В чем же наконец существо русской поэзии краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Из анализа Гоголем творчества каждого поэта можно выделить определённый критерий, применённый и применяемый в поэзии.

Н. В. Гоголь (1809 — 1852) выдвигает в качестве поэтического первопроходца русского учёного М. И. Ломоносова (1711 — 1765):

Критерий 1: Свобода изложения идеи в сжатых формах ритма.

Критерий 2: Образность поэзии и направленность к обществу.

Критерий 3: Свобода выбора тем стихотворений.

Критерий 4: Отражение мистических явлений в мiре.

Критерий 5: Разнообразие форм и размеров в стихосложении.

Критерий 6: Критическая объективная самооценка поэта.

Критерий 7: Реалистическое восприятие окружающего мiра.

Гоголь делает неожиданный посыл: «Два разнородные поэта внесли вдруг два разнородные начала в нашу поэзию: из двух начал вмиг образовалось третье: явился Пушкин (1799 – 1837). В нём середина. Ни отвлечённой идеальности первого, ни преизобилия сладострастной роскоши второго. Всё уравновешено, сжато, сосредоточено, как в русском человеке… Приведу пример. Поэта поразил вид Казбека, одной и высочайших кавказских гор, на верхушке которой увидел он монастырь, показавшийся ему реющим в небесах ковчегом. У другого поэта полились бы пылкие стихи на несколько страниц. У Пушкина всё в десяти строках, и стихотворение оканчивает он сим внезапным обращением:

Критерий 8: Избегать многословия. Словам должно вам тесно, а мыслям просторно.

Гоголь приводит фрагмент стихотворения Пушкина о поэзии:

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Критерий 9: Ответственность поэта перед Словом и Читателем.

Критерий 10: Работа над художественностью поэзии.

Критерий 11: Насыщенность словарная в стихах. Эрудиция.

Гоголь заметил воздействие одного из стихотворений Языкова: «Я помню те строфы, которые произвели у него (Пушкина) слёзы: первая , где поэт, обращаясь к России, которую уже было признали бессильною и немощною, взывает так:

Чу! Труба продребезжала!
Русь! Тебе надменный зов!
Вспомыни ж, как ты встречала
Все нашествия врагов!
Созови от стран далёких
Ты своих богатырей,
Со степей, с равнин широких,
С рек великих, с гор высоких,
От осьми твоих морей.

Критерий 12: Жизненная позиция автора, патриотизм, ответ русофобам на претензии к России.

Критерий 13: Нужно работать над стихом постоянно, выдерживая авторский стиль, не чураясь чёрной работы.

Критерий 14: Судьба поэта зависит от его творческого уровня.

Критерий 15: Нестандартный ум и самообразование.

Критерий 16: Необходима логическая связь в структуре стихотворения и согласование словесно-образных связей.

Критерии 17 : Подмечать острые темы и высвечивать социальные недостатки через адекватные образы и мышление.

Критерий 18. Разоблачение психологии карьеризма.

Критерий 19: Может допускаться локальное изменение ритма стиха, например, в заключительных ударных по смыслу строках.

Критерий 20: Разоблачение материнского эгоцентризма.

Критерий 21: Разоблачение полупросвещенцев и карьеристов.

Гоголь обращает внимание на неслучайные факты:

«Но пора, однако же, сказать в заключение, что такое наша поэзия вообще, зачем она была, к чему служила и что сделала для всей русской земле нашей…Она была почти незнаема и неведома нашим обществом, которое в то время воспитывалось другим воспитанием – под влиянием гувернеров французских, немецких, английских, под влиянием выходцев изо всех стран, всех возможных сословий, с различными образами мыслей, правил и направлений. Общество наше, чего не случалось ещё доселе ни с одним народом, воспитывалось в неведении земли своей посреди самой земли своей.

Критерий 22: Анализ инородного влияния на русское общество.

«Поэзия есть чистая исповедь души, а не порождение искусства или хотения человеческого; поэзия есть правда души, а потому и всем равно может быть доступна. Способность вымысла и творчества есть слишком высокая способность и даётся одним только всемирным гениям, которых появление слишком редко на земле; опасно и вступать на этот путь другому.

Критерий 23. Песенность и духовный лиризм поэта.

Пророческими представляются следующие литературоведческие высказывания Н.В.Гоголя:

Пророческие предвидения основоположника литературоведения в России и создателя духовно-психологического художественного направления в русской литературе проявилось в творчестве народных русских поэтов С.Есенина и Н.Рубцова.

Гоголь мазками набросал пёструю картину современного ему общества. Летящая неизвестно куда Россия – мистическая тройка, перед которой расступаются народы и государства. Мертвые души Собакевича, Плюшкина, Коробочки, Ноздрёва и других – это потерянные души управляющего сословия той эпохи.

Концепция статьи Гоголя

«В чём же, наконец, существо русской поэзии,

1. Он анализирует не просто авторские стили поэтов от Ломоносова до Лермонтова (очень обширно рассмотрено творчество поэтов пушкинской поры), но историческую ситуацию, окружавшую и, собственно, порождавшую их, а также общие эпохальные тенденции, в русле или вопреки которой действовал тот или иной автор;

2. Он стремится к доказательности своих оценок, подтверждая утверждения цитатами, и выводит некие главные принципы, которые обосновываются присутствием общего в конкретной специфике творчества анализируемых поэтов;

3. Им достигнуто весьма устойчивое равновесие твёрдой СОБСТВЕННОЙ ПОЗИЦИИ и уважения ко множеству чужих; это качество для критики очень ценное, - к несчастью, не так часто и повсеместно встречающееся.

Есть три варианта ответа:

Рассмотрим каждый вариант.

Гоголь видит корни русской литературы в трёх источниках:

1) народные песни,

2) пословицы (народное остроумие),

Но народность в творчестве Гоголя резко расслаивается на две контрастные тенденции:

Внимание современников, по словам Пушкина, “не смеявшихся со времен Фонвизина”, было обращено Гоголем к забытому жанру комедии. Бездумные водевили и кровавые мелодрамы Дюма, Дюканжа “пролезли” на русскую сцену. “Из театра мы сделали игрушку,- сетовал Гоголь,- …позабывши, что это такая кафедра… с которой читается разом целой толпе живой урок…”. Поистине, дух века требовал важных перемен и в области комедии. “Ради бога,- восклицал Гоголь,- дайте нам русских характеров, нас самих дайте нам, наших плутов, наших чудаков!

на сцену их, на смех всем!” Гоголь был против надоевших комедий с любовной интригой, он был за общественную комедию с острым, социальным, обличительным содержанием.

В самой языковой, композиционной фактуре пьесы, считал он, должны быть заложены возможности игры, жеста, мимики, определенной манеры сценического поведения. Все в пьесе должно “вязаться живым узлом”. Блестящим образцом такого живого, “кипящего” действия является “Ревизор”. На опыт Гоголя опиралась вся последующая русская драматургия.

Гоголь указывал на необходимость сквозного сюжетного действия в драме. Эта теория исходила

из ведущей роли содержания, мотивировок, она начисто отменяла героев-статистов, резонеров, вестников, условные завязки и развязки.

Пушкин советовал Гоголю написать историю русской критики. Гоголь в первой половине 40-х годов подумывал о том, чтобы создать “Учебную книгу словесности для русского юношества”. К сожалению, оба проекта не были осуществлены.

До нас дошел гоголевский план учебной книги по словесности, в котором очень интересны и содержательны замечания по теории жанров. Его привлекли повествовательные сочинения, которые составляют “как бы середину между романом и эпопеей”. Время древней эпопеи прошло, это Гоголь понимал.

Но и романтические виды повествования могут быть различные: есть собственно роман, требующий центрального персонажа, на котором сосредоточивается, как в драме, все действие, и есть “меньший род эпопеи”, занимающий “середину между романом и эпопеей”, в которой главная задача провести героя “сквозь цепь приключений и перемен” и показать “почти статистически схваченную картину недостатков, злоупотреблений, пороков” времени. Этот тип романа приближается к известному в литературе роману приключений (недаром Гоголь называет создателями этого жанра Ариосто, Сервантеса), но в современных условиях суть такого повествования не в авантюрных приключениях героя, а в показе социального фона, в серии картин, в панораме социальных отношений.

В свете таких рассуждений Гоголя становится понятным сюжет его “Мертвых душ” и неслучайность того, что жанр этого произведения назван “поэмой”. Но рассуждения Гоголя ничего общего не имели с попытками Аксакова отождествить “Мертвые души” с “Илиадой”.

Рассуждения Гоголя ближе к точке зрения Белинского, так как и в такого рода “поэме” главный пафос не утверждающий, а сатирический, он – в показе “недостатков и злоупотреблений”. Еще раз подчеркнем: для Гоголя, как и для Белинского, древний эпос начисто отошел в прошлое и ни под каким видом невозродим в новых условиях. В своих рассуждениях о “малой эпопее” Гоголь оставался реалистом и сатириком, он только намечал различные виды современного романа, старательно выделяя тот его жанр, который позволял наиболее емко изобразить современную жизнь.

Гоголевский жанр “малой эпопеи” отчасти связан с общепринятым понятием “романа-эпопеи”, а также сатирическими циклами.

Главные контуры историко-литературной концепции набросаны Гоголем в цитировавшейся статье “В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность”. Эта статья, вошедшая в “Выбранные места из переписки с друзьями”, думается, еще не привлекла должного внимания исследователей. В конкретных оценках Ломоносова, Державина, Жуковского автор статьи очень близок Пушкину и Белинскому, а в оценке Пушкина чувствуется отголосок знаменитых статей Белинского о великом поэте.

Прослеживая, как постепенно русская поэзия обрела национально-народные черты, Гоголь следит еще за одним ее важным качеством – формами реализма. На этот второй план статьи Гоголя, по нашему мнению, исследователи вовсе еще не обращали внимания.

Вслед за Белинским Гоголь особо выделяет сатирическую поэзию, называя ее “другой стороной” поэзии (Белинский называл ее “направлением”). Родоначальником сатиры он, как и Белинский, называет Кантемира, “хлеставшего… глупости едва начинавшегося общества”. Потом Гоголь указывает вершины сатиры – “Недоросль” и “Горе от ума”, в которых изображены “раны и болезни нашего общества”.

И у Пушкина Гоголь подчеркивает прогрессирующее развитие черт, прямо характеризующих его как поэта русской действительности: “В последнее время набрался он много русской жизни…”; “Мысль о романе (заметим, уже не о романе в стихах), который бы поведал простую, безыскусственную повесть прямо русской жизни, занимала его в последнее время неотступно”.

И у Лермонтова, поэта “первостепенного”, субъективно-романтического пафоса, певца “безочарования” (Гоголь говорит, что это слово придумано Жуковским для обозначения поэзии лермонтовского типа по сравнению с шиллеровскэй поэзией “очарования” и байроиовской “разочарования”), Гоголь также выделяет черты “живописца русского быта”, роднящие его с основным “натуральным” направлением русской литературы.

Ответ на поставленный в заглавии статьи вопрос получался такой: существо русской поэзии и ее особенность заключались в укреплении ее национальной специфики и в развитии реалистического принципа и форм изображения действительности.

Но в статье Гоголя был тезис, гласивший, что, как ни велики, как ни очевидны успехи русской литературы на пути народности и реализма, “поэзия наша не выразила нам нигде русского человека вполне, ни в том идеале, в каком он должен быть (т. е. в его национальной, идеально чистой субстанции), ни в той действительности, в какой он ныне есть” (т. е. каким изображает его критический реализм).

Тут Гоголь, так же как и во втором томе “Мертвых душ” и некоторых письмах конца 40-х годов, высказывал свои мечтания о возможности и необходимости изображения добродетельных русских помещиков и чиновников, противостоящих тем пошлым людям, которых изображает сатира. Оказывается в этой связи, что “нет, не Пушкин или кто другой должен стать теперь в образец нам: другие уже времена пришли… Христианским, высшим воспитанием должен воспитаться теперь поэт. Другие дела наступают для поэзии”.

В этих-то задачах, в смиренно-мудрой христианской идеализации жизни Гоголь и готов “наконец” усмотреть существо и особенность русской поэзии.

И все же эта статья – выдающаяся. Недаром Гоголь дорожил ею. Она подытоживала всю его критическую деятельность, свидетельствовала о концептуальности мышления.

Мы отчетливо видим, что Гоголь в разработке историко-литературной и эстетической концепции приближался к Белинскому больше, чем обычно принято считать.

Тип Фамусова так же глубоко постигнут, как и Простаковой. Так же наивно, как хвастается Простакова своим невежеством, он хвастается полупросвещением, как собственным, так и всего того сословия, к которому принадлежит: хвастается тем, что московские девицы верхние выводят нотки, словечка два не скажут, все с ужимкой; что дверь у него отперта для всех, как званых, так и незваных, особенно для иностранных; что канцелярия у него набита ничего не делающей родней. Он и благопристойный степенный человек, и волокита, и читает мораль, и мастер так пообедать, что в три дня не сварится. Он даже вольнодумец, если соберется с подобными себе стариками, и в то же время готов не допустить на выстрел к столицам молодых вольнодумцев, именем которых честит всех, кто не подчинился принятым светским обычаям их общества.

Не меньше замечателен другой тип: отъявленный мерзавец Загорецкий, везде ругаемый и, к изумлению, всюду принимаемый, лгун, плут, но в то же время мастер угодить всякому сколько-нибудь значительному или сильному лицу доставлением ему того, к чему он греховно падок, готовый, в случае надобности, сделаться патриотом и ратоборцем нравственности, зажечь костры и на них предать пламени все книги, какие ни есть на свете, а в том числе и сочинителей даже самих басен за их вечные насмешки над львами и орлами, и сим обнаруживший, что, не боясь ничего, даже самой позорнейшей брани, боится, однако ж, насмешки, как черт креста. Не меньше замечателен третий тип: глупый либерал Репетилов, рыцарь пустоты во всех ее отношениях, рыскающий по ночным собраньям, радующийся, как бог весть какой находке, когда удаётся ему пристегнуться к какому-нибудь обществу, которое шумит о том, чего он не понимает, чего и рассказать даже не умеет, но которого бредни слушает он с чувством, в уверенности, что попал, наконец, на настоящую дорогу и что тут кроется действительно какое-то общественное дело, которое хотя еще не созрело, но как раз созреет, если только о нем пошумят побольше, станут почаще собираться по ночам да позадористее между собою спорить. Не меньше замечателен четвертый тип: глупый фрунтовик Скалозуб, понявший службу единственно в уменье различать форменные отлички, но при всем том удержавший какой-то свой особенный философски либеральный взгляд на чины, признающийся откровенно, что он их считает как необходимые каналы к тому, чтобы попасть в генералы, а там ему хоть трава не расти; все прочие тревоги ему нипочем, а обстоятельства времени и века для него не головоломная наука: он искренне уверен, что весь мир можно успокоить, давши ему в Вольтеры фельдфебеля. Не меньше замечательный также тип и старуха Хлестова, жалкая смесь пошлости двух веков, удержавшая из старинных времён только одно пошлое: с притязаньями на уваженье от нового поколенья, с требованьями почтенья к себе от тех самых людей, которых сама презирает, готовая выбранить вслух и встречного и поперечного за то только, что не так к ней сел или перед нею оборотился, ни к чему не питающая никакой любви и никакого уважения, но покровительница арапчонок, мосек и людей вроде Молчалина, словом – старуха-дрянь в полном смысле этого слова. Сам Молчалин – тоже замечательный тип. Метко схвачено это лицо, безмолвное, низкое, покамест тихомолком пробирающееся в люди, но в котором, по словам Чацкого, готовится будущий Загорецкий. Такое скопище уродов общества, из которых каждый окарикатурил какое-нибудь мнение, правило, мысль, извративши по-своему законный смысл их, должно было вызвать в отпор ему другую крайность, которая обнаружилась ярко в Чацком. В досаде и в справедливом негодовании противу их всех Чацкий переходит также в излишество, не замечая, что через это самое и через этот невоздержанный язык свой он делается сам нестерпим и даже смешон. Прямо русского типа нет ни в ком из них; не слышно русского гражданина. Зритель остается в недоумении насчет того, чем должен быть русский человек. Даже то лицо, которое взято, по-видимому, в образец, то есть сам Чацкий, показывает только стремление чем-то сделаться, выражает только негодование противу того, что презренно и мерзко в обществе, но не дает в себе образца обществу.

Обе комедии ничуть не созданья художественные и не принадлежат фантазии сочинителя. Нужно было много накопиться сору и дрязгу внутри земли нашей, чтобы явились они почти сами собою, в виде какого-то грозного очищения. Вот почему по следам их не появлялось в нашей литературе ничего им подобного и, вероятно, долго не появится…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Вячеслав Иванов Письма о русской поэзии

Вячеслав Иванов Письма о русской поэзии Заплачка и причитанье, нашепты и наговоры, приворотные напевы и колыбельные — вся магическая символика исконной песни оказывается снова возможною в наши дни, на диво самим предсказавшим (в совпадении с выводами покойного

О зарубежной русской поэзии 1937 г

В. В. Стасов. Гоголь в восприятии русской молодежи 30-40-х гг.*

Глеб Струве Письма о русской поэзии

Глеб Струве Письма о русской поэзии <…> В. Сирин еще очень молод, но тем не менее у него уже чувствуется большая поэтическая дисциплина и техническая уверенность. Если доискиваться его поэтических предков, надо прежде всего обратиться к очень чтимому им Бунину,

Антология русской поэзии в Польше

Антология русской поэзии в Польше Идея создания фонда помощи молодым зарубежным авторам из средств, оставшихся от пушкинского юбилея, принадлежит не варшавскому Пушкинскому Комитету. Вполне естественно соединить такую помощь с именем Пушкина, и мысль эта родилась у

Антология русской поэзии

Из времени в вечность. О метафизичности и экзистенциальности русской поэзии

Из времени в вечность. О метафизичности и экзистенциальности русской поэзии В поэзии всегда были первопроходцы и разработчики приисков. Вслед за Пушкиным в русскую поэзию пришли те, кто истощил золотые запасы ямба, особенно четырехстопного, утратившего не только

УИТМЕН В РУССКОЙ ПОЭЗИИ (Хлебников, Маяковский и другие)

Былинные мотивы в русской поэзии

Былинные мотивы в русской поэзии Многие поколения русских поэтов используют былинные мотивы в своем творчестве. При этом русские поэты конечно же знали, что былины – это фольклорный жанр далекого прошлого, поэтому ни один из великих русских поэтов не пытался создать

Читайте также: