НАТАЛИ. Если фотограф тебе мешает, мы можем его убрать.

МАЙКЛ. Что ты сказала, Барби, убрать?

НАТАЛИ. Что? Как ты меня назвал? Барби?!

УЛЬЯ. Забавно, что этот молодой мужчина, фотограф, выглядит так, как я себе представляла, должен был бы выглядеть мой мужчина. Ну или если не мой мужчина, то хотя бы твой мужчина, Натали. Присмотрись к нему повнимательнее, он идеальный кандидат на роль твоего мужа.

НАТАЛИ. Боже мой, мама!

МАЙКЛ. Так ты что, значит, не замужем?

НАТАЛИ. Что тут происходит? Какого черта?!

СТИВ. Мы немного отвлеклись. Давайте начинать интервью. Кшиштоф, берите все в свои руки.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Когда цветок распускается, он посылает в мир прекрасный запах – запах, сообщающий этой вселенной, что он готов.

УЛЬЯ (обращается к Майклу). Простите, я забыла ваше имя?

КШИШТОФ. Знаете, Улья, прежде всего я хотел бы спросить вас о ваших корнях. Кем вы себя ощущаете? Полькой? Немкой? Или уже американкой?

Пауза.
Натали и Стив замерли в оцепенении.
Раздается щелчок фотоаппарата.
Пауза. Улья делает внушительный глоток виски.
Раздается подряд несколько щелчков фотоаппарата.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Когда знаменитого немецкого ученого Карла Фридрихгельма, работающего с нацистами, спросили, что лучше – патриотизм или желание быть самим собой, он ответил, что, когда цветок раскрывается и тем самым подает кое-кому тайный знак, пчела прекрасно понимает, о чем идет речь, потому что этот тайный знак предназначен для нее.

Пауза.
Улья все так же странно смотрит на Кшиштофа.
Натали, не привлекая к себе внимания, заходит за спину Ульи и оттуда машет Кшиштофу рукой, намекая на то, что разговор пошел не в ту сторону.
Майкл наводит камеру на Натали, делает снимок. Щелчок фотоаппарата. Натали резко опускает руки и возвращается на место.
Пауза.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Так как настоящая пчела – это всегда мед.

КШИШТОФ. Зачем же вы тогда сейчас рассказали эту ужасную историю об изнасиловании вашей матери?

УЛЬЯ. Это произошло спонтанно! Возможно, я просто хотела подыграть твоей журналистской прожорливости, а возможно, потому что я писатель и мне всегда нужно создавать какую-то мифическую реальность, чтобы вам, моим читателям, было не скучно… Не скучно жить.

УЛЬЯ. Скажем так, я люблю миф. А миф – это всегда реальность. Вы знаете об этом?

КШИШТОФ. В каком смысле миф – это реальность?

СТИВ. Простите, но я вижу, что Улья не очень хорошо себя чувствует, предлагаю перенести это интервью на завтра.

НАТАЛИ. Хорошая мысль!

УЛЬЯ. Плохая мысль. Я чувствую себя так, как нужно, продолжаем, Кшиштоф.

Кшиштоф выпивает полстакана воды.

УЛЬЯ. Потому что главная героиня романа, американская писательница, приходит к выводу, что она не любит свою собственную кровь. Кровь, которая течет у нее по венам. А поскольку по национальности она полька, то… Вы любите свою кровь, Кшиштоф?

КШИШТОФ. Странный вопрос. Никогда не думал об этом.

УЛЬЯ. Как вы думаете, что в вас самое необычное, на ваш взгляд?

УЛЬЯ. Вам что, не нравится, что вы гей?

КШИШТОФ. Ну конечно, мне нравится, что я гей.

ГОЛОС ВЕДУЩЕГО. Кшиштоф уже несколько лет живет с мужчиной из Бельгии, которого зовут Оливер. Оливер работает директором офиса известной бельгийской компании New Colors of Space в Варшаве.

УЛЬЯ. Видите ли, у вас нет конфликта с самим собой, и поэтому вам будет трудно меня понять. А вы любите свою кровь, Майкл?

МАЙКЛ. Трудно сказать, на вкус я ее не пробовал.

УЛЬЯ. Смешной ответ.

УЛЬЯ. А моя героиня не любила свою кровь. Она ведь ее не выбирала. Она уже родилась с этой кровью. Это кровь ее предков. Но ее сознание не хотело принимать эту кровь, ее сознание сопротивлялось этой крови. Крови, которая текла по ее венам. Понимаешь, мой потомственный поляк?

КШИШТОФ. Ну, если честно, еще нет…

УЛЬЯ. Кровь отделяет одного человека от другого. Кровь разделяет народы и противопоставляет культуры. Кровь замыкает человека в клетке его узкого мышления, и человек становится рабом своей крови и заложником своей нации. А главное, что внутренняя свобода человека входит в конфликт с его собственным телом.

КШИШТОФ. Значит, кровь – это конфликт?

КШИШТОФ. Но почему вас обвинили именно в антисемитизме? В чем проблема?

УЛЬЯ. Потому что кое-кто тут, в Нью-Йорке, решил потратить свое личное время на копание в чужом грязном белье. И ему, а точнее, им, поскольку речь идет об определенной группе людей, удалось выяснить, что моя мать имела еврейскую кровь, ее дальние предки по женской линии действительно были евреями. Но так как родители моей матери рано умерли, она воспитывалась в семье польских католиков, которые ее удочерили, и поэтому мать всегда считала себя только полькой. И конечно, когда пришли немцы, ей тем более уже не имело смысла вспоминать о своих еврейских корнях, связи с которыми она и так не ощущала. Н-да.

Улья на несколько секунд задумывается.

Волнение — это чувство, которое испытываешь, отправляясь в БДТ на самый первый показ спектакля Ивана Вырыпаева с великой Алисой Фрейндлих в главной роли.

Волнение — это слово, многократно повторяющееся в спектакле Ивана Вырыпаева с великой Алисой Фрейндлих в главной роли.

Волнение — это чувство, слишком быстро сменяющееся скукой — из-за однообразности драматургических и постановочных приемов, которые используются в спектакле Ивана Вырыпаева (с великой Алисой Фрейндлих в главной роли).

Волнение — это чувство, которое вновь переживаешь, когда открываешь чистую страницу в Word’е и хочешь написать о спектакле хоть что-то хорошее — но, увы, не можешь. Поэтому начинаешь с фактов.

Волнение — это чувство (одно и то же чувство), которое, по тексту Вырыпаева, возникает у людей в совершенно разных жизненных ситуациях:

волнение — это то, что люди ощущают, когда любят;

волнение — это то, что люди ощущают, когда творят;

волнение — это то, что люди ощущают, когда убивают;

Волнение — это чувство, которое во время показа вырыпаевского спектакля хотелось бы испытывать чаще. Но, увы, антрепризная интрига не увлекает, а исповедальная интонация Ульи, когда она, кажется, все же начинает говорить правду о себе и о своей личной драме, — все равно звучит неискренне. Оттого, что совершенно не резонирует с исполнительницей главной роли. Для Фрейндлих вырыпаевский материал оказывается непростительно мелок — в нем нечего играть.

Дата публикации: 26 апреля 2019
Категория: Театр
Теги: Иван Вырыпаев Волнение Алиса Фрейндлих
Подборки:

Участники

Сюжет не цепляет, не интригует и не прикрывает внимание. Сама пьеса не самая удачная, не лучшее решение ставить её на сцене. Актёры великолепные, очень самобытные и уникальные. Декорациями и сценографией тут и не пахнет, но и музыка неплохая, атмосефрная.

Алиса Бруновна. я не могу оторваться.. какая актриса, Человек, какие актерские находки. 1.5 часа как минута. Браво, дорогая наша замечательная и неповторимая.

Волноваться от предстоящей встречи с Алисой Бруновной Фрейндлих (даже, когда ты просто в зале, а она - на сцене) я начала задолго "до". Я всегда, когда с ней сталкиваюсь в кулуарах театров или сижу на одном ряду на премьерах, ощущаю сильнейшее, совершенно необъяснимое волнение.

Видимо, содержание этого Человека настолько велико, что невозможно оставаться равнодушным, находясь даже где-то поодаль.

Для новой пьесы драматурга (он же режиссер-постановщик одноименного спектакля в БДТ имени Г. А. Товстоногова ) Ивана Вырыпаева, написанной специально для Алисы Фрейндлих по заказу ее внука Никиты Владимирова, придумать более подходящее название, было бы сложно, если не невозможно. "Волнение" происходит буквально от всего: от того, что на сцене живая легенда, и ты видишь и слушаешь её воочию, от сложного и местами путанного текста, который заставляет тебя продираться к смыслам через хитросплетения сознания и осознания. И до конца (благодаря безукоризненной игре Алисы Бруновны), кстати, остается непонятно, где - среди этих бесчисленных отсылок то к одному событию жизни писательницы, то к другому - закончилась правда, и началась ложь. Самый вкусный финал, как мне кажется, открытый. Свет в зале зажегся, а привкус во рту остался.

" Спектакль "Волнение" идет уже полгода, но я все равно продолжаю волноваться каждый раз перед встречей с Алисой Бруновной. Потому что каждый раз она играет по-новому, каждый спектакль для меня превращается в шахматную партию, в которой я должен не ударить лицом в грязь: уловить ее новые, сегодняшние, современные интонации, новые смыслы – и отреагировать на них так, как надо", - признается в интервью журналу "Театр" Рустам Насыров (журналист Кшиштоф) - основной партнер Алисы Фрейндлих по спектаклю.

Если честно, его волнение ощутимо. Он сильно переигрывает с польским акцентном и оттого смотрится весьма и весьма неестественно. Про остальных актеров тоже не могу ничего хорошего сказать, потому что играли все очень посредственно.

Когда ты приходишь в БДТ, хочется мастерства высокого класса, а тут этого не было от слова "совсем". И они ИГРАЮТ (вот ключевое слово), а Фрейндлих живет на сцене. Она сливается воедино со своим персонажем и невозможно отличить одну от другую. Я уверена, что если показать человеку, не знакомому с Алисой Бруновной отрывок из этого спектакля, он даже не догадается, что это театр и блестящая игра блестящей актрисы.

Знаю, что очень многие из вас нахваливают молодых артистов - воспитанников Могучего, но я вот (сугубо субъективное мнение) не в восторге; по мне - они сильно проигрывают выпуску Бутусова и молодым актерам Александринского театра. Есть в спектакле и вообще откровенные ляпы: мне вот режет глаз 54-летний (пусть и заслуженный артист России) Василий Реутов, играющий 37-летнего фотографа.

Из того, что еще понравилось, могу отметить любопытную сценографию, которая на удивление (несмотря на свою растянутость в пространстве) смотрится органично и создает соответствующий для приватного интервью уют и закадровый голос, который насмешливо произносит глубокие философские мысли.

Читайте также: