Из сближения с писателями я вынес новый порок сочинение егэ
Обновлено: 02.07.2024
Для наглядности привожу текст сочинения ЕГЭ по новому формату 2022 года с выделением основных элементов. Это сочинение написано перед экзаменом одной из моих учениц и заслуживает высшего балла. На него можно ориентироваться при подготовке к экзамену.
(8)Но случилось так, что накануне отъезда у Юрия вытащили из кармана бумажник, в котором были почти все оставшиеся деньги, а главное — билеты на самолёт. (9)Юрий оказался в сложном положении: в чужом городе, с ребёнком, без денег, без билетов, без единой знакомой души; по карманам он нашарил какую-то мелочь, сущие пустяки.
(21)А с билетами ничего не получилось. (22)Девушка в окошке потребовала, чтобы Юрий внёс полную стоимость билетов. (23)Обескураженный, за руку с мальчиком, вернулся он на площадь перед аэровокзалом. (24)До ближайшего автобуса в город ждать было ещё порядочно.
(28)Недалеко от скамейки, где они сидели, остановилась легковая машина.
(37)Человек подошёл ближе.
— (38)Это вы? — спросил он с грузинским акцентом.
— (39)Это я, — ответил Юрий. — (40)А что вам надо?
—(41)Ой, как я рад, что это вы! (42)Я — Ираклий Пимениди, не узнали?
(43)Я вас сегодня в такси возил, помните?
— (44)Конечно, помню, — приходя в себя, сказал Юрий.
— (45)Ну как, вам билеты восстановили?
— (46)Нет, предложили купить новые.
(47)Ираклий пощёлкал языком:
— (48)Ай-яй, беда какая! (49)И что будете делать?
— (50)Пока не знаю — что-нибудь придумаю.
(51)Ираклий самую малость поколебался и спросил:
— (52)Сорок рублей хватит?
(53)Он полез в карман, вынул и протянул Юрию четыре десятки. (54)Тот
был ошеломлён более, чем благодарен.
— (55)Почему вы мне верите? — спросил он.
— (56)Очень просто — смотрю: человек — и верю.
— (57)Честное слово, я сразу же вышлю деньги!
— (58)Не надо честное слово, — сказал Ираклий. — (59)Садись в такси,
поедем. (60)Мальчика жалко, совсем спит.
(61)Вернувшись в Москву, Юрий, конечно, в тот же день первым делом отослал деньги, а в ответ получил следующее письмо: «(62)Уважаемый Юрий Сергеевич!
* И. Грекова — литературный псевдоним; настоящее имя — Елена Сергеевна Вентцель (1907–2002) — советский математик, автор учебников по теории вероятностей и исследованию операций, русский прозаик, доктор технических наук, профессор
ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОЧИНЕНИЯ В заключение хотелось бы сказать, что каждый из нас должен стараться делать добро, ведь тогда помощь людям не будет считаться редким явлением. А также желание помогать должно исходить от сердца, а не от потребности казаться хорошим человеком.
Что такое искусство? Можно ли объяснить силу воздействия искусства на человека? Именно эти вопросы возникают при чтении текста Е. Гришковца.
Авторская позиция заключается в следующем: искусство – это вымысел, вызывающий в человеке подлинные и сильнейшие переживания. Однако объяснить силу воздействия искусства на человека невозможно: искусство непостижимо.
Мне близка позиция автора. Действительно, основное свойство искусства – это образность. Писатель или художник воспроизводят реальную действительность с помощью образов, которые воздействуют на сознание и чувства, заставляют сопереживать героям произведений.
Таким образом, искусство – это вымысел, который заставляет нас верить в реальность изображённых в произведениях героев и событий и сопереживать им.
(2) Человек знает, читая книгу, глядя спектакль или кинокартину, что имеет дело с вымыслом, со сделанным другим человеком произведением, но испытывает при этом подлинные и сильнейшие переживания.
(3) Чем же объяснить столь сильные переживания от вымысла? (4)Да только фактом искусства и величием этого факта. (5)Само же искусство непостижимо, как непостижим смысл жизни, да и факт самой жизни необъясним.
(6)Именно поэтому нет никаких объективных и внятных критериев и признаков того, что одно произведение искусством является, а другое — нет. (7)Очевидность величия того или иного произведения искусства одному человеку совершенно недоказуема другому, который этого величия не чувствует и не видит. (8)Если человек не чувствует и не видит, то никакие доказательные базы, никакие убеждения всех искусствоведов мира ничего не смогут с этим поделать.
(13)Шедевру нужно особое пространство.
(14)Чаще всего ремесленники кажутся художниками, потому что они художников из себя изображают. (15)Они удобны, услужливы, гибки, вменяемы и смышлёны.
(16)Они готовы и могут объяснить всё, что делают, и всегда готовы быть полезными
(17)Художники же своевольны, неудобны и совсем не гибки. (18)Они не будут ничего объяснять из своих замыслов и произведений, понимая, что искусство необъяснимо и всякое объяснение есть некая ложь.
(19)Настоящее искусство ускользает от понимания, просачивается сквозь пальцы. (20)Его невозможно удержать. (21)Его можно только чувствовать. (22)Его даже не пересказать. (23)Его невозможно передать своими словами.
(24)Ремесленное же изделие, как правило, конкретно, понятно, весомо и даже имеет определённую практическую ценность. (25)Например, оно может приносить дидактическую, воспитательную или развлекательную пользу. (26)И это неплохо.
(27)Если изделие хорошее, то и воспитание и развлечение тоже будут вполне приличными.
(28)Или же изделие ремесленника может быть намеренно запутанным и казаться сложным. (29)В этом случае оно тоже имеет чисто развлекательное значение. (ЗО)Кому-то же нравится разгадывать ребусы и головоломки. (31)Многие ощущают пользу от этого, полагая, что тренируют память, внимание и развивают абстрактное мышление.
(32)Подлинное же искусство иррационально и практического значения и применения не имеет. (ЗЗ)Трудное для восприятия произведение, сложно устроенное, требующее внимания и чувственного проникновения, не доверяющий искусству человек скорее отвергнет, заподозрив его в умышленной запутанности и намеренном усложнении автором случайных и неинтересных человеку идей. (34)Недоверие не позволит ему распознать подлинное искусство в массе фальшивок и манипуляций. (35)Не доверяющий искусству человек всегда будет искать разгадку, относясь к произведению как к цирковому фокусу: он всегда будет подразумевать, что разгадка есть, просто она сокрыта от глаз и он обязательно бы её нашёл, вот только что толку терять время на разгадывание какого-то фокуса.
(36)С любой его точки зрения настоящее искусство совершенно бесполезно.
(37)Вот изделия ремесленников и продаются, а искусство художников чаще всего остаётся неоплаченным или неоценённым. (38)Его невозможно оценить! (39)Оно же живое и непостижимое. (40)Сам автор не сможет найти и определить цену своего произведения искусства.
(41)Общество, нацеленное на результат, стремя1цееся к конкретному и однозначному пониманию, всегда пытается дать всему оценку. (42)В том числе и оценить искусство.
(43)Оценить конкретной суммой, ведь это вполне понятный результат.
(44)Такая оценка всегда однозначна. (45)Установление цены — это отчасти замена пониманию. (46)Человек, не доверяющий искусству, не допускает наличия чуда в произведении. (47)Чуда — которое не фокус. (48)Которое рационально понять невозможно. (49)Его можно только почувствовать и пережить. (50)Сопережить.
Строго говоря, Лев Толстой свидетельство не писал. Его перу принадлежит 'Исповедь', которая по объему намного превышает уже ставшие, пожалуй, отдельным литературным жанром, многочисленные свидетельства христиан о своем обращении к Богу. Но если из 'Исповеди' убрать присущие Толстому обширные выкладки и размышления, обозначить цитатами из нее ход его мыслей и основные вехи его пути к Богу, она вполне укладывается в христианское свидетельство. И, как это ни странно, несмотря на уникальность личности Толстого, он прошел тем же путем, которым прошли до него и после него к Богу миллионы христиан. Он один из них.
Исповедь перед своими читателями
Исповедь Толстого - начало его духовного пути. Она подкупает своей ясностью, в отличиие от 'В чем моя вера' - сложной и неоднозначной попытки "не по церковному" осмыслить Евангелие Христа. Опуская для краткости вступление и начало, начнем цитирование 'Исповеди' из отношения Толстого к искусству, призванному как бы придать смысл и мнимую духовность тому, что Библия называет "похоть плоти, похоть очей и гордость житейская" (1Иоан.2.16). В частности, к своему собственному творчеству, вызывающему такой восторг его современников и потомков, он относился намного критичнее:
"Те две капли меда, [образ жизненных благ из восточной притчи] которые дольше других отводили мне глаза от жестокой истины,- любовь к семье и писательству . уже не сладки мне" - (с.49)
"Я искал во всех знаниях и не только не нашел, но убедился, что все те, которые так же, как и я, искали в знании, точно так же ничего не нашли" - (с.54)
"Не найдя разъяснения в знании, я стал искать этого разъяснения в жизни, надеясь в людях . найти его" - (с.67)
"Я понял, что всякий, делающий худые дела, ненавидит свет и не идет к свету" - (с.87)
"Сила жизни возобновилась во мне, и я опять стал жить" - (с.95)
Попытка идти православным путем и отказ от него
"Основной догмат [православной] веры есть непогрешимая церковь" - (с.98)
"Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя . преданию" - (с.99)
"Я закрывал глаза, чтобы не видеть, что соблазняет меня" - (с.101)
"Исторические доказательства, подгибаемые каждым исповеданием в свою сторону, не достаточны" - (с.106)
"В это время я сближался с верующими разных исповеданий . И много встречал из них людей нравственно высоких и истинно верующих. Я желал бы быть братом этих людей" - (с.104)
Поиск своего пути
Призыв взирать только на Бога мы неоднократно находим в Евангелии. И сам сон следует понимать не иначе, как Божий ответ на насущную нужду Толстого, его мятущегося недюжинного ума, подверженному искушению вести за собой своих читателей, не зная куда. Нет, не в философии, не в богословии ответ тебе. Смотри вверх! Живи сердцем!
"И не полагайся на разум твой" - читаем мы в Притчах (Пр.3.5). Видимо, этому искушению Толстой и был подвержен более всего после своего прозрения.
В заключение приведем цитату о кончине Толстого, найденную нами на www.ozon.ru:
"Стремление согласовать образ мысли и жизни, а также разлад в семье, заставили Толстого покинуть Ясную Поляну. Во время своих скитаний он заболел пневмонией и 7 (20) ноября 1910 умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги.
Похоронен Лев Толстой в Ясной Поляне"
"Лев Толстой. прочитал место Писаний, когда Иисус поставил ребенка рядом с собой, и сказал: 'Если вы не станете как дети. ' И Лев Толстой в 56 лет решился последовать за Христом. И в своей книжонке о его покаянии он пишет, что я стал таким ребенком. 'Я выбросил всю свою философию и уверовал в Бога, как верят дети. И уверовав, в Бога, как верит ребенок, я был способен положиться на Него'.
Нам очень часто мешает наш интеллект, потому, что мы ищем фактов. А вера ищет не фактов, вера ищет руки Бога, эа которую можно будет держаться. Вера ищет Господа"
— Лев Николаевич, как вы стали писателем?
— Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал. Ложь, воровство, любодеяния всех родов, пьянство, насилие, убийство… Не было преступлений, которого бы я не совершал. Так я жил десять лет. В это время я стал писать из тщеславия, корыстолюбия и гордости. В писаниях своих я делал то же самое, что и в жизни. Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное.
— Это касается всего писательского цеха или только вас?
— Я стал внимательнее наблюдать и убедился, что почти все жрецы этой веры, писатели, были люди безнравственные и, в большинстве, люди плохие, ничтожные по характерам — много ниже тех людей, которых я встречал в моей прежней разгульной и военной жизни — но самоуверенные и довольные собой, как только могут быть довольны люди совсем святые или такие, которые и не знают, что такое святость.
Из сближения с этими людьми я вынес новый порок — до болезненности развившуюся гордость и сумасшедшую уверенность в том, что я призван учить людей, сам не зная чему.
Теперь, вспоминая об этом времени, о своем настроении тогда и настроении тех людей (таких, впрочем, и теперь тысячи), мне и жалко, и страшно, и смешно — возникает именно то самое чувство, которое испытываешь в доме сумасшедших.
— Почему так вышло?
— Ужасно странно, но теперь мне понятно. Настоящим, задушевным рассуждением нашим было то, что мы хотим как можно больше получать денег и похвал. Для достижения этой цели мы ничего другого не умели делать, как только писать книжки и газеты. Мы это и делали.
— Вам не кажется, что вы сейчас немного лукавите? Вы же не бросили писательский труд до самой смерти…
— Несмотря на то, что я считал писательство пустяками, в продолжение этих пятнадцати лет я все-таки продолжал писать. Я вкусил уже соблазна писательства, соблазна огромного денежного вознаграждения и рукоплесканий за ничтожный труд и предавался ему как средству к улучшению своего материального положения и заглушению в душе всяких вопросов о смысле жизни моей и общей.
Я писал, поучая тому, что для меня было единой истиной, что надо жить так, чтобы самому с семьей было как можно лучше.
— Но потом, говорят, вам стало еще хуже? Все опостылело, вы разочаровались в себе, в образе жизни писателя, бизнесмена, гламурного негодяя.
Я почувствовал, что то, на чем я стоял, подломилось, что мне стоять не на чем, что того, чем я жил, уже нет, что мне нечем жить.
И вот тогда я, счастливый человек, вынес из своей комнаты шнурок, где я каждый вечер бывал один, раздеваясь, чтобы не повеситься на перекладине между шкафами, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни.
И это сделалось со мной в то время, когда со всех сторон было у меня то, что считается совершенным счастьем: это было тогда, когда мне не было пятидесяти лет. У меня была добрая, любящая и любимая жена, хорошие дети, большое имение, которое без труда с моей стороны росло и увеличивалось. Я был уважаем близкими и знакомыми, больше чем когда-нибудь прежде был восхваляем чужими и мог считать, что я имею известность, без особенного самообольщения.
Еще один выход — знать, что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать.
— Как вы нашли в этой ситуации силы жить дальше? Как смогли выкарабкаться — и найти смысл жизни?
— Ответ в этой области знаний на мой вопрос: в чем смысл моей жизни? — был один: ты — то, что ты называешь твоей жизнью, ты — временное, случайное сцепление частиц. Взаимное воздействие, изменение этих частиц производит в тебе то, что ты называешь твоею жизнью. Сцепление это продержится некоторое время; потом взаимодействие этих частиц прекратится — и прекратится то, что ты называешь жизнью, прекратятся и все твои вопросы. Ты — случайно слепившийся комочек чего-то. Комочек преет. Прение это комочек называет своей жизнью. Комочек расскочится — и кончится прение и все вопросы. Так отвечает ясная сторона знаний и ничего другого не может сказать, если она только строго следует своим основам.
При таком ответе оказывается, что ответ отвечает не на вопрос. Мне нужно знать смысл моей жизни, а то, что она есть частица бесконечного, не только не придает ей смысла, но уничтожает всякий возможный смысл.
Обманывать себя нечего. Все суета. Счастлив, кто не родился, смерть лучше жизни; надо избавиться от нее.
Я нашел, что для людей моего круга есть несколько выходов из того ужасного положения, в котором мы все находимся.
Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда — большею частью женщины, или очень молодые, или очень тупые люди — еще не поняли того вопроса жизни, который представился Шопенгауэру, Соломону, Будде.
Еще один выход — жить в положении Соломона, Шопенгауэра — знать, что жизнь есть глупая, сыгранная надо мною шутка, и все-таки жить, умываться, одеваться, обедать, говорить и даже книжки писать. Это было для меня отвратительно, мучительно, но я оставался в этом положении.
Как ни странно, ни неимоверно непонятно кажется мне теперь то, как мог я, рассуждая про жизнь, просмотреть окружавшую меня со всех сторон жизнь человечества, как я мог до такой степени смешно заблуждаться, чтобы думать, что жизнь моя, Соломонов и Шопенгауэров есть настоящая, нормальная жизнь, а жизнь миллиардов есть не стоящее внимания обстоятельство, как ни странно это мне теперь, я вижу, что это было так. В противоположность того, что я видел в нашем кругу, где вся жизнь проходит в праздности, потехах и недовольстве жизнью, я видел, что вся жизнь этих людей проходила в тяжелом труде и они были менее недовольны жизнью, чем богатые. В противоположность тому, что люди нашего круга противились и негодовали на судьбу за лишения и страдания, эти люди принимали болезни и горести без всякого недоумения, противления, а с спокойною и твердою уверенностью в том, что все это должно быть и не может быть иначе, что все это — добро. В противоположность тому, что чем мы умнее, тем менее понимаем смысл жизни и видим какую-то злую насмешку в том, что мы страдаем и умираем, эти люди живут, страдают и приближаются к смерти с спокойствием, чаще же всего с радостью.
Я убивал людей на войне, вызывал на дуэли, чтоб убить, проигрывал карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал.
— Да, я полюбил простых людей. Чем больше я вникал в их жизнь живых людей и жизнь таких же умерших людей, про которых читал и слышал, тем больше я любил их, и тем легче мне самому становилось жить. Я жил так года два, и со мной случился переворот, который давно готовился во мне и задатки которого всегда были во мне. Со мной случилось то, что жизнь нашего круга — богатых, ученых — не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл. Все наши действия, рассуждения, наука, искусства — все это предстало мне как баловство. Я понял, что искать смысл в этом нельзя. Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представились мне единым настоящим делом. И я понял, что смысл, придаваемый этой жизни, есть истина, и я принял его.
Я вкусил уже соблазна писательства, соблазна огромного денежного вознаграждения и рукоплесканий за ничтожный труд и предавался ему как средству к улучшению своего материального положения и заглушению в душе всяких вопросов о смысле жизни моей и общей.
— Да, я спасся от самоубийства. Когда и как совершился во мне этот переворот, я не мог бы сказать. Как незаметно, постепенно уничтожалась во мне сила жизни, и я пришел к невозможности жить, к остановке жизни, к потребности самоубийства, так же постепенно, незаметно возвратилась ко мне эта сила жизни. И странно, что та сила жизни, которая возвратилась ко мне, была не новая, а самая старая, — та самая, которая влекла меня на первых порах моей жизни.
Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни, что условия избытка, в которых мы живем, лишают нас возможности понимать жизнь, и что для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исключений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, того, который делает жизнь, и тот смысл, который он придает ей.
Читайте также: