Их было девять краткое содержание

Обновлено: 07.07.2024

Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Когда Голов, взводный командир из сормовских рабочих, убил длинного поляка, я сказал начальнику штаба:

Начальник штаба разрешил. Я вынул из сумки карандаш и бумагу и вызвал Голова.

— Ты через очки смотришь на свет, — сказал он, глядя на меня с ненавистью.

— Через очки, — ответил я. — А ты как смотришь на свет, Голов?

— Я смотрю через несчастную нашу рабочую жизнь, — сказал он и отошел к пленному, держа в руках польский мундир с болтающимися рукавами. Мундир не пришелся по мерке. Рукава едва достигали локтей. Тогда Голов прощупал пальцами егеревские кальсоны пленного.

— Ты офицер, — сказал Голов, закрываясь рукой от солнца.

— Нет, — услышали мы твердый ответ.

— Наш брат таких не носит, — пробормотал Голов и замолчал. Он молчал, вздрагивал, смотрел на пленного, глаза его белели и расширялись.

— Матка вязала, — сказал пленный с твердостью. Я обернулся и взглянул на него. Это был юноша с тонкой талией. На желтых щеках его вились баки.

— Матка вязала, — повторил он и опустил глаза.

— Фабричная у тебя матка, — подхватил Андрюшка Бурак, румяный казачок с шелковыми волосами, тот самый, который стаскивал штаны с умирающего поляка. Штаны эти были переброшены через его седло. Смеясь, Андрюшка подъехал к Голову, осторожно снял у него с руки мундир, кинул к тебе на седло поверх штанов и, легонько взмахнув плетью, отъехал от нас.

Солнце вылилось в это мгновение из-за туч. Оно ослепительно окружило Андрюшкину лошадь, веселый ее бег, беспечные качания ее куцого хвоста. Голов с недоумением посмотрел вслед удалявшемуся казаку. Он обернулся и увидел меня, составлявшего пленным список. Потом он увидел юношу с вьющимися баками. Тот поднял на него спокойные глаза снисходительной юности и улыбнулся его растерянности. Тогда Голов сложил руки трубкой и крикнул: Республика наша живая еще, Андрей. Рано дележку делать. Скидай барахло!

Андрей и ухом не повел. Он ехал рысью, и лошаденка его бойко выкидывала из-под себя хвост, точно отмахивалась от нас.

— Измена, — прошептал тогда Голов, произнося это слово по буквам, и стал жалок, и оцепенел. Он опустился на колено, взял прицел и выстрелил, и промахнулся. Андрей немедля повернул коня и поскакал к взводному в упор. Румяное и цветущее лицо его было сердито.

— Слышь, земляк, — закричал он звонко и вдруг обрадовался звуку своего сильного голоса, — как бы я не стукнул тебя, взводный, к такой-то свет матери. Тебе десяток шляхты прибрать — ты вон каку суету поднял. По сотне прибирали, тебя в подмогу не звали… Рабочий ты если — так сполняй свое дело…

И победоносно поглядев на нас, Андрюшка отъехал галопом. Взводный не поднял на него глаз. Он взялся рукой за лоб. Кровь лилась с него как дождь со скирды. Он лег на живот, пополз к ручью и надолго всунул в пересыхающую воду разбитую свою окровавленную голову…

Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Сидя на коне, я составил им список, аккуратно разграфленный. В самой первой графе были номера по порядку, в другой — имя и фамилия и в третьей наименование части. Всего вышло девять номеров. И четвертым из них был Адольф Шульмейстер, лодзинский приказчик, еврей. Он притирался все время к моему коню и гладил мой сапог трепещущими нежащими пальцами. Нога его была перебита прикладом. От нее тянулся тонкий след, как от раненой охромевшей собаки, и на щербатой, оранжевой лысине Шульмейстера закипал сияющий на солнце пот.

— Вы Jude, пане, — шептал он, судорожно лаская мое стремя. Вы — Jude, — визжал он, брызгая слюной и корчась от радости.

— Стать в ряды, Шульмейстер, — крикнул я еврею, и вдруг, охваченный смертоносной слабостью, я стал ползти с седла и сказал, задыхаясь: — Почем Вы знаете?

— Еврейский сладкий взгляд, — взвизгнул он, прыгая на одной ноге и волоча за собой собачий тонкий след. — Сладкий взгляд Ваш, пане.

Я едва оторвался от предсмертной его суетливости. Я опоминался медленно, как после контузии.

Начальник штаба приказал мне распорядиться и уехал к частям.

Пулеметы втаскивали на пригорок, как телят, на веревках. Они двигались рядком, как дружное стадо, и успокоительно лязгали. Солнце заиграло на их пыльных дулах. И я увидел радугу на железе. Поляк, юноша с вьющимися баками, смотрел на них с деревенским любопытством. Он подался всем корпусом вперед и открыл мне Голова, выползавшего из канавы, внимательного и бледного, с разбитой головой и винтовкой на отвес. Я протянул к Голову руки и крикнул, но звук задохся и разбух в моей гортани. Голов поспешно выстрелил пленному в затылок и вскочил на ноги. Удивленный поляк повернулся к нему, сделав полный круг, как на ученье. Медленным движением отдающейся женщины поднял он обе руки к затылку, рухнул на землю и умер мгновенно.

Улыбка облегчения и покоя заиграла тогда на лице Голова. К нему легко вернулся румянец.

— Нашему брату матка таких исподников не вяжет, — сказал он мне лукаво. — Вымарай одного, давай записку на восемь штук…

Я отдал ему записку и произнес с отчаянием: Ты за все ответишь. Голов.

— Я отвечу, — закричал он с невыразимым торжеством. — Не тебе, очкастому, а своему брату, сормовскому. Свой брат разберет…

Девяти пленных нет в живых. Я знаю это сердцем. Сегодня утром я решил отслужить панихиду по убитым. В Конармии некому это сделать, кроме меня. Отряд наш сделал привал в разрушенном фольварке. Я взял дневник и пошел в цветник, еще уцелевший. Там росли гиацинты и голубые розы.

Я стал записывать о взводном и девяти покойниках, но шум, знакомый шум прервал меня тотчас. Черкашин, штабной холуй, шел в поход против ульев. Митя, румяный орловец, следовал за ним с чадящим факелом в руках. Головы их были замотаны шинелями. Щелки их глаз горели. Мириады пчел отбивали победителей и умирали у ульев. И я отложил перо. Я ужаснулся множеству панихид, предстоявших мне.

Заканчивает серию рассказов о Гражданской войне глава, в которой Лютов присутствует при убийстве поляка взводным командиром Головым. Этому предшествовал допрос девятерых пленных. Голов разбирал вещи, снятые с убитых и еще живых поляков.

Андрюшка Бурак, один из казаков взвода, перехватил кальсоны и аккуратно взял мундир из рук Голова и, перекинув добытое через седло, поскакал прочь. Голов расценив это изменой, выстрелил вслед Андрюшке, но промахнулся. Казачек развернулся и, ударив командира взвода, стал негодовать, что простой рабочий вмешивается в дележку. Пока Голов приходил в себя, смывая кровь с лица в ручье, с Лютовым, составлявшем список пленных, заговорил один из них. Это был Адольф Шульместер, четвертый в списке Лютова. Шульместер назвал Лютова Jude (жид). Лютов был напуган и не мог понять, как пленный узнал, что он — Лютовтоже еврей. Шульместер объяснил, что Лютова выдает еврейский сладкий взгляд.

Лютов приказал Адольфу вернуться в строй пленных как раз в тот момент, когда Голов немного оклемался от удара и, придя в себя после ледяной воды ручья, вскинул винтовку и просто так выстрелил Шульмейстеру в затылок. От убийства он сразу пришел в себя. Крик отчаяния застрял в горле у Лютова, так и не вырвавшись наружу. Лютов заявил, что Голов ответит за все свои злодеяния и тот с готовностью согласился, заявив, что обязательно ответит, только не перед Лютовым, а перед братом сормовским и свой брат разберет виновен Голов или нет. После этого командир взвода приказал Лютову вымарать Арнольда Шульмейстера из списка пленных и обновленный список передать ему.

Когда отряд сделал привал в фольварке, Лютов понимал, что всех девяти пленных уже нет в живых и, найдя чудом уцелевший цветник, среди голубых роз и гиацинтов решил отслужить панихиду по погибшим. Прежде стал писать в свой дневник весь ужас пережитого дня, о том, что совершил взводный командир, о девятерых покойных пленных, оттягивая начало панихиды по великому множеству людей.

Шульместер назвал Лютова Jude (жид). Лютов был напуган и не мог понять, как пленный узнал, что он – Лютовтоже еврей. Шульместер объяснил, что Лютова выдает еврейский сладкий взгляд.

Лютов приказал Адольфу вернуться в строй пленных как раз в тот момент, когда Голов немного оклемался от удара и, придя в себя после ледяной воды ручья,

вскинул винтовку и просто так выстрелил Шульмейстеру в затылок. От убийства он сразу пришел в себя. Крик отчаяния застрял в горле у Лютова, так и не вырвавшись наружу. Лютов заявил, что Голов ответит за все свои злодеяния и тот с готовностью согласился, заявив, что обязательно ответит, только не перед Лютовым, а перед братом сормовским и свой брат разберет виновен Голов или нет.

После этого командир взвода приказал Лютову вымарать Арнольда Шульмейстера из списка пленных и обновленный список передать ему.

Читайте также: