Сочинение на тему языковые нормы по тексту крысина

Обновлено: 05.07.2024

В учебнике излагаются основы достаточно молодой отрасли языкознания – социолингвистики После краткого введения авторы знакомят читателя с основными понятиями социолингвистики и кругом проблем, которыми занимается эта наука, определяют место социолингвистики среди социальных наук (социологии, социальной психологии, демографии) в ряду других лингвистических дисциплин, характеризуют направления, сформировавшиеся или только формирующиеся в рамках социолингвистики, описывают методы, которыми пользуется эта отрасль языкознания. Особый интерес - не только лингвистический, но и социально-политический и культурный – представляет приложение, в котором описаны процессы формирования языковой ситуации в России и СССР и ее современные особенности. В учебнике нашел отражение широкий круг современных социолингвистических исследований, выполненных на материале разных языков и различных языковых сообществ.
Учебник предназначен для студентов и аспирантов филологических факультетов университетов.

2. Ф. де Соссюр о невозможности языковой политики. Якубинский Л.П. Избранные работы. Язык и его функционирование. - М.,1986. - С. 71-82.

В статье рассматриваются мысли Ф. де Соссюра о изменяемости и неизменяемости языкового знака, о недосягаемости языка не только для индивида, но и для массы говорящих, для коллектива. Концепция Соссюра состоит в том, что язык изменяется во времени по объективным причинам, носители же языка не участвуют в этом изменении, их роль чисто пассивная. Но попытка Соссюра доказать невозможность языковой политики не удалась, потому что он подходит формально-логически к исследуемому им объекту, не изучая его в тех связях, в которых этот объект существует в конкретной действительности, потому что он мыслит возможность познания языка лишь путем рефлексии, созерцания со стороны, забывая о субъекте языка, коллективе, потому что он, не учитывая классовой дифференцированности общества ("массы") и не сознавая диалектичности общественного и языкового развития, абстрактно, внеисторично мыслит общественную структуру; он приписывает всей массе говорящих в любое время такие качества, которые свойственны лишь той или иной ее части, тому или иному общественному классу на определенном этапе его исторического развития.

Швейцер А.Д., Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику. - М.: Высш. школа, 1978. – С. 216.

Настоящее пособие является первым в отечественной и зарубежной учебной литературе, в котором с позиций марксистской социологии излагаются теоретические основы современной социолингвистики. В нем освещаются методологические основы марксистской социолингвистики, основные теоретические проблемы этой дисциплины, а также методы социолингвистических исследований.

А. Д. Швейцер. К проблеме социальной дифференциации языка. - Вопросы языкознания. - М., 1982, № 5. - С. 39-48.

Автор в исследовании описывает проблему социальной дифференциации языка. Он излагает историю данного вопроса в отечественной социолингвистике и предлагает новую точку зрения. Схема социальной дифференциации языка, жестко ориентированная на классовое расслоение общества, является лишь весьма грубой и приближенной моделью языковой реальности. Связь социальной структуры с вариативностью структуры языка должна рассматриваться с учетом всех производных от классовой структуры элементов - социальных слоев, профессиональных, культурных и иных групп, вплоть до первичных коллективов (малых групп).

5. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика. - М. 1996.

В книге показано место языка в жизни человека и истории человечества - в смене общественных формаций, развитии культуры, религии, школы. Рассмотрены закономерности социальной эволюции языков, разнообразие языковых ситуаций на Земле, современные проблемы общения в многообразном мире. Книга предназначена для студентов гуманитарных вузов и учащихся лицеев.

Л. П. Крысин. Русская литературная норма и современная речевая практика. - Русский язык в научном освещении. - № 2 (14). - М., 2007. - С. 5-17.

В статье исследуется проблема нормы в языке. Автор указывает на то, что сам термин норма часто используется в двух смыслах - широком и узком. языковая норма имеет разную природу в кодифицированных и некодифицированных подсистемах языка. В некодифицированных она равна узусу - традиционно употребляемым языковым единицам и способам сочетания их друг с другом. Норма как совокупность традиционно используемых языковых средств и правил их сочетания противопоставлена системе языка как комплексу возможностей, из которых норма реализует лишь некоторые, а норма как результат целенаправленной кодификации может входить в противоречие с речевой практикой, в которой наблюдается как следование кодификационным предписаниям, так и нарушение их. Языковая деятельность носителя литературного языка протекает в постоянном согласовании речевых действий с возможностями системы, с тем, что предписывают нормативные словари и грамматики данного языка, и с общепринятыми в данное время средствами и способами его использования (речевой практикой, узусом).

7. Т. И. Ерофеева. Понятие "социолект" в истории лингвистики XX века. - Изменяющийся языковой мир. - Пермь, 2002.

В статье показано представление о сущности социолекта на основе дисперсионного анализа силы влияния факторов. Данное исследование показывает, что метод дисперсионного анализа является весьма плодотворным в социолингвистических исследованиях, способствующим лингвистическому осмыслению одного из важнейших концептов социальной диалектологии - социолекта. Специфика дисперсионного анализа как нельзя более точно позволила определить функционирование результирующего признака в группах объектов, объединенных по какому-либо фактору, и перейти от характеристик единичного объекта к характеристикам групп. В статье авторы смогли отойти от исследования идиолекта и перейти к исследованию социолекта, т.е. увидеть в триаде общее - особенное - частное специфику социолекта как особенного феномена.

8. Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка (к вопросу о предмете социолингвистики). Л., 1975

Книга посвящена актуальным проблемам социальной лингвистики. В ней делается попытка по-новому обосновать право этой дисциплины на существование в качестве самостоятельного раздела языкознания. Рассматривается вопрос о двусторонней сущности языка — о его материальной структуре и социальной функции. Именно функциональная сторона языка признается главным, если не единственным, предметом социальной лингвистики. Непосредственным же объектом ее служит языковая ситуация как конкретный тип взаимодействия языков и разных форм их существования в общественной жизни конкретного народа на данном этапе его исторического развития. Предлагаются уточненные варианты определения таких кардинальных понятий социолингвистики, как функция языка, форма существования, среда и сфера применения языка, условия его существования. Выявляется тесная связь теоретических исследований в области социальной лингвистики с языковой практикой. Освещаются основные принципы ленинской национально-языковой политики. Обсуждаются вопросы, связанные с методикой социолингвистических исследований.
Книга рассчитана на широкий круг лингвистов, социологов, философов, историков СССР советского периода. Она может оказаться полезной также для практических работников в области школьного обучения, лекционной пропаганды, клубного дела в районах с нерусским или смешанным населением.

Л. П. Крысин (Москва)

ЛИТЕРАТУРНАЯ НОРМА И ВАРИАТИВНОСТЬ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ 1

Языковая норма – одно из центральных лингвистических понятий, хотя нельзя сказать, что все лингвисты толкуют его одинаково.

В монографии “Русский язык и советское общество” (1968) Михаил Викторович Панов сформулировал теорию антиномий – присущих языку постоянно действующих противоречий, благодаря которым совершается его развитие. Основные антиномии: говорящего и слушающего, узуса и возможностей языковой системы, кода и текста, антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака, антиномия двух функций языка – информационной и экспрессивной 2 . Механизмы действия антиномий были убедительно продемонстрированы в указанной работе на материале развития русского языка первой половины ХХ века; сама теория получила признание у большинства лингвистов, занимающихся проблемами языковой эволюции.

К теме нашей статьи имеет прямое отношение главным образом антиномия узуса и возможностей языковой системы. Вот как иллюстрирует действие этой антиномии М. В. Панов: “Узус ограничивает использование языковых единиц и их сочетаний; живые потребности речевого употребления заставляют постоянно прорывать цепь этих ограничений, используя возможности, заложенные в языковой системе. Например, узус запрещает сказать победю, или побежу, или побежду. Можно использовать оборот я буду победителем, я одержу победу, победа за мной; но они слишком книжны, не годятся для непринужденной бытовой речи (и могут в ней употребляться только шутливо). Потребности языкового общения и запрещают и одновременно заставляют использовать эти формы (ведь строгое исполнение языковых запретов отвечает определенной потребности общения)” 3 .

Термин “узус” употреблен здесь практически как синоним термина “норма”: на это указывают такие характеристики, содержащиеся в приведенной цитате: узус ограничивает, цепь ограничений (накладываемых узусом), узус запрещает, исполнение языковых запретов (диктуемых узусом); как известно, ограничения и запреты – это функции языковой нормы.

Насколько оправдано употребление терминов “узус” и “норма” как синонимов? Не обозначают ли они нечто хотя и близкое, но всё же существенно различающееся?

Прежде чем ответить на эти вопросы, рассмотрим понимание языковой нормы в современной лингвистике.

Термин норма часто используется в двух смыслах – широком и узком.

В широком смысле под нормой подразумевают традиционно и стихийно сложившиеся способы речи, отличающие данный языковой идиом от других языковых идиомов. В этом понимании норма близка к понятию узуса, т. е. общепринятых, устоявшихся способов использования данного языка. Так, можно говорить о норме применительно к территориальному диалекту: например, нормальным для севернорусских диалектов является оканье, а для южнорусских – аканье. По-своему нормативен и любой из социальных или профессиональных жаргонов: например, то, что используется в торговом арго, будет отвергнуто как чуждое теми, кто владеет жаргоном плотников; устоявшиеся способы использования языковых средств существуют в армейском жаргоне и жаргоне музыкантов -“лабухов”, и носители каждого из двух этих жаргонов с легкостью отличат чужое от своего, “нормального”, и т. д.

В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации языка. Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным, или кодифицированным 4 . Территориальный диалект, городское просторечие, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации, и поэтому к ним не применимо понятие нормы в узком смысле этого термина 5 .

Получается, что применительно к некодифицированным сферам языка мы можем употреблять термины “узус” и “норма” безразлично: то, как принято говорить, скажем, на данном диалекте, это языковой обычай, узус, но это и диалектная норма, отличающая его от других диалектов 6 . Однако относительно кодифицированной подсистемы, каковою является литературный язык, такое безразличие в использовании терминов “узус” и “норма” явно не оправдано: одно дело, как предписывают употреблять языковые средства словари и грамматики (норма), и другое – как в повседневном речевом общении следуют этим предписаниям носители литературного языка (узус, речевая практика). Несовпадение нормативных прескрипций и речевой практики более или менее очевидно, и современная устная и письменная речь предоставляет нам массу примеров такого несовпадения.

Из сказанного следует, что применительно к литературному языку полезно различать (в рамках рассматриваемой антиномии) три сущности: систему, норму и узус. При этом в понятии нормы надо иметь в виду два указанных выше смысла – широкий и узкий: 1) норма как результат традиции, как многолетний обычай использовать языковые единицы и их сочетания и 2) норма как результат кодификации, как совокупность предписаний, касающихся употребления языковых единиц.

Литературная норма объединяет в себе и языковую традицию, и кодификацию, во многом основывающуюся на этой традиции. Тем самым литературная норма противопоставлена, с одной стороны, системе (не всё, что допускает языковая система, одобрено нормой), а с другой, – речевой практике (узусу): в речевой практике вполне обычны бóльшие или меньшие отклонения как от традиционной нормы, так и от тех нормативных предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях.

Примеры несовпадения системных возможностей, нормативных предписаний и речевой практики многочисленны и разнообразны.

Так, фонетическая система русского языка допускает сочетания мягких задненёбных согласных с последующим /о/: [к’о], [г’о], [х’о]. Литературная же норма отвергает словоформы типа берегёт, жгёт (хотя в речевой практике литературно говорящих людей эти формы встречаются 7 ), словоформы со звукосочетанием [к’о] единичны: ткёшь, ткёт, ткём, ткёте, а слова с [х’о] в русском литературном языке не встречаются. Тем не менее, эти звукосочетания “фонетически закономерны”, и “можно уверенно ожидать, что какое-нибудь заимствование типа гёла 8 или необычное имя собственное с этим сочетанием (Хёлин) будет произноситься людьми, владеющими русским литературным языком, без звуковых замен и без артикуляционных запинок: они сохранят именно такой свой облик, с [г’о] и [х’о], даже если войдут в число общеупотребительных, частых в бытовой речи слов” 9 .

Несмотря на то, что литературная норма, как это давно признано ее исследователями, строга и консервативна 12 , она допускает совместное функционирование вариантов одной и той же языковой единицы. Варианты могут различаться стилистически, узуально, могут зависеть от коммуникативных условий речи, относиться к речевой практике определенных социальных и профессиональных групп и т. д., но нередки случаи и свободного варьирования. И это не дефект литературного языка, его нормы, а вполне естественное явление: норма изменяется вместе с развитием языка (хотя темпы таких изменений медленней, чем темпы развития языка), и эти изменения, с одной стороны, отражаются в узусе в виде новшеств и сосуществующих вариантов, а с другой, получают ту или иную квалификацию при составлении нормативных грамматик и словарей: ср. пометы типа “доп.” (= допустимо), “разг.” (= разговорное), “прост.” (= просторечное), “жарг.” (= жаргонное) и т. п.

В процессе обновления нормы определенное значение имеет распространенность, частота того или иного новшества в речевой практике, хотя роль этого фактора нельзя преувеличивать: распространенной, массовой может быть и явная ошибка (ср., например, произношение типа инциндент, беспрецендентный, весьма часто встречающееся даже в публичной речи, в частности, у журналистов). А. Б. Шапиро полвека назад справедливо заметил: “Даже если девяносто процентов будут говорить докýмент, это не может стать литературной нормой”. Однако в случае не столь ярких отличий вновь появляющегося языкового факта от традиционно используемой языковой единицы новое может приобретать широкое распространение и получать признание у большинства говорящих, и обе формы – старая и новая – могут длительное время сосуществовать в пределах литературной нормы. Современные словари и справочники дают обильные примеры вариативных произносительных и акцентных норм: творóг – твóрог, по средáм – по срéдам, ракýрс – рáкурс, стáртер – стартёр, бýло[шн]ая – бýло[чн]ая, [дэ]зодорáнт – [д’э]зодорáнт, пре[т’э́]нзия – пре[тэ́]нзия, [сэ́]ссия – [c’э́]ссия 13 ; о редком явлении надо говорить фенóмен (ударение феномéн не рекомендуется), а применительно к обладающему исключительными, редкими качествами человеку можно употреблять и ту, и другую акцентную форму 14 (в живой речи произношение этого слова с ударением на втором слоге, по-видимому, большая редкость) и т. п.

Постепенно один из вариантов вытесняет своего конкурента: например, ударение на первом слоге в слове творог и в дательном падеже множественного числа слова среда (по срéдам) сейчас является статистически преобладающим среди носителей русского литературного языка, так же, как и произношение бýло[чн]ая (традиционное старомосковское произношение этого слова со звукосочетанием [шн] характерно главным образом для речи москвичей; см. об этом более подробно 15 ), акцентная форма рáкурс – по сравнению с ныне устаревшей (но до сравнительно недавнего времени единственно правильной 16 ) формой ракýрс 17 .

Варьирование языковых единиц в пределах нормы имеет несколько типов:

1) свободное: таково, например, вариативное произношение твердого или мягкого согласного перед [э] (ударным или безударным) в некоторых иноязычных словах: пре[т’э́]нзия – пре[тэ́]нзия, [сэ́]ссия – [c’э́]ссия, [дэ]зодорáнт – [д’э]зодорáнт и т. п.; вариативность ударения в словах одновременно (на третьем или на четвертом слоге), угля́ и у́гля; вариативность некоторых падежных форм и личных форм глагола: в мозгу и в мозге, чтят и чтут;

2) семантически обусловленное: например, варьирование форм родительного падежа и партитива: чая – чаю, сахара – сахару, коньяка – коньяку и т. п., форм предложного и местного падежей: (лежать) в снегу – в снеге (мало живописности), на самом краю – на переднем крае; в круге света – в своем кругу и т. п., форм множ. числа в зависимости от значения слова: тормоза́ (механизм) – то́рмозы (в работе), учителя́ (в школе) – учи́тели (о главах учений, научных или социальных теорий), сыновья (в семье) – сыны (сыны Отечества) и др.;

3) стилистически обусловленное: тракторы, инспекторы, прожекторы (книжн.) – трактора́, инспектора́, прожектора́ (нейтр. или разг.) 20 , в отпуске (книжн. или нейтр.) – в отпуску (разг.), тропою (устар.) – тропой;

4) профессионально обусловленное: ко́мпас – компа́с (в речи моряков), лоску́т – ло́скут (остатки в некоторых видах производства, например, в ткацком), се́йнеры – сейнера́, разбивка – разбиение (второе – в научной речи; при общем для обоих слов значении ‘распределение чего-л. по группам, классам’);

5) социально обусловленное: по среда́м (главным образом, в речи интеллигенции старшего поколения) – по сре́дам (в речи молодого и среднего поколений независимо от социальной принадлежности), е́[ж’:]у, дро́[ж’:]и (в речи интеллигенции, преимущественно московской, старшего поколения) – е́[ж:]у, дро́[ж:]и (в речи других групп носителей современного литературного языка), ш[ы]ги́, ж[ы]ра́ (в речи москвичей старшего поколения) – ш[а]ги́, ж[а]ра́ (в речи других групп носителей современного литературного языка) и др.;

6) территориально обусловленное. Этот тип варьирования литературной нормы признаётся далеко не всеми исследователями: например, Ф. П. Филин отстаивал единство и неварьируемость русского литературного языка на всей территории его распространения 21 . Однако языковая действительность расходится с этой точкой зрения на литературную норму. Исследования последних десятилетий убедительно показали, что русский литературный язык существует в определенных локальных вариантах, характеризующих главным образом фонетику, акцентуацию, интонацию, а также словоизменение и лексику (единицы других сфер языка подвержены варьированию в меньшей степени). Так, для речи интеллигенции таких городов, как Вологда, Пермь, Красноярск, Тобольск и нек. др., характерна меньшая, чем в “столичной” норме, редукция гласных в неударных (особенно в заударных) слогах; в речи носителей литературного языка, живущих в городах к югу от Москвы, встречается [γ] фрикативный на месте [г] взрывного; у носителей литературного языка, живущих в Москве и Санкт-Петербурге, наблюдаются различия в использовании наименований одних и тех же объектов, а также некоторые акцентные особенности, и т. п. 22

Самым “слабым звеном” среди этих шести групп вариантов, допускаемых литературной нормой, является первая группа: свободная вариативность постоянно испытывает давление со стороны нормы, которая в принципе неохотно допускает функционально не оправданную дублетность языковых единиц (ср. основанное на этом свойстве нормы определение М. В. Пановым понятия литературного языка 23 ). Срок существования ничем не обусловленных вариантов в литературном языке относительно короток: такие варианты постоянно “растаскиваются” в другие группы, где вариативность определяется теми или иными условиями. Например, акцентная вариативность слова творог имеет отчетливо выраженную тенденцию перейти в другой тип варьирования – социально обусловленный: творо́г предпочитают говорить преимущественно представители интеллигенции старшего поколения, а тво́рог – вариант более молодой и социально слабо маркированный; похожая тенденция в распределении акцентных вариантов слова щавель (ударение на первом слоге – более молодое и, возможно, еще просторечное, но широкоупотребительное 24 , а щаве́ль отмечается преимущественно в речи интеллигенции старшего поколения).

В целом сосуществующие в литературном языке варианты функционально и коммуникативно подвижны: их использование зависит от сферы и стиля общения, от социальной и профессиональной принадлежности говорящего, от его коммуникативных намерений (например, говорит ли он всерьез или хочет пошутить) и способности переключаться с одной манеры речевого общения на иную (например, с профессиональной речи на общелитературный язык) и от некоторых других факторов 25 .

Вариативность нормы – явление естественное, обусловленное как эволюционными процессами в литературном языке, так и неоднородностью состава его носителей. Варианты одной и той же лексической единицы должны получать и получают отражение в нормативных словарях 26 . Стремление же некоторых кодификаторов и лексикографов к “безвариантной” норме расходится с языковой реальностью 27 .

Языковая норма в проекции на современную речевую практику[59]

Как хорошо известно, норма есть и в языке. И это вполне естественно: язык – неотъемлемая часть не только цивилизованного, но и вообще всякого человеческого общества. Норма – одно из центральных лингвистических понятий, хотя нельзя сказать, что все лингвисты толкуют его одинаково.

К теме этой статьи имеет прямое отношение, главным образом, антиномия узуса и возможностей языковой системы. Вот как иллюстрирует действие этой антиномии М. В. Панов:

Узус ограничивает использование языковых единиц и их сочетаний; живые потребности речевого употребления заставляют постоянно прорывать цепь этих ограничений, используя возможности, заложенные в языковой системе. Например, узус запрещает сказать победю, или побежу, или побежду. Можно использовать оборот я буду победителем, я одержу победу, победа за мной; но они слишком книжны, не годятся для непринужденной бытовой речи (и могут в ней употребляться только шутливо). Потребности языкового общения и запрещают и одновременно заставляют использовать эти формы (ведь строгое исполнение языковых запретов отвечает определенной потребности общения) [РЯиСО, I: 25].

Прежде чем ответить на эти вопросы, рассмотрим понимание языковой нормы в современной лингвистике.

Термин норма часто используется в двух смыслах – широком и узком.

В узком смысле норма – это результат целенаправленной кодификации языка. Такое понимание нормы неразрывно связано с понятием литературного языка, который иначе называют нормированным, или кодифицированным[61]. Территориальный диалект, городское просторечие, социальные и профессиональные жаргоны не подвергаются кодификации, и поэтому к ним неприменимо понятие нормы в узком смысле этого термина[62].

Литературная норма объединяет в себе и языковую традицию, и кодификацию, во многом основывающуюся на этой традиции. Тем самым литературная норма противопоставлена, с одной стороны, системе (не всё, что допускает языковая система, одобрено нормой), а с другой, – речевой практике: в речевой практике вполне обычны большие или меньшие отклонения как от традиционной нормы, так и от тех нормативных предписаний, которые содержатся в грамматиках и словарях.

Языковое творчество детей и некоторых писателей также может служить свидетельством того, что возможности системы языка значительно шире того, что разрешает литературная норма и что закреплено в узусе.

В разные периоды развития языка литературная норма имеет качественно разные отношения с речевой практикой.

В эпохи демократизации языка тенденции, действующие в узусе, преодолевают сопротивление традиционной нормы и в литературном языке появляются элементы, которые до того времени норма не принимала, квалифицируя их как чуждые нормативному языку. Например, характерное для современной речевой практики распространение флексии -а (-я) в именительном падеже множественного числа на всё более широкий круг существительных мужского рода (инспектора, прожектора, сектора, цеха, слесаря, токаря и под.) означает, с одной стороны, что конфликт между системой и нормой разрешается в пользу системы, а с другой, что постоянно изменяющийся, пополняемый новшествами узус, живая речевая практика оказывает давление на традиционную норму, и для некоторых групп существительных образование форм на -а (-я) оказывается в пределах кодифицированной нормы (и, значит, конфликт между нормой и узусом разрешается в пользу узуса).

Форма родительного падежа множественного числа носок (несколько пар носок), наряду с традиционно-нормативной носков, недавно разрешенная современными кодификаторами грамматической нормы (см. [Еськова 1994: 191; ОС 1997: 304]), – несомненная уступка просторечному узусу, из которого форма родительного падежа множественного числа с нулевой флексией (носок), ранее оценивавшаяся как бесспорно неправильная, распространилась и в среду говорящих литературно. Влиянием просторечной и профессионально-технической среды объясняются и многие другие варианты, допускаемые современной русской литературной нормой: договор, договора, договоров (наряду с традиционными договор, договоры, договоров) [Еськова 1994: 88; ОС 1997: 126], переговоры по разоружению (наряду с переговоры о разоружении), радиовещание на заграницу (то есть радиовещание для слушателей, живущих за границей), война на уничтожение (вместо традиционной конструкции война с целью уничтожения), поделиться о впечатлениях (вместо поделиться впечатлениями)[66] ит.п.

Взаимоотношения языковой нормы и речевого узуса не всегда антиномичны, то есть не всегда имеют форму конфликта, разрешаемого непременно в пользу какой-то одной из сторон. Вариативность, сосуществование, с одной стороны, языковых средств, освященных традицией и закрепленных в норме путем ее кодификации, и, с другой, языковых средств новых, идущих из речевой практики, также представляет собой форму взаимоотношений нормы и узуса. Несмотря на то, что литературная норма, как это давно признано ее исследователями, строга и консервативна[68], она допускает совместное функционирование вариантов одной и той же языковой единицы.

Варьирование языковых единиц в пределах нормы имеет несколько типов:

1) свободное: таково, например, вариативное произношение твердого или мягкого согласного перед [э] (ударным или безударным) в некоторых иноязычных словах: пре[т'э]н- зия – пре[тэ]нзия, [сэ]ссия – [с'э]ссия, [дэ]зодорант – [д'э]зодорант и т. п.; вариативность ударения в словах одновременно (на третьем или на четвертом слоге), угля и угля; вариативность некоторых падежных форм и личных форм глагола: в мозгу и в мозге, чтят и чтут;

2) семантически обусловленное: например, варьирование форм родительного падежа и партитива: чая – чаю, сахара – сахару, коньяка – коньяку и т. п., форм предложного и местного падежей: (лежать) в снегу – в снеге (мало живописности), на самом краю – на переднем крае; в круге света – в своем кругу и т. п., форм множ. числа в зависимости от значения слова: тормоза (механизм) – тормозы (в работе), учителя (в школе) – учители (о главах учений, научных или социальных теорий), сыновья (в семье) – сыны (сыны Отечества) и др.;

3) стилистически обусловленное: тракторы, инспекторы, прожекторы (книжн.) – трактора, инспектора, прожектора (нейтр. или разг.)[69], в отпуске (книжн. или нейтр.) – в отпуску (разг.), тропою (устар.) – тропой;

4) профессионально обусловленное: компас – компас (в речи моряков), лоскут – лоскут (остатки в некоторых видах производства, например, в ткацком), сейнеры – сейнера, разбивка – разбиение (второе – в научной речи, при общем для обоих слов значении 'распределение чего-л. по группам, классам');

5) социально обусловленное: по средам (главным образом, в речи интеллигенции старшего поколения) – по средам (в речи молодого и среднего поколений независимо от социальной принадлежности), е[ж':]у, дро[ж':]и (в речи интеллигенции, преимущественно московской, старшего поколения) – ё[ж:]у, дрд[ж:]и (в речи других групп носителей современного литературного языка), ш[ы]гй, ж [ы]ра (в речи москвичей старшего поколения) – ш[а]гй, ж[а]ра (в речи других групп носителей современного литературного языка) и др.;

Однако в случае не столь контрастных отличий вновь появляющегося языкового факта от традиционно используемой языковой единицы новое может приобретать широкое распространение и получать признание у большинства говорящих, и обе формы – старая и новая – могут длительное время сосуществовать в пределах литературной нормы. Современные словари и справочники дают обильные примеры вариативных произносительных и акцентных норм: творо ′ г – тво ′ рог, по среда ′ м – по сре ′ дам, раку ′ рс – ра ′ курс, ста ′ ртер – стартёр, бу ′ ло[шн]ая – бу ′ ло[чн]ая, [дэ]зодора ′ нт – [д'э]зо дора ′ нт, пре[т'э]нзия – пре[тэ]нзия, [сэ]ссия – [с'э]ссия[72]; о редком явлении надо говорить феномен (ударение феномен не рекомендуется), а применительно к обладающему исключительными, редкими качествами человеку можно употреблять и ту и другую акцентную форму [ОС 1997: 599] (хотя в живой речи произношение этого слова с ударением на втором слоге, по-видимому, большая редкость) и т. п.

Постепенно один из вариантов вытесняет своего конкурента: например, ударение на первом слоге в слове творог и в дательном падеже множественного числа слова среда (по сре ′ дам) сейчас является статистически преобладающим среди носителей русского литературного языка, так же как и произношение бу ′ ло[чн]ая (традиционное старомосковское произношение этого слова со звукосочетанием [шн] характерно главным образом для речи москвичей; см. об этом более подробно [РЯДМО, гл. 2]), акцентная форма ра ′ курс – по сравнению с ныне устаревшей (но до относительно недавнего времени единственно правильной[73]) формой раку ′ рс и нек. др.[74]

Сходные процессы наблюдаются и в русском языке.

В современном литературном языке получают распространение факты, идущие из некодифицированных языковых сфер – главным образом, из просторечия и жаргонов, и традиционно-нормативные единицы постепенно вытесняются новыми. Например, традиционные обусловливать, сосредоточивать[76] вытесняются новыми обуславливать, сосредотачивать; наряду с нормативным морщить появляется новое (по-видимому, просторечное) смарщивать – как форма несовершенного вида к сморщить; жаргонные слова беспредел, тусовка, разборка, откат мелькают в речи тех, кого общество привыкло считать образцовыми носителями литературной нормы; многие не замечают, что можно указывать о чём, договориться по чему (удалось договориться с Украиной по газу, договорились по кандидатуре губернатора (см. об этом [Гловинская 1996]) – вместо традиционно правильных конструкций указывать что и указывать на что, договориться о чем.

В подобных случаях узус пренебрегает нормативными рекомендациями и запретами, и речевая практика приходит в противоречие с языковой традицией и с предписаниями кодификаторов.

Особого разговора заслуживают сознательные отклонения от нормы, которые, в частности, могут опираться на нереализованные возможности языковой системы или использовать нетрадиционные, не характерные для литературного языка средства. Намеренное нарушение нормы обычно делается с определенной целью – иронии, насмешки, языковой игры. В этом случае перед нами не ошибка, не узуальное новшество, вступающее в противоречие с принятой нормой, а речевой прием, свидетельствующий о свободе, с которой человек использует язык, сознательно – с целью пошутить, обырать значение или форму слова, скаламбурить ит.д. – игнорируя нормативные установки. Одним из распространенных приемов языковой игры является стилистически контрастное использование разного рода расхожих штампов – газетных клише, оборотов какого-либо профессионального языка, канцеляризмов ит.п.: Каждый год он вел борьбу за урожай на этой неказистой грядке (из газетного очерка); По достижении пятидесяти лет я оставил большой секс и перешел на тренерскую работу (М. Жванецкий). Сознательное обырывание фразеологизмов, намеренное отклонение от их нормативного употребления – также один из приемов языковой игры: Он съел в этом деле не одну собаку; Они жили на широкую, но босую ногу; (быть) между Сциллой и харизмой; пиар во время чумы[77] (примеры из современной печати).

Итак, языковая норма имеет разную природу в кодифицированных и некодифицированных подсистемах языка. В некодифицированных она равна узусу—традиционно употребляемым языковым единицам и способам сочетания их друг с другом. В кодифицированных подсистемах, и прежде всего в литературном языке[78], норма объединяет в себе традицию и целенаправленную кодификацию. Норма как совокупность традиционно используемых языковых средств и правил их сочетания противопоставлена системе языка (как комплексу возможностей, из которых норма реализует лишь некоторые), а норма как результат целенаправленной кодификации может входить в противоречие с речевой практикой, в которой наблюдается как следование кодификационным предписаниям, так и нарушение их. Языковая деятельность носителя литературного языка протекает в постоянном (но при этом обычно не осознаваемом) согласовании речевых действий с возможностями системы, с тем, что предписывают словари и грамматики данного языка, и с общепринятыми в данное время средствами и способами его использования (речевой практикой, узусом).

Если вы учитесь в 9-м классе, тогда вам пора готовится к сочинению по ОГЭ-21. На этой странице, мы предлагаем прочитать или бесплатно скачать несколько примеров и образцов лингвинистических сочинений по основной теме ЕГЭ, ГИА или ОГЭ-2021 по Русскому языку и Литературе. Данное эссе, реферат или готовое школьное сочинение - рассуждение по плану покажет ученику 9-го класса, как лучше написать итоговое сочинение в школе на основном экзамене ОГЭ-2021. Все сочинения и изложения включают в себя тезис, доказательство, вывод, вступление, аргументы, описание и заключение с выводами. Здесь идет полный разбор произведения разных авторов с планом, а также можно прочитать краткое и полное описание или репортаж. Большое или краткое сочинение-пересказ на экзамене в школе вы сможете написать самостоятельно, прочитав краткие рассказы по данному сочинению - изложению. Основной учебник для подготовки сочинений: Цыбулько ОГЭ 2021 Русский язык. 36 вариантов.

Основной Государственный Экзамен 2020-2021 учебный год. Официальный сайт ОГЭ-2021. Открытый банк заданий. Русский язык. ФИПИ. ФГОС. ОРКСЭ. СТАТГРАД. Школа России. 21 век. ГДЗ. Решебник.

Вариант. Ответы на тест ГИА. 9 класс. Номер сочинение-рассуждения № 9.1, 9.2, 9.3, 15.1, 15.2, 15.3

Задание на экзаменационные сочинение ОГЭ 9 класс

Образец и пример сочинения ОГЭ на тему: Отклонения от литературно-языковой нормы могут быть вполне оправданы в художественных произведениях Мини сочинение с планом. Примеры из жизни и произведения литературы с аргументами.

Знаменитый лингвист И.Б. Голуб утверждает, что художественному стилю позволительны отступления от языковых норм, поскольку в литературном тексте различные ошибки превращаются в средства, характеризующие персонажей более выразительно и колоритно.

А лексический повтор в предложении № 36 нужен для того, чтобы передать охватившее Авдотью Павловну волнение и потрясение. Она взволнована из-за сапог начальника, которые испортил заяц, можно сказать даже, что обескуражена. Ей очень неловко.

Читайте также: