Гроссман народ бессмертен краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Онлайн-бібліотека української літератури. Освітній онлайн-ресурс.

7.1. Творчество В. Гроссмана в 1930 — 1950-е годы

Эволюция Василия (Иосифа) Гроссмана (1905—1963) пора­жает своим драматизмом: за 30 лет он прошел путь от романти­ческого поклонения революции до глубокой критики ее и рож­денных ею тоталитарных чудовищ.

1 Цит. по: Пипкин С. Сталинград Василия Гроссмана. — Ann Arbor: Ardis, 1986. — P. 10.

1 По сохранившейся рукописи книга впервые опубликована в Иерусалиме в 1980 году. См.: Черная книга. О злодейском повсеместном убийстве евреев не­мецко-фашистскими захватчиками во временно-оккупированных районах Со­ветского Союза и в лагерях уничтожения Польши во время войны 1941 — 1945 гг. — Jerusalen, 1980.

2 Эткинд Е. Г. Двадцать лет спустя // Гроссман В. Жизнь и судьба. — Lausanne, 1980.

3 Липкин С. Сталинград Василия Гроссмана. — С. 27.

Сами заключенные следили за внутренним распорядком в ба­раках, следили, чтобы к ним в котлы шла одна лишь гнилая и мерзлая картошка, а крупная хорошо отсортировывалась для от­правки на армейские продовольственные базы… Казалось, исчез­ни начальство, заключенные будут поддерживать ток высокого напряжения в проволоке, чтобы не разбегаться, а работать…

И далее: Национал-социализм жил в лагерях по-свойски, он не был обособлен от простого народа, он шутил по-народному, и шуткам его смеялись, он был плебеем и вел себя по-простому, он отлично знал и язык, и душу, и ум тех, кого лишил свободы.

Чем же крепится трогательное единство тоталитарного госу­дарства с послушной, даже охваченной энтузиазмом массой?

Штрум не раз обдумывает в романе чудовищное родство между социальными законами тоталитаризма и статистическими зако­нами атомной физики:

Статистический метод! Вероятность! Большая вероятность встре­тить врага среди людей с нетрудовым прошлым, чем из пролетар­ской среды. Но ведь и немецкие фашисты, основываясь на боль­шей или меньшей вероятности, уничтожают народы, нации. Этот принцип бесчеловечен. Он бесчеловечен и слеп. К людям мыслим лишь один подход — человеческий.

Философия свободы в романе

1 Более подробно о еврейской трагедии в творчестве Гроссмана см.: Маркиш Шимон. Пример Василия Гроссмана // Гроссман В. На еврейские темы: Избран­ное: В 2 т. — Т. 2. — Иерусалим, 1985. — С. 341 — 532; Garland John and Garland Carol. The Bones of Berdichev: The Life and Fate of Vasiliy Grossman. — N.Y., 1996.

Свободна — горчайшей свободой — бывшая жена Крымова Евгения Николаевна Шапошникова, когда, узнав об аресте Кры­мова, она разрывает с Новиковым и решает разделить страшную судьбу со своим бывшим мужем.

Свободен фанатик коммунизма Абарчук, когда после разгово­ра со своим политическим учителем Магаром бросает прямой вызов власти уголовников.

А кто-то, как Крымов, платит за мгновения свободы торопли­вым и старательным предательством.

Но не случайно в момент морального отступления Штрума неожиданную стойкость проявляет его коллега Соколов — недав­няя непреклонность Штрума становится для него теперь нрав­ственным императивом, долгом совести. Значит, не зря? Значит, есть смысл?

Вот и она, старуха, и полна тревоги за жизнь живущих, и не отличает от них тех, что умерли… стоит и спрашивает себя, поче­му смутно будущее любимых ею людей, пачему столько ошибок в их жизни, и не замечает, что в этой неясности, в этом тумане, горе и путанице и есть ответ, и ясность, и надежда, и что она знает, понимает всей своей душой смысл жизни, выпавшей ей и ее близким, и что хотя ни она и никто из них не скажет, что ждет их, и хотя они знают, что в страшное время человек уж не кузнец своего счастья, и мировой судьбе дано право миловать и казнить, возносить к славе и погружать в нужду, и обращать в лагерную пыль, но не дано мировой судьбе, и року истории, и року госу­дарственного гнева, и славе, и бесславию битв изменить тех, кто называется людьми… они проживут людьми и умрут людьми, а те, что погибли, сумели умереть людьми, — и в том их вечная горькая людская победа над всем величественным и нечеловеческим, что приходит и уходит.

Это и есть свобода по Гроссману.

Идеологическая полемика с эпосом

Онлайн-бібліотека української літератури. Освітній онлайн-ресурс.

7.1. Творчество В. Гроссмана в 1930 — 1950-е годы

Эволюция Василия (Иосифа) Гроссмана (1905—1963) пора­жает своим драматизмом: за 30 лет он прошел путь от романти­ческого поклонения революции до глубокой критики ее и рож­денных ею тоталитарных чудовищ.

1 Цит. по: Пипкин С. Сталинград Василия Гроссмана. — Ann Arbor: Ardis, 1986. — P. 10.

1 По сохранившейся рукописи книга впервые опубликована в Иерусалиме в 1980 году. См.: Черная книга. О злодейском повсеместном убийстве евреев не­мецко-фашистскими захватчиками во временно-оккупированных районах Со­ветского Союза и в лагерях уничтожения Польши во время войны 1941 — 1945 гг. — Jerusalen, 1980.

2 Эткинд Е. Г. Двадцать лет спустя // Гроссман В. Жизнь и судьба. — Lausanne, 1980.

3 Липкин С. Сталинград Василия Гроссмана. — С. 27.

Сами заключенные следили за внутренним распорядком в ба­раках, следили, чтобы к ним в котлы шла одна лишь гнилая и мерзлая картошка, а крупная хорошо отсортировывалась для от­правки на армейские продовольственные базы… Казалось, исчез­ни начальство, заключенные будут поддерживать ток высокого напряжения в проволоке, чтобы не разбегаться, а работать…

И далее: Национал-социализм жил в лагерях по-свойски, он не был обособлен от простого народа, он шутил по-народному, и шуткам его смеялись, он был плебеем и вел себя по-простому, он отлично знал и язык, и душу, и ум тех, кого лишил свободы.

Чем же крепится трогательное единство тоталитарного госу­дарства с послушной, даже охваченной энтузиазмом массой?

Штрум не раз обдумывает в романе чудовищное родство между социальными законами тоталитаризма и статистическими зако­нами атомной физики:

Статистический метод! Вероятность! Большая вероятность встре­тить врага среди людей с нетрудовым прошлым, чем из пролетар­ской среды. Но ведь и немецкие фашисты, основываясь на боль­шей или меньшей вероятности, уничтожают народы, нации. Этот принцип бесчеловечен. Он бесчеловечен и слеп. К людям мыслим лишь один подход — человеческий.

Философия свободы в романе

1 Более подробно о еврейской трагедии в творчестве Гроссмана см.: Маркиш Шимон. Пример Василия Гроссмана // Гроссман В. На еврейские темы: Избран­ное: В 2 т. — Т. 2. — Иерусалим, 1985. — С. 341 — 532; Garland John and Garland Carol. The Bones of Berdichev: The Life and Fate of Vasiliy Grossman. — N.Y., 1996.

Свободна — горчайшей свободой — бывшая жена Крымова Евгения Николаевна Шапошникова, когда, узнав об аресте Кры­мова, она разрывает с Новиковым и решает разделить страшную судьбу со своим бывшим мужем.

Свободен фанатик коммунизма Абарчук, когда после разгово­ра со своим политическим учителем Магаром бросает прямой вызов власти уголовников.

А кто-то, как Крымов, платит за мгновения свободы торопли­вым и старательным предательством.

Но не случайно в момент морального отступления Штрума неожиданную стойкость проявляет его коллега Соколов — недав­няя непреклонность Штрума становится для него теперь нрав­ственным императивом, долгом совести. Значит, не зря? Значит, есть смысл?

Вот и она, старуха, и полна тревоги за жизнь живущих, и не отличает от них тех, что умерли… стоит и спрашивает себя, поче­му смутно будущее любимых ею людей, пачему столько ошибок в их жизни, и не замечает, что в этой неясности, в этом тумане, горе и путанице и есть ответ, и ясность, и надежда, и что она знает, понимает всей своей душой смысл жизни, выпавшей ей и ее близким, и что хотя ни она и никто из них не скажет, что ждет их, и хотя они знают, что в страшное время человек уж не кузнец своего счастья, и мировой судьбе дано право миловать и казнить, возносить к славе и погружать в нужду, и обращать в лагерную пыль, но не дано мировой судьбе, и року истории, и року госу­дарственного гнева, и славе, и бесславию битв изменить тех, кто называется людьми… они проживут людьми и умрут людьми, а те, что погибли, сумели умереть людьми, — и в том их вечная горькая людская победа над всем величественным и нечеловеческим, что приходит и уходит.

Это и есть свобода по Гроссману.

Идеологическая полемика с эпосом

Биографический очерк о Василии Гроссмане из коллекции Еврейского музея и центра толерантности

Что же вызвало у критиков романа такое возму­щение? И что вынудило советское руководство пойти на такую меру, как арест рукописей?

Причина тому — мощнейшая обличительная сила этого романа, его полити­ческая пробле­матика.

Стоит отметить, что перечень тем, которые затронул Гроссман, не следует вос­принимать как список табу, существовавших на протя­жении всей советской эпохи. Политика СССР менялась. Соответственно, менялись черты литератур­ного процесса и цензурные огра­ничения. Многие высказывания, кото­рые были допустимы в один период, оказывались под запретом в другой. Порой измене­ния происходили настолько быстро, что уследить за ними оказывалось трудно даже опытным литераторам и руководи­телям творческих организаций.

1. Параллели между Советским Союзом и гитлеровской Германией

Наиболее четко и развернуто эта идея выражена в главе второй части ро­ма­на. Твердо­камен­ный, непоколебимый в своей вере большевик Мостовской находится в немецком лагере. Среди ночи его будят и ведут к коменданту — Лиссу. Мостовской ожидает пыток и издевательств, однако Лисс исключи­тельно учтив:

Мы не знаем до конца, солидарен ли Грос­сман с сомнениями Мостовского, но боль­шевик, который не одержал уверенной идеологической победы над эсэсовцем, — такой эпизод советская цензура, безусловно, не могла пропус­тить.

С начала войны образ нацистской Германии был четко определен советской прессой и историо­графией. Победа над армией Третьего рейха была необхо­дима, кроме прочего, как свидетельство исторического превосходства СССР над капиталистическим миром. Переоценка этого не допускалась.

2. Тема антисемитизма

Одна из важнейших тем романа — холокост. Гроссман раскрывает ее в целом ряде глав.

Так, в главе первой части повествуется о бухгалтере Науме Розенберге. В концлагере его сделали бреннером — тем, кто вскрывает могилы, выкапывает и сжигает трупы. По сути, здесь он работает по профессии, только теперь счи­тает не абстрактные циф­ры на бумаге, а кубометры дров на число убитых евре­ев. Постепенно он лишается рассудка.

Героиня главы — Наташа Карасик, девушка, которая чудом выжила во время массового расстрела. Выбравшись из полу­засыпанного рва, она направилась к городу, где раньше жила. Как и Наум, Наташа сходит с ума. На городской площади, отжав пропитан­ную кровью рубашку, она присо­единяется к народному гулянью.


Евреи из Венгрии в Аушвице. Июнь 1944 года © Galerie Bilderwelt / Getty Images

Гроссман не ограничивается описанием лишь антисемитизма нацистов — те же пороки он обнаруживает в советском обществе.

Подобные суждения, безусловно, грубо нарушали стройность советской идео­логической системы. С официальной точки зрения СССР был интер­на­циональ­ным государством. Представители всех этносов были в нем равны. Все они — члены большой семьи советских народов. Гроссман показывает, что на деле это не так. Анти­семитизм в его романе стал еще одной параллелью между СССР и гитлеровской Германией.

3. Критика советской идеологии

До начала контрнаступления Красной армии семья Виктора Штрума находится в эвакуа­ции в Казани. Жить во время войны страшнее, но кажется, что свобод­нее: по крайней мере, герои, ученые и интеллек­туалы, в застольном разговоре позволяют себе гораздо больше, чем они отважились бы обсуждать в Москве.

Эту мысль Гроссман развивает в главе второй части романа. Оказавшись вновь в изоляторе после разговора с Лиссом, Мостовской читает записки одного из своих солагерников — Иконникова.

Затем Иконников переходит к примерам более близким:

Доброта же, согласно Иконникову, имеет совершенно иную природу. Она нелогична, нерациональна. Она, в отличие от добра, очень часто оказывается обращена против того, кто ее осуществляет:

Идеологическая опасность этого фрагмента в том, что здесь подвергается критике идея построения социализма, поскольку социализм — это полити­ческая программа, которая претендует на достижение всеобщего блага. Но всеобщее благо, по Гроссману, недостижимо без принесения жертвы. Поэтому в идее блага заложена идея насилия над тем, кому это благо обещано. Подобные утверждения, безусловно, противоречили советским пропагандист­ским установкам, согласно которым Советское государство было наиболее гуманным в мире.


Василий Гроссман. годы © Fine Art Images / Diomedia

4. Пропаганда свободы личности и общества как высшей ценности

При этом показательно, что наиболее полно мысль об абсолютной ценности свободы звучит в лагерном лазарете. Один из героев романа — бывший крас­ный комиссар по фамилии Абарчук. Преданный партии до фанатизма, он бро­сил жену, которая отказалась назвать их сына Октябрем и предпочла для него менее револю­ционное имя. В годах Абарчук оказался жертвой полити­ческих чисток и попал в лагерь.

В лазарете Абарчук встречает своего старшего друга и учителя Магара. Они разговаривают, сидя рядом с трупом раскулаченного крестьянина. Магар вдруг произносит слова, которые поражают и ранят Абарчука, оставшегося, несмотря на свой арест, убежденным коммунистом:

Суждения Гроссмана о нехватке и необхо­димости свободы были неуместны во время написания романа. Формально в Советском Союзе свободны были все, кто не нарушал закона. Те, кто нарушил, были заслуженно приговорены к ли­ше­нию свобо­ды или высшей мере наказания. Того факта, что в действи­тель­но­сти советское общество было лишено свободной прессы, реальных полити­ческих выборов, было ограничено в возмож­ности выезжать за пределы своего государ­ства и даже свободно выражать свои мысли, официальная советская литература не признавала.

5. Обличение советской бюрократии

Даренский, чувствуя рядом родственную душу, соглашается:

Одно из самых драматичных подтверждений его словам в романе — история, рассказанная води­телем грузовика, перевозившего вещи Штрума:

По Гроссману, проблема бюрократизма в изначальном, исконном неравно­правии людей у власти и людей, власти не имеющих. Един­ственный способ обеспечить себя, хотя бы и на время, — это стать нужным государству. Один из героев романа, инженер Артелев, так говорит об этом:

Обличать социальное неравенство и бюрократизм в столь резкой форме советским писателям воз­бранялось. Официально в СССР было создано общество равных, объеди­ненных общей целью людей, никто из которых не имел привилегий перед законом. Интересы всего народа выражала Коммунистическая партия — единственная направляющая и руководящая сила всего государства.

6. Критика генералитета

С началом Великой Отечественной войны многие писатели вошли в редакции советских газет и стали фронтовыми корреспондентами. Гроссман не был исключением. Вместе с солдатами и их командирами он дошел до Берлина. Поэтому он видел настоящую войну. Но в его романе она превратилась в не­удобную правду.


Василий Гроссман в Германии. 1945 год © Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images

7. Порочное изображение коммунистов и отсутствие должного пиетета к партии

Учитель Абарчука, Магар, перед тем как повеситься, признает, что большевики совершили ошибку, оправдав уничтожение своих сограждан. Сам Абарчук будет убит блатными в лагере.

Мостовской не соглашается с эсэсовцем Лиссом, сравнившим СССР с нацис­тской Германией, но и опровергнуть его слова не может.

Спустя несколько часов они обсуждают уже не дисциплину, а фактически смысл жизни:

В конце романа Крымов оказывается в тюрьме на Лубянке. Его обвиняют в троцкизме, мучают на допросах, лишают сна. Советская власть, которой он служил так верно на протяжении своей жизни, назвала его предателем. Выживет ли он, неизвестно.

Греков и все его отделение, конечно, погибают.

Авторитет партии был непререкаем. Советская литература признавала, что частные ошибки могут быть допущены и самым верным членом партии, но он обязательно преодолеет их. У Грос­смана — не так. Сомнения искренних партийцев кончатся для них плохо, а судьбы многих лицемеров, наоборот, сложатся удачно.

8. Упоминания о последствиях политических репрессий и коллективизации

Гроссман в романе не осуждает политичес­кие репрессии как таковые, они — ожидаемая и закономерная составляющая сталинской системы. Однако ника­кие закономерности не оправдывают то, что осужденные по политическим делам — пусть даже виновные люди — в ГУЛАГе оказы­вались лишены права на человеческое достоинство. Их статус не просто был ниже статуса уголов­ников: настоящие преступ­ники — убийцы, воры и насильники — имели над политзэками почти полную власть.

Еще одна трагедия советского общества, которую описывает Гроссман в воспо­минаниях своих героев, — коллективизация. Одна из самых драма­тичных — история семьи майора Ершова. В 1930 году, когда он служил в армии, его отец, честный труженик, был раскулачен и выслан вместе с его матерью и сестрами на Северный Урал. Ершов разыскал их поселок и там же узнал, что из всей семьи выжил только отец.

Отец рассказал ему:

В романе достаточно много отсылок к трагичес­ким событиям годов. Даже после ХХ съезда КПСС 14–25 февраля 1956 года. , на котором Никита Хрущев публично осудил политику Сталина, поднимать эти темы не позво­лялось.

На что рассчитывал Гроссман?




О событиях первых дней Великой Отечественной войны, о героизме советских солдат. Сюжет опирается на конкретные факты. В повесть вошла потрясшая Гроссмана в августе 1941 года картина гибели Гомеля. Наблюдения автора, изобразившего судьбы встреченных на военных дорогах людей, приближали повесть к жизненной правде.

Постановка: Дмитрий Вурос.

Действующие лица и исполнители:
Богарев, комиссар полка - Афанасий Кочетков
Мерцалов, командир полка - Евгений Кузнецов
Бабаджаньян, командир батальона - Карп Мукасян
Мышанский, командир батальона - Борис Телегин
Бойцы:
Игнатьев - Игорь Охлупин,
Родимцев - Николай Парфенов,
Фома - Геннадий Сергеев
Самарин, генерал, командующий армией - Никифор Колофидин
Чередниченко, член Военного Совета фронта - Владимир Белокуров
Марья Тимофеевна, его мать - Вера Попова
Леня, его сын - Витя Беккер
Вера - Елена Королева
Крылов, начальник штаба - Георгий Яниковский
Котенко, колхозник - Петр Константинов
Мотря, его жена - Анна Рякина
Брухмюллер, командир немецкой воинской части - Анатолий Кторов
Грюн, представитель немецкого генерального штаба - Никита Подгорный
Лядов, адъютант Самарина - Виктор Борцов
Повар - Владимир Головин
Адьютант Брухмюллера - Константин Барташевич
Ведущая - Ирина Ложкина.

Год выпуска: 1966
Формат: MP3
Продолжительность: 01:44:21
Битрейт аудио: 128 kbps
Размер: 95 Mb

Если ссылка устарела, пишите - постараемся восстановить.

Добавить комментарий

Сегодня по календарю

Читайте также: