Ион платон краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
Сократ беседует с рапсодом Ионом о познаниях в области искусства. Мыслитель считает, что рапсод обязан хорошо разбираться в данной теме, так как истолковывает мысли поэтов.
За минуту
Один из ранних диалогов, в котором Сократ беседует с известным рапсодом Ионом, победившим на состязаниях в Эпидавре. Философ восторгается его искусством как рапсода. Он считает, что истинный рапсод обязан много знать об искусстве и хорошо его понимать, так как занимается толкованием мыслей поэтов.
Гомер в своих работах затрагивает различные темы, которые требуют особой выучки и разносторонних знаний, неприменимых к другим искусствам. Представители искусств знают больше, чем Гомер и рапсоды. Поэтому Ион не понимает ничего в данных искусствах, но, тем не менее, воспевает их и судит о них. Ион говорит, что умеет изображать характеры отдельных лиц, но Сократ опровергает его слова.
Платон - Ион краткое содержание
Платон - Ион читать онлайн бесплатно
Сократ. Иону привет! Откуда ты теперь к нам? Из дому, из Эфеса[1], что ли?
Ион. Совсем нет, Сократ, из Эпидавра[2], с празднеств Асклепия.
Сократ. Разве эпидаврийцы устраивают в честь этого бога и состязания рапсодов?
Ион. Как же! Да и в других мусических искусствах там состязаются.
Сократ. Что же, и мы выступали на состязании? И как ты выступил?
Ион. Мы[3] получили первую награду, Сократ.
Сократ. Вот это хорошо! Смотри же, чтобы мы победили и на Панафинеях[4]!
Ион. Так и будет, если бог захочет.
Ион. Ты прав, Сократ. Для меня это и было самым трудным в моем искусстве; все же, мне думается, я объясняю Гомера лучше всех, так что ни Метродор Лампсакский, ни Стесимброт Фасосский, ни Главкон[5], ни другой кто из живших когда-либо не был в состоянии высказать о Гомере гак много верных мыслей, как я.
Сократ. Это хорошо. Ион; ты, верно, не откажешься сообщить их мне.
Ион. Да, Сократ, действительно стоит послушать, в какой прекрасный убор я одеваю Гомера: по-моему, я достоин того, чтобы гомериды[6] увенчали меня золотым венком.
Сократ. Я непременно выберу время, чтобы послушать тебя. А сейчас скажи мне вот что: только ли в Гомере ты силен или также и в Гесиоде и Архилохе[7]?
Ион. Нет, только в Гомере; мне кажется, и этого достаточно.
Сократ. А есть ли что-нибудь такое, о чем и Гомер и Гесиод оба говорят одно и то же?
Ион. Я думаю, есть, и даже многое.
Сократ. И то, что об этом говорит Гомер, ты лучше истолковал бы, чем то, что говорит Гесиод?
Ион. Если они говорят одно и то же, то и я, Сократ, истолковал бы это одинаково.
Сократ. А то, о чем они говорят по-разному? Например, о прорицании говорят ли что-нибудь и Гомер и Гесиод?
Сократ. Так что же? Кто истолковал бы лучше сходство и различие в том, что оба поэта говорили о прорицании — ты или кто-нибудь из хороших прорицателей?
Ион. Кто-нибудь из прорицателей.
Сократ. А если бы ты был прорицателем, разве ты не мог бы толковать и то, что сказано ими по-разному, раз уж ты умеешь истолковывать сказанное одинаково?
Ион. Ясно, что так.
Сократ. Как же это ты силен в том, что касается Гомера, а в том, что касается Гесиода и остальных поэтов, не силен? Разве Гомер говорит не о том же, о чем все остальные поэты? Разве он не рассказывает большею частью о войне и отношениях людей, хороших и плохих, простых и умудренных в чем-нибудь; о богах, как они общаются друг с другом и с людьми; о том, что творится на небе и в Аиде, и о происхождении богов и героев? Не это ли составляет предмет поэзии Гомера?
Ион. Ты прав, Сократ.
Сократ. А что ж остальные поэты? Разве они говорят не о том же самом?
Ион. Да, Сократ, но их творчество не такое, как у Гомера.
Сократ. Что же? Хуже?
Ион. Да, гораздо хуже.
Сократ. А Гомер лучше?
Ион. Конечно, лучше, клянусь Зевсом.
Сократ. Не правда ли, милый Ион, когда, например, о числе станут говорить многие, а один будет говорить лучше всех, то ведь кто-нибудь отличит хорошо говорящего?
Сократ. Будет ли это тот же самый, кто отличит и говорящих плохо, или другой человек?
Ион. Конечно, тот же самый.
Сократ. Не тот ли это, кто владеет искусством арифметики?
Сократ. А если многие станут обсуждать, какая пища полезна, и кто-нибудь из них будет говорить получше, то отличить говорящего лучше всех может один человек, а говорящего хуже всех — другой, или один и тот же человек отличит обоих?
Ион. Конечно, один и тот же; это ясно.
Сократ. Кто же он? Как его назвать?
Сократ. Итак, скажем вообще: если многие говорят об одном и том же, то всегда один и тот же человек отличит, кто говорит хорошо, а кто плохо; а тот, кто не отличит говорящего плохо, не отличит, ясное дело, и говорящего хорошо, раз они говорят об одном и том же.
Сократ. Значит, один и тот же человек способен судить о них обоих?
Сократ. Ты говоришь, что и Гомер, и остальные поэты, в том числе и Гесиод и Архилох, говорят хотя и об одном, но не одинаково: Гомер хорошо, а те хуже.
Ион. Да, и я прав.
Сократ. Но если ты отличаешь говорящих хорошо, то отличил бы и говорящих хуже, то есть мог бы узнать, что они хуже говорят.
Ион. Само собой разумеется.
Сократ. Значит, дорогой мой, мы не ошибемся, если скажем, что Ион одинаково силен и в Гомере, и в остальных поэтах, раз он сам соглашается, что один и тот же человек может быть хорошим судьей всех, кто говорит об одном и том же; а ведь чуть ли не все поэты воспевают одно и то же.
Ион. В чем же причина, Сократ, что когда кто-нибудь говорит о другом поэте, я не обращаю внимания и не в силах добавить ничего стоящего, а попросту дремлю, между тем, лишь только кто упомянет о Гомере, я тотчас просыпаюсь, становлюсь внимателен и нисколько не затрудняюсь, что сказать?
Сократ. Об этом нетрудно догадаться, друг мой. Всякому ясно, что не благодаря выучке и знаниям ты способен говорить о Гомере; если бы ты мог делать это благодаря выучке, то мог бы говорить и обо всех остальных поэтах: ведь поэтическое искусство есть нечто цельное[8]. Не так ли?
Сократ. А если взять любое другое искусство в его целом, то разве не один и тот же способ рассмотрения применим и ко всем искусствам? Хочешь послушать, как я это понимаю, Ион?
Ион. Очень хочу, Сократ, клянусь Зевсом; мне приятно слушать вас, мудрецов.
Сократ. Хотелось бы мне, Ион, чтобы ты был прав; но мудрецы-то скорее вы, рапсоды, актеры и те, чьи творения вы поете, а я всего только говорю правду, как и следует заурядному человеку. Посмотри, о каком пустяке я теперь спросил тебя: всякий может легко и просто понять мои слова, что рассмотрение останется тем же, если взять искусство в целом. В самом деле, разберем последовательно. Существует ли, например, искусство живописи как целое?
Сократ. И много было и есть художников, хороших и плохих?
Ион. Совершенно верно.
Сократ. Так вот, видал ли ты кого-нибудь, кто способен объяснить, чтó в живописи Полигнота[9], сына Аглаофонта, хорошо, а чтó нет, а когда дело коснется других художников — бессилен, и когда кто-нибудь говорит о произведениях всех прочих художников, то он дремлет, затрудняется и не может ничего объяснить; а когда нужно высказать мнение о Полигноте или об ином, но только одном каком-нибудь художнике, он вдруг просыпается, становится внимателен и нисколько не затрудняется, что сказать?
Ион. Нет, клянусь Зевсом, я не видал такого человека.
Сократ. Ну, а если речь идет о ваянии, видал ли ты кого-нибудь, кто способен разобрать достоинства творчества Дедала, сына Метиона, или Эпея, сына Панопея, или Феодора Самосца[10], или одного кого-нибудь из прочих ваятелей, а произведения других ваятелей ему недоступны, и он дремлет, не зная, что сказать?
Ион. Нет, клянусь Зевсом, я не видывал такого.
Сократ. И наверное, думаю я, когда дело идет об игре на флейте, либо на кифаре, или о пении под кифару, или об искусстве рапсодов, ты никогда не видал человека, который способен говорить об Олимпе, о Фамире, об Орфее или о Фемии, итакийском рапсоде[11], а слушая Иона эфесца, становится в тупик и не может сообразить, что в его пении хорошо, а что нет.
Ион. Мне нечего возразить на это, Сократ. Я только уверен, что о Гомере я говорю лучше всех и при этом бываю находчив; и все другие подтверждают, что о Гомере я хорошо говорю, а об остальных нет. Вот и пойми, в чем тут дело.
Сократ. Понимаю, Ион, и сейчас объясню тебе, что это, по-моему, значит. Твоя способность хорошо говорить о Гомере — это, как я только что сказал, не уменье, а божественная сила, которая тобою движет, как в том камне, который Эврипид назвал магнесийским, а большинство называет гераклейским[12]. Этот камень не только притягивает железные кольца, но и сообщает им такую силу, что они, в свою очередь, могут делать то же самое, что и камень, то есть притягивать другие кольца, так что иногда получается очень длинная цепь из кусочков железа и колец, висящих одно за другим; у них у всех сила зависит от того камня.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Между сочинениями Платона есть диалог, озаглавленный: именем современного Сократу рапсодиста, называвшегося Ионом. Этот диалог так короток и в своем содержании так не разнообразен, что не было бы нужды и предварять его критическим рассуждением, если бы мы не имели в виду некоторых противоречащих мнений, высказанных филологами относительно его достоинства и подлинности. Так, Шлейермахер полагает, что Ион имеет значение только прибавления или эпилога к Платонову Федру, и что в нем нет ничего Платоновского, кроме сравнения поэтического восторга с магнитом. Почти то же, только с большею решительностью, говорит Аст: по его мнению, писатель Иона, воспользовавшись несколькими худо понятыми им местами Федра (напр., на стр. 245 А) и Ксенофонта ( Sympos . III, 6. Memor. IV, 2,10), взял их мысли за тему своего сочинения и эту тему раскрыл с детскою неопытностью. Но иначе смотрел на Иона Зохер. Он не сомневался в подлинности этого диалога и видел двоякую цель его изложения: по его словам, Платон в своем Ионе, во-первых, хотел доказать, что поэты и их любители чужды мудрости и не имеют собственно так называемого (философского) знания; во-вторых, предположил обнаружить ничтожество рапсодистов, комедиантов и других подобных им людей, — в той мысли, что
они, распространяя превратные понятия и расположения в народе, были косвенными причинами смерти Сократовой. Еще иначе намерение Платона при изложении этой беседы определяется Нитшем, по мнению которого, Платон в своем Ионе хотел доказать, что друзья поэтов и рапсодистов, слушая их, не принимают в себя ничего, кроме яда, отравляющего их души страстями, и что истинное искусство и знание приобретается только путем философского размышления, а не слепым раздражением душевных сил. Таким образом, основную мысль Иона Нитш поставляет в непосредственную связь с учением Платона, изложенным в его Государстве (1. X, р. 598. С. D ): но не такой взгляд на Иона виден у Штальбома. Нисколько не сомневаясь в том, что Ион принадлежит Платону, он главным побуждением к изложению этого диалога почитает желание научить, что род энтузиазма, или восторга, возбуждаемого не внутренним движением души, а внешним влиянием поэтической гармонии, под которым находятся рапсодисты, происходит не от знания искусства, а от случайного расположения, и однако ж ведет в притязанию мудрости, как будто восторгающийся таким образом в самом деле обладает точным и тонким знанием тех вещей, о которых рапсодирует по творениям поэтов. А отсюда, по намерению философа, должно вытекать заключение, что этому, внешне возбуждаемому энтузиазму надобно приписывать немного цены. Но так как Платов почти во всех своих сочинениях философское учение об йзвестном предмете обыкновенно соединяет с иронией, направленною против современников, непонимающих природы того предмета; то и в Ионе он делает то же самое, то есть не только определяет значение внешне возбуждаемого энтузиазма, но и затрагивает своею иронией самохвальство и тщеславие рапсодистов. Поэтому, намерение Платона, при изложении Иона, выразилось двояко—внутренне и внешне, и оба эти выражения так тесно соединены между собою, что одно не может быть отделено от другого. С таким взгля-
дон Штальбома на этот диалог не имеем причины не согласиться и мы.
Ион явно делится на две части, из которых первая идет от начала до стр. 526 Е, а вторая—от этой страницы до конца диалога. В первой части раскрывается та главная мысль, что все поэты даром творчества обязаны не знанию искусства или науки, а божественному воодушевлению, и творят не сознательно—силою своего ума, а страдательно, как бы одержимые музами, поэтому и называются истолкователями воли богов. Под влиянием такого же обаяния или одушевления декламируют и рапсодисты; только они бывают одержимы не музами, а каждый тем поэтом, который нашел в нем свой орган и своими творениями приводит его в состояние восторга. Поэтому, как поэты истолковывают волю богов: так рапсодисты бывают истолкователями мыслей и чувствований, высказываемых поэтами, а своим собственным знанием и умом не обнимают тех предметов, о которых говорят, и рапсодируют только как исступленные. Эта последняя мысль Сократа показалась обидною для самолюбия Иона, и потому заставила собеседников исследовать, на знании ли и на канон знании основывается искусство рапсодиста. Решением нового, возбужденного теперь, вопроса занимается вторая часть диалога. В ней полагается, что любимый поэт Иона, Омир, говорит о разных предметах, например, об управлении колесницами, об употреблении лекарств, о вождении кораблей, о командовании войском: но все эти действия более известны кучерам, врачам, кормчим, военачальникам, чем рапсодисту; следовательно, рапсодист не знает того, что рапсодирует из Омира. Ион соглашается; но чтобы указать в Омире предмет, который был бы коротко знаком и рапсодисту, усвояет ему полное знание науки военачальничества, и таким образом, отвечая на вопросы Сократа, приходит к нелепому заключению, что отличный рапсодист есть превосходный генерал.
Имел ли Сократ какую-нибудь причину преследовать своею иронией рапсодистов?—Если предположит, что рапсодисты в Греции были то же, что на севере у нас древние барды; то надлежало бы, по-видимому, не преследовать их, а одобрять, как людей, с благодарностью припоминавших подвиги отечественных героев и описывавших доблести их, в образец для подражания позднейшему потомству. Но греческих рапсодистов Сократова времени нельзя сравнивать с северными бардами. По исследованиям Дрейсига ( Comment , critic . de Rhapsodie , Lips . 1734) и Вольфа ( Prolegg . ad â om . XCIX sqq .), эти люди старались соединить в своем лице не только роди рассказчиков и комедиантов, во и комментаторов того поэта, которого рапсодировали. Они обыкновенно отличались пестротой и театральною вычурностью наряда, по которой надлежало смотреть на них больше как на тутов и балаганных паяцев, чем как на декламаторов великих произведений поэтического воодушевления. Они свои декламации почти всегда соединяли с действиями и, действуя, приходили в исступление. Главного их целью было произвести сколько можно больше эффекта и потрясти души слушателей. В этом случае мерою истины были не мысли и чувствования поэта, а умственное и нравственное настроение рапсодиста, под влиянием которого он истолковывал своего вдохновителя иногда вовсе несогласно с требованиями творческой его фантазии. Между тем навык рассказывать о всем, что воспеваемо было поэтом, вкоренял в йен уверенность, что он действительно знает то, о чех рассказывает, и отсюда переводил его к смешному притязанию на мудрость. Общество образованное, конечно, и тогда смеялось над фарсами и лицедейством рапсодистов, и на пиршествах заменяло их простыми чтецами поэтических произведений; но афинская толпа нередко увлекалась их исступлением и, при тогдашней форме правления, могла быть незаметно направляема в известной цели. Все это достаточно, кажется, оправдывает Платона, что он избрал такую
тему для беседы Сократа с рапсодистом. Сократ в Иове отнюдь не порицает истинного поэтического воодушевления, а только доказывает, что оно внушается музами и потому зависит не от знания, что оно состоит в свободном стремлении души в предмету и никому недоступно, кроне того, чья нежная и девственная душа проникаетея божественным ( Phaedr . р. 245 А). Но ввешно возбуждаемый восторг рапсодистов столько же заслуживал порицание, сколько исступление коривантов и вакханок. Поэтому легко понять, отчего Сократ и его ученики к рапсодистам постоянно выражали презрение. Свидетельство об этом мы находим и у Ксенофонта (Memor. IV, 2,10), где сын Софрониска говорит так: οἶδατά μεν ἔπη ἀκριβοῦντος , αὐτους δε πάνυ ἠλιθίους ὄντας . С этим согласно и то, что читается в Ксенофонтовом Симпосионе — 111,5, где Антисфен спрашивает Никерата: οἶσθά и οὗν ἔθνος ἠλιθιώτερον ῥαψωδῶν; а этот отвечает: οὐ μὰ τὸν Δία , οὔκουν ἔμοιγε δοχεῖ .
Теперь ложно еще предложить себе вопрос: в какое время Платон написал разговор, озаглавленный именем Иона. Определенно отвечать на это, конечно, нельзя; однако ж, принимая в соображение, с одной стороны, форму и содержание диалога, с другой, тогдашнее отношение поэтов, ораторов и рапсодистов к Сократу, можно, по крайней мере, приблизительно, указать на время появления Иона. Эти соображения позволяют полагать, что Ион написан Платоном еще при жизни Сократа, когда первый был слушателем последнего и видел, какая сильная вражда восставала против его учителя со стороны тогдашних личностей, занимавшихся литературою, но не получивших философского образования, надмеваемых гордостью софистического многознания и не выносивших тонкой Сократовой иронии. Во-первых, надобно заметить, что в Ионе нет ничего такого, что свидетельствовало бы о широком развитии науки, какое видно в позднейших сочинениях Платона: здесь, напротив, веб так просто, так осязательно, что в писателе тотчас видишь Сокра-
това воспитанника, заимствующего свои изображения пряно из вседневной жизни. Даже и мысли о поэтическом и рапсодическом восторге не поднимаются выше понятия древних Греков и находятся в такой тесной связи с учением Сократа об атом предмете, что можно почитать их вполне Сократовыми. Поэтому мнение Шлейермахера, что на Иона надобно смотреть, как на прибавление к Федру, кажется весьма странным. Ведь если бы это сколько-нибудь походило на правду; то в Иове мы должны были бы найти больше содержания в больше углубления в предмет исследуемый: между Федром и Иовом, в материальном отношении и в философском взгляде, такое же различие, какое—между возрастным, особенно крепким человеком, и не вполне созревшим, хотя способным юношей. На тот же период Платоновой жизни указывает и форма рассматриваемого диалога. В этом диалоге далеко нет еще той искусственности плана, той поступи и заманчивости наведения, той тонкой и чарующей иронии, какая непрестанно встречается в произведениях Платона, написанных в позднейшую пору его жизни. Здесь господствует больше наивность и такая простота, какою Ксенофонт в своих записках характеризует самого Сократа, и только уподобление воодушевления магниту позволяет предвидеть в Платоне возвышенность и зоркость будущего философа. Что Платон написал Иона еще в ранней молодости, когда посещал школу Сократа, это нисколько неудивительно. Мы уже имели случаи говорить, чтоб тот период его жизни написаны им, кроме Иона, и некоторые другие разговоры, как-то Менон, Эвтифрон, Лизис, —все они направлены к защите Сократа от тех обвинений, которыми тогда начинали преследовать его: только эта защита обнаруживала характер апагогический, то есть доказывалось, что обвинители великого философа — люди несмысленные, невежды, поставляющие внешний и личный свой интерес выше истин общечеловеческих, которых органом и проповедником был Сократ. Так, например, извест-
но, что Эвтифрон написан для обличения лживых провещателей в том, что они, обвиняя Сократа в неблагочестии, сами не знают, что такое—благочестие; в Меноне же доказывается, что софисты и политики, обвинявшие Сократа в развращении юношества, общественные свои приговоры износят не из оснований науки или искусства, которых вовсе не знают, а делают их слепо, увлекаясь безотчетным стремлением ума, ши самоуверенно указывая на божественный, дарованный себе жребий. Итак, эти диалоги с тою же целью направлены против провещатолей, софистов и политиков , с какою Ион—против рапсодистов.
Платон - Ион краткое содержание
Ион - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Сократ. А сейчас скажи мне вот что: только ли в Гомере ты силен или также и в Гесиоде и Архилохе? Ион. Нет, нет, только в Гомере. Сократ. [. ] Разве Гомер говорит не о том же, о чем все остальные поэты? Разве он не рассказывает большей частью о войне и общении между собой людей, хороших и плохих, простых и умудренных? О богах - как они общаются друг с другом и с людьми? О том, что творится на небе и в Аиде, и о происхождении богов и героев? Ион. Ты прав, Сократ. Сократ. А что ж остальные поэты? Разве они говорят не о том же самом? Ион. Да, Сократ, но они говорят не так как Гомер. Сократ. Что же? Хуже? Ион. Да, гораздо хуже. Сократ. Итак, если ты отличаешь говорящих хорошо, то отличил бы и говорящих хуже, т.е. мог бы понять, что они хуже говорят. Ион. Само собой разумеется. Сократ. Значит, милейший, мы не ошибемся, если скажем, что Ион одинаково силен и в Гомере, и в остальных поэтах, раз он сам признает, что один и тот же человек может хорошо судить обо всех, кто говорит об одном и том же; а ведь поэты почти все воспевают одно и то же. Ион. В чем же причина, Сократ, что, когда кто-нибудь говорит о другом поэте, я в это не вникаю и не в силах добавить ничего значительного, а попросту дремлю, между тем лишь только кто упомянет о Гомере, как я тотчас же пробуждаюсь, становлюсь внимателен и знаю, что сказать? Сократ. Об этом нетрудно догадаться, друг мой. Всякому ясно, что не от выучки и знания ты способен говорить о Гомере; если бы ты мог делать это благодаря выучке, то мог бы говорить и обо всех остальных поэтах: ведь поэтическое искусство есть нечто цельное. Твоя способность хорошо говорить о Гомере - это, как я сейчас сказал, не искусство, а божественная сила, которая тобою движет, как сила того камня, что Эврипид назвал магнесийским. Камень этот не только притягивает железные кольца, но и сообщает им силу делать в свою очередь то же самое, т.е. притягивать другие кольца, так что иногда получается очень длинная цепь из кусочков железа и колец, висящих одно за другим, и вся их сила зависит от того камня. Так и Муза - сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других одержимых божественным вдохновением. . Поэт - это существо легкое, крылатое и священное; и он мо- жет творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступленным и не будет в нем более рассудка; а пока у человека есть этот дар, он не способен творить и пророчествовать, И вот поэты творят и говорят много прекрасного о различных вещах, как ты о Гомере, не с помощью искусства, а по божественному определению. И каждый может хорошо творить только то, на что его подвигнула Муза: один дифирамбы, другой - энкомии, этот - гипорхемы, тот - эпические поэмы, иной - ямбы; во всем же прочем каждый из них слаб. Ведь не от умения они это говорят, а благодаря божественной силе; если бы они благодаря искусству могли хорошо говорить об одном, то могли бы говорить и обо всем прочем; но ради того бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог и через них подает нам свой голос. Неужели в здравом рассудке тот человек, который, нарядившись в расцвеченные одежды и надев золотой венок, плачет среди жертвоприношений и празднеств, ничего не потеряв из своего убранства, или испытывает страх, находясь среди двадцати и даже более тысяч дружественно расположенных к нему людей? Ведь никто его не грабит и не обижает! Ион. Клянусь Зевсом, Сократ, такой человек, по правде сказать, совсем не в своем рассудке. Сократ. Знаешь ли ты, что вы доводите до такого же самого состояния и многих из зрителей? Ион. Знаю, и очень хорошо: я каждый раз вижу сверху, с возвышения, как зрители плачут и испуганно глядят, пораженные тем, что я говорю. Ведь я должен внимательно следить за ними: если я заставлю их плакать, то сам, получая деньги, буду смеяться, а если заставлю смеяться, сам буду плакать, лишившись денег. Сократ. Теперь ты понимаешь, что такой зритель - последнее из звеньев. Среднее звено - это ты, рапсод и актер, первое - сам поэт, а бог через вас всех влечет душу человека куда захочет, сообщая одному силу через другого.
Похожие книги на "Ион", Платон
Книги похожие на "Ион" читать онлайн бесплатно полные версии.
Платон читать все книги автора по порядку
Платон - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки LibKing.
Ион отзывы
Отзывы читателей о книге Ион, автор: Платон. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв или расскажите друзьям
Тут можно читать бесплатно Ион - Платон. Жанр: Философия. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте mir-knigi.info (Mir knigi) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Ион - Платон краткое содержание
Ион - Платон - описание и краткое содержание, автор Платон , читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки mir-knigi.info
Ион читать онлайн бесплатно
Ознакомительная версия. Доступно 1 страниц из 1
Сократ. Здравствуй, Ион! Откуда это ты теперь к нам прибыл? Или из дому – из Ефеса?
Ион. Конечно, как и по другим искусствам.
Сократ. Ну, что же? Состязался и ты у нас? И как состязался?
Ион. Первую награду мы получили, Сократ!
Сократ. Вот это хорошо! Смотри, чтобы и на Панафинеях нам тоже быть победителями.
Ион. Да так и будет, если бог захочет.
Сократ. Правду сказать, Ион, часто завидовал я вам, рапсодам, из-за вашего искусства, потому что оно требует от вас и по части телесного убранства всегда являться в самом красивом виде, а вместе с тем завидно и то, что вам необходимо иметь постоянно дело как с другими многими и хорошими поэтами, так и особенно с Гомером, лучшим и божественнейшим из поэтов, чтобы изучать его мысль, а не только слова. Ведь нельзя же стать рапсодом, если не смыслишь сказанного поэтом; так как рапсод должен сделаться толкователем мысли поэта для слушающих, а это невозможно хорошо делать, не зная того, что говорит поэт. Вот это все и завидно.
Ион. Правду говоришь, Сократ, это-то мне и доставляло всего больше труда в моем искусстве, и я думаю, что прекраснее всех людей говорю о Гомере, так что ни Метродор Лампсакенец, ни Стезимброт Оазиец, ни Главкон, ни другой кто из когда-либо бывших не может сказать столько и таких прекрасных мыслей о Гомере, как я.
Сократ. Хорошо говоришь, Ион; ясно ведь, что ты не будешь так зложелателен, чтобы не показать этого мне.
Ион. Да и стоит послушать, Сократ, как я разукрасил Гомера, – так, что я считаю себя достойным того, чтобы Гомериды увенчали меня золотым венцом.
Сократ. Да я еще доставлю себе досуг, чтобы послушать тебя; а теперь вот на что ответь мне: силен ли ты по части одного Гомера или также по части Гесиода и Архилоха?
Ион. Никоим образом, но только по части одного Гомера: кажется мне, что этого достаточно.
Сократ. Но есть ведь и такое, о чем Гомер и Гесиод говорят одно и то же?
Ион. И много такого, я думаю.
Сократ. Так разве об этом ты лучше растолковал бы то, что говорит Гомер, нежели то, что Гесиод?
Ион. Да одинаково хорошо, Сократ, – то, о чем они говорят – одно и то же.
Сократ. Ну, а о чем они говорят не одно и то же? Например, об искусстве гадания говорит что-нибудь Гомер, а также и Гесиод?
Сократ. Так что же? То, что одинаково, и то, что различно, говорят об искусстве гадания эти два поэта, кто бы лучше растолковал: ты или кто-нибудь из хороших гадателей?
Ион. Кто-нибудь из гадателей.
Сократ. А если бы ты был гадатель, то, будучи способен объяснить одинаково сказанное, разве ты не умел бы растолковывать и различно сказанное?
Ион. Ясно, что умел бы.
Сократ. Так как же теперь ты по части Гомера силен, а по части Гесиода – нет, а также и прочих поэтов. Разве Гомер говорит о других вещах, нежели о чем все прочие поэты? Разве не распространялся он большею частью о войне и о взаимных сношениях людей добрых и злых, частных лиц и должностных, и о богах, – как они обращаются между собою и с людьми, – и о небесных явлениях и о тех, что в Преисподней, и о происхождении богов и героев? Не об этом ли Гомер создал свои поэмы?
Ион. Правду говоришь, Сократ.
Сократ. Что же? Разве не о том же самом и другие поэты?
Ион. Да, Сократ, но не одинаково с Гомером.
Сократ. Или хуже?
Ион. Да, и гораздо.
Сократ. А Гомер – лучше?
Ион. Да уж получше, ей-богу!
Сократ. Ну, Ион, милый ты человек, а когда по части счисления многие рассуждают, и один скажет всех лучше, ведь распознает кто-нибудь хорошо говорящего?
Сократ. Тот ли самый, кто узнает и дурно говорящих, или другой?
Ион. Тот самый, конечно.
Сократ. А не есть ли это тот, кто владеет арифметическим искусством?
Сократ. Что же? Когда при разговоре многих о полезных для здоровья кушаньях, какие они, один ктонибудь скажет всех лучше, два ли разных знатока будут распознавать, кто сказал лучше и кто – хуже, или один и тот же?
Ион. Ну ясно, что тот же самый.
Сократ. Кто же он? Какое ему имя?
Сократ. Так не скажем ли мы вообще, что тот же самый всегда будет знать относительно многих, говорящих об одних и тех же вещах, кто из них хорошо говорит и кто дурно; или если не узнает дурно говорящего, ясно, что не узнает и хорошо говорящего – об одном и том же?
Сократ. Значит, тот же самый бывает силен по части обоих?
Сократ. Ну а ты разве не заявляешь, что и Гомер и другие поэты, между ними и Гесиод и Архилох, говорят о том же самом, только не одинаково, но один хорошо, а другие – хуже?
Ион. И правду говорю.
Сократ. Так если ты хорошо говорящего знаешь, то знал бы и хуже говорящих, именно, что они хуже говорят?
Ион. Казалось бы.
Сократ. Значит, о любезнейший, мы не погрешим, признавая Иона одинаково сильным по части Гомера и по части прочих поэтов, так как он сам соглашается, что один и тот же судья подобает для всех говорящих об одних и тех же вещах, поэты же почти все сочиняют об одном и том же?
Ион. Что же тут за причина, Сократ, что когда ктонибудь разговаривает о другом поэте, я и внимания не обращаю и не могу ничего дельного прибавить, но попросту дремлю, а как только кто-нибудь упомянет о Гомере, так сейчас пробуждаюсь и внимательно слушаю и легко нахожу что сказать?
Сократ. Нетрудно это объяснить, дружище, но всякому ясно, что ты неспособен говорить о Гомере посредством искусства и знания; потому что, если бы ты имел эту способность через искусство, ты был бы способен говорить и обо всех других поэтах; поэтическое искусство ведь есть нечто целое. Или нет?
Сократ. И ведь если взять и другое какое-нибудь искусство как целое, не выйдет ли один и тот же способ рассмотрения относительно всех искусств? Желаешь ты от меня услышать, Ион, как я это разумею?
Ион. Да ей-богу, Сократ, и очень желаю: рад послушать вас, мудрецов.
Сократ. Хотел бы я, чтоб ты говорил правду, Ион; но мудрецы-то вы, рапсоды и лицедеи, и те, чьи поэмы вы поете, а я ничего другого не говорю, кроме истины, как оно подобает человеку непосвященному. Вот и насчет того, о чем я тебя теперь спрашивал, гляди, как не важно и простовато и всякому доступно то, что я сказал, именно что если взять целое искусство, то одно и то же будет рассмотрение. Ну возьмем в порядке; ведь живопись есть некоторое искусство, – в целом?
Сократ. А ведь есть много живописцев, и бывают они хорошие и дурные?
Конец ознакомительного фрагмента.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сократ. Не учреждают ли епидавряне и состязание рапсодов2 в честь бога?
Ион. Конечно, как и по другим искусствам.
Сократ. Ну, что же? Состязался и ты у нас? И как состязался?
Ион. Первую награду мы получили, Сократ!
Сократ. Вот это хорошо! Смотри, чтобы и на Панафинеях нам тоже быть победителями.
Ион. Да так и будет, если бог захочет.
Сократ. Правду сказать, Ион, часто завидовал я вам, рапсодам, из-за вашего искусства, потому что оно требует от вас и по части телесного убранства всегда являться в самом красивом виде, а вместе с тем завидно и то, что вам необходимо иметь постоянно дело как с другими многими и хорошими поэтами, так и особенно с Гомером, лучшим и божественнейшим из поэтов, чтобы изучать его мысль, а не только слова. Ведь нельзя же стать рапсодом, если не смыслишь сказанного поэтом; так как рапсод должен сделаться толкователем мысли поэта для слушающих, а это невозможно хорошо делать, не зная того, что говорит поэт. Вот это все и завидно.
Ион. Правду говоришь, Сократ, это-то мне и доставляло всего больше труда в моем искусстве, и я думаю, что прекраснее всех людей говорю о Гомере, так что ни Метродор Лампсакенец, ни Стезимброт Оазиец, ни Главкон, ни другой кто из когда-либо бывших не может сказать столько и таких прекрасных мыслей о Гомере, как я.
Сократ. Хорошо говоришь, Ион; ясно ведь, что ты не будешь так зложелателен, чтобы не показать этого мне.
Ион. Да и стоит послушать, Сократ, как я разукрасил Гомера, – так, что я считаю себя достойным того, чтобы Гомериды увенчали меня золотым венцом.
Сократ. Да я еще доставлю себе досуг, чтобы послушать тебя; а теперь вот на что ответь мне: силен ли ты по части одного Гомера или также по части Гесиода и Архилоха?
Ион. Никоим образом, но только по части одного Гомера: кажется мне, что этого достаточно.
Сократ. Но есть ведь и такое, о чем Гомер и Гесиод говорят одно и то же?
Ион. И много такого, я думаю.
Сократ. Так разве об этом ты лучше растолковал бы то, что говорит Гомер, нежели то, что Гесиод?
Ион. Да одинаково хорошо, Сократ, – то, о чем они говорят – одно и то же.
Сократ. Ну, а о чем они говорят не одно и то же? Например, об искусстве гадания говорит что-нибудь Гомер, а также и Гесиод?
Сократ. Так что же? То, что одинаково, и то, что различно, говорят об искусстве гадания эти два поэта, кто бы лучше растолковал: ты или кто-нибудь из хороших гадателей?
Ион. Кто-нибудь из гадателей.
Сократ. А если бы ты был гадатель, то, будучи способен объяснить одинаково сказанное, разве ты не умел бы растолковывать и различно сказанное?
Ион. Ясно, что умел бы.
Сократ. Так как же теперь ты по части Гомера силен, а по части Гесиода – нет, а также и прочих поэтов. Разве Гомер говорит о других вещах, нежели о чем все прочие поэты? Разве не распространялся он большею частью о войне и о взаимных сношениях людей добрых и злых, частных лиц и должностных, и о богах, – как они обращаются между собою и с людьми, – и о небесных явлениях и о тех, что в Преисподней, и о происхождении богов и героев? Не об этом ли Гомер создал свои поэмы?
Ион. Правду говоришь, Сократ.
Сократ. Что же? Разве не о том же самом и другие поэты?
Ион. Да, Сократ, но не одинаково с Гомером.
Сократ. Или хуже?
Ион. Да, и гораздо.
Сократ. А Гомер – лучше?
Ион. Да уж получше, ей-богу!
Сократ. Ну, Ион, милый ты человек, а когда по части счисления многие рассуждают, и один скажет всех лучше, ведь распознает кто-нибудь хорошо говорящего?
Сократ. Тот ли самый, кто узнает и дурно говорящих, или другой?
Ион. Тот самый, конечно.
Сократ. А не есть ли это тот, кто владеет арифметическим искусством?
Сократ. Что же? Когда при разговоре многих о полезных для здоровья кушаньях, какие они, один ктонибудь скажет всех лучше, два ли разных знатока будут распознавать, кто сказал лучше и кто – хуже, или один и тот же?
Ион. Ну ясно, что тот же самый.
Сократ. Кто же он? Какое ему имя?
Сократ. Так не скажем ли мы вообще, что тот же самый всегда будет знать относительно многих, говорящих об одних и тех же вещах, кто из них хорошо говорит и кто дурно; или если не узнает дурно говорящего, ясно, что не узнает и хорошо говорящего – об одном и том же?
Сократ. Значит, тот же самый бывает силен по части обоих?
Сократ. Ну а ты разве не заявляешь, что и Гомер и другие поэты, между ними и Гесиод и Архилох, говорят о том же самом, только не одинаково, но один хорошо, а другие – хуже?
Ион. И правду говорю.
Сократ. Так если ты хорошо говорящего знаешь, то знал бы и хуже говорящих, именно, что они хуже говорят?
Ион. Казалось бы.
Сократ. Значит, о любезнейший, мы не погрешим, признавая Иона одинаково сильным по части Гомера и по части прочих поэтов, так как он сам соглашается, что один и тот же судья подобает для всех говорящих об одних и тех же вещах, поэты же почти все сочиняют об одном и том же?
Ион. Что же тут за причина, Сократ, что когда ктонибудь разговаривает о другом поэте, я и внимания не обращаю и не могу ничего дельного прибавить, но попросту дремлю, а как только кто-нибудь упомянет о Гомере, так сейчас пробуждаюсь и внимательно слушаю и легко нахожу что сказать?
Сократ. Нетрудно это объяснить, дружище, но всякому ясно, что ты неспособен говорить о Гомере посредством искусства и знания; потому что, если бы ты имел эту способность через искусство, ты был бы способен говорить и обо всех других поэтах; поэтическое искусство ведь есть нечто целое. Или нет?
Сократ. И ведь если взять и другое какое-нибудь искусство как целое, не выйдет ли один и тот же способ рассмотрения относительно всех искусств? Желаешь ты от меня услышать, Ион, как я это разумею?
Ион. Да ей-богу, Сократ, и очень желаю: рад послушать вас, мудрецов.
Сократ. Хотел бы я, чтоб ты говорил правду, Ион; но мудрецы-то вы, рапсоды и лицедеи, и те, чьи поэмы вы поете, а я ничего другого не говорю, кроме истины, как оно подобает человеку непосвященному. Вот и насчет того, о чем я тебя теперь спрашивал, гляди, как не важно и простовато и всякому доступно то, что я сказал, именно что если взять целое искусство, то одно и то же будет рассмотрение. Ну возьмем в порядке; ведь живопись есть некоторое искусство, – в целом?
Читайте также: