Анализ стихотворения салтыкова щедрина лира кратко

Обновлено: 05.07.2024

Первым учителем Салтыкова-Щедрина был крепостной человек его родителей, живописец Павел Соколов; потом с ним занимались старшая сестра, священник соседнего села, гувернантка и студент Московской духовной академии. Десяти лет от роду он поступил в Московский дворянский институт, а два года спустя был переведён, как один из лучших учеников, казённокоштным воспитанником в Царскосельский лицей. Именно там он и начал свою деятельность писателя.

Уже в библиографических заметках, несмотря на маловажность книг, по поводу которых они написаны, проглядывает образ мыслей автора — его отвращение к рутине, к прописной морали, к крепостному праву; местами попадаются и блёстки насмешливого юмора.

В ноябре 1855 ему разрешено было, наконец, покинуть Вятку (откуда он до тех пор только один раз выезжал к себе в тверскую деревню); в феврале 1856 он был причислен к Министерству внутренних дел, в июне того же года назначен чиновником особых поручений при министре и в августе командирован в губернии Тверскую и Владимирскую для обозрения делопроизводства губернских комитетов ополчения (созванного, по случаю Восточной войны, в 1855). В его бумагах нашлась черновая записка, составленная им при исполнении этого поручения. Она удостоверяет, что так называемые дворянские губернии предстали перед Салтыковым-Щедриным не в лучшем виде, чем недворянская, Вятская; злоупотреблений при снаряжении ополчения им было обнаружено множество. Несколько позже им была составлена записка об устройстве градских и земских полиций, проникнутая мало ещё распространенной тогда идеей децентрализации и весьма смело подчеркивавшая недостатки действовавших порядков.

Возобновление литературной деятельности

В интерпретации текстов Салтыкова-Щедрина имеются две исследовательские линии. Одна, традиционная, восходящая к литературной критике XIX в., видит в его творчестве выражение обличительного пафоса и едва ли не хронологию важнейших событий истории российского общества. Вторая, сформировавшаяся не без влияния герменевтики и структурализма выявляет в текстах объективно данные семантические конструкты разных уровней, позволяющие говорить о сильном мировоззренческом напряжении прозы Щедрина, ставящем её в один ряд с Ф. М. Достоевским и А. П. Чеховым. Представителей традиционного подхода упрекают в социологизаторстве и эпифеноменализме, стремлении увидеть в тексте то, что из-за внешней ангажированности хочется увидеть, а не то, что в нём самом дано.

Осуществление реформ, за одним лишь исключением, попало в руки людей, им враждебных. В обществе всё резче заявляли себя обычные результаты реакции и застоя: мельчали учреждения, мельчали люди, усиливался дух хищения и наживы, всплывало наверх всё легковесное и пустое. При таких условиях для писателя с дарованием Салтыкова-Щедрина трудно было воздержаться от сатиры.

Особенно разнообразны типы, взятые Салтыковым-Щедриным из крепостной массы. Смирение, например, по необходимости было тогда качеством весьма распространенным; но пассивное, тупое смирение Конона не походит ни на мечтательное смирение Сатира-скитальца, стоящего на рубеже между юродивым и раскольником-протестантом, ни на воинственное смирение Аннушки, мирящейся с рабством, но отнюдь не с рабовладельцами. Избавление и Сатир, и Аннушка видят только в смерти — и это значение она имела тогда для миллионов людей.

Между тысячами страниц, написанных Салтыковым-Щедриным, есть, конечно, и такие, к которым применимо название фельетона или карикатуры — но по небольшой и сравнительно неважной части нельзя судить о громадном целом. Встречаются у Салтыкова и резкие, грубые, даже бранные выражения, иногда, быть может, бьющие через край; но вежливости и сдержанности нельзя и требовать от сатиры.

В. Гюго не перестал быть поэтом, когда сравнил своего врага с поросёнком, щеголяющим в львиной шкуре; Ювенал читается в школах, хотя у него есть неудобопереводимые стихи. Обвинению в цинизме подвергались, в свое время, Вольтер, Гейне, Барбье, П. Л. Курье, Бальзак; понятно, что оно возводилось и на Салтыкова-Щедрина.

В высокой степени своеобразны слог и язык Салтыкова-Щедрина. Каждое выводимое им лицо говорит именно так, как подобает его характеру и положению. Слова Дерунова, например, дышат самоуверенностью и важностью, сознанием силы, не привыкшей встречать ни противодействия, ни даже возражений. Его речь — смесь елейных фраз, почёрпнутых из церковного обихода, отголосков прежней почтительности перед господами и нестерпимо резких нот доморощенной политико-экономической доктрины.

Язык Разуваева относится к языку Дерунова, как первые каллиграфические упражнения школьника к прописям учителя. В словах Фединьки Неугодова можно различить и канцелярский формализм высшего полёта, и что-то салонное, и что-то Оффенбаховское.

1939 год, номинал 15 коп.

1939 год, номинал 30 коп.

1939 год, номинал 45 коп.

1939 год, номинал 60 коп.

Почтовая марка СССР, 1958 год

Почтовая марка СССР, 1976 год
Адреса в Санкт-Петербурге
05. — 12.1844 года — Офицерская улица, 19;
начало 1845 года — доходный дом — Торговая улица, 21;
1845 — 21.04.1848 года — дом Жадимировского — набережная реки Мойки, 8;
01.1856 года — доходный дом — Торговая улица, 21;
04. — 05.1856 года — дом Утина — Галерная улица, 12;
11.1862 — 1863 — доходный дом И. Н. Шмидта — 5-я линия, 30;
лето 1868 года — квартира А. М. Унковского в доходном доме — Итальянская улица, 24;
09.1868 — лето 1873 года — доходный дом Страхова — Фурштатская улица, 41
1874 год — доходный дом Курцевича — 2-я Рождественская улица, 5;
вторая половина 08.1876 — 28.04.1889 года — дом М. С. Скребицкой — Литейный проспект, 60, кв. 4.

На русском Парнасе есть лира;
Струнами ей — солнца лучи,
Их звукам внимает полмира:
Пред ними сам гром замолчи!

И в чёрную тучу главою
Небрежно упёрлась она;
Могучий утёс — под стопою,
У ног его стонет волна.

Два мужа на лире гремели,
Гремели могучей рукой;
К ним звуки от неба слетели
И приняли образ земной.

Один был старик величавый:
Он мощно на лире бряцал.
Венцом немерцающей славы
Поэта мир хладный венчал. [3]

Другой был любимый сын Феба:
Он песни допеть не успел,
И в светлой обители неба
Уж исповедь сердца допел. [4]

Певец тот был славен и молод:
Он песнею смертных увлёк,
И мира безжизненный холод
В волшебные звуки облёк.

Угасли! В святые селенья
Умчавшись, с собой унесли
И лиру, одно утешенье
Средь бурь и волнений земли.

Комментарии Усакиной Т.И. и редакторов викитеки

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.

М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в двадцати томах. Том первый.

Художественная проза. Рецензии. Стихотворения. 1840—1849

Вступительная статья Е. И. Покусаева

Подготовка текста Г. Н. Антоновой и Г. Ф. Самосюк.

Статьи и примечания Т. И. Усакиной

Редакционная коллегия:

А. С. Бушмин, В. Я. Кирпотин, С. А. Макашин (главный редактор), Е. И. Покусаев

Издание осуществляется совместно с Институтом русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР

М., "Художественная литература", 1965

Песня (Из Victor Hugo)

Рыбачке (Из Гейне)

Наш век (Отрывок)
Весна (Из моих отрывков)

Ангел радужный склонился

Над младенцем и поет:

"Образ мой в нем отразился,

Как в стекле весенних вод.

О, прийди ко мне, прекрасный, —

Ты рожден не для земли.

Нет, ты неба житель ясный;

Светлый друг! туда! спеши!

Там найдешь блаженства море;

Здесь и радость не без слез, —

Клик восторга — полон горя —

Здесь и счастлив, — а вздохнешь!

За минуту небо ясно, —

Вдруг… и тучи налегли.

Все, что чисто, что прекрасно —

Всеминутно на земле.

Черной скорбию чело,

И, блеснув, слеза скатится

Из лазури глаз его?

В дом надзвездный над мирами

Дух твой вольный воспарит,

Счастлив ты под облаками!

Небо бог тебе дарит!

Пусть же факел погребальный

Над младенцем не горит,

Пусть в устах в тот час печальный

Песня радости звучит!

Пусть последнее лобзанье

Без рыдания сорвут:

Час печали, час страданья —

Для тебя — к блаженству путь".

И умчался среброкрылый

И увял чудесный цвет.

Мать рыдает и уныло

Смотрит ангелам вслед.

(Из Victor Hugo)

Заря небесная играет,

Глядится роза в лоно вод,

Лишь девы сон не покидает,

Она не ведает забот.

Проснись! и напевам

Проснулось все, лишь нет прекрасной…

Песнь в роще раздается вновь,

Заря сулит день светлый, ясный,

А сердцу шепчет — я любовь.

Проснись! и напевам

О, неба дивное созданье,

О, дева, чудо красоты.

Прийми, как ангел — обожание,

Как дева — дар святой любви!

Проснись! и напевам

Бог дал мне очи, чтоб в восторге

Я на тебя одну взирал,

Внушил любовь — чтоб в шуме оргий
Тебя одной не забывал.

Проснись! и напевам

На русском Парнасе есть лира;

Странами ей — солнца лучи,

Их звукам внимает полмира:

Пред ними сам гром замолчи!

И в черную тучу главою

Небрежно уперлась она;

Могучий утес — под стопою,

У ног его стонет волна.

Два мужа на лире гремели,

Гремели могучей рукой;

К ним звуки от неба слетели

И приняли образ земной.

Один был старик величавый:

Он мощно на лире бряцал.

Венцом немерцающей славы

Поэта мир хладный венчал.

Другой был любимый сын Феба:

Он песни допеть не успел,

И в светлой обители неба

Уж исповедь сердца допел.

Певец тот был славен и молод.

Он песнею смертных увлек,

И мира безжизненный холод

В волшебные звуки облек

Угасли! В святые селенья

Умчавшись, с собой унесли

И лиру, одно утешенье

Средь бурь и волнений земли.

О, милая девочка! Быстро

Челнок твой направь ты ко мне;

Сядь рядом со мною, и тихо

Беседовать будем во тьме.

И к сердцу страдальца ты крепче

Головку младую прижми —

Ведь морю себя ты вверяешь

И в бурю и в ясные дни.

А сердце мое то же море —

Бушует оно и кипит

И много сокровищ бесценных

На дне своем ясном хранит.

Разбит мой талисман, исчезло упоенье!

Так! вечно должно нам здесь плакать и страдать;

Мы жизнь свою влачим в немом самозабвенье,

И улыбаемся, когда б должны рыдать…

И всякий светлый миг покажет, что страданье,

Одно страдание нас в жизни нашей ждет,

И тот, кто здесь живет, далек земных желаний.

Как мученик живет!

Заря вечерняя на небе догорает;

Прохладой дышит все; день знойный убегает;

Бессонный соловей один вдали поет.

Весенний вечер тих; клубится и встает

Над озером туман, меж листьями играя,

Чуть дышит майский ветр, ряд белых волн качая;

Спит тихо озеро. К крутым его брегам

Безмолвно прихожу и там, склонясь к водам,

Сажуся в тишине, от всех уединенный.

Наяды резвые играют предо мной —

И любо мне смотреть на круг их оживленный,

Как, на поверхности лобзаемы луной,

Наяды резвые нагие выплывают,

И долго хохот их утесы повторяют.

Когда печаль моя, как мрачное виденье,

Глубокой думою чело мне осенит,

Прольет мне на душу тяжелое сомненье

И очи ясные слезою омрачит, —

О, не жалей меня: печаль моя уж знает

Темницу грустную и мрачную свою,

Она вселяется обратно в грудь мою

И там в томленье изнывает…

Как скучно мне! Без жизни, без движенья

Лежат поля, снег хлопьями летит,

Безмолвно все, лишь грустно в отдаленье

Песнь запоздалая звучит.

Мне тяжело. Уныло потухает

Холодный день за дальнею горой

Что душу мне волнует и смущает?

Мне грустно: болен я душой!

Я здесь один; тяжелое томленье

Сжимает грудь, ряды нестройных дум

Меня теснят; молчит воображенье,

Изнемогает слабый ум!

И мнится мне, что близко, близко время —

И я умру в разгаре юных сил…

Да! эта мысль мне тягостна, как бремя:

Я жизнь так некогда любил!

Да! тяжело нам с жизнью расставаться…

Но близок он, наш грозный смертный час;

Сомненья тяжкие нам на душу ложатся

Бог весть, что ждет за гробом нас…

Я помню вечер — ты играла,

Я звукам с ужасом внимал,

Луна кровавая мерцала —

И мрачен был старинный зал…

Твой мертвый лик, твои страданья,

Могильный блеск твоих очей,

И уст холодное дыханье,

И трепетание грудей—

Все мрачный холод навевало.

Играла ты… я весь дрожал,

А эхо звуки повторяло,

И страшен был старинный зал…

Играй, играй: пускай терзанье

Наполнит душу мне тоской,

Моя любовь живет страданьем,

И страшен ей покой!

В наш странный век все грустью поражает

Не мудрено: привыкли мы встречать

Работой каждый день; все налагает

Нам на душу особую печать.

Мы жить спешим. Без цели, без значенья

Жизнь тянется, проходит день за днем —

Куда, к чему? не знаем мы о том.

Вся наша жизнь есть смутный ряд сомненья.

Мы в тяжкий сон живем погружены.

Как скучно — все младенческие грезы

Какой-то тайной грустию полны,

И шутка как-то сказана сквозь слезы!

И лира наша вслед за жизнью веет

Ужасной пустотою: тяжело!

Усталый ум безвременно коснеет

И чувство в нас молчит, усыплено.

Что ж в жизни есть веселого? Невольно

Немая скорбь на душу набежит

И тень сомненья сердце омрачит…

Нет, право, жить и грустно да и больно.

(Из моих отрывков)

У…ву, в воспоминание прежнего

Люблю весну я; все благоухает

И смотрит так приветливо, светло

Она наш дух усталый пробуждает;

Блистает солнце — на сердце тепло!

Толпятся мысли быстрой чередою,

Ни облачка на небе — чудный день!

Скажите же, ужель печали тень

Вас омрачит? Чудесной тишиною

Объят весь мир, чуть слышно, как поет

Над быстрой речкой иволга уныло…

Весною вновь все дышит и живет

И чувствует неведомые силы.

И часто мы вдвоем с тобой встречали

Весною солнце раннею порой;

Любили мы смотреть, как убегали

Ночные тени; скоро за горой

И солнце удивлялось: вид прелестный!

Чуть дышит тихий ветер; все молчит,

Вдали село объято сном лежит

И речка вьется; свежестью чудесной

Проникнут воздух чистый, над рекой

Станицы птиц, кружась, летают; поле

Стадами покрывается; душой

Все вновь живет, и просит сердце воли…

А вечера весенние?

СТИХОТВОРЕНИЯ

В автобиографической записке 1878 года Салтыков сообщал, что еще в первом классе лицея "почувствовал решительное влечение к литературе, что и выразилось усиленною стихотворною деятельностью". Некоторые из своих поэтических юношеских опытов Салтыков тогда же напечатал. Но большая часть стихотворений осталась, по-видимому, неопубликованной и не дошла до нас. Не сохранилось и самое крупное стихотворное произведение Салтыкова — неоконченная трагедия "Кориолан" (написана не позже 1844 г.), о которой писатель отзывался, по свидетельству Н. А. Белоголового, "с большим сарказмом", как, впрочем, и обо всем своем поэтическом творчестве ["М. Е. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников", стр. 610].

В настоящее время достоверно принадлежащими Салтыкову считаются всего одиннадцать стихотворений. Девять из них были напечатаны в сороковые годы самим Салтыковым и при жизни его больше не перепечатывались. Единственное известное исключение составляет перевод из Байрона "Разбит мой талисман". Он был включен О. Гербель во 2-е (1874) и 3-е (1883) издания "Сочинений лорда Байрона в переводах русских поэтов".

Впервые лицейские стихи Салтыкова появились в печати сразу же после смерти писателя. 29 апреля 1889 года в газете "Новое время" (No 4728, стр. 2 — "Первые произведения М. Е. Салтыкова") были перепечатаны семь стихотворений из "Современника" 1) "Наш век" (отрывок), 2) "Весна", 3) "Рыбачка", 4) "Из Байрона" ("Разбит мой талисман "), 5) "Зимняя элегия", 6) "Музыка", 7) "Из Байрона" ("Когда печаль моя ") [Эта подборка была перепечатана в журнале "Пантеон литературы", 1889, No 5, разд. "Современная летопись", стр. 12—15]. Тогда же, 5 мая 1889 года, в казанской газете "Волжский вестник" Н. Юшков перепечатал эти стихотворения, добавив к ним еще два 8) дебютную "Лиру" из "Библиотеки для чтения", и 9) "Вечер" — из "Современника".

В 1890 году юношеские стихотворения писателя К. К. Арсеньев ввел в свои "Материалы для биографии М. Е. Салтыкова" (впервые в т. 9 Полного собрания сочинении 1889—1890 гг.). При этом, однако, К. К. Арсеньев пропустил стихотворение "Из Байрона" ("Когда печаль моя…") и без видимых оснований и какой-либо аргументации приписал Салтыкову стихотворение "Две жизни" из первой книжки журнала "Библиотека для чтения" за 1842 год [См. об этом С. Макашин, Салтыков-Щедрин, стр. 505—508].

Впоследствии были обнаружены списки двух не бывших в печати стихотворений Салтыкова — "Песня" и "Два ангела", тексты их напечатаны М. М. Калаушиным в т. 13—14 "Литературного наследства".

Последующие попытки Б. В. Папковского (в его докторской диссертации), Л. Е. Кожекина и др. расширить круг стихотворений Салтыкова не могут считаться убедительными.

В настоящем издании стихотворения печатаются по первоисточникам в хронологической последовательности, опирающейся на датировки Салтыкова (в журналах стихотворения печатались не в том порядке, в каком они были написаны).

1. "Два ангела". Подпись: "Салтыков. 23 сентября 1840 г.". Публикуется по списку лицеиста Н. П. Семенова (ИРЛИ). Впервые — в "Литературном наследстве", т. 13—14, 1934, стр. 470.

2. "Песня (Из Victor Hugo)" . Подпись: "Салтыков. 1840 г.". Публикуется по списку лицеиста Н. П. Семенова (ИРЛИ). Впервые — в "Литературном наследстве", т. 13—14, 1934, стр. 470—471.

3. "Лира". Подпись: "С — в 1841 г.". — "Библиотека для чтения", 1841, No 3, стр. 105. Автограф неизвестен. Указания на принадлежность этого стихотворения Салтыкову содержатся в автобиографических заметках писателя: "Кажется, в 1842 г. было напечатано в "Библ. для чтения" мое первое стихотворение "Лира", очень глупое", — писал он в апреле 1887 года. В бумагах Салтыкова-Щедрина в Пушкинском доме сохранилась копия стихотворения, переписанного рукою А. Н. Пыпина, с точным обозначением номера и страницы журнала, где была опубликована "Лира", и с пометками на полях, раскрывающими образы стихотворения. Против четвертой строфы написано — "Державин", против пятой — "Пушкин".

4. "Рыбачке (из Гейне)", . Подпись: "1841, М. Салтыков" — "Современник", 1844, No 7, стр. 100. Автограф неизвестен.

6. "Вечер". Подпись: "Салтыков. 1842". — "Современник", 1815, No 3 стр. 377. Автограф неизвестен.

7. "Из Байрона" ("Когда печаль моя, как мрачное виденье"), . Подпись: "Салтыков. 1842" — "Современник", 1845, No 9, стр. 306 (в оглавлении ошибочно указана страница 318). Автограф неизвестен.

8. "Зимняя элегия". Подпись: "М. Салтыков. 1843". — "Современник", 1845, No 1, стр. 119—120 Автограф неизвестен.

9. "Музыка". Подпись: "М. Салтыков. 1843 г." — "Современник", 1845, No 8, стр. 212. Автограф неизвестен. По поводу этого стихотворения редактор "Современника" П. А. Плетнев писал 28 августа 1845 года Д. И. Коптеву: "Стихотворения Салтыкова и NN помещены, как уже Вы, конечно, догадываетесь, по необходимости или, лучше сказать, по удобству; они прекрасно наполняют три праздные полосы" (ИРЛИ, сообщено В. Н. Баскаковым).

10. "Наш век". Подпись: "М. Салтыков. Февраль 1844 г." — "Современник", 1844, No 4, стр. 231. Автограф неизвестен.

11. "Весна (Из моих отрывков)" "У…ву, в воспоминанье прежнего", то есть, вероятно, кн. П. Урусову, однокурснику Салтыкова, исключенному из лицея в конце 1842 года; но, может быть, и Ф. С. Усову, воспитаннику X курса (С. Макашин, Салтыков-Щедрин, стр. 308). Подпись: "М. Салтыков. Март 1844 г." — "Современник", 1844, No 4, стр. 340—341. Автограф неизвестен.

В автобиографической заметке 1858 года Салтыков-Щедрин, вспоминая о поэтических увлечениях своей молодости, писал: "В то время Лицей был еще полон славой знаменитого воспитанника его, Пушкина, и потому в каждом почти курсе находился воспитанник, который мечтал сделаться наследником великого поэта". Мечтал об этом и лицеист Салтыков, относившийся к своему поэтическому призванию со всей серьезностью и жаром юности. Свое первое напечатанное стихотворение "Лира" Салтыков посвятил Державину и Пушкину. Отношение к Пушкину как "величайшему русскому художнику" сохранилось у Салтыкова на всю жизнь.

В целом, особенно по форме, стихотворения Салтыкова не выделялись на общем фоне бесчисленного множества романтических и псевдоромантических созданий Бенедиктова, Губера, Бернета и др. Но за беспомощной и явно подражательной романтикой стихов Салтыкова уже ощущалась неудовлетворенность жизнью, "злая печаль" от сознания разлада между юношескими идеалами и казарменным бездушием окружающей жизни. Негодующая муза Лермонтова увлекла Салтыкова своей скорбной рефлексией, в которой Белинский видел содержание и задачу поэзии XIX века: "И кто же из людей нового поколения, — писал критик о стихотворении Лермонтова "Дума", — не найдет в нем разгадки собственного уныния, душевной апатии, пустоты внутренней и не откликнется на него своим воплем, своим стоном. Если под "сатирою" должно разуметь не невинное зубоскальство веселеньких остроумцев, а громы негодования, грозу духа, оскорбленного позором общества, — то "Дума" Лермонтова есть сатира, и сатира есть законный род поэзии". Словно откликаясь на призыв Белинского, Салтыков почти перефразировал "Думу" в стихотворении "Наш век" При всей своей художественной незрелости оно уже проникнуто настроением суровой печали, созвучной будущему творчеству писателя.

Салтыков так и не стал поэтом. Очень скоро он выступил самым беспощадным критиком своих увлечений, язвительно высмеивая уже в повестях сороковых годов всякий "стихотворный разврат". Отрезвление от поэтического "угара" лицейских лет совпало с общей тенденцией литературного развития середины сороковых годов. К этому времени Белинский завершал "поход" против эпигонов романтизма, и к его критике присоединился голос Салтыкова. В "Противоречиях" писатель пародировал мрачно-романтическую тематику своих лицейских стихотворений, характеризуя литературные опыты Граши Бедрягина и Пети Мараева, а в "Запутанном деле" решительно осудил бесплодную созерцательность романтической поэзии в лице любвеобильного поэта Звонского.

Однако стихотворные занятия Салтыкова имели и свои важные последствия, приобщив его к журнальным кругам Петербурга сороковых годов. Недаром сам сатирик, хотя и с оговоркой, утверждал впоследствии: "Я в литературе состою с 47 года, или даже с 43 года, когда печатались в плетневском "Современнике" мои первые стихи" (письмо к М. М. Стасюлевичу от 7 — 19 октября 1881 г.).

История написания и жанр

Всего Салтыков-Щедрин написал 32 сказки, однако не смог собрать их воедино и опубликовать полный сборник. В первое издание, сделанное при жизни писателя, вошло всего 23 произведения.

Этот жанр среди писателей популярен ввиду возможности донести до читателя авторские соображения относительно той или иной проблемы, которая, будучи обнародованной, может быть истолкованной как мятеж.

Общий смысл сказки

В образе Богатыря автор показывает правительство, прогнившее до самых низов, которому совершенно безразлично положение народа своей страны. Писатель жил во времена строжайшей цензуры и страха перед властями. Эта ситуация ярко описана в его сказке:

правящие круги к тому времени уже настолько прогнили, что им некогда было заниматься проблемами народа и страны;
бездействие и равнодушие власти приводит к разрушению общественных устоев;
жители государства не надеются на помощь властей, они предоставлены сами себе.

Описанные в сказке враги олицетворяют не только внешних, но и внутренних агрессоров, растаскивающих страну по частям и наживающихся за этот счет. В стране царит нищета, голод, смута, но правительство не принимает никаких действенных мер для решения этой проблемы.

Образ Бабы-яги в сказке показывает бездействие властей, а змеи, съевшие Богатыря, — главные пороки людей, стоящих у власти. Они губят себя в жадности, бездействии, алчности и равнодушии.

Основная тема и мысли автора

Характер сказки сразу бросается в глаза, он очень яркий и разоблачительный. Читателю становится ясно, что она направлена против реалий существующих порядков, запрещающих свободу слова. Образ Богатыря, спящего беспробудным сном тысячелетия, передает абсолютизм, а Иванушка-дурачок — яркий представитель простого народа.

За период сна Богатыря в его родной стороне произошло много трагических событий, но он даже не приоткрыл свои глаза и не заметил этой боли. Земля стонала от страшных вражеских нашествий, но это не помешало сну спящего богатыря. Автор хотел, чтобы читатель увидел в образе Богатыря существующую власть, которая не замечает (или не хочет увидеть) народные страдания, войны и голод. Это очень удобная позиция.

Иванушка видит, что пока Богатырь спал, его тело почти обглодали. Такое разложение существующих властей приводит к непременному упаду и регрессу государства. И такое положение было во все времена. Для выражения этой основной мысли автор использует весьма точные и хлесткие слова и выражения. Это помогает понять, что чувствовал народ, какие у него были эмоции в период тяжелых для страны испытаний.

В сказочной манере Салтыков-Щедрин пытается показать, что пора разбудить спящего Богатыря, из-за которого страдает государство и его народ. Он высказывает свое недовольство смирением с существующей действительностью и ее недостатками.

Однако это совсем непросто. Автор прекрасно понимает, что для изменения подобной ситуации может потребоваться не одно десятилетие или даже столетия. От этого становится особенно обидно и грустно, ведь человеческая жизнь очень коротка, и глупо ждать наступления следующей эпохи.

Иванушка представлен в сказке не особо умным парнем, однако и он понимает непростую ситуацию с крепко спящим Богатырем. Возникает вопрос, мог ли простой парнишка изменить ситуацию. Иванушка представляет русский народ, в привычках которого смирение и подчинение существующим порядкам. Власть не позволяет обществу высказывать свое мнение и выражать недовольство даже в самых критических ситуациях.

Поднимаемые проблемы

Автор наглядно отразил врожденную способность народа к сопротивлению политическому давлению. Жестокость, а также могущество сильных мира сего, неизбежно подавляющих обычных людей, преувеличена простыми обывателями. Акцент на этом моменте сделан с целью побуждения народа на решительные действия. Автор убеждает общество мобилизовать все силы, которыми располагает народ, для исправления собственного положения.

Салтыков-Щедрин всегда придерживался цензуры, и его произведения попадали в массовую печать. Задача автора — обратить внимание читателя на насущные проблемы, ни в коем случае не задевая при этом государственную власть. А основные мысли он адаптирует под понимание народа — здравомыслящего и неравнодушного к собственным проблемам. Писателя действительно волнует ситуация, он искренне не понимает:

истоков невежества народа;
причины отсутствия осознания общественности собственной свободы;
способности контролировать политическую обстановку в стране.

Салтыков-Щедрин: краткое содержание небольших сказок

Богатырь — герой сказки, сын Бабы-Яги. Отправленный ею на подвиги, вырвал с корнем один дуб, другой перешиб кулаком, а увидев третий, с дуплом, залез туда и уснул, устрашая окрестности храпом. Слава его была велика. Богатыря и боялись, и надеялись на то, что он во сне сил наберется. Но проходили века, а он все спал, не приходя своей стране на помощь, что бы с ней ни случилось. Когда же при вражеском нашествии к нему подступились, чтобы выручил, то оказалось, что Богатырь давно мертв и сгнил. Его образ столь явно был нацелен против самодержавия, что сказка оставалась не напечатанной вплоть до 1917 г.

Раздел: Краткое содержание произведений Количество знаков с пробелами: 3994 Количество таблиц: 0 Количество изображений: 0

Анализ стихотворения салтыкова щедрина лира кратко

Комментарии Усакиной Т.И. и редакторов викитеки

История написания и жанр

Общий смысл сказки

Основная тема и мысли автора

Популярные сегодня пересказы

Поднимаемые проблемы

Салтыков-Щедрин: краткое содержание небольших сказок

Похожие работы