Три книги пирроновых положений краткое содержание

Обновлено: 04.07.2024

Так, если бы кто-нибудь высказал нам положение, которое мы не можем разрешить, то мы говорим ему: подобно тому, как до рождения лица, внесшего то ми­ровоззрение, которого ты придерживаешься, рассуж­дение, будучи правильно на нем основано, для нас еще не обнаружилось, а в отношении к природе сво­ей существовало, точно таким же образом может быть допустимо, что положение, противоположное выска­занному теперь тобою, существует в отношении к своей природе, а нам еще не обнаруживается; поэто­му для нас нет еще необходимости соглашаться с по­ложением, кажущимся теперь убедительным. Для того же, чтобы нам точнее разобраться в этих противопо­ставлениях, я изложу и те способы (тропы), путем ко­торых достигается воздержание, не утверждая ничего ни о количестве их, ни о значении; допустимо и то, что они слабы, и то, что их больше, чем будет пере­числено.

^ 14. О десяти тропах

^ О ПЕРВОМ ТРОПЕ ! - 4 ся до внешнего разума (искусства речи), то пока не представляется необходимым производить о нем изыскание, ибо от него, как противоречащего до­стижению добродетели, отказывались и некоторые из догматиков, вследствие чего во все время учения хранили молчание; и, кроме того, предположим, что какой-нибудь человек будет нем, но никто из-за это­го не назовет его неразумным. Но, чтобы покончить и с этим положением, обратим прежде всего внима­ние на то, что животные, о которых идет речь, про­износят также и человеческие звуки, как, например, сороки и некоторые другие. Но, чтобы оставить и это, [заметим]: если мы не понимаем языка так на­зываемых неразумных животных, то все-таки не представляется невероятным, что они-то разговари­вают, а мы их не понимаем. Ведь мы не понимаем также, когда слышим чужой (варварский) язык, и он нам кажется однообразным. Мы слышим, что и соба­ки издают иные звуки, когда они защищаются от ко­го-нибудь, или тогда, когда они воют, или когда они подвергаются побоям, или когда они, ласкаясь, виля-

ют хвостом. И вообще, если кто-нибудь обратил бы на это внимание, то он нашел бы как у этого, так и у остальных животных большую разницу в голосе при различных обстоятельствах, так что в силу этого он, наверно, признал бы, что так называемые неразум­ные животные обладают и внешним разумом. Если же они не уступают людям ни остротой ощущений, ни внутренним разумом, ни, в довершение всего, внешним, то по отношению к представлениям они не менее нас достойны веры. Это положение воз­можно доказать, переводя одинаковым образом речь и на каждое из других неразумных животных. Кто бы, например, не сказал, что птицы отличаются ост­ротой ума и обладают выразительной речью, так как они знают не только настоящее, но и будущее и объ­ясняют его тем, кто может их понять, указывая это как другим образом, так и голосом?

Но, как я и раньше указал, я довел сравнение до излишества, достаточно, думаю, показав и раньше, что мы не можем ставитьнаши ощущения выше тех, которые возникают у неразумных животных. Поэто­му, если неразумные животные внушают не меньшее доверие, чем мы, в суждении о представлениях, а представления бывают различны, соответственно разнице среди животных, то я буду иметь возмож­ность сказать, каковым кажется мне каждый из под­лежащих предметов, но буду принужден, в силу вы­шесказанного, воздержаться от суждения, каков он по природе.

^ О пттм тропе

Итак, вот каков первый троп воздержания от суж­дения. Вторым называли мы тот, который возникает от разницы между людьми. Предположим, что кто-нибудь признает, что люди достойны большего дове­рия, чем неразумные животные; все-таки мы найдем [необходимость] воздержания, поскольку оно зави­сит и от разницы между нами. Ибо из двух вещей, как говорят, составлен человек, из души и тела, и по от­ношению к ним обоим мы различаемся друг от друга,

именно по отношению к телу внешним видом и при­сущими каждому организмами. По внешнему виду тело скифа различают от тела индийца, и эту разни­цу, как говорят, производит различное преобладание соков. В зависимости же от различного преоблада­ния соков возникают и различные представления, как мы установили и в первом рассуждении. Поэтому между людьми существует большая разница в том, ка­кие из внешних предметов они выбирают или избе­гают. Индийцы радуются одному, а наши соотечест­венники другому, а радоваться различному служит признаком того, что получаешь разные представле­ния от внешних предметов. По присущим же каждо­му организмам мы отличаемся так, что некоторые легче переваривают бычачье мясо, чем живущих вблизи скал рыбок, и получают расстройство желуд­ка от слабого лесбосского вина. А была, говорят, в Аттике старуха, принимавшая без ущерба для себя тридцать драхм цикуты, Лисида же принимала без­болезненно четыре драхмы опия макового сока. А Демофонт, стольник Александра, попав на солнце или в баню, мерз, а в тени согревался. Афинагор же, аргивянин, безболезненно переносил укусы скорпи­онов и фаланг, а так называемые псиллы не испыты­вают никакого вреда даже от укусов змей и аспидов, и уроженцы Египта, тснтириты, не ощущают вреда от крокодилов. Среди эфиопов те, которые живут на­против Мерой у реки Астапа, едят безопасно скорпи­онов, змей и тому подобное. Руфин Халкидский пил чемерицу, и от этого его не рвало и вообще не чисти­ло, но он принимал ее и переваривал, как какой-ни­будь из обычных напитков. Хрисерм же, принадле­жавший к школе врача Герофила, съев перцу, испы­тывал боли в желудке. Хирург Сотерих заболевал расстройством всякий раз, как ощущал запах сомовь­его жира. Аргивянин Андрон так мало страдал от жажды, что даже проезжал через безводную Ливию, не нуждаясь в питье. Цезарь Тиберий видел в темно­те. Аристотель упоминает про одного жителя Фасоса, которому казалось, что перед ним всегда идет какая-то человеческая фшура. Если после приведения этих

Сейчас слово "скептик" часто применяется в обыденной речи и означает человека, который во всем сомневается. А в Древней Греции и Риме это было обозначением принадлежности к определенному философскому учению - скептицизму. Сформулированное поначалу Пирроном и Тимоном (их называют старшими скептиками), это учение существовало до конца античности, и свое финальное выражение получило как раз у Секста Эмпирика, коего и называют младшим скептиком (наряду с Энесидемом, Агриппой).

Секст Эмпирик жил во второй половине II века, когда эллинистические учения находились на исходе. Какие-либо подробности о его жизни не сохранились. Скорее всего, он жил в двух интеллектуальных центрах античного мира - в Афинах и Александрии. Тогдашние философы были очень мобильны и редко сидели на одном месте (Сократ - исключение), так что и Секст мог часть жизни прожить в одном городе, другую - в другом.

Словом "эмпирик" тогда называли врачей. Профессия пристала к имени философа, и, во всяком случае, мы можем точно сказать, что он не только писал философские труды, но и лечил людей, притом это занятие современниками ценилось больше.

Тем не менее вклад Секста в сохранение философского наследия трудно переоценить. Он огромен. Дело в том, что мыслитель взял на себя сложный и нудный труд - он систематизировал философские учения, существовавшие до него. Если бы не Секст Эмпирик, многие фрагменты текстов других философов, например, Гераклита, Демокрита, Ксенофана, до нас бы не дошли или дошли в более усеченном виде. Кроме того, он изложил свое понимание скептических идей.

Свои тексты Эмпирик строил так: он анализировал учения своих старших единомышленников-скептиков и критиковал воззрения философов других направлений. В любом случае он сперва подробно излагал их суть, иллюстрируя ее цитатами из трудов обсуждаемых авторов. Потом он анализировал и критиковал.

Его труды делят на два цикла. Первый состоит из 11 книг , где первые шесть называются "Против ученых". Тут Секст Эмпирик обрушивается на современное ему образование. Остальные пять книг цикла посвящены критике соперничающих со скептицизмом школ философии, например, эпикуреизма, стоицизма и т.д. и называются "Против догматиков".

Эти учения он рассматривает с точки зрения трех проблемных вопросов: логики, физики, этики. Структура книг Секста Эмпирика очень четкая, за что его и обожают историки философии и все, кто хочет разобраться в античной мысли.

Второй цикл - "Пирроновы положения". Как можно догадаться из названия, он посвящен конкретно скептицизму. Здесь три книги. Они раскрывают сущность учения, его методы, приводятся сравнения с другими учениями и т.д. Все очень четко, даже скрупулезно. Воистину Секст Эмпирик был перфекционистом от философии!

Написав все эти труды, Секст Эмпирик, в лучших традициях скептицизма, заявил, что он сомневается в собственных воззрениях. Что не умаляет его значения, конечно. Он считал, что философ должен быть невозмутим в любых ситуациях. Абсолютной истины нет, так что волноваться не стоит. Как не надо и биться головой о стену, пытаясь кому-то доказать свою правоту и убедить его в том, что он не прав. Это бессмысленно. Любое мнение имеет право на существование. Он потому так критиковал догматические учения, что они не оставляют право иметь иное мнение.

Ищущим какую-нибудь вещь приходится или найти ее, или дойти до отрицания нахождения и признания ее невоспринимаемости, или упорствовать в отыскивании.

Поэтому, может быть, и в отношении вещей, искомых в философии, одни говорили, что они нашли истину, другие высказывались, что воспринять ее невозможно, третьи еще ищут. Воображают себя нашедшими называемые особым именем догматиков, как, например, последователи Аристотеля, Эпикура, стоиков и некоторые другие; как о невосприемлемом высказались последователи Клитомаха, Карнеада и другие академики 7, ищут же скептики. Отсюда правильно принимать, что существуют три главнейших рода философии: догматическая, академическая и скептическая. Пусть другие говорят об остальных родах, о скептическом же способе рассуждения (ag5ge) скажем в главных чертах теперь мы, после предварительной оговорки, что ни про что из того, что будет высказано, мы не утверждаем, что оно обстоит во всем так, как мы говорим, но излагаем повествовательно каждую вещь согласно с тем, как это ныне нам кажется (стр.18).

I, 2. О рассуждениях о скепсисе

О скептической философии можно рассуждать вообще и в частности. В общем рассуждении мы устанавливаем отличительные свойства скепсиса, определяя его понятие, начала (archai), разумные основания (logoi), средство для суждения (kriterion), цель, способы (tro- poi, тропы) воздержания от суждения (epochs), а также то, как нам понять отрицательные речи скептиков и различие скепсиса от смежных с ним родов философии. В частном же рассуждении мы возражаем против каждой отдельной части так называемой философии (стр. 18—19).

I, 3. О названиях скепсиса (скептического способа рассуждения)

Итак, скептический способ рассуждения называется ищущим (dzetetike) от деятельности, направленной на искание и осматривание кругом (skeptesthai), или удерживающим (ephektikc) от того душевного состояния, в которое приходит осматривающийся кругом после искания, или недоумевающим (aporetike) либо вследствие того, что он во всем недоумевает и ищет, как говорят некоторые, либо от того, что он всегда нерешителен пред согласием или отрицанием; он называется также Пирроновым оттого, что, как нам кажется, Пиррон подошел к вопросам скепсиса нагляднее и яснее своих предшественников (стр.

I, 6. О началах скепсиса

Мы утверждаем, что начало и причина скепсиса лежат в надежде на невозмутимость. Именно: богато одаренные от природы люди, смущаясь неравенством среди вещей и недоумевая, которым из них отдать предпочтение, дошли до искания того, что в вещах истинно и что ложно, чтобы после этого разбора достигнуть состояния невозмутимости. Основное же начало скепсиса лежит главным образом в том, что всякому положению можно противопоставить другое, равное ему; вследствие этого, как кажется, мы приходим к необходимости отказаться от всяких утверждений (догм, to me dogmatidzein) (стр. 20).

I, 7. Имеет ли скептик учение (догму)?

. Если догматик всегда признает существование своей догмы, а скептик высказывает свои положения так, что по своему смыслу они сами себя упраздняют, то нельзя поэтому говорить, что, произнося их, он высказывает догму. А самое главное, произнося эти положения, он говорит о том, что ему кажется, и заявляет о своем состоянии, не высказывая о нем никакого мнения и не утверждая ничего о внешних предметах (стр. 21).

I, 8. Имеют ли скептики мировоззрение?

Мы следуем какому-нибудь положению, указывающему нам в соответствии с явлением необходимость жить по завету отцов, по законам и указаниям других людей (tas agogas) и по собственному чувству (стр. 21—22).

I, 9. Занимается ли скептик изучением природы?

Подобное же мы отвечаем и на вопрос о том, следует ли скептику заниматься изучением природы (physiolo- geteon). А именно: мы не занимаемся изучением природы для того, чтобы высказываться с твердой уверенностью относительно какой-либо догмы, определяемой изучением природы; ради же того, чтобы иметь возможность противопоставить всякому положению равносильное, и ради невозмутимости мы стремимся к изучению природы. Так же приступаем мьт и к логической, и к этической части так называемой философии (стр. 22).

I, 10. Отрицает ли скептик явление?

Говорящие же, что скептики отрицают явление, кажутся мне несведущими в том, что мы говорим. Как уже сказано раньше, мы не отбрасываем того, что мы испытываем вследствие представления (phantasia) и что невольно ведет нас к его признанию. Но это и есть явление. Также, когда мы сомневаемся (dzetoymen), таков ли подлежащий предмет, каковьтм он является, мы этим допускаем, что он является. Ищем же мы не это явление, а то, что говорится о явлении, и это отличается от искания самого явления. Нам кажется, например, что мед сладок, и мы соглашаемся с этим, ибо воспринимаем сладость ощущением. Но есть ли сладкое таково, как мы о нем говорим, мы сомневаемся; но это сомнение не касается явления, а того, что говорится о явлении. Если же мы определенно возбуждаем сомнение против явления, то делаем это не потому, чтобы хотели отрицать это явление, но чтобы указать на опрометчивость догматиков. Если речь является настолько обманчивой, что она почти скрывает от наших глаз явление, то как же не питать подозрение к ней в неочевидном, чтобы, последовав ей, не оказаться опрометчивым? (стр. 22—23).

I, 13. Об общих тропах скепсиса

Так как мы говорили, что невозмутимость следует за воздержанием во всех [вопросах], то следовало бы сказать, каким образом нам достается воздержание.

Говоря в более общих чертах, оно достается через противопоставление вещей друг другу. Противопоставляем же мы либо явление явлению, либо мыслимое мыслимому, либо попеременно. Для того же, чтобы нам точнее разобраться в этих противопоставлениях, я изложу и те способы (тропы, tropoi), путем которых достигается воздержание, ие утверждая ничего ни о количестве их, ни о значении (стр. 25—26).

I, 14. О восьмом тропе

Итак, раз большинство признало, что бог есть наиболее деятельная причина (aition), то мы прежде всего исследуем вопрос о боге, оговорившись заранее, что, следуя жизни без мнений, мы высказываемся, что существуют боги, и почитаем богов, и приписываем им способность провидения (pronoein), но против опрометчивости догматиков говорим следующее.

Среди мыслимых нами вещей мы должны мыслить их сущности, как, например, то, телесны они или бестелесны. Но так же обстоит дело и с образами, ибо никто не мог бы мыслить о лошади, не узнав раньше образа лошади.

Но допустим, что бог может быть мыслим, все же от суждения о том, есть ли он или нет, судя по учению догматиков, необходимо воздерживаться. То, что бог существует, не является вполне очевидным. Ибо если бы это бросалось само по себе в глаза, то догматики согласились бы в том, кто он, откуда и где. Неразрешимое же разногласие сделало то, что он кажется нам неочевидным и нуждающимся в доказательстве. Но тот, кто доказывает, что бог есть, доказывает это либо чем- нибудь вполне очевидным, либо неочевидным. Но вполне очевидным — никоим образом; если бы доказывающее, что бог есть, было вполне очевидным, то, раз доказываемое мыслится по отношению к доказывающему, почему и воспринимается вместе с ним, как мы и установили, — будет вполне очевидным и существова- ниє бога как воспринятое вместе с доказывающим его вполне очевидным. Но, как мы указали, оно не вполне очевидно, значит, и не доказывается вполне очевидным. Но так же не доказывается это и неочевидным, ибо если бы сказали, что неочевидное, доказывающее существование бога и требующее доказательства, доказывается вполне очевидным, то существование бога не будет уже неочевидным, а вполне очевидным. Значит, доказывающее его неочевидное не доказывается вполне очевидным. Но так же не доказывается это и неочевидным; ибо говорящий это впадет в бесконечность, так как мы всегда будем требовать доказательства неочевидного, приводимого для доказательства предложенного вопроса. Значит, другим нельзя доказать существование бога. Если же оно неочевидно само по себе и не доказывается другим, то, есть ли бог, будет невосприемлемо.

Надо еще сказать и следующее. Говорящий, что есть бог, либо признает, что он заботится о мире либо что не заботится, и если заботится, то либо обо всем, либо о некотором (Epic., fr. 374 Us). Но если бы он заботился обо всем, то в мире не было бы ничего злого и никакого зла; но они говорят, что все полно зла; значит, нельзя сказать про бога, что он заботится обо всем. Если же он заботится о некотором, то почему он об одном заботится, а о другом нет? Ибо он либо и хочет, и может заботиться обо всем, либо хочет, но не может, либо может, но не хочет, либо не может и не хочет. Но если бы он и хотел, и мог, то он и заботился бы обо всем; судя же по сказанному выше, он не заботится обо всем; значит, он не хочет и не может заботиться обо всем. Если же он хочет, но не может, то он слабее той причины, благодаря которой он не может заботиться о том, о чем не заботится, а понятию бога противоречит то, что он слабее чего-нибудь. Если же он может заботиться обо всем, но не хочет, то можно считать его завистливым. Если же он и не хочет, и не может, то он и завистлив, и слаб; а говорить это про бога пристало только нечестивцам. Значит, бог не заботится о том, что в мире. Если же он не имеет забот ни о чем и у него нет никакого дела и действия, то никто не сможет сказать, откуда он воспринимает существование бога, если оно очевидно само по себе и не воспринимается из каких-нибудь действий. И вследствие этого, значит, невосприемлемо, есть ли бог. Из этого же мы заключаем, что те, кто определенно утверждает, что бог есть, пожалуй, будут принуждены к нечестию. Ибо, говоря, что он заботится обо всем, они признают, что бог — причина зла, а говоря, что он заботится о некотором или ни о чем, они будут принуждены признать его либо завистливым, либо слабым, а это, как вполне очевидно, присуще нечестивым (стр. 135—138).

III, 5. Существует ли причина чего-нибудь?

Вероятно, что существует причина; ибо иначе как происходило бы увеличение, уменьшение, происхождение и исчезновение, вообще движение, каждое из физических и душевных действий, управление всем миром и все остальное, если не по какой-нибудь причине? Ибо если и ничего из этого не существует в природе, то мы скажем, что по какой-нибудь причине оно кажется нам именно таким, каким оно не есть на самом деле. Но если бы не было причины, все происходило бы из всего и как придется. Так, например, лошади, может быть, родились бы от мышей, а слоны от муравьев, и в египетских Фивах пошел бы, пожалуй, обильный дождь и снег, а южные области были бы лишены дождя, если бы не было какой-нибудь причины, по которой южные области подвержены бурной погоде, а лежащие к востоку — сухой. Кроме того, говорящий, что нет никакой причины, опровергает сам себя; ибо если он скажет, что говорит это просто и без какой-нибудь причины, то он не будет достоин доверия; если же он говорит это по какой-нибудь причине, то, желая уничтожить причинное, он устанавливает какое-нибудь причинное, давая причину, по которой нет причинного. Поэтому-то вероятно, что есть причинное. Но то, что одинаково вероятно также говорить, что нет ничего причинного, будет ясно, как только мы приведем сейчас хоть несколько речей из многих для того, чтобы показать это. Так, например, невозможно помыслить причину, прежде чем воспринять ее действие как ее действие; мы тогда узнаем, что она — причина действия, когда воспринимаем его как действие. Но мы также не можем воспринять действие причины как ее действие, если не воспримем причины действия как его причины; ибо мы только тогда, по-видимому, знаем, что оно его действие, когда воспримем его причину как его причину. Таким образом, чтобы помыслить причину, нужно раньше познать действие, а чтобы познать действие, нужно, как я сказал, раньше знать причину; тогда затруднение тропа взаимной доказуемости показывает, что и то и другое немыслимо, так как нельзя мыслить причину как причину и действие как действие, а каждое из них требует удостоверения через другое, и мы не будем знать, с которого из них нам начать понятие. Вследствие этого мы не можем и высказать, что есть какая-нибудь причина чего-нибудь (стр. 139—140).

Из этого мы заключаем наконец, что если вероятны рассуждения, по которым, как мы указали, нужно признать существование причины, то также вероятны и те, которые показывают, что не следует говорить, что есть причина, и предпочесть одни другим невозможно, так как у нас нет общепризнанных ни знака, ни критерия, ни доказательства, как мы раньше установили; поэтому необходимо воздерживаться и от суждения о существовании причины, одинаково признавая как то, что есть причина, так и то, что ее нет, поскольку это касается того, что говорится догматиками (стр. 142).

Философский энциклопедический словарь. — М.: Советская энциклопедия . Гл. редакция: Л. Ф. Ильичёв, П. Н. Федосеев, С. М. Ковалёв, В. Г. Панов . 1983 .

Философский энциклопедический словарь . 2010 .

(Sextus Empiricus) (конец 2 – нач. 3 вв.) – античный философ, врач и астроном. Представитель античного скептицизма; последователь Пиррона. В соч. "Против математиков" (термин "математик" обозначал ученого вообще) С. Э. подверг критике грамматику, риторику, геометрию, арифметику, астрономию, теорию музыки, а также нек-рые логич., физич. и этич. учения. Следуя Карнеаду, С. Э. критиковал понятие бога и все религ. верования вообще. Характеризуя свою филос. позицию, С. Э. отмежевывался как от догматиков, развивавших то или иное филос. учение в качестве законченной системы, так и от агностиков, отрицавших возможность адекватного познания мира. По С. Э., скептик ничего не утверждает и ничего не отрицает (в аподиктическом смысле), он – "ищущий".

В соч. "Пирроновы положения" С. Э., как и Пиррон, считал целью философии достижение душевного спокойствия и вытекающего отсюда личного счастья, полагал, что именно скептич. отношение ко всему в теории и практике служит достижению этой цели.

У С. Э. можно выявить уже начатки вероятностной логики, явившейся исторически первой формой, в к-рой вызревали идеи и методы математич. теории вероятности. С. Э. исходил из идей Карнеада о степенях правдоподобного рассуждения. В этой связи он различал: (1) просто вероятные утверждения, (2) вероятные и проверенные утверждения, (3) всесторонне подтверждаемые утверждения. В последнем случае, однако, мы, по С. Э., имеем дело с положением наибольшей вероятности, но не с аподиктич. положением. Согласно С. Э., каждое эмпирич. высказывание имеет вероятность меньше единицы. Логич. доктрину С. Э. можно рассматривать также как определенный шаг от двухзначной логики в сторону трехзначного логич. формализма.

Оппонируя стоикам, С. Э. выставлял известный аргумент бесконечности (regressus ad infinitam): всякое доказательство предполагает истинность посылок, последние, в свою очередь, нуждаются в доказательстве, и т.д. Особое внимание С. Э. уделял т.н. "тропем воздержания", т.е. аргументам о невозможности существования истинных аподиктич. суждений. Он критиковал также механистич. представление о причинности, силлогизм и указывал на ненадежность индуктивных обобщений. Эти его аргументы были в дальнейшем почти буквально повторены Дж. С. Миллем

С. Э. подробно излагал полемику внутри стоико-мегарской школы по вопросу о природе логич. следования, отвергая как теорию материальной импликации у Филона из Мегары, так и индуктивно-модальную концепцию следования у Диодора Крона. Его собств. понимание условных суждений проникнуто тенденцией крайнего эмпиризма.

В числе др. скептиков С. Э. требовал отказа от политики и активной обществ. деятельности, индифферентизма во всех обществ. делах, подчинения господствующим порядкам и обычаям.

В медицине С. Э. причислял себя к той эмпирич. школе, к-рая отказывалась искать причины болезней и строила врачебную науку на наблюдениях действий лекарств на человеч. организм. С. Э. занимался астрологией. Соч. С. Э. являются важнейшим источником сведений об учениях древнегреч. философов. В них содержатся цитаты из утерянных соч. Ксенофана, Гераклита, Парменида, Демокрита и др.

Соч.: [Opera]. Ex recensione L. Bekkeri, Berolini, 1842; [Opera]. With an English transl, by R. G. Bury; v. 1–4, L.–N. Y., 1933–49; Opera. Recensuit Hermannus Mutschmann, v. 1–3, Lipsiae, 1912–54 (в серии: Bibliotheca Scriptorum Graecorum et Romanorum Teubneriana); в рус. пер. – Три книги Пирроновых положений, пер., предисл. и примеч. Н. В. Брюлловой-Шаскольской, СПБ, 1913.

Лит.: Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 38, с. 293–97; Рихтер Р., Скептицизм в философии, пер. с нем., т. 1, СПБ, 1910; История философии, т. 1, [М.], 1940; История философии, т. 1, М., 1957; MacColl N., The Greek Sceptics from Pyrrho to Sextus, L., 1869; Prentice W. P., The indicative and admonitive signs of Sextus Empiricus. A philosophical dissertation, Gött., 1858; Mates В., Stoic logic and the text of Sextus Empiricus, "Amer. J. Philology", 1949, v. 70.

Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия . Под редакцией Ф. В. Константинова . 1960—1970 .

СЕКСТ ЭМПИРИК (Σέξτος ό εμπειρικός) (2-я поя. 2 в. н. э.) — греческий философ, последователь Пиррона, систематизатор идей античного скептицизма. Главные сочинения — “Пирроновы положения” (Зкн.) и “Против ученых” (11 кн.) — являются важным источником по истории античной философии и основным — по истории пирронизма. Хотя Секст Эмпирик не был оригинальным мыслителем и его тексты представляют собой компиляцию более ранней скептической литературы, восходящей к Энесндему, его авторитет в античности был высок: Диоген Лаэртий включает его в школьное преемство пирронизма (К 116), а св. Григорий Богослов называет его и Пиррона источником “страшной и подлой болезни”, заразившей церковь, симптомы которой — противоположные речи (orat. 21).

В сочинении “Пирроновы положения” (Πυρρωνείων ίΒοτυπώσεις — “Краткое изложение пирронизма”, ср. название книга Энесвдема: είς ία Πυρρώνεια ϋποτύπωσις) Секст Эмпирик вводит основные понятия скептической философии (“скептическая способность”, невозмутимость-дямдмжсия, эпохе, “исостения”) и формулирует основные принципы построения скептической системы: “начало скепсиса в смысле причины [обращения к нему] — надежда на невозмутимость”, “начало же систематического изложения скептицизма” — положение о равной достоверности противоположных суждений, “исостения”, отсюда проистекают отказот догматизма, воздержание от суждений (эпохе) и невозмутимость (Pyrrh. I, 1—30). Далее Секст Эмпирик суммирует выдвигавшиеся его предшественниками скептические щроаы— способы осуществления эпохе: 10 тропов Энесидема и 5 тропов Агршты (I, 31—186); дает толкование основных выражений скептического словаря — “не более”,

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Читайте также: