Смерть и умирание в эпоху новых медицинских технологий реферат
Обновлено: 05.07.2024
Право человека на жизньраспространяется на все этапы его бытия — от зачатия до смерти. Именно в этом ключе следует рассматривать споры по поводу искусственного прерывания беременности — абортов. Решение проблемы аборта многие специалисты ставят, в первую очередь, в зависимость от установления статуса эмбриона (плода). Консерваторы утверждают, что плод обладает всеми правами, свойственными человеческому существу, либералы, в свою очередь, считают, что обсуждать права плода столь же бессмысленно, как обсуждать права аппендикса.
К дискуссии о личностном статусе плода добавляется еще один аспект: сравнительный анализ конкурирующих между собой прав — беременной женщины и развивающегося плода. Имеет ли право женщина распоряжаться своим телом и своей судьбой? Чьи права и интересы в этом случае следует считать приоритетными: беременной женщины или будущего ребенка?
Меры реанимационной помощи в случаях клинической смерти направлены к тому, чтобы как можно скорее восстановить жизнедеятельность организма. Поэтому так важен временной интервал, характеризующий клиническую смерть: 5–6 минут.
Суицид. Суицид — это добровольный уход индивида из жизни в виду психо-эмоциональных, душевных или физических травм. В настоящий момент суицид — это чума XXI века. Как правило, чаще добровольно уйти из жизни решают жители больших агломераций, среди жителей районных центров и поселков количество суицидальных попыток значительно ниже.
Медицина и проблема смерти: история вопроса
Другая сторона процесса медикализации смерти связана с местом, где человек расстается с жизнью: этим местом все чаще становится больница. Процент умерших в больницах за последнее время продолжает расти. В результате многие люди, оказываясь дома с умирающим родственником, просто не знают как себя вести.
Говоря об умирании как процессе, необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что если констатация смерти — это одномоментный акт, то смерть, протекающая под наблюдением медиков, имеет длительность.
Таким образом, в результате медикализации смерти к настоящему времени врачи оказались непосредственно вовлеченными в трагическую, сложную и наделенную глубоким смыслом область человеческого существования.
Вывод: медицинская профессия обрела новый источник власти в обществе, однако всегда следует помнить, что это навлекло на нее и новую чрезвычайно серьезную ответственность.
Смерть и умирание в эпоху новых медицинских технологий. Хосписы
Многие из рассматриваемых проблем порождены научно-техническим прогрессом. Так, смерть традиционно определялась по таким критериям, как необратимая остановка дыхания и кровообращения. Однако бурный научно-технический прогресс биомедицины в ХХ веке привел к тому, что теперь можно поддерживать процессы дыхания и кровообращения, снабжать организм пищей и водой с помощью искусственных средств поддержания жизни. Тем самым появилась возможность спасать жизни пациентов, которые были обречены, однако эти же научно-технические достижения привели к появлению трудностей морально-этического, юридического характера (рисунок 3).
Виды смерти
Клиническая — Биологическая —
отсутствие видимых признаков наступлением восстановление
жизни, угасание функций ЦНС, жизненных функций невозможно
но с сохранением обменных (необратимость)
процессов в тканях (обратимость)
Рисунок 3 — Виды смерти
Хосписы. В развитии некоторых заболеваний (например, злокачественных опухолей) раньше или позже наступает момент, когда активная терапия делается невозможной. Место борьбы за спасение жизни больного занимает паллиативная помощь (обезболивание, уход, социально-психологическая поддержка). Основная задача такой помощи — защитить пациента от психофизических страданий и болей, а также обеспечить достойное умирание. Умирающие испытывают страх перед смертью, болью, зависимостью от других. Основатель современных хосписов (организаций по физической и моральной поддержке умирающих) англичанка С. Сондерс еще в 1948 г. пришла к простой мысли: умирающему пациенту можно и нужно помочь. Сложившаяся с тех пор система паллиативной помощи стала реализацией этой простой и гуманной цели. Умирающий пациент с помощью грамотного паллиативного лечения может быть избавлен от боли и получает возможность общаться с семьей и друзьями. В рамках хосписного движения ведется также активная психологическая и социальная поддержка членов семьи умирающих.
Одним из критериев успешного паллиативного лечения является расширение возможностей самообслуживания больного, что одновременно увеличивает его самоуважение. Умирающий человек особенно остро чувствует недостаток заботы о нем, поэтому имеет право на капризы и даже на чувство злости. Надо уметь соглашаться с больным, а принятый в хосписах обычай выполнения последнего желания есть логическое завершение этой линии поведения, всей философии паллиативного лечения.
Содержание:
Введение 3 стр.
1. Проблема смерти 4 стр.
2. Отношение к смерти в разных культурах 5 стр.
3. Отношение к смерти в разных религиях 7 стр.
4. Смерть и умирание в эпоху новых медицинских технологий 10 стр.
Вывод 13 стр.
Список использованной литературы 14 стр.
Введение:
С древнейших времен смерть приковывала к себе умы и взгляды всех народов. Кого-то завораживала и наполняласакральным благоговением, других - ужасала и приводила в отчаяние. Иных смерить наполняла чувственным плачем и, в то же время, религиозной радостью. Смерть всегда занимала значительное положение в культурах множества древних народов. Одна из многочисленных обязанностей, ложащихся на плечи врача и медицины в современном мире, - это констатация того момента, когда человеческая жизнь заканчивается имы начинаем считать человека умершим. Заключение, которое дает по этому поводу врач, является не только признанием того, что родным и близким больше уже не на что надеяться. Смерть человека имеет не только социально-психологическую и социально-правовую, но и исключительную культурную значимость. Далеко не случайно культурологи рассматривают отношение к смерти как одну из определяющиххарактеристик любой культуры.
2. Отношение к смерти в разных культурах:
В Древней Греции одним из способов облегчить человеку утрату своих близких или осознание близости собственной смерти была мифология. Она объясняла, что будет происходить с душой умершего после его смерти. Человек не знает о времени смерти, время и место смертиназначает мойра – богиня Судьбы. После смерти человек отправляется в подземное царство, где правил Бог Гадес (более известен под именем Аид), сын всесильного Кроноса и Геи). Он судил души умерших людей, т.е. распоряжался их жизнью после смерти. Другой, бог Смерти – Танатос, осуществлял смертный приговор.
В истории человечества две культуры обнаружили особенно острый интерес к смерти и процессу умирания:культуры египтян и тибетцев. Они разделяли глубокую веру в продолжение жизни после смерти. Поэтому ритуалы погребения в этих культурах очень детальны и соблюдались с особым старанием. Погребальные ритуалы помогали душе умершего как можно легче прейти в новое состояние, вычерчивали сложные схемы, в которых отражали странствия души.
После смерти душа человека не умирает; согласно религиознымверованиям в Древнем Египте умершего ждет воскресение. Чтобы обеспечить умершему новую, уже вечную жизнь, нужно сохранить его тело и снабдить в могиле всем необходимым, чем он мог пользоваться при жизни, дабы дух мог, вернувшись в тело, не умереть от голода и жажды. Значит, надо бальзамировать тело, превратить его в мумию. А на случай, если мумификация окажется несовершенной, надо.
Как и всякий живой организм, человек смертен. Отличает же его ото всех других живых существ то, что он осознает эту свою смертность. Вовсе не лишена смысла та точка зрения, согласно которой именно осознание конечности своей жизни и является главной гранью, отделяющей человека от животных. Такое осознание было присуще людям во все времена и всюду, где бы они ни жили, так что его можно считать универсальной характеристикой человеческого способа существования в мире. Эта универсальность, впрочем, проявляется через удивительное многообразие вырабатываемых культурой ритуалов и норм, посредством которых люди переживают и осмысливают смерть, будь то кончина кого-то из близких или же перспектива собственного ухода из жизни. Далеко не случайно культурологи рассматривают отношение к смерти как одну из определяющих характеристик любой культуры.
Культура, в частности, нормирует то, в какой мере и каким образом врач сопровождает уход человека из жизни. В нашей современной культуре едва ли не хрестоматийной представляется роль врача, который самоотверженно борется за жизнь своего пациента, до последнего дыхания находясь у изголовья его постели и вселяя в него надежду. Вполне естественным продолжением этой роли выглядит и то, что именно врач оказывается первым, кто констатирует поражение в этой борьбе, то есть факт наступления смерти. И лишь после того как врач подготовит и подпишет свидетельство о смерти, этот факт станет не только биологическим, но и юридическим. Врач, таким образом, выступает как обязательный посредник между человеком и его смертью.
Если же врач не признает за своей профессией эти роли и обязанности, то он будет, скорее всего, выглядеть в наших глазах нарушителем своего врачебного долга, или, как нередко говорят, отступником от клятвы Гиппократа. А между тем парадоксальным образом именно такой врач и будет действовать в соответствии с предписаниями Гиппократа.
Дело в том, что наделение врачей такими функциями, как борьба за спасение жизни умирающего пациента и определение момента его смерти, — явление по историческим масштабам совсем недавнее, относящееся примерно к середине XIX столетия. И связано оно было с тем процессом, который историки медицины и историки культуры называют медикализацией смерти.
Дело доходило до того, что, например, во Франции люди стали оговаривать в своих завещаниях проведение после смерти таких тестов, как надрезы на конечностях и т. п., чтобы удостовериться в действительной кончине, либо обязательность определенного временного интервала — примерно одних-двух суток — между смертью и похоронами. Другие заказывали себе гробы, оборудованные сигнальными колокольчиками или флажками, переговорными трубами и даже устройствами автоматической эвакуации!
Интересно, что когда в 1957 году Международный конгресс анестезиологов, озабоченный тем, что развитие технологий искусственного поддержания жизни делает проблематичным медицинское определение момента смерти, обратился к тогдашнему главе католической церкви папе Пию XII с просьбой разъяснить, чем им следует руководствоваться, проводя границу между жизнью и смертью человека, тот ответил, что уточнять определение смерти — дело не церкви, а врачей [6] . Таким образом, ныне и церковь вполне согласна с тем, что именно на врачах, а не на священниках, лежит ответственность за констатацию смерти.
Другая сторона процесса медикализации смерти, проявившаяся значительно позднее и до сих пор еще утверждающаяся в разных странах мира, это то, что местом, где человек расстается с жизнью, все чаще становится больница. В результате многие люди, оказываясь дома близ умирающего родственника, просто не знают, как им себя вести и что следует делать.
Таким образом, медикализация смерти привела к тому, что медики оказались непосредственно вовлеченными в трагическую, сложную и наделенную глубочайшим культурным смыслом область человеческого существования. И если Перник говорит, что благодаря этому медицинская профессия обрела новый источник власти в обществе, то в любом случае это навлекло на нее и новую, чрезвычайно серьезную ответственность, породило сложнейшие моральные проблемы, с какими не приходилось сталкиваться традиционной медицине.
Вот одна из этих проблем: традиционно смерть определялась по таким критериям, как необратимая остановка дыхания и кровообращения. Однако бурный научно-технический прогресс биомедицины в прошлом столетии (прежде всего — успехи реаниматологии и анестезиологии) привел к тому, что теперь можно поддерживать процессы дыхания и кровообращения, а также снабжать организм пищей и водой с помощью искусственных средств поддержания жизни, к числу которых относится, скажем, аппарат искусственной вентиляции легких (ИВЛ).
Тем самым появилась возможность спасать жизни множества пациентов, которые прежде были обречены. Именно таким, в высшей степени благородным и морально достойным побуждением — как можно дальше отодвинуть роковую черту смерти — и руководствовались ученые и врачи, работавшие в этой области.
Однако эти же научно-технические достижения привели к появлению новых трудностей. Действительно, если дыхание и кровообращение могут поддерживаться с помощью искусственных средств, то мы уже не можем считать естественное прекращение того и (или) другого четким и однозначным критерием смерти.
Когда у врачей появилась возможность очень и очень долго продлевать жизнь человеческого организма с помощью тех же систем ИВЛ, перед ними встал совершенно новый вопрос: а до каких пор надо бороться за продление жизни? Именно в этом, между прочим, состоял смысл того обращения анестезиологов к папе Пию XII, о котором мы уже говорили. Этот вопрос, впрочем, имеет и другую сторону — искомый критерий смерти определяет и тот момент, когда врачи обязаны констатировать ее наступление, а значит — должны закончить жизнеподдерживающее лечение.
Дело в том, что, с одной стороны, коль скоро констатируется смерть, тем самым признается, что дальнейшее лечение бесполезно. Вследствие этого становится возможным высвободить и персонал, который его проводит, и используемые для этого препараты и оборудование, с тем чтобы всем этим смогли воспользоваться другие пациенты, которых еще можно вернуть к полноценной жизни.
С другой же стороны, этот критерий важен и с точки зрения того, о чем говорит Арьес, — он призван ограничить усилия медиков и тем самым предотвращать ситуации, когда оттягивание смертного часа превращается в самоцель.
Рассматривать умирание как процесс — это значит мысленно выделять пограничную зону между тем состоянием, когда человек определенно жив и когда он определенно умер. И чем более пристально современная биомедицинская наука всматривается в эту пограничную зону, тем больше открывается возможностей для того, чтобы с помощью мощнейших технологических средств и методов контролировать происходящее в ней. Оказывается, что видевшееся при поверхностном взгляде как мгновенный переход предстает теперь как целая цепь взаимосвязанных явлений и процессов, а на месте того, что казалось нам точечным событием, обнаруживается обширная область, в пределах которой биомедицинские технологии позволяют осуществлять разного рода манипуляции.
Возможность сохранять жизнь человека в условиях, когда естественное кровообращение и дыхание прерваны, означает, что те состояния, которые прежде ассоциировались со смертью, теперь оказываются в существенных пределах обратимыми. А тем самым и смерть человека отодвигается, так что при наших попытках ответить на вопрос, жив ли данный человек, мы уже не можем так легко и просто указывать в качестве одного из неотъемлемых признаков наличие самопроизвольного дыхания и (или) кровообращения.
Но более того — создаются технологии, направленные на то, чтобы, с одной стороны, обеспечивать искусственное прерывание кровообращения и дыхания, останавливая нормальное функционирование сердца и легких, и, с другой стороны, напротив, искусственно же запускать их нормальное функционирование. Тем самым открывается возможность проводить такие хирургические манипуляции, как, скажем, аортокоронарное шунтирование, которое позволяет восстанавливать кровоснабжение сердечной мышцы. У пациента вырезается кусок кровеносного сосуда, скажем, вены из ноги, который затем вшивается ему же в качестве обводного канала (шунта) в коронарную артерию. При этом на время проведения всех хирургических манипуляций, занимающих несколько часов, естественный кровоток у пациента останавливается, так что с точки зрения традиционных критериев смерти этого пациента следовало бы считать умершим. За последние десятилетия аортокоронарное шунтирование позволило на целые десятилетия отодвинуть грань, отделяющую жизнь от смерти, для миллионов людей.
Получение органов и тканей от умершего — это совершенно новая область биомедицины. Дело обстоит таким образом, что процедуры, направленные на то, чтобы вернуть к жизни пациента, попавшего в тяжелую аварию (чаще всего именно таким бывает источник донорского материала, коль скоро речь идет об умершем доноре), в какой-то момент радикально меняют свою направленность.
Появление и последующее расширение зоны манипуляций в пространстве между жизнью и смертью порождает множество этических проблем. При этом, как показывает история последних десятилетий, довольно редко они получают окончательное, устраивающее всех решение. Как правило, эти проблемы, относятся ли они к донорству и пересадке органов, к возможности отключения пациента от жизнеподдерживающих устройств и т. д., снова и снова становятся ареной столкновения противоборствующих позиций и поиска приемлемых решений. При этом одним из главных оснований в таком поиске является наше понимание того, где именно пролегают границы зоны, разделяющей живого и мертвого человека. Можно ли считать, что существо, у которого диагностирована смерть мозга, уже перестало быть человеком, если учесть, что мы можем наблюдать воочию многие признаки биологического функционирования его организма?
Очевидно, нашими поисками ответа на этот вопрос руководит вовсе не праздное любопытство, а вполне практические соображения. Только в силу того, что мы признаем, что это существо уже не является человеком, живым человеком, мы и можем совершать такие манипуляции, как извлечение и последующее использование органов и тканей этого существа или как отключение жизнеподдерживающей аппаратуры.
Да, ученые, биологи и медики, утверждают, что человеческое существо, оказавшееся в таком состоянии, является мертвым. Но вот когда один из таких несогласных — назовем его Фомой неверующим, — рядовой человек, видит, что, скажем, его близкий, который лежит на больничной койке, дышит (пусть и с помощью искусственного устройства), у него пульсирует кровь и т. п., а врачи говорят Фоме, что его родственник мертв, Фома с ними не соглашается, предпочитая верить не чужим словам, а своим глазам.
Пойдем теперь дальше: к делу подключились юристы, за ними — законодатели. Принят соответствующий акт, узаконивающий этот критерий. Отныне за ним стоит авторитет не только ученых, но и государства. Значит ли это, что теперь наш Фома обязан с ним согласиться, так сказать, внутренне, по своим убеждениям? Я в этом не уверен.
И действительно, есть люди, которые не хотят принимать этот критерий. Их, конечно, можно счесть отсталыми, темными, но вопрос все-таки остается: а можно ли заставить их согласиться с критерием смерти мозга, заставить считать мертвым человеческое существо, у которого поддерживаются дыхание и кровообращение?
Здесь напрашивается сравнение нашего Фомы с невеждой, отказывающимся признавать, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Мы, конечно, можем посмеяться над таким человеком, но будет ли иметь смысл принятие закона, заставляющего признавать гелиоцентрическую систему? Не окажется ли еще более смешным сам такой закон? В самом деле, до тех пор, пока представления и верования Фомы не причиняют ущерба кому-нибудь другому, они остаются его частным делом.
Возвращаясь теперь к критерию мозговой смерти, можно заметить, что в некоторых странах закон не настаивает на его всеобщности. В том случае, если кто-то отказывается признавать критерий смерти мозга, его позиция получает признание, так что смерть его близкого будет определяться в соответствии с традиционными критериями.
Как мы видим, все начинается с того, что создаются биомедицинские технологии, позволяющие бороться за продление человеческой жизни, за то, чтобы отодвинуть какие-то состояния, которые раньше были терминальными, чтобы человеческая жизнь могла продолжаться дальше. Едва ли кто-то будет спорить, что цель, которая при этом преследуется, — самая благая. А затем, когда эти технологии уже начинают применяться, обнаруживаются и какие-то новые возможности, которые вначале не были видны. И в результате открываются такие пути развития, такие траектории, которые порождают не только новые заманчивые перспективы, но и новые морально-этические проблемы.
[1] Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. Пер. с французского. М.: Прогресс, 1992. С. 332.
Технологии и телесность
Musée du Louvre
Технологии стремительно меняют человека. Пластическая хирургия, косметология, гормональные препараты позволяют нам менять собственное тело до неузнаваемости. Мы получили инструментальные возможности ломать любые заданные примордиальные характеристики — от пола до цвета кожи. Наиболее яркими и известными примерами такого рода являются Майкл Джексон и Челси Мэннинг, которые при помощи медицинских технологий смогли полностью изменить свой облик и биологические характеристики, предзаданные природой.
Но технологии позволяют изменять свою телесность не только избранным знаменитостям, но и самым обычным людям. Экстракорпоральное оплодотворение, искусственная матка, внутриутробные операции — все это технологии, доступные многим, уже сейчас позволяют не только менять существующие тела, но и вносить коррективы в тело будущего. А практики биохакинга стали синонимом полноценного контроля над человеческим телом и одновременно демонстрацией иллюзорности привычных представлений о границах телесности.
Размытие границ телесности не ограничивается медициной. Повышение бытового комфорта также связано со снижением функциональности человеческого тела: роботизированные приборы убирают дома, цифровые устройства регулируют нашу повседневность и рабочее расписание. В недавней рекламе Сбербанка умная домашняя техника во главе с чайником, объединяется против хозяина и хитроумно выгоняет его из дома. В конце ролика, конечно, вся рациональная кухонная банда открывает вклад в Сбербанке, но нас привлекает не эта смешная шутка, а сама возможность такого сценария, пусть пока и фантастического.
Что есть умирание и смерть человека в эпоху цифровой революции?
На размывание телесности работают не только повседневные бытовые технологии. Интернет и новые источники хранения и воспроизведения данных отделяют информационные продукты жизнедеятельности человека от его физического опыта. Активно пользуясь интернетом и другими мультимедийными технологиями, человек оставляет множество следов своей интеллектуальной деятельности, которые в дальнейшем способны к существованию без его прямого участия. Тысячи записей в соцсетях, фото, видео вступают во взаимодействие с другими людьми и аккаунтами и живут буквально самостоятельной жизнью. Человек переносится и существует уже в цифровом мире. Таким образом к традиционной дихотомии материального и духовного миров добавляется третий — цифровой.
Технологические возможности меняют человека, прежде всего, как субъекта физических действий. Технический директор Google Рэй Курцвейл полагает, что технологии настолько изменят человеческое тело, что уже в ближайшее время будут встроены в человеческое тело, делая нас своего рода киборгами. Cдвиги границ телесности затрагивают не только тело и его жизнь, но и его смерть. До конца XX века смерть неизбежно связывалась с биологическим разрушением и окончанием функционирования человеческого тела. Но что есть умирание и смерть человека с его размывающимся телом в эпоху цифровой революции?
Медицинские технологии и умирание
Koninklijk Kabinet van Schilderijen Mauritshuis
Новые возможности создают иллюзию контроля над смертью
Из подобного переосмысления берут начало идеи потенциального перенесения человека (личности) как опыта, в новое пространство — цифровое. Накопленные гигабайты информации можно сохранить, записать и снова воспроизвести. Новые возможности создают иллюзию бессмертия или как минимум контроля над смертью. В этом ракурсе смерть физического тела перестает быть естественной частью жизни человека.
Цифровому телу – цифровое умирание
Государственная Третьяковская галерея
Новые технологии встраиваются в наши отношения с мертвыми уже сегодня. Сама идея онлайн-коммуникации позволяет ощутить присутствие человека, когда он так нужен. Видео, сетевые сообщества, чаты создают ощущение близости, ломая привычное понимание физического пространства. Неудивительно, что интернет создает новые возможности не только для общения между живыми людьми, но и для более легкого переживания смерти и умирания. Новые сервисы предлагают родственникам не просто круглосуточную онлайн-поддержку, но и возможность присутствовать на церемонии прощания, не выходя при этом из дома. Большинство американских похоронных агентств уже обзавелось услугой видео-стриминга с похорон. Существуют и отдельные сервисы, например, сервис OneRoom. Согласно описанию, это первый и самый крупный портал видеостриминга, созданный специально для похоронных домов и крематориев.
Интернет — место цифрового обитания мертвых
Другой новинкой можно считать виртуальные кладбища, посещать которые родственники умерших могут буквально по клику. В своем отношении к телу и душе такие цифровые могильники напоминают средневековые погосты, где главное символическое значение было закреплено за храмом с его поминальными книгами, а погост казался его продолжением. В случае с виртуальными кладбищами формируются схожие структура и связь. Заходя в соответствующие приложения, мы сталкиваемся с иконографическим изображением усопшего, а не с физическим местом его упокоения. Получается, что изначально онлайн-кладбище — бесконечная книга мертвых с тысячами имен. А материальное нахождение мертвеца уже не так важно. Как у средневекового человека в некоторых религиозных системах было Чистилище с обитающими там душами, так и у современного человека появляется своего цифровое Чистилище, где индивид продолжает жить после смерти своего физического тела.
Скорбь и новые технологии
Museo Nacional de Bellas Artes
Практики скорби перестают быть важным элементом проживания жизни
Так практики скорби теряют измерение времени, перестают быть важным элементом проживания жизни. Но их дигитализация связана с трансформацией пространственного измерения скорби. Если раньше основные практики были связаны с местом захоронения, то сейчас они приобретают дополнительные измерения, например, виртуальную локализацию в пределах памятных или RIP-страниц. Скорбь становится все более стихийной и спонтанной, ее демонстрирует все большее количество акторов, а сам процесс памятования и поминовения представляется коллективным актом, осуществляемым по аналогии с другими нормами онлайн-коммуникации.
Дигитализация смерти и социальных практик, сопровождающих ее, продолжается. А, значит, развивается и регуляция норм посмертного существования почивших и скорби оставшихся жить. Возможно, уже в самом скором времени мы увидим появление и новых цифровых похоронных агентств. По крайней мере, уже сейчас в английском языке появился термин digital remains, обозначающий те цифровые следы, что оставляет человек после себя. Очевидно, что размываемая технологиями целостность и однозначность телесности приведет к тому, что захоронение мертвых тел (и связанные с этим действом ритуалы) потеряет всякую актуальность, а концепции нового бессмертия будут целиком построены на цифровой реальности.
Читайте также: