Как интерпретируют фашизм представители франкфуртской школы

Обновлено: 02.07.2024

Когда в 45-м Европа лежала в руинах и надо было Европу из руин поднять, возник насущный вопрос: какие принципы положить в основу нового общества? Фашизм оставил после себя пепел, коммунизм – страх. Откуда взять новые силы?

Философствовать можно исходя из конкретного, но не о конкретном.

Поводом для философского рассуждения может быть хоть пенсионная реформа или строительство газопровода, но предметом анализа является соотношение морали и политики. А чтобы философствовать о морали и политике, надо определить ряд категорий (универсалий), вовлечённых в это рассуждение, – решить, что такое справедливость, право, истина, общество.

Однажды Сократ начал рассуждать о том, что такое справедливость, и в результате долгого диалога возникла концепция возможной республики, но что такое справедливость вне этой республики, так и не выяснили. Это непростой путь, но другого-то нет. Значит ли это, что философ никак не поможет в мелочах, не справится со справедливым распределением пенсий?

Перед интеллектуалами послевоенной Европы стояла задача: вычленить из космоса мысли ту систему, которая защитит субъекта от произвола идеологии. Положить в основу закона мораль. Но для этого следовало отказаться от балласта идеологий; однако именно идеологии составляют политическую историю государств. Философия была призвана идеологию заменить; Александр Великий звал в учителя Аристотеля, такое бывало.

Противостояние философии и идеологии существует очень давно: спор между софистами и философами – давний спор, описанный в древнегреческой философии. Философ приникает к эйдосу, сомневаясь и стараясь понять; его познание бескорыстно. Философ – возлюбленный истины. Софист – распорядитель истины, он использует эйдос для устройства земных дел. Софист – это тот, кто пускает философию на службу данному моменту; иными словами, софист – это идеолог. Софист обучает ораторскому ремеслу, ремеслу политика, софист учит, как приспособить мудрость для управления.

Разведению двух вариантов мышления – философии и софизму – посвящены диалоги Платона. Софисты, в Греции часто вытеснявшие религиозную мысль ораторским искусством, тоже, как и философы, мудрецы. Но они мудрецы практические. Для них познание – это инструмент, такой же нужный, как молоток или колесо. Если получилось управлять, значит, истина достигнута. Классическими софистами были Сталин и Троцкий, манипулировавшие марксизмом. Собственно, можно назвать курс советского диамата софистикой. Сократ же в споре с софистами показывает нам логику философа – сомневается всегда, у него нет иной цели помимо познания.

В качестве тени философии идеология используется обществом; общество уверено, что у него имеется философия (так, советское общество полагало, что живёт по заветам марксистской философии, а Гитлер руководствовался Ницше), но идеология – это лишь тень философии. Именно идеология требуется империям и тиранам, а философия империи не нужна, поскольку не нужно сомнение.

Остановить процесс философствования пытаются постоянно. Солдат, убивший Архимеда в Сиракузах; афинский суд, приговоривший Сократа; Муссолини, согнавший Унамуно с кафедры; Ленин, выславший философов из России, – все они, собственно говоря, постулировали одно и то же: для управления нужна не философия, но идеология.

В трансформации философии в идеологию повинны прежде всего сами философы, и сможет ли бескорыстная, не заинтересованная в своём торжестве философия построить государство? Философии ведь не нужна победа; а без победительной идеологии как строить?

Франкфуртская школа попыталась это сделать; то был несомненно утопический проект.

Существенно то, что франкфуртская школа философии возникла не как реакция на Вторую мировую войну; так считать удобно, но это не соответствует действительности. Соблазнительно подверстать франкфуртскую школу к общеевропейской реакции на фашизм, однако франкфуртская школа возникла в 30-е годы, и возникла прежде всего как оппозиция не фашизму (таковой ещё не успел себя обозначить как тотальная сила), но капитализму в его индустриальной стадии. Появление фашизма философы предсказывали – в представлении Адорно и Хоркхаймера, это отнюдь не варварство, разрушившее благостное течение вещей, но закономерный итог развития капиталистической цивилизации, потребления, жадности и т.п.

Потребность в подобном рассуждении появилась в западном мире после Первой мировой войны. По понятным причинам в те годы услышано не было. И лишь по возвращении из эмиграции, на европейском послевоенном пустыре, философы сумели сказать так, что их высказывание получило резонанс. По времени это совпадает с денацификацией Европы и разоблачением сталинизма – тогда здравый голос оказался нужен.

Строго говоря, франкфуртская школа – столь же условное определение, как и парижская школа начала ХХ века, объединявшая несхожих меж собой художников: Модильяни, Шагала и Сутина. Точно так же и Теодор Адорно, Макс Хоркхаймер, Герберт Маркузе и Эрих Фромм (называю лишь крупнейших философов) – их роднила суть работы. Философ франкфуртской школы участвовал в жизни общества – и активно; это тот, кто критикует современное общество с позиций гуманизма и социализма, выступает за конкретизацию абстрактных категорий, голосует за республиканский строй и социальное государство.

Гуманизация философии – звучит слишком обобщённо; так можно сказать про многих философов, но во второй половине ХХ века роль гуманистов взяли на себя именно франкфуртские мыслители. Можно утверждать, что тот европейский демократический республиканский строй, который возник после войны и ещё существовал в 70-е годы, пошатнулся в 90-е и грозит рассыпаться сегодня. Та почти утопическая объединённая демократическая Европа, которая мирно жила тридцать-сорок лет подряд, – это воплощение рецептов и уроков франкфуртской школы.

Может ли критический, сомневающийся разум стать основанием организованного социума? Вспомним, что гипотетической Республикой Платона управляют философы, но скажите, разве метод их правления соответствует философскому диалогу Сократа? Приказать поверить или принудить к сомнению? Идеология или философия? Этот вопрос в 50-е годы звучал болезненно. А сегодня он не звучит вообще.

Бесчеловечность Второй мировой войны была бесчеловечностью особого свойства: жестокостью, рождённой и обоснованной теоретиками. Первая мировая война не опиралась ни на какую философскую доктрину, то просто была бойня империй. На Вторую мировую звали идеологи и софисты: они убеждали массы убивать и умирать во имя идей. Идеология стала вызовом философии, произошло это в 30-е годы – в те годы философские системы упростили до социального инструментария; и тогда философские школы мысли, возникшие в промежутке между войнами, приняли вызов идеологии.

Вторая мировая война вызвала вынужденный перерыв в занятиях одних и заставила эмигрировать других; в 50-е годы работа возобновилась, и школа пережила расцвет.

Сегодня послевоенное время видится уже смутно, сегодня забыли не только ту, идеологиями спровоцированную войну, но забыли и антивоенные идеалы; сегодня опять в ходу идеологические штампы: геополитика, империя, рынок. Однако вспомните: в 50-е годы расслоение на классы в обществе не было столь разительным, миллиардеров не было в помине, а забота о неимущих и льготы беднякам были реальной заботой государства. Сегодня послевоенная Европа видится практически утопией; причём скоротечность того европейского цветения соответствует вспышкам утопических проектов – Флоренции Медичи или Фонтенбло Франциска. Разумеется, называть 50–60-е годы прошлого века временем европейской утопии надо с необходимыми уточнениями: колониальные войны тех лет затрудняют разговор о справедливости. То было время алжирской войны, событий в Индокитае, резни в Калимантане и т.п. Однако справедливости ради скажем, что и гуманистическая Флоренция времён правления Медичи отметилась в разорении Вольтерры и подавлении восстаний чомпи. Речь о другом: подобно тому, как прекрасная в своих стремлениях Флоренция XV века ориентировалась на учение неоплатоников, так и послевоенная Европа ориентировалась на положения франкфуртской школы и анналов.

Снова звучали имена Гегеля и Фихте, вернулись из небытия Кант и Гуссерль, философы заговорили о категории свободы и необходимости. Они умели говорить словно бы впервые, словно над ними не тяготело проклятие идеологии. Вернуться к теоретизированию, к немецкой классической философии, опозоренной нацизмом, для этого требовалась смелость. Именно франкфуртская школа философии прокламировала социальное государство и демократическую республику, и послевоенная Германия была близка к этому проекту.

Конечно, на бумаге всё прекраснее, чем в действительности; но торжество принципов социальной справедливости, которыми послевоенная Германия (и следом Европа) могла гордиться в послевоенные годы, – это оттуда, из программ, привитых обществу франкфуртской школой. Их иногда называют неомарксистами, этих немецких демократов, критикующих современный им капитализм.

Франкфуртская школа и стала очередным европейским Возрождением.

В те же самые 60-е годы прошлого века, когда франкфуртская школа громко заявила о себе, в Москве появился круг философов, который трудно рассматривать как школу (представители этого круга общей доктрины не выработали), тем не менее некая общность судьбы и отправных посылок позволяет сегодня говорить об этом круге как о московской школе философии.

В России – так сложилось исторически – категориальной философии не было никогда, некоторые философы восполняли этот пробел, учась у немцев (так, Чаадаев был последователем Шеллинга), но это единичные случаи. Россия знала религиозную философию (Соловьёв, Булгаков, Федотов), экзистенциальную философию (Бердяев, Шестов), социальных мыслителей (Сорокин, Бакунин, Кропоткин, Чернышевский), своеобразную евразийскую философию (Трубецкой), но вот категориальной философии не случилось. Абстрактных универсалий, категорий сознания, пространства, времени, разума, мышления, то есть того инструментария, которым оперирует философия, не было не только в арсенале марксистско-ленинского учения, этого не было в традиции культуры. Здесь нет обиды для культуры России – это её особенность; например, в Англии нет симфонической музыки, а в Германии таковая в наличии. Русская культура традиционно подменяла философию верой, убеждение – экстатической жертвой, а диалог – непримиримым спором. Иван Грозный обменивался письмами с Курбским, но это не было диалогом; Достоевский рассуждает о вечных вопросах, но это не философия; протопоп Аввакум гибнет за веру, но это не рациональное убеждение, а экстатическая жертва. Не будет преувеличением сказать, что русская мысль сочетает в себе традицию веры и софистику, но философия не востребована.

Круг философов (в основном послевоенные выпускники философского отделения МГУ) состоял отчасти из людей, вернувшихся из армии (Зиновьев, Пятигорский, Ильенков, Кантор), отчасти из близких к ним по возрасту (Мамардашвили, Щедровицкий, Левада, Давыдов, Гайденко, Соловьёв, Ракитов, Межуев). Многих из них именовали неомарксистами, равно как именовали неомарксистами Хоркхаймера, Маркузе или Фромма. И в самом деле, строить рассуждения, не учитывая того единственного теоретического опыта, что был в наличии, а именно марксизма, было невозможно. Победа над фашизмом и десталинизация стали для новых русских философов катализатором творчества: подобно декабристам, пожелавшим свободы от крепостного права после освобождения страны от Наполеона, они чувствовали себя призванными изменить духовную жизнь страны прямо сейчас, завтра же. Они верили (во всяком случае в 60-е годы ещё верили), что можно реформировать идеологию марксизма, вычленить в марксизме-ленинизме философскую составляющую, изменить софистику манипулирования на гуманистический проект.

То, что эта, сугубо советская (или российская) задача корреспондирует с направлением работы западных мыслителей, укрепило московскую школу в осознании своей работы как миссии. Десятилетиями российские так называемые философы обслуживали государственное враньё; и вдруг почувствовали – нет, не свободу, им свободы никто не дал, – но наличие сверхзадачи. Мыслителю необходима сверхзадача, в течение пятидесяти лет таковой не было, казалось, что никакое рассуждение не поколеблет строй. Но вдруг миссия возникла – создать философию на пустом месте. Сегодня это трудно представить, но выпускники философского факультета в 50-е годы спорили ночами напролёт о философии! Создали они нечто впоследствии или нет, но катарсис философствования безусловно пережили тогда, в 50-е годы, выходя в большую жизнь с намерением сокрушить систему софистики.

Надо сказать, что слухи и легенды, множащиеся сегодня вокруг этого (несомненно талантливого) круга московских мыслителей, обратно пропорциональны славе франкфуртской школы. Если франкфуртские философы сегодня уже почти забыты, несмотря на то что написали тома, то советские философы обрастают легендами, несмотря на то что создали крайне мало.

Советские философы почти не писали и писать много не собирались. В большинстве своём это были не лентяи и даже напротив, люди, решившие посвятить жизнь работе. Но этика труда советского интеллигента и этика труда немецкого философа – понятия, нисколько не коррелирующие друг с другом. Достоевский как-то написал, что русский школьник, получив карту звёздного неба, наутро вернёт карту исправленной. И все поверили Достоевскому, хотя данное предположение о русском школьнике не имеет отношения к реальности – действительно, русский школьник наутро объявит, что он пересмотрел карту и нашёл в ней сто ошибок, и на днях он представит тезисы, опровергающие карту. Так русский школьник скажет в кругу друзей, и, ошеломлённые его дерзостью, друзья будут рассказывать друг другу, что уже видели исправленную карту. Но школьник не представит исправленной карты никогда. Седой старик будет носить в портфеле тетрадку с набросками к первому тезису по исправлению ошибок карты, и вот эту истрёпанную тетрадь верные сподвижники положат страдальцу в гроб. Тем не менее карта неба будет пересмотрена, но произойдёт это отнюдь не благодаря фантазии школьника, а по распоряжению начальства, которое перекроит карту ради своей мелкой выгоды. А то, что будущие поколения будут уверены, что карту пересмотрел гениальный мальчик, – это обычная аберрация российской истории. Про гениального школьника будут рассказывать легенды, его имя станет нарицательным, и каждый новый школьник будет мечтать совершить такой же подвиг; и история будет повторяться снова и снова.

Так точно было и с советской философией 50–60-х годов прошлого века.

Намерения пересмотреть марксизм у московских философов имелись; пожелание обратиться к категориальной философии высказали; не допустить идеологизирования мысли серьёзно намеревались; но вот только текучка поглотила все начинания.

А никакой философии не было.

Если бы таковая была, состоялось бы общество на руинах СССР. Но общество не сложилось, не нашлось морального учителя, авторитетного мудреца, который бы объяснил происходящее с отчизной и извлёк бы нравственные уроки; не нашлось такого умника, который предъявил бы, подобно Канту, моральные императивы социуму. Ни Канта, ни Гегеля, ни Маркузе, ни Адорно, ни Сартра не было.

Обидно. Но это факт.

На вакантное место властителя дум претендовали последовательно Солженицын и Зиновьев, ни один из них его не получил; кулуарные мудрецы вроде Мамардашвили учителями и гуру в масштабах социума стать не могли. Хуже того, они и не стремились таковыми стать. Околотворческие группы, наподобие редакционных коллективов газет, интеллектуалами не являлись, хотя таковыми слыли, – это персонажи светской хроники.

В итоге учителями народа (или, точнее, идеологизированной прослойки, управляющей народом) стали деятели масштаба Чубайса и Гайдара, и это привело к известным последствиям.

Однако вернёмся в 60-е годы, в то время, когда философы ещё философствовали.

Понимали советские интеллектуалы, что участвуют в театральной постановке? Отлично понимали. Они говорили себе, что делают то немногое, что возможно в данных условиях.

Нормальный, работающий учёный, писатель пишет 50 страниц не в год, а в неделю, и это не обязательно текст общего характера, во всяком случае Адорно или Хайдеггер писали крайне плотно. Однако наследие Ильенкова составляет две статьи (Эвольд Ильенков рано ушёл – покончил с собой), Зиновьев, до того как стал писателем в пятьдесят шесть лет, издал всего две книги, Мамардашвили совместно с Пятигорским выпустил одну маленькую брошюру (изданные сегодня книги Мамардашвили – это записи его лекций), Левада вообще не писал, Соловьёв был известен статьёй об экзистенциализме Хемингуэя, а свою небольшую и нефилософскую книгу о Лютере выпустил спустя двадцать лет после этой статьи, Кантор ничего не издавал до своих семидесяти восьми лет, его главную работу издали дети, – и это объективная картина философского труда тех лет.

Большинство философов 60-х годов сыграли (причём сознательно) роль софистов и выполнили задачи идеологов.

Левада создал центр статистики, но это дисциплина, не имеющая к философии никакого отношения; Ракитов стал автором учебников и идеологическим советником при правительстве Ельцина; Зиновьев, обещавший логические открытия, стал идеологическим писателем – опровергая одну идеологию другой. Особого упоминания заслуживают методологические кружки Щедровицкого. Семинары Щедровицкого создали прецедент манипулирования сознанием; ученики Щедровицкого в большинстве своём стали политологами, то есть продавали ораторское искусство, искусство управления, искусство игры смыслами – продавали софистику власти.

Все эти люди – софисты. Упомянутое выше – классическая практика софистов, которой оппонировал Сократ и которая (согласно Сократу и Платону) является прямой противоположностью философии. Именно эта практика софизма и стала именоваться в Москве философией, а другой философии, скорее всего, не было.

Маргинальные работы неудачников, не сделавших карьеры, одинокие лекции Мераба Мамардашвили – этого, увы, недостаточно для того, чтобы говорить о философии. Но попытка имела место, память о намерениях сохранилась, и тетрадь с первыми тезисами об изменении карты звёздного неба по-прежнему лежит в старом портфеле.

В оформлении использованы кадры из фильма-утопии Чарли Чаплина "Новые времена"

Представители данной школы считали, что буржуазное классовое общество превратилось в монолитную бесклассовую тоталитарную Систему, в которой революционная роль преобразования общества переходит маргинальным интеллигентам и аутсайдерам. Современное общество технократично и существует за счёт распространения ложного сознания посредством средств массовой информации, а также популярной культуры, и навязываемым культом потребления. Тоталитаризм — это практика стирания грани между приватным и публичным существованием. Франкфуртская школа существенно повлияла на различные варианты идеологии левого радикализма.

Содержание

История

Вокруг Франкфуртской школы группировались оппозиционно настроенные марксистские мыслители, резко критически относившиеся к капитализму, но считавшие, что идеологи ортодоксальных левых партий выхолостили и вульгаризировали широту диалектического анализа. В условиях усиления нацистской партии Франкфуртская школа успела спасти архив Маркса и Энгельса, переслав его в Советский Союз. После прихода к власти нацистов в 1933 году представители Франкфуртской школы были вынуждены эмигрировать в США, куда и был перенесён Институт.

Идейные источники

Основная тенденция — смешение философских понятий с политэкономическими и социологическими, в результате чего первые утрачивают свою самостоятельность и превращаются в отражение вторых. Основными идейными источниками философии Франкфуртской школы были марксизм, фрейдизм и гегельянство:

У Маркса взяты категорияотчуждения, классовая борьба (где пролетариат больше не активная сила). Все противоречия капиталистического сводилось к категории отчуждения. Отчуждение ведет не только к классовому антагонизму, но его содержанием является субстанциональное содержание предметного мира, его предметно-вещественный характер. История капиталистического общества понималась как фатально необходимый процесс прогрессирующего сумасшествия разума. Идея конца истории.
У Фрейда взята идея человека: структура личности и бессознательное. Через фрейдизм — исходя из принципа удовольствия — удовлетворяются все инстинкты, что приводит к контролю над личностью. В борьбе с природой и социальной средой человек подавляет инстинкты, руководствуясь принципом реальности, изменяет их. То есть принцип удовольствия подчиняется принципу реальности, что подчиняет человека обществу.
У Гегеля взята диалектика. Ей заменяется диалектический материализм. Взят закон отрицания отрицания, подмененный абсолютным отрицанием (негативная диалектика, как назвал ее Адорно).
У Лукача взята идея того, что любая идеология есть ложное сознание и должна быть уничтожена + идея овеществления (о возрастании формальной рациональности).
У Вебера взято понятие рациональности, в духе которого интерпретируется категория отчуждения, к которой сводились противоречия капиталистического общества.
У Канта почерпнуты идеи критики традиционного мышления.

Методологические принципы

Отрицание позитивизма с его размежеванием ценностей и фактов (в Дюркгеймовском смысле).
Непоколебимая приверженность к гуманизму, освобождение человека от всех форм эксплуатации.
Акцент на значимость человеческого начала в социальных отношениях.

Основная тематика

Происходящая в современном обществе эрозия идеалов Просвещения дегуманизирующей технологической рациональностью.

Основные представители школы:

· Эрих Фромм (в ранний период работы)

· Юрген Хабермас (в ранний период работы)

Направленность против существующих буржуазных моделей мышления: выход за рамки этих моделей с целью их критики, преимущественно деструктивная направленность.

— буржуазное общество, социальные институты, культура;

— современная философия и социальная наука;

— буржуазное мышление и буржуазная рациональность вообще;

— современный язык (как теоретический, научный, так и обыденный)…

Рисуется апокалиптическая картина человеческой истории и современной цивилизации.

ХРОНОЛОГИЯ ФРАНКФУРТСКОЙ ШКОЛЫ

Первый (европейский) период (1931-1939)

1923 г. — основан Институт социальных исследований во Франкфурте-на-Майне.

1931 г. — Институт возглавляет Макс Хоркхаймер (до 1965 г.).

Второй (американский) период (1939-1950)

Институт временно базируется в США в связи с мировой войной.

Третий (западногерманский) период (50-е – 60-е годы)

Более того: этот разрыв консервирует отчуждение; а построения, исходящие из него, идеологически поддерживают воспроизводство буржуазного общества со всеми его пороками. Традиционная теория не только принципиально ошибочна, но и обслуживает господствующие слои.

В современном обществе: господствующей идеологией поражены не только правящие слои, но и рабочие классы. Поэтому рабочий класс (в отличие от времен, описанных и проанализированных Марксом) уже не может быть опорой социальной критики. — Такой опорой могут теперь стать только маргинализированные слои и сегменты общества: люмпены, чужаки и т.п. — Сами франкфуртцы были как раз из таких слоев (еврейская интеллигенция).

Основные постулаты критической теории:

(1) Любая специализированная деятельность (в том числе познавательная) есть всего лишь часть целостного исторического праксиса, внутри которого она возникает, и в силу этого должна рассматриваться как ограниченная. Следовательно:

Эти предельно общие и абстрактные посылки различными способами реализуются в последующих усилиях по развитию критической теории. — Важно, что критическая теория с самого начала исходит из тождества субъекта и объекта.

Это основной труд, изданный франкфуртцами во второй (американский) период, и вообще центральная теоретическая работа Франкфуртской школы: в ней развертывается программа, которую ранее сформулировал Хоркхаймер. — Труд написан под очевидным влиянием опыта наблюдения фашизма в самом центре западной цивилизации и западной рациональности. — Философия истории, окрашенная в апокалиптические тона. — Резкая критика современного (буржуазного) общества, западной рациональности; анализ истоков их коренных дефектов.

Основные моменты:

1. Современное состояние западной цивилизации — результат Просвещения.

2. Просвещение (как, прежде всего, процесс формальной рационализации) начинается еще в древней Греции. Оно с самого начала нацелено на искоренение мифологии.

3. В основе Просвещения — разделение субъекта и объекта, удвоение мира. Это пагубное разделение многократно воспроизводится и тиражируется в самых разных аспектах человеческого существования.

4. В основе этого разделения лежит факт господства. Оно отражает принцип господства в человеческих отношениях и закрепляет это господство. — Так: познающий субъект противостоит познаваемому объекту подобно тому, как хозяйствующий субъект противостоит порабощаемой природе, а господин рабу. — Факт господства консервируется и воспроизводится в ключевых операциях мышления (например, в дедукции).

5. Как миф отождествлял неодушевленное с одушевленным, так Просвещение, сохраняя их разделение, отождествляет одушевленное с неодушевленным; при этом оно уравнивает, нивелирует, выхолащивает во всем существующем его качественное своеобразие (формальная логика, цифры, деньги). В конце концов, остается голый факт господства.

6. Просвещение тотализирует общество. Оно проявляет себя как всеобщее овеществление и отчуждение: человека и общества от природы, человека от коллектива, человека и общество от их деятельности и ее продуктов, и т.д.

8. Возможность выхода из этого кризисного состояния видится в преодолении (критическом отрицании) противоположности субъекта и объекта, в возвращении единичному его не сводимого ни к чему качественного своеобразия. Для этого требуется выйти за пределы системы; лучше всего для этой цели подходит искусство.

История Просвещения преподносится как история нарастающего безумия.

Такая фаталистическая картина мира зиждется на устранении из нее всего нетождественного. — Диалектика тождества и нетождественности: все, что не вписывается в рациональные схемы, изгоняется из них как иррациональное, случайное, несущественное, а в конце концов и как несуществующее. — Это вытеснение нетождественного из картины мира дублируется вытеснением всего нетождественного из общественной практики. — Таков механизм, создающий непреодолимые препятствия для изменения, для всего нового, свежего, творческого. Этот же механизм лишает человека надежды. — Радость жизни заменяется техникой. Из значимых общественных практик изгоняется искусство.

Авторы: Теодор Адорно, Даниэль Левинсон, Эльза Френкель-Брюнсвик, Роберт Нэвитт Сэнфорд. — Исследование антисемитизма (и вообще отношения к чужим, к ксенофобии).

Целью исследования было выявить элементы личности современного человека, делающие его предрасположенным к враждебным реакциям на членов других расовых и религиозных групп. — В итоге смысл исследования оказался существенно шире.

Два уровня исследования:

1) оценка способов воздействия СМИ на людей и реакции людей на события;

2) глубинный анализ авторитарного типа личности.

Использовался междисциплинарный подход: разные методики анализа, в том числе различные глубинные психоаналитические методики (например, проективные).

Исследовалась выборка обычных американских студентов.

Шкала фашизма (F–шкала): включает следующие переменные:

1) конвенционализм : строгая верность принятым образцам среднего класса;

2) авторитарное подчинение : некритичная, покорная установка в отношении идеализированных моральных авторитетов мы-группы: подчинение власти, желание иметь сильного лидера, раболепное отношение к государству (преувеличенная, почти всепоглощающая эмоциональная потребность в подчинении — родителям, старшим, вождям, партии, сверхъестественному); манипулируемость извне ((мазохистский элемент авторитаризма));

4) антиинтрацепция : поверхностность и конкретность мышления; боязнь интроспекции; боязнь думать о человеческих делах и проблемах; страх перед подлинными чувствами ((обесценение человека и переоценка физического объекта));

5) суеверность и стереотипия : ригидность мышления, вера в мистические детерминанты индивидуальной судьбы; склонность к примитивным и упрощенным объяснениям = проявления слабости эго: ответственность за происходящее переносится с индивида на внешние, неподконтрольные силы;

7) деструктивность и цинизм : генерализованная враждебность = направляется главным образом на чужаков, проистекает из бессознательного напряжения от принятия чрезмерных внешних ограничений;

8) проективность : склонность считать, что в мире происходят (скрытые от глаз) дикие и опасные вещи ((внешняя проекция бессознательных эмоциональных импульсов));

9) преувеличенная озабоченность сексуальной жизнью : отчужденная от эго сексуальность.

Эти переменные обычно гармонично сочетаются друг с другом и образуют целостный синдром, который и был назван авторитарной личностью.

Основные представители школы:

· Эрих Фромм (в ранний период работы)

· Юрген Хабермас (в ранний период работы)

— буржуазное общество, социальные институты, культура;

— современная философия и социальная наука;

— буржуазное мышление и буржуазная рациональность вообще;

— современный язык (как теоретический, научный, так и обыденный)…

Рисуется апокалиптическая картина человеческой истории и современной цивилизации.

ХРОНОЛОГИЯ ФРАНКФУРТСКОЙ ШКОЛЫ

Первый (европейский) период (1931-1939)

1923 г. — основан Институт социальных исследований во Франкфурте-на-Майне.

1931 г. — Институт возглавляет Макс Хоркхаймер (до 1965 г.).

Второй (американский) период (1939-1950)

Институт временно базируется в США в связи с мировой войной.

Третий (западногерманский) период (50-е – 60-е годы)

Основные постулаты критической теории:

Основные моменты:

1. Современное состояние западной цивилизации — результат Просвещения.

История Просвещения преподносится как история нарастающего безумия.

Два уровня исследования:

1) оценка способов воздействия СМИ на людей и реакции людей на события;

2) глубинный анализ авторитарного типа личности.

Исследовалась выборка обычных американских студентов.

Шкала фашизма (F–шкала): включает следующие переменные:

1) конвенционализм : строгая верность принятым образцам среднего класса;

9) преувеличенная озабоченность сексуальной жизнью : отчужденная от эго сексуальность.

Франкфуртская школа – это одно из социологический направлений 30-40-ых годов ХХ века, сформировавшееся на базе Института социальных исследований во Франкфурте-на-Майне и представляющее собой цельную критическую теорию – критическую социологию.

Разработанную представителями этой школы теорию называют критической потому что:

Основной тенденцией данной теории выступает смешение философских понятий с политэкономическими и социологическими, в результате чего первые утратили свою самостоятельность. Основные источники идей для Франкфуртской школы – гегельянство, марксизм и фрейдизм.

Методическими принципами теории выступают:

отрицание позитивизма и его размежевание ценностей и фактов;
непоколебимость в приверженности гуманизму, освобождение человека от любой формы эксплуатации;
постановка акцента на значимость человеческого начала в социальных отношениях.

Первый период становления Франкфуртской школы назван Европейским, так как географически в то время она была связана с европейскими городами и государствами.

Руководителем и крупнейшим представителем школы был М. Хоркхаймер. Руководствуясь отдельными идеями неомарксизма, который центральным предметом своего внимания считал процессы социального отчуждения, франкфуртцы стремились к созданию теории, которая могла бы преодолеть разрыв эмпирической социологии и философской теории, а также была бы продолжательницей марксистской теории.

Готовые работы на аналогичную тему

Еще одна значимая особенность Франкфуртской школы – ее связь с фрейдизмом и неофрейдизмом. Данная связь отчетливо видна в работах Э. Фромма. Он занимался социологической интерпретацией разрушительных действий человека и невозможности реализовать им свой творческий потенциал в условиях современного общества, что и является смыслом человеческой жизни.

Американский период начался, когда Вторая мировая война вынудила представителей Франкфуртской школы перебраться в США из Европы. В этот период главное направление социологических исследований этой школы сдвинулось в сторону блока проблем, связанных с феноменом авторитаризма, что было вызвано военным положением, фашистским немецким государством, личностью фюрера и его последователей.

Западногерманский период связывают с возвращением на родину после Второй мировой войны многих известных представителей Франкфуртской школы. В этот момент особое признание получили Г. Маркузе и Ю. Хабермас.

Читайте также: