Отец зойя краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

Затмение отцов. Интервью Луиджи Зойя
L’eclissi dei padri. Intervista a Luigi Zoja

Под редакцией Даниэле Баликко

Первая часть статьи вышла 19 сентября 2011.

Луиджи Зойя (Luigi Zoja) (1943), итальянский писатель и психоаналитик. Получив в конце 60-х диплом по экономике, после проведения многочисленных социологические изысканий, поступил в Институт К.Г.Юнга в Цюрихе. Став психоаналитиком, долгие годы работал в психиатрической клинике, продолжая обучение в Милане и два года в Нью-Йорке. С 1984 по 1993 был президентом CIPA (Centro Italiano di Psicologia Analitica) и, с 1998 по 2001, президентом IAAP (International Association of Analytical Psychology). Его монографии, среди которых Nascere non basta (Raffaello Cortina, Milano 1985) и Il gesto di Ettore (Bollati Boringhieri, Torino 2000) переведены на 14 языков.

Чтобы начать нашу беседу о двойственном образе мужской идентичности, прежде всего я попросил бы вас описать характерную особенность, отличающую ее от противоположной, женской идентичности.

Предваряя беседу, скажу, что тот тезис, который я предложу, происходит из чтения трудов великих ученых, американских антропологов Маргарет Мид и ее современной коллеги Хелен Фишер. В нескольких словах тезис таков: если мы пытаемся на всех уровнях животной эволюции восстановить, что может быть точно унаследовано и инстинктивно, то есть принадлежит нам из-за животной телесности, а что, напротив, выработано культурой, то ясно выводим, что существует преемственность природного в женском – даже если только в симбиозе между матерью и малышом. Материнский элемент прежде всего инстинктивен, и уже после принадлежит культуре; и он касается очень глубинного элемента, если, как мы полагаем, начинает развиваться с млекопитающими, которые появились на Земле около 250 миллионов лет назад. (Однако, это обобщение не годится, если мы рассматриваем птиц, у которых часто встречается моногамное семейное ядро, которое во многих аспектах предшествует нашему).

В ходе эволюции у млекопитающих выделяется связь мать/дитя, и нет таковой с отцом. Тут мы можем начать вводить фундаментальную двойственность мужской идентичности, которая противопоставляет отца самцу-оплодотворителю: природа предусматривает для самца только способность оплодотворять самку, но не заботиться и защищать потомство; млекопитающие в целом знают самца-родителя, но не отца. Само слово содержит внутренний культурный смысл: “padre” (ит. отец) происходит от индоевропейского корня /pa/, который означает "питание", следовательно, это продолжительное поддержание заботы, которое у млекопитающих присуще именно матерям. Во всех возможных реконструкциях истории животной эволюции (для которых, однако, нам еще недостает многих звеньев), даже когда с обезьянами и большими приматами мы приближаемся к человеку, то не находим – за редкими исключениями – форм групповой организации, в которых опорой делается моногамное семейное ядро. Как и большая часть млекопитающих, даже горилла или шимпанзе не знают еще отцовской функции и ядерной моногамной семьи: оплодотворение, и такова социальная роль самца, происходит только через соревнование, а не через стабильную связь. Если мы пойдем в зоопарк, то можем видеть, что самец гориллы огромен, почти вдвое больше самки; это происходит потому, что только самый сильный допущен к возможности производить потомство, и передававшиеся генетические мужские характеристики отобраны по этому признаку. Один экземпляр первенствует над другими самцами, и обычно самый сильный оплодотворяет всех самок. В конце концов, что сегодня происходит с нами? С исчезновением отца возвращается культ Шварценеггера. И поскольку я верю в коллективное бессознательное, у меня нет сомнения, что в возвращении этого очарования имеется ценный смысл. Но к этому я вернусь чуть позже.

Таким образом, даже у наиболее развитых млекопитающих, наиболее близких к человеческому виду, мы находим родителя мужского пола, который живет в группе самок без прямых отношений со своими детьми. Потом, однако, происходит скачок. Если мы изучаем наиболее простые человеческие общества, исчезнувшие древние или так называемые антропологические окаменелости (группы людей с примитивными племенными организациями), то вскоре сталкиваемся с появлением отцовской роли, то есть мужчины, который знает собственное потомство и защищает его. И это ценно, даже если мы принимаем многократно обсуждаемую гипотезу, что наиболее примитивные общества могут стать первоначально матрилинеарными или матриархальными: даже в них присутствует стабильная мужская фигура (часто это дядя с материнской стороны), и через это психологическая функция отца, то есть мужчины, прилежно отвечающего за выращивание потомства.

Это и есть изобретение отца: не просто биологического родителя, но фигуры, задействованной в защите и выращивании маленьких. Следовательно, отцовство не просто инстинктивное действие, но сложный культурный жест, через который мужчина принимает заботу о детях. По этой причине, как я утверждаю в книге "Жест Гектора" (ит. Il gesto di Ettore) [1], я убежден, отцовство есть в основе своей принятие: ему необходимы намерение и осознанность. Римское право его утверждает ритуалом: отец должен поднять сына ввысь и таким образом его принять.

И это поразительно, что, следуя эволюции млекопитающих, именно этот скачок отделяет род человеческий: изобретение стабильного моногамного ядра, в котором мужчина выполняет отцовскую функцию.

Согласно многим реконструкциям, изобретение семьи как стабильного моногамного ядра начинается в палеолите, порядка 2 миллионов лет назад. По отношению к эволюции млекопитающих история этого изобретения, то есть изобретения отца, занимает совсем немного лет.

Разумеется, быть может даже менее 2 миллионов лет, если изучить последние найденные окаменелости. Одним из показателей для понимания изменения отношений между полами является диморфизм, то есть разница в величине между мужским и женским телом. До 2 миллионов лет назад разница очень сходна с таковой у больших приматов: мужчина почти вдвое больше женщины. От 2 миллионов лет и после пропорции изменяются, чтобы подойти к настоящим, где разница порядка 15% массы тела, мужское тяжелее относительно женского. И эта последняя эволюция начинается в 100-200 тысяч лет назад. В этом временном промежутке построилась отцовская функция.

Одна из основных характеристик этого изобретения – это перемещение агрессивности от соревнования между мужчинами за владение женщинами на завоевание внешнего пространства и времени, поддержанное моногамной специализацией. Можно ли считать это смещение той границей, которая означает для нашего вида переход от зоологии к антропологии?

Я считаю, что это основополагающий переход. Мужское не отцовское есть животное, и именно поэтому оно неодолимо возвращается на сцену каждый раз, когда распадается культурное воспитание. Отцовская мужская идентичность исключительно культурная и нуждается в обучении, ритуализации, передаче; в противном случае она теряется с легкостью. Многими доводами это утверждает и Маргарет Мид. Это не инстинкт, который не нуждается в научении, потому что это врожденная сила, отобранная миллионами лет. Отцовство – это одомашнивание животного мужского через воспитание, которое полностью принадлежит культуре.

Какие мифические фигуры, по вашему мнению, лучше представляют опасности и силы мужского не отцовского?

Прежде всего это фигуры троянского цикла. То, что представляет Гомер – это именно конфликт между недавней дикостью и возможностью ее падения. Первый "мировой" конфликт Запада, из-за которого нарушается обычная жизнь всего народа и все подвешено из-за абсурдной и очень длинной войны, развернутой за обладание Еленой: это война между мужчинами за обладание единственной женщиной. По этой причине так показательна центральная дуэль между Ахиллом и Гектором: в отличие от других воинов, Гектор в действительности представляется еще как отец и как муж. Это уже сложная фигура, в то время как Ахилл и все прочие греки – всего лишь воюющие мужчины.

Если обратить внимание, как изображены доспехи греков, то интересно заметить, что они задуманы скорее для запугивания, чем для практического использования в сражении. Некоторые облачения, как учат многие этологи человеческой зоологии, как Иренаус Эйбл-Эйбесфельдт (Irenäus Eibl-Eibesfeldt), это просто продолжение животного поведения. Доспехи греков часто абсурдны, если не контрпродуктивны для военных целей: например, огромные шлемы с гребнем выделяют вместо того чтобы скрывать тело сражающегося. По этой причине дуэли в "Илиаде" очень напоминают ритуальные дуэли самцов животных, которые, через агрессивное выставление собственного тела, пытаются обратить противника в бегство, напугав его до сражения. Естественно, у Гомера все это оказывается еще более ритуализировано и эстетизировано, на протяжении сражения почти каждый герой кладет копье на землю и начинает декламировать – в основе своей это очень забавные сцены: когда повсюду летают стрелы, эти герои нам пересказывают свое генеалогическое древо.

То есть во всем троянском цикле на сцену выведено сражение между мужским инстинктом и отцовским выбором, и "Одиссея" также вращается вокруг этой проблемы. Это мы видим в столкновении между Улиссом и Циклопом, где второй – одна физическая сила, и полностью разум первый; но прежде всего в победе Улисса над Женихами. Наконец, очень сложна и фигура Одиссея: это отец, который всегда думает о возвращении, хотя и позволяет себя соблазнить прочим женским фигурам и любопытству исследовать пространство.

Не случайно в "Одиссее" впервые сильно поднялась и фигура сына: Телемах в поиске отца.

Да, конечно. Кроме прочего, это играет в пользу теорий, по которым гомеровский цикл написан одним и тем же автором, но в разное время: "Илиада", рассказ о войне и насилии, в юные годы; в то время как "Одиссея", рассказ об исследовании пространства и возвращении к ответственности, в годы отцовства. И связь поколений в "Одиссее" собрана от первых образов, когда Одиссей думает о дыме над крышами Итаки, и последующими злоключениями сына.

Другая основополагающая мужская фигура в "Одиссее" – это, естественно, Женихи.

Женихи – это мужчины без отцовства, и в действительности они живут, лишенные какого-либо временного измерения. Почти как сегодня, прежде всего субботним вечером. Впечатляет отмечаемая актуальность этих страниц, или, по крайней мере, глубинное присутствие внутри человеческой души далекого и древнего наследия. Несколько дней назад я читал прекрасное рассуждение Александра Солженицына, согласно которому диспозиции человеческой души не меняются; а если это делают, то скорость изменений имеет тот же ритм следования, что у геологических эр. Таким образом, мы всегда находимся в той же точке.

Быстро окинув взглядом женские фигуры, наверное, можно заметить, что и Пенелопа – это результат моногамной революции, осажденной зоологической регрессией. Действительно, ее женское очень отличается от тех же Калипсо, Кирки и Сирен, всех фигур, которые представлены как соблазнительницы, и опасны именно потому, что предвещают регрессию в направлении мужского до-отцовского.

Мне кажется, это разумное наблюдение. Пенелопа – это материнская женская фигура, верная мужу и поколениям. Действо ткания полотна символическое, поколения связываются в единое целое, поэтому она делает и распускает это покрывало, в которое после будет завернуто тело покойного Лаэрта. И это прекраснейшее действо. И впечатляющее, если кто-то о нем задумается: оно является свидетельством, как присутствие смерти и негативного проживалось как составной элемент повседневной жизни. Напротив, если мы подумаем, как современное общество цензурирует и отменяет смерть, превратив ее в несчастье, вверив ее соответствующему коммерческому механизму… мы находимся перед самым настоящим потрясением. Полное вытеснение.

[1] L. Zoja, Il gesto di Ettore. Preistoria, storia, attualità e scomparsa del padre, Bollati Boringhieri, Torino 2000. [Жест Гектора. Предыстория, история, настоящее и исчезновение отца] (русское издание: Зойя Л. Отец: Исторический, психологический и культурологический анализ. Пер. с англ. – М.: Книжный дом "ЛИБРОКОМ", 2013. – 280 с.)

Э.Джонс, биограф Фрейда, считает что данный эпизод был одним из определивших характер основателя психоанализа. Он был просто потрясен отсутствием героизма в человеке, который до этого был абсолютным примером для подражания. Возможно, не случись той истории, психоанализ был бы другим и Фрейд не считал бы сына неизбежным соперником отца и не критиковал бы религию, где так же присутствует бог-отец. Но сейчас речь не о Фрейде, а именно об образе отца в воображении.

Вот так устроено, если ребенок окажется свидетелем унижения матери, он от этого не станет считать ее ничтожеством, ему не придет в голову начать как-то хуже к ней относиться, но видеть унижение отца для ребенка испытание не из простых, не должен отец такого допускать.

И в этом проблема семейного мужчины. В кругу семьи для детей, для жены он должен быть человечным, должен вести себя этично, как заботливый, мудрый муж и отец. А на улице (во внешнем мире), чтобы сохранить уважение детей (иногда и жены) он должен быть объективно победителем, а какими средствами он будет это делать – этичными, неэтичными – не важно, он должен побеждать, он должен там быть самцом.

Аналогичным образом, как извне, так и изнутри мужчина оказывается перед выбором: чтобы быть героем, победителем, чтобы сохранить уважение, защитить честь, он, как в примере с тротуаром, должен ввязаться в драку, и, возможно, погибнуть (стать инвалидом), обрекая свою семью на нужды и лишения, либо убить или покалечить другого возможного отца, и обречь ту семью, — в общем, во имя победы, он должен забыть о своем и чужом отцовстве и вернуться в первобытный мир самцов.

Когда он возник - я что-то так и не понял, но в книге описываются исторические события, которы наносили патрирахату удары, постепенно разрушая его.

Второй удар – христианство с тезисом, что Отец и Сын суть одно, т.е., отец не важнее, не главнее сына.

Третий удар – нанесла христианская церковь, обязав мужчину быть отцом всем детям, рожденным в законном браке. Т.е., отцовство перестало быть решением мужчины, возможно, уже тогда и началось формальное (раз принудительное) отцовство, спустя рукава, из-за чего в римском праве ввели две формы родительства: nutritor (кормилец) – обязан был предоставить кров и питание, и больше ничего, вот всем законорожденным детям отец обязывался быть нутритором, и pater - отец в полноценном смысле, к этому невозможно было принудить, это осталось правом (и, если посмотреть, то оно и в наши дни, в принципе остается правом).

Четвертый удар – нанесла буржуазная революция с идеей общего образования, когда отцов как бы отлучили от обучения своих детей, их стали учить в школах.

Шестым ударом – были две мировые войны, до этого – опять же – может быть такие затяжные войны и были, но не в таких масштабах, когда столько детей годами не видели отцов. У нас модно говорить, что дескать проблемы с отечественными мужчинами из-за ВОВ, как будто в Европе не было той же проблемы.

Эрнест Джонс (биограф Фрейда) считает, что из-за этого рассказа мальчик пережил глубокое потрясение: в человеке, которого он всегда считал образом для подражания, не оказалось ничего героического, никакого мужества. Джонс полагает, что данный эпизод в дальнейшем повлиял на теорию психоанализа, где сын считается неизбежным соперником отца, и стал одним из мотивов критики в отношении религии, где так же есть Бог-Отец.

– тот, кто учит свою семью тому, что справедливо, и предоставляет возможности для реализации этого знания;

Когда и как он возник я так и не понял, но в книге описываются события, которые наносили патриархату удары, постепенно разрушая его.

Второй удар – христианство с тезисом, что Отец и Сын суть одно, т.е., отец не важнее, не главнее сына.

Третий удар нанесла христианская церковь, обязав мужчину быть отцом всем детям, рожденным в законном браке. Т.е., отцовство перестало быть решением мужчины, возможно, уже тогда и началось формальное (коли уж принудительное) отцовство, спустя рукава, из-за чего в римском праве ввели две формы родительства: nutritor (кормилец) – обязан был предоставить кров и питание, и больше ничего, всем законнорожденным детям отец обязывался быть нутритором, и pater - отец в полном смысле, к этому невозможно было принудить, это осталось правом (и, если посмотреть, то и в наши дни, полноценное отцовство остается правом).

Четвертый удар нанесла буржуазная революция с идеей общего образования, когда отцов как бы отлучили от обучения своих детей, их стали учить в школах.

Шестым ударом – были две мировые войны, до этого – опять же – может быть такие затяжные войны и происходили, но не в таких масштабах, когда миллионы детей годами не видели отцов.

ФЕМИНИМЗМ И ПАТРИАРХАТ

ОТЦОВСТВО В ЕВРОПЕ

Мария Гюнтер запись закреплена

Элиза Берг

Луиджи Зойя / Отец. Исторический, психологический и культурный анализ / 2014 г.

"Отец" Луиджи Зойя - это насыщенный, заставляющий задуматься анализ отцовства и его эволюции с точки зрения истории, психологии и культуры. Опытный юнгианский аналитик и мыслитель, Луиджи Зойя написал книгу, богатую теоретическими инсайтами и клиническими виньетками из практики аналитической психологии.
Автор представляет роль отца как ключевую в возникновении и развитии культуры и показывает, как эта роль претерпевает изменения на протяжении истории западной цивилизации. Блестящий анализ образов Гектора, Одиссея и Энея помогает нам ясно увидеть глубинные истоки, питающие наши представления об отцовстве и обнаружить парадоксальность ожиданий, которые есть у детей по отношению к отцам. Он анализирует современный кризис института отцовства.
В эпоху интенсивного переосмысления гендерных стереотипов книга Зойи отвечает на наши насущные вопросы.

Книга актуальна не только для юнгианских аналитиков, но и для специалистов многих дисциплин, например для антропологов, социологов и психологов разных направлений, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Содержание
Предыстория
Млекопитающие: животное начало без отца
Сексуальность крупных обезьян
Доисторический горизонт отцовства
Прыжок в сторону отца
Люси растет
Часть II
Античность и миф
Общество патриархальное и матриархальное
Исторический горизонт
Миф о происхождении отца
Гектор
Улисс
Миф об отце, как о единственном прародителе
Часть III
Современность и декаданс
От римского отца к сыну, к Французской революции
От французской революции к промышленной революции
Война и разочарование
Обращение публичного отца
Путешествие Джоудов
Часть IV
Отец сегодня
Превращение отца в исчезающий вид
Самоустранение отца: обращение к прошлому
Самоустранение отца: обращение к будущему
Исчезновение жеста отца
Добытчик
Поиск отца
Заключительные рассуждения

13 ноября, 2015 Людмила

Характеристика книги

Название: Отец. Исторический, психологический и культурный анализ.

Оригинальное название: The Father: Historical, Psychological and Cultural Perspectives.

Автор: Луиджи Зойя.

Перевод: Наталья Ретеюм.

Год издания: 2014.

Язык: русский.

Переплёт: твёрдый.

Иллюстрации: Нет.

Краткое содержание

Введение

Часть I. Предыстория

Глава 1. Млекопитающие: животное начало без отца
Глава 2. Сексуальность крупных обезьян
Глава 3. Доисторический горизонт отцовства
Глава 4. Прыжок в сторону отцовства
Глава 5. Люси растет

Часть II. Античность и миф

Глава 6. Общество патриархальное и матриархальное
Глава 7. Исторический горизонт
Глава 8. Миф о происхождении отца
Глава 9. Гектор
Глава 10. Улисс
Глава 11. Миф об отце как о единственном прародителе
Глава 12. Эней

Часть III. Современность и декаданс

Глава 13. От римского отца к сыну, к французской революции
Глава 14. От французской революции до промышленной революции
Глава 15. Война и разочарование
Глава 16. Обращение публичного отца
Глава 17. Путешествие Джоудов

Часть IV. Отец сегодня

Заключительные рассуждения

Библиография

О книге и авторе от издателя

The Father: Historical, Psychological and Cultural Perspectives

Автор представляет роль отца как ключевую в возникновении и развитии культуры и показывает, как эта роль претерпевает изменения на протяжении истории западной цивилизации. Блестящий анализ образов Гектора, Одиссея и Энея помогает читателю ясно увидеть глубинные истоки, питающие наши представления об отцовстве, и обнаружить парадоксальность ожиданий, которые есть у детей по отношению к отцам. В работе также анализируется современный кризис института отцовства. Автор щедро делится идеями и гипотезами, заставляя нас не раз возвращаться к прочитанному и задумываться о значимом, но недостаточно изученном образе отца в западной культуре, литературе и мифологии.

В эпоху интенсивного переосмысления гендерных стереотипов книга Л. Зойя отвечает на наши насущные вопросы. Книга актуальна не только для юнгианских аналитиков, но и для специалистов многих других дисциплин, в частности антропологов, социологов и психологов различных направлений; она также будет интересна широкому кругу читателей.

Цитата из книги

Отец. Исторический, психологический и культурный анализ

Заказать эту книгу можно в книжной лавке .

Читайте также: