Пташников найдорф краткое содержание

Обновлено: 06.07.2024

Наста шла по старому, выбитому скотом и телегами полю. На спине лежал тяжёлый и скользкий мешок. Ржи она насыпала столько, чтобы можно было самой вскинуть на спину, насыпала, боясь, а вдруг не хватит, ведь немец приказал принести по три пуда с каждого двора. Рожь была насыпана в старый сундук, который закопали в старой яме из-под картошки. Власовцы долго не пропускали её, всё спрашивали, где спрятано и что спрятано. Рожь в мешок Наста насыпала длинной жестяной коробкой от патронов. Коробку оставили в хате лунинцы: они пришли из-под Логойска и две недели стояли в их деревне.

Войдя во двор, Наста увидела, что возле амбара на земле стоят полные мешки зерна. Она стала высыпать рожь из своего мешка в чужой. Наста рванула мешок за углы и почувствовала, что рожь не хочет высыпаться, что-то мешает. Взглянув на полный чужой мешок, она увидела: сверху на зерне лежит белая жестяная коробка от патронов. Насыпав зерно, Наста сунула её в мешок и забыла. Сразу потемнело в глазах, и подкосились ноги. Все смотрели на Насту — и немцы, и власовцы. Она повернулась и пошла, каждую минуту ожидая выстрела в спину. Посреди улицы подумала, что ещё жива, и, остановившись, оглянулась. Позади никого не было.

Наста ехала последней в обозе. На гати слезла с телеги, чтобы Буланчику легче было везти. Шла и думала о детях: удастся ли вернуться к ним. Болели ноги. Они проехали греблю и поднимались на гору. С горы Наста хорошо видела всех подводчиков. Передним ехал Иван Боганчик на сером жеребце, которого он привёл ночью из-за реки. Чёрная борода Боганчика была видна издалека. За ним, понукая гнедого Сибиряка, ехал Мирон Махорка-Корешки в чёрной рубашке; следом двигался Володя Панок — видно, как мотается от тряски его седая голова. Панка догнала на рябой кобыле Таня Полянщинка: за Таней, свесив голову в большой чёрной кепке, ехал старый Янук Твоюмать; на шестом возу лежал на животе и ни на кого не глядел Сергейхин Алёша. Дитё ещё совсем, лесятый год ему. За ним трусил Буланчик.

Танина мать была больна и не хотела ехать вместе со всеми в Корчеватки, гнала Таню одну. В то утро, когда немцы стали обстреливать деревню, они слишком поздно начали собираться, вязать узлы. Когда пришло время запрягать кобылу, помочь было уже некому. Так бы и не уехали, если бы на помощь не пришёл Юзюк, старший сын Сергеихи. Он сказал, что пришёл за Таней, уговаривал её оставить мать в Корчеватках и идти с ним за Двиносу, но Таня не могла бросить больную мать, считала себя взрослой — ей шёл уже пятнадцатый год.

Таня увидела, что Алёша и Наста сильно отстали, и подумала, что Наста отпустила Алёшу домой. Стало обидно: Алёшу отпустили, а её нет. Не отпускали мысли о матери: как она там одна. Когда Махорка с власовцами пришли брать кобылу, мать погнала Таню в подводчики, словно боялась чего-то. Вдруг Таня почувствовала, что под ногами мокро. Заболела в колене нога — жгло, как огнём. Откуда-то появились и закрыли свет белые мотыльки. Выпустив из рук вожжи, Таня повалилась на мешки.

Ногу перевязали, как могли, подолом от Настиной сорочки. Нога уже не болит, только очень тяжёлая. Таня увидела Алёшу, он сидел, нахохлившись, на своей телеге. Взрослые начали ругаться: Наста хочет возвращаться в деревню, а Боганчик не пускает, кричит, что из-за неё Дальву сожгут. Наконец решили идти в Людвиново, а там видно будет.

Обоз уже тронулся, как вдруг к немцу в перчатках подъехал Янук и стал мычать, выпрашивая папиросу. Немец зашипел, вытянув шею. Его рука выхватила из кобуры пистолет и медленно поднималась. Таня подумала, что немец сейчас обязательно убьёт Янука. Таня не помнит, как очутилась возле Янука. Она раскинула руки, пряча его от немца, и закричала. Почувствовала, как немец сильно ударил её по руке, и наступила на больную ногу. Открыв глаза, Таня увидела, что лежит около Януковой телеги, а над ней склонились Янук и Наста.

Все слезли с телег и шли кучей. Боганчик знал, что теперь Махорка будет смеяться над ним всю дорогу, а когда вернётся в Дальву, начнёт рассказывать, как Боганчик стоял на коленях перед немцем. Боганчик сказал, не глядя на Махорку, что дальше с ним не поедет, не понесёт свою голову под пулю. Махорка недолюбливал Боганчика, знал, что он — дезертир. Боганчик схватил Махорку за грудки, Наста кинулась их разнимать, на Боганчика накинулись с руганью остальные мужики, поминая его липовую контузию. Потом кони пошли с горы, и Боганчик уже не слышал, что о нём говорят.

Алёша открыл глаза. Над ним склонилась Наста — будила. Солнце уже зашло. Алёша увидел, что все подводчики сошлись у Таниного воза и смотрят туда, где должна быть деревня. Вместо Завишина на огородах торчали только белые печи. Людей нигде не было.

Подводчики стали переправляться через реку. За рекой вдруг поднялась пыль, белая, как пепел, и ударило по земле, словно рухнуло дерево. Второй раз рвануло в самой реке, недалеко от них. Потом долго стреляли из пулемёта — видимо немцы заметили их с шоссе.

Опершись на локоть, Панок подобрал под себя ноги. Было холодно, как утром в Корчеватках. Тогда на болоте стоял холодный туман, но огонь зажигать боялись. Дети, все трое, спали, накрывшись одним кожухом. Четвёртый, Ваня, был у Верки на руках. Панка бил кашель, и он зажимал рот рукой, чтобы не было так слышно. Наконец он устроил костёр в трухлявом пне под ёлкой. Панок услышал, как брякнула ведром Верка — ходила доить корову. Здесь, на болоте, только у них одних корова. У них малыш на руках, а у Верки пропало молоко, наверное, от испуга. Вдруг рвануло за ольшаником, и застрекотал пулемёт в бору. Панок увидел, как Веерка с детьми и узлом на плечах скрылась в лозняке, но корову не бросил, потащил за собой через болото. По дороге провалился в трясину, и корова вытянула его на сухое место. В ельнике Панок увидел людей, впереди всех была Верка с сыном на руках. Все замерли, сбившись в кучу. Вдруг корова, увидев Веерку, замычала и рванулась к ней. Тогда Панок вытащил из-за пояса топор и изо всей силы ударил корову обухом между рогов. Тут же зашёлся кашлем; топор выпал из рук и стукнулся о твёрдую землю — возле неживой коровы.

Янук лежал на мешках всю дорогу, думал, что совсем ослабел и не сойдёт с воза до самого Красного. Заснув однажды весной на завалинке, когда ещё лежал снег, Янук застудился и почти совсем оглох. У него тогда уде был сын Пилип, теперь есть и внук, Колечка. Сейчас Янук только помнит, как стучит топор и звякает щеколда, но он ещё слышит, когда близко стреляют. Янук вспоминает, как внук Колечка сделал первые шаги, как летом ходил драть лыко, а зимой плёл лапти для всей семьи.

Махорке снова снился пожар: горела Дальва. Тогда он вместе со всеми носил воду, поливал крыши, чтобы огонь не перекинулся на другую сторону деревни. В ту ночь сгорела хата Сергеихи.

Когда Махорка открыл глаза, было уже светло. Над ним склонился Панок — будил. И тут Махорка отчётливо услышал, как за лесом загудело — тихо и густо. Потом показалось, что гудит впереди на дороге, как раз за Тартаком. Приглядевшись, Махорка увидел, что Боганчик что-то жуёт. Оказалось, что он набрал в карман зерна и жевал его, как лошадь, должно быть всю ночь. Махорка совсем ослаб без еды. Он подумал, что ему и в голову не пришло развязать мешок и нагрести в карманы ржи. Между тем Боганчик опять начал трясти перед Махоркиным носом бумагой, полученной от немцев, и кричать, что никуда не пойдёт. В конце концов, Боганчик ударил Махорку в челюсть. Когда Махорка схватил Боганчика за грудки, почувствовал, что тот весь обмяк, как тряпка, и прижмурился — боялся. Махорка не стал отвечать на удар, не захотел марать руки.

Колёса шуршали на сухом гравии, и Алёша вспомнил, как вместе с матерью закапывал сундук с зерном в хлеву перед тем, как уйти в Корчеватки. Когда они вышли из хлева, увидели, что через Дальву отступают наши войска.

За мостом дорога выводила на старую вырубку. Начинался Тартак. На этом месте стоял когда-то тартак — лесопилка. Немцы шли за Настиной телегой широкой подковой. Подводы были уже в самом Тартаке, когда Махорка услышал выстрел. Его тряхнуло снизу и сбросило с воза. На дороге у моста трещали выстрелы. Наста бросилась к нему. Конь Панка рванул с дороги в сосняк. Махорка подскочил к Таниной телеге и, схватив Таню под мышки, стащил на песок, потом кинулся к Алёше. Взглянув на дорогу, Махорка увидел, как сюда, в лощину, хлынули немцы, будто кто-то разворошил мышиное гнездо. Видно, немцы попали в засаду. Махорка увидел, как поднялся вдруг на задние ноги Алёшин конь, затем тяжело рухнул, уткнувшись головой в песок. Махорка выпрямился у самой телеги и стащил Алёшу на землю. Затем он почувствовал, как его ударило чем-то тяжёлым и твёрдым в спину. Отнялись ноги, плечу стало жарко и мокро. Ударившись о землю, Махорка почувствовал, что задыхается, и смог только поднять руку.

Панок вспоминал, как они выбирали картошку перед тем, как в Дальву пришли партизаны, когда конь понёс. Он упёрся ногами в передок, натянул вожжи, и его вдруг подбросило вверх. Затем он полетел в яму вместе с мешками и телегой. Над головой засвистело. Панок почувствовал, что его сильно дёрнуло за руки. Закружилась голова, поплыла вверх земля. Он почувствовал ещё, что его тянут куда-то по земле и подумал, что конь тащит его домой, в деревню.

Януку, когда он смотрел с телеги на дорогу, где шли немцы, думалось, что он дома, в Дальве у школы, в которую они переехали сразу после пожара. Янук тогда видел немцев впервые. Один из немцев сорвал у него с головы новый шлем — Пилип принёс его в прошлом году с финской войны, — положил на столб у калитки, выхватил белый широкий кинжал и рубанул им по красной звезде.

Янук увидел, что все куда-то бегут, и понял, что началась стрельба. Оглянувшись, он увидел в лощине, в траве, Алёшу; подумал, что его внук, сын и невестка ушли на Палик с партизанами — они останутся жить. Янук ощутил удар в голову. Казалось, рубанули кинжалом сверху по темени, как по красноармейскому шлему. Стало холодно, представилось, что он идёт домой, в Дальву, за санями. Янук успел почувствовать, как падает с воза: стукнулся головой обо что-то твёрдое.

Таню снова начало трясти. Омертвела больная нога, стала тяжёлая — не сдвинешь. Вспомнился Юзюк — он уже где-то далеко, за Двиносой. Таня почувствовала, что лежит на земле. Над ней склонилась Наста и потащила её куда-то. Снова стало холодно, намокла снизу спина. Потом Наста закричала и выпустила Таню из рук. Раскрыв глаза, Таня увидела сбоку немца. В его руках трясся автомат. Она не успела закрыться от него руками.

Насте казалось, что она слышит, как в двойные рамы бьёт со двора ветер. Стучит на столе несмазанная швейная машинка — Наста шьёт из скатертей белые маскировочные халаты для партизан. От долгой работы слипаются веки и болят руки. В сенях звякнула щеколда — в хату вошли партизаны, с ними Сухов. Места уже не было, а партизаны всё шли, стуча ногами у порога.

Алёша бежал в гору — по песку и по ржи. Подбежав к дороге, он увидел две старые сосны, что стояли раньше возле фермы. Затем он узнал улицу — без домов. У Алёши задрожали ноги. Он понял, что стоит возле Боганчикова забора. Алёша подумал, что Юзюк где-то на Палике. Юзюк остался жить.

На небе висели чёрные, как земля, с жёлтыми краями, тучи; ползли за реку — за Дальву.

Понравился ли пересказ?

Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:

Основная часть

Своеобразным лирико-драматическим рефреном выглядит в телефильме Юрий Поповича и линия отношений Алеши с Альдей (Евгения Каверау), которые в повести Ивана Пташникова скорее выглядят как некое предвестие большого и искреннего чувства молодых героев. В сериале этой сюжетной линии предназначена более существенная роль, включая почти драматические эпизоды похождения полицаев, столкнувшихся в лесу с молодой Альдей. Это еще более усложняет понимание смысла происходящего в белорусских лесах и показанного в сериале.

[4] Вторым названо имя Артура Ильиных.

Ильченко С. Н., доктор филологических наук (Санкт-Петербургский государственный университет)

На опушке леса возле ямы Наста наступила на старый, широкий, как лапоть, холодный масленок. Стало легче исколотой о стерню и обожженной о горячий песок ноге.

К ямам из деревни дороги не было, к ним подъезжали прямо полем, когда осенью возили туда на хранение картошку, а весной ездили ее доставать, и сейчас Наста шла по старому, выбитому скотом и телегами полю. На поле еще была видна прошлогодняя стерня; серая и почерневшая, она лежала на твердой земле, будто рассыпанная мелкая солома, и сквозь нее уже пробились вьюны и пырей. Босые, сбитые о камни ноги цеплялись за вьюны, и надо было держать мешок обеими руками, не то споткнешься и полетишь носом в землю — все рассыплешь.

Мешок лежал на спине; тяжелый и скользкий, он то и дело сползал, и тогда Наста, покрепче схватив края мешка у завязки, перетягивала его на грудь и, придавив подбородком к груди сжатые в кулак пальцы, шла, пока пальцы и шея не начинали неметь. Тогда Наста останавливалась и, подавшись вперед, подбрасывала мешок выше на плечи.

Подбросив, стояла, с трудом переводя дыхание.

Мешок был новый, из сурового полотна, в нем только один раз возили молоть зерно, и теперь, когда она подбрасывала его на плечи, с него еще сыпалась мука. Ржи из ямы она набрала, сколько можно было самой вскинуть на спину. Насыпая, все боялась: а вдруг мало — ведь немец приказал принести три пуда с каждого двора. Вдруг придется идти еще раз и опять просить часовых, власовцев, чтобы пропустили к ямам? Власовцы — их было трое — стояли на проселочной дороге, у старого, заброшенного кладбища и никого не пропускали в лес. У них был черный длинный пулемет. Наста видела, что к ним подошел еще один власовец, маленький, кругленький, сказал, наверно, чтобы пропустили ее — ведь седой немец обещал людям, что разрешат пройти к ямам.

Ощупав мешок, перекинутый через плечо, власовцы пропустили Насту, только перенесли свой пулемет от кладбища на поле, за ямы, ближе к лесу,— боялись, видно, чтобы она не сбежала.

Рожь была закопана в старом сундуке, который всегда стоял у них дома в сенях. Его отвезли к ямам ночью, когда в Камене уже были немцы. потом из кладовки перевезли сюда и рожь. Сундук закопали в старой яме из-под картошки, яма уже осыпалась, но была еще глубокой.

Накидали земли, сровняли края, укрыли сверху дерном, притоптали ногами и присыпали хвоей. Сундук найти было трудно — вся земля тут изрыта, истоптана, и немцы не нашли, уцелел сундук.

Наста долго откапывала его, измучилась, заболели поясница и руки. Закапывать было легче: помог Махорка.

Это история о людях, которые оказались в огне этой войны. Главный герой - пулеметчик Ефрем Жаворонков, простой русский солдат. Сценарий основан на повести известного белорусского писателя Иван Пташникова "Найдорф".

В главной роли - актер театра и кино Владимир Епифанцев. Также снимались Анна Попова, Максим Сапрыкин, Евгения Каверау, Вадим Сквирский и другие.

События в фильме проходят летом 1944 года, в разгар Великой Отечественной войны. Идет Белорусская наступательная операция "Багратион". Это - крупномасштабная наступательная операция Великой Отечественной войны, одна из крупнейших военных операций за всю историю человечества. Названа так в честь полководца, получившего известность в ходе Отечественной войны 1812 года Петра Багратиона. В ходе операции "Багратион" была разгромлена группа армий "Центр", после которой Германии так и не удалось восполнить потери.

По сюжету - с одной стороны - отборные немецкие фронтовики, вышколенные солдаты самой опасной и безжалостной армии в мире. С другой - русские партизаны, измотанные, усталые, израненные, голодные, почти забывшие, что такое тепло родного дома, но твердо помнящие одно: за спиной - Родина, поэтому отступать - нельзя.

Война - это не битва армий и государств. Это битва человека со смертью, его горячее желание выжить и защитить родных - родным на войне может стать любой. Например, мальчишка, которого нельзя отдать в лапы смерти.

Главные герои этой жестокой истории - пулеметчик Ефрем Жаворонок, которого играет Владимир Епифанцев, и совсем еще мальчик Алеша (его сыграет Максим Сапрыкин). Алеше всего шестнадцать, и Ефим твердо знает: он должен нести ответственность за этого паренька, как за родного сына. Потому что на войне нет чужих детей, матерей, жен или братьев. На войне все - свои, кровные, родные. В теле каждого человека, обожжённого войной, - общая кровь, и каждая капля этой крови - на вес золота.

- Ефрем - воин высокого полета. - Рассказывает актер Владимир Епифанцев. - Он знает, что жизнь - это любовь, а не война. Чувствует, что самый страшный враг человека - он сам, и бороться нужно в первую очередь с собой. Валить фашистов направо и налево - это не для него, ведь он прекрасно понимает, что враги - такие же живые люди. А если это так, стоит ли нажимать на курок? Ефрем - персонаж лирический. Он лиричен во всем, даже в том, как воюет. При всей его брутальности, при всем могуществе и сходстве с этаким Ильей Муромцем, он нежный, неагрессивный и пронзительный человек.

Повесть известного белорусского писателя Ивана Пташникова "Найдорф", удостоенная Государственной премии БССР имени Якуба Коласа, рассказывает о последней фашистской блокаде в одном из партизанских районов Белоруссии и о первых послевоенных днях, когда в сожженные села вернулись из леса люди, а по запыленным и изрытым дорогам еще ползли на запад разбитые немецкие части и эсэсовские банды.
Повесть "Лонва" логически продолжает тему послевоенного обновления белорусской деревни. Обо всём этом и не только в книге Найдорф (Иван Пташников)

Читайте также: