Джойс встреча краткое содержание
Обновлено: 30.06.2024
Микропересказ : Молодая девушка не может сделать выбор между долгом — остаться с отцом и братом — и желанием сбежать и начать новую жизнь в другой стране со своим любимым. В последний момент она решает остаться.
Деление на главы — условное.
Воспоминания
👩🏻 Эвели́н Хилл — молодая девушка, 19 лет, живёт в доме с отцом после смерти матери и одного из братьев, хочет сбежать к новой жизни в новом доме со своим женихом, задумчива, нерешительна.
Затем в сознании девушки ожил образ дома — того дома, который она не покидала никогда и скоро покинет. Её всегда удивляло, откуда вокруг вещей собирается столько пыли.
Эвелин понимала, что так и не узнала имя священника на пожелтевшей фотографии, которого знал её отец, и который был из Мельбурна.
А в новом доме, по её мнению, будет всё иначе.
Тогда она уже будет замужем… Её будут уважать… не будут обращаться так, как обращались с матерью. Даже сейчас… она часто побаивается грубости отца. Она уверена, что от этого у неё и сердцебиения начались.
Из братьев девушки один умер, а второй часто бывал в отъезде. К тому же отец постоянно придирался к Эвелин из-за денег, срывался на неё, называл транжирой.
👨🏻 Отец Эвелин — отец семейства Хилл, вдовец, грубый, злой и жадный.
Девушке казалось, что Фрэнк способен избавить её от страданий, забрав из родительского дома.
🧑🏻 Фрэнк — молодой мужчина, моряк, возлюбленный и жених Эвелин, собирается забрать её в новый дом в Буэнос-Айресе.
Эвелин сидела, глубоко задумавшись, с двумя письмами на коленях — для отца и брата. Эвелин отметила, что отец смягчился в последние дни, даже читал дочери, когда она была больна.
Решение
Пристань в Норт-Уолл, районе Дублина. Эвелин и Фрэнк стояли, держась за руки, и ждали пароход. Когда пароход появился, Эвелин охватило отчаяние: она до сих пор не приняла окончательное решение. Девушка попросила в молитве помочь ей.
И вот уже нужно идти к пароходу, который завтра привезёт её в Буэнос-Айрес к новой жизни в новом доме, но что-то внутри не давало ей идти. Эвелин крепко ухватилась за перила и не двинулась с места.
Волны всех морей бушевали вокруг её сердца. Он тянет её в эту пучину; он утопит её. Она вцепилась обеими руками в железные перила.
Пересказала Ксения Иванова. За основу пересказа взят перевод из собрания сочинений Джойса в 3 томах (М.: Знаменитая Книга, 1993). Нашли ошибку? Пожалуйста, отредактируйте этот пересказ в Народном Брифли.
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Встреча: краткое содержание, описание и аннотация
Джеймс Джойс: другие книги автора
Кто написал Встреча? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Встреча — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Никто не хотел верить, когда узнали, что он решил стать священником. Между тем это была правда.
У всех замерло сердце, когда Лео Диллон протянул книжку, и все сделали невинное лицо. Отец Батлер, хмурясь, перелистал ее.
Этот выговор заметно отрезвил меня, охладил мой энтузиазм к Дикому Западу, а смущенное пухлое лицо Лео Диллона пробудило во мне совесть. Но вдали от школы я снова уносился далеко в мечтах, которые, казалось, могли дать мне только эти повести вольной жизни. Вечерняя игра в войну стала для меня такой же утомительной, как утренние часы в школе: в глубине души я мечтал о настоящих приключениях. Но настоящих приключений, думал я, не бывает у людей, которые сидят дома: их нужно искать вдали от родины.
Уже приближались летние каникулы, когда я решил хотя бы на один день нарушить однообразие школьной жизни. Я сговорился с Лео Диллоном и с одним мальчиком по фамилии Мэхони, что мы прогуляем школу. Каждый из нас скопил по шесть пенсов. Мы должны были встретиться в десять часов утра на мосту через Королевский канал. Взрослая сестра Мэхони напишет ему записку в школу, а Джо Диллон скажет, что его брат болен. Мы пойдем до пристани, а потом переедем на пароме и дойдем до Пиджен-Хауз[2]. Лео Диллон боялся, что мы встретим отца Батлера или еще кого-нибудь из колледжа; но Мэхони очень резонно спросил, с какой стати отец Батлер пойдет к Пиджен-Хауз. Мы успокоились, и я довел до конца первую часть нашего плана, собрав с остальных по шесть пенсов и показав им свою собственную монетку. Когда мы окончательно договорились накануне вечером, мы все были слегка возбуждены. Мы смеясь пожали друг другу руки, и Мэхони сказал:
– До завтра, друзья.
В ту ночь я спал плохо. Утром я первый пришел к мосту, потому что жил ближе всех. Я спрятал книги в высокой траве около мусорной ямы в конце сада, куда никто никогда не заходил, и побежал по берегу канала. Было мягкое солнечное утро первой недели июня. Я сидел на перилах моста, любуясь своими поношенными парусиновыми туфлями – я их с вечера старательно начистил мелом, – и наблюдал, как послушные лошади тащили полную конку деловых людей вверх по холму. Все ветки высоких деревьев по берегам канала оделись веселыми светло-зелеными листочками, и солнечный свет, косо пробиваясь сквозь них, падал на воду. Гранит моста постепенно нагревался, и я похлопывал по нему руками в такт мотиву, звучавшему у меня в голове. Мне было очень хорошо.
Никто не хотел верить, когда узнали, что он решил стать священником. Между тем это была правда.
У всех замерло сердце, когда Лео Диллон протянул книжку, и все сделали невинное лицо. Отец Батлер, хмурясь, перелистал ее.
Этот выговор заметно отрезвил меня, охладил мой энтузиазм к Дикому Западу, а смущенное пухлое лицо Лео Диллона пробудило во мне совесть. Но вдали от школы я снова уносился далеко в мечтах, которые, казалось, могли дать мне только эти повести вольной жизни. Вечерняя игра в войну стала для меня такой же утомительной, как утренние часы в школе: в глубине души я мечтал о настоящих приключениях. Но настоящих приключений, думал я, не бывает у людей, которые сидят дома: их нужно искать вдали от родины.
Уже приближались летние каникулы, когда я решил хотя бы на один день нарушить однообразие школьной жизни. Я сговорился с Лео Диллоном и с одним мальчиком по фамилии Мэхони, что мы прогуляем школу. Каждый из нас скопил по шесть пенсов. Мы должны были встретиться в десять часов утра на мосту через Королевский канал. Взрослая сестра Мэхони напишет ему записку в школу, а Джо Диллон скажет, что его брат болен. Мы пойдем до пристани, а потом переедем на пароме и дойдем до Пиджен-Хауз 2 . Лео Диллон боялся, что мы встретим отца Батлера или еще кого-нибудь из колледжа; но Мэхони очень резонно спросил, с какой стати отец Батлер пойдет к Пиджен-Хауз. Мы успокоились, и я довел до конца первую часть нашего плана, собрав с остальных по шесть пенсов и показав им свою собственную монетку. Когда мы окончательно договорились накануне вечером, мы все были слегка возбуждены. Мы смеясь пожали друг другу руки, и Мэхони сказал:
— До завтра, друзья.
В ту ночь я спал плохо. Утром я первый пришел к мосту, потому что жил ближе всех. Я спрятал книги в высокой траве около мусорной ямы в конце сада, куда никто никогда не заходил, и побежал по берегу канала. Было мягкое солнечное утро первой недели июня. Я сидел на перилах моста, любуясь своими поношенными парусиновыми туфлями — я их с вечера старательно начистил мелом, — и наблюдал, как послушные лошади тащили полную конку деловых людей вверх по холму. Все ветки высоких деревьев по берегам канала оделись веселыми светло-зелеными листочками, и солнечный свет, косо пробиваясь сквозь них, падал на воду. Гранит моста постепенно нагревался, и я похлопывал по нему руками в такт мотиву, звучавшему у меня в голове. Мне было очень хорошо.
— Идем. Так я и знал, что Толстяк сдрейфит.
— А его шесть пенсов. — сказал я.
— А это с него штраф, — сказал Мэхони. — Нам-то что — только лучше: шиллинг да шесть пенсов вместо шиллинга.
Потом мы вышли к реке. Мы долго бродили по шумным улицам, окаймленным высокими каменными стенами, и часто останавливались, наблюдая за работой подъемных кранов и лебедок, и тогда на нас кричали ломовики, проезжавшие с тяжело нагруженными подводами. Был полдень, когда мы добрались до набережных: рабочие завтракали, и мы тоже купили себе два больших пирожка со смородиновым вареньем и сели поесть на железные трубы возле реки. Мы любовались зрелищем жизни Дублинского торгового порта — речные суда, о приближении которых издалека сигнализировали завитки похожего на вату дыма, коричневая флотилия рыбачьих судов за Рингсендом, большой белый парусник, разгружавшийся на противоположной стороне реки. Мэхони сказал, что было бы здорово удрать в море на каком-нибудь из этих больших судов, и даже я, глядя на высокие мачты, видел или воображал, что вижу, как на моих глазах облекаются в плоть те скудные познания по географии, которые я получил в школе. Школа и дом, казалось, отошли от нас бесконечно далеко, и мы чувствовали себя совсем свободными.
Заплатив за переправу, мы переплыли Лиффи на пароме в обществе двух портовых рабочих и маленького еврея с мешком. Мы были серьезны до торжественности, но один раз, когда наши взгляды встретились, мы расхохотались. Сойдя на берег, мы стали наблюдать за разгрузкой стройного трехмачтовика, который заметили еще с того берега. Какой-то человек, стоявший тут же, сказал, что это норвежское судно. Я прошел к корме и попытался разобрать надпись, но не смог, вернулся назад и стал разглядывать иностранных матросов: правда ли зеленые у них глаза, мне-то ведь говорили. Глаза у матросов были голубые, серые и даже черные. Единственный матрос, чьи глаза можно было бы назвать зелеными, был рослый мужчина, забавлявший толпу на пристани тем, что каждый раз, как падали доски, он весело кричал:
Скоро нам надоело смотреть, и мы тихонько побрели в Ринг-сенд. Становилось душно, в окнах бакалейных лавок выгорали на солнце заплесневелые пряники. Мы купили себе пряников и шоколада и быстро их съели, бродя по грязным улицам, где жили семьи рыбаков. Молочной мы не нашли, поэтому купили в палатке по бутылке малинового ситро. Освежившись, Мэхони погнался по переулку за какой-то кошкой, но она унеслась от нас далеко в поле. Мы оба порядком устали и, когда вышли в поле, сейчас же направились к пологому откосу, за гребнем которого виднелась река Доддер.
Было слишком поздно, и мы слишком устали, чтобы думать о посещении Пиджен-Хауз. Нам нужно было вернуться домой к четырем, а то обнаружат наш побег. Мэхони с грустью смотрел на свою рогатку и повеселел только тогда, когда я предложил вернуться в город по железной дороге. Солнце спряталось за тучи, оставив нас с нашими унылыми мыслями и остатками завтрака.
В поле, кроме нас, никого не было. После того, как несколько минут мы молча лежали на откосе, я увидел человека, приближавшегося к нам с дальнего края поля. Я лениво наблюдал за ним, пожевывая стебель травы, по которой гадают девочки. Он медленно шел вдоль откоса. Одна рука лежала у него на бедре, а в другой руке у него была тросточка, и он слегка постукивал ею по земле. Он был в поношенном зеленовато-черном костюме, а на голове у него была шляпа с высокой тульей, из тех, которые мы называли ночными горшками. Он показался мне старым, потому что усы у него были с проседью. Он прошел совсем близко, быстро взглянул на нас и пошел дальше. Мы следили за ним глазами и видели, что, когда он отошел шагов на пятьдесят, он повернулся и пошел назад. Он шел по направлению к нам очень медленно, все время постукивая тростью по земле, так медленно, что я подумал, он ищет что-то в траве.
Дойдя до того места, где мы сидели, он поздоровался с нами. Мы ответили, и он опустился рядом с нами на откос, медленно и с большой осторожностью. Он начал говорить о погоде, сказал, что лето будет очень жаркое, и добавил, что климат изменился с тех пор, как он был мальчиком, а это было так давно. Он сказал, что счастливейшие годы в жизни человека — это, несомненно, школьные годы и что он отдал бы все на свете, лишь бы снова стать молодым. Когда он говорил это, нам было немного скучно, и мы молчали. Потом он начал говорить о школе и о книгах. Он спросил нас, читали ли мы стихи Томаса Мура и романы сэра Вальтера Скотта и лорда Булвера Литтона. Я сделал вид, будто я читал все книги, которые он называл, так что под конец он сказал:
— Да, я вижу, что ты такой же книжный червь, как я. А вот он, — добавил он, показывая на Мэхони, который смотрел на нас широко открытыми глазами, — он не такой; этот силен по части игр.
— Скажите, — дерзко сказал ему Мэхони, — а сколько у вас самого?
Незнакомец снова улыбнулся и сказал, что в нашем возрасте у него было множество подружек.
— У каждого мальчика, — сказал он, — бывает маленькая подружка.
Меня поразило подобное свободомыслие у человека в его возрасте. В глубине души я считал правильным то, что он говорит о мальчиках и подружках. Но мне было неприятно слышать эти слова из его уст, и я удивился, почему он раза два вздрогнул, словно чего-то испугавшись или внезапно почувствовав озноб. Он продолжал говорить, и я заметил, что у него хорошая речь. Он рассказывал о девочках, какие у них красивые мягкие волосы, и какие у них мягкие руки, и что не все девочки такие хорошие, какими они кажутся. Он сказал, что больше всего на свете он любит смотреть на красивую молодую девушку, на ее красивые белые руки и на ее шелковистые мягкие волосы. У меня было такое впечатление, что он повторяет фразы, которые он выучил наизусть, или что его ум, намагниченный его же собственными словами, медленно вращается по какой-то неподвижной орбите. Порой он говорил так, точно намекал на что-то всем известное, а порой понижал голос и говорил таинственно, точно рассказывал нам какой-то секрет и не хотел, чтобы это услышали другие. Он снова и снова повторял свои фразы, немного изменяя их и окутывая своим монотонным голосом. Слушая его, я продолжал смотреть вдоль откоса.
Прошло довольно много времени, и его монолог наконец прервался. Он медленно встал, говоря, что оставит нас на минутку или, вернее, на несколько минут; и, не меняя направления взгляда, я увидел, как он медленно пошел от нас к ближнему краю поля. Он ушел, мы продолжали молчать. После двух-трех минут молчания Мэхони воскликнул:
— Ишь ты! Посмотри, что он делает!
Но поскольку я не ответил и не поднял глаз, Мэхони снова воскликнул:
— Ишь ты. Вот старый чудила!
— Если он спросит наши фамилии, — сказал я, — ты будешь Мэрфи, а я буду Смит.
Больше мы ничего друг другу не сказали. Я все еще раздумывал, уйти мне или остаться, когда незнакомец вернулся и снова сел подле нас. Едва он сел, как Мэхони, заметив сбежавшую от него кошку, вскочил на ноги и погнался за ней через поле. Мы с незнакомцем наблюдали за погоней. Кошка опять спаслась бегством, и Мэхони начал швырять камни через ограду, за которой она скрылась. Скоро это ему надоело, он стал бесцельно бродить взад и вперед по дальнему краю поля.
После недолгого молчания незнакомец заговорил со мной. Он сказал, что мой друг очень грубый мальчик, и спросил, часто ли его порют в школе. Я хотел было с негодованием ответить, что мы не из Национальной школы, где мальчиков, как он выражается, порют, но промолчал. Он начал говорить о телесных наказаниях для мальчиков. Его ум, снова как бы намагниченный его словами, казалось, медленно вращается вокруг нового центра. Он сказал, что таких мальчиков нужно пороть, и пороть как следует. Когда мальчик грубый и непослушный, ему может принести пользу лишь только одно — хорошая, основательная порка. Бить по рукам или драть за уши — от этого пользы мало; что ему необходимо, так это хорошая, горячая порка. Меня удивило такое отношение, и я невольно поднял глаза на его лицо. Я встретил взгляд бутылочно-зеленых глаз, смотревших на меня из-под дергающегося лба. Я снова отвел глаза в сторону.
Незнакомец продолжал свой монолог. Казалось, он забыл свое недавнее свободомыслие. Он сказал, что, если бы он когда-нибудь узнал, что мальчик разговаривает с девочками или что у него есть подружка, он стал бы его пороть и пороть, и это научило бы этого мальчика не разговаривать с девочками. А если у мальчика есть подружка и он это скрывает, тогда он задаст этому мальчику такую порку, какой не видел ни один мальчик. Славная была бы порка! Он описывал, как стал бы пороть такого мальчика, точно раскрывал передо мной какую-то запутанную тайну. Это, сказал он, было бы для него самым большим удовольствием на свете; и его монотонный голос, постепенно раскрывавший передо мной эту тайну, стал почти нежным, точно он упрашивал меня понять его.
Я ждал до тех пор, пока его монолог не прекратился. Тогда я порывисто встал на ноги. Чтобы не выдать своего волнения, я нарочно провозился несколько секунд с башмаками, завязывая шнурки, и только после этого, сказав, что мне нужно идти, пожелал ему всего хорошего. Я поднимался по откосу спокойно, но сердце у меня колотилось от страха, что он схватит меня за ноги. Поднявшись, я обернулся и, не глядя на него, громко закричал через поле:
В моем голосе звучала напускная храбрость, и мне было стыдно своей мелкой хитрости. Мне пришлось крикнуть еще раз, и только тогда Мэхони заметил меня и откликнулся на мой зов. Как билось у меня сердце, когда он бежал мне навстречу через поле! Он бежал так, словно спешил мне на помощь. И мне было стыдно, потому что в глубине души я всегда немного презирал его.
Роман, написанный Джеймсом Джойсом считается вершиной модернизма. Он написан в поэтичном стиле, который красочно передаёт мысли и чувства автора и воздействует на воображение читателей. В книге на 600 страницах повествуется об одном дне главного героя Леопольде Блуме.
Об авторе
В Дублине 2 февраля 1882 года родился будущий писатель и поэт Джеймс Огастин Алоишес Джойс. Семья сначала проживала в южной части города, но из-за банкротства отца и его частых смен профессий они вынуждены были переезжать с одного района Дублина в другой.
Мальчику удалось получить хорошее образование, но нищенское существование и частые переезды в детские и юные легли тяжким грузом на душевное равновесие Джеймса. Он с горечью вспоминал то время, что нашло отображение в его творчестве.
Написал Джойс ещё много интересных призведений:
Писатель часто болел. После переживаний из-за прогрессирующей глаукомы Джеймс заболел прободной язвой. Ушёл из жизни 13 января 1941 года.
Роман поделён на три части. Первая состоит из трёх эпизодов. Маллиган и Дедал арендуют жильё в Мартелле. Утром в 8 часов Бык Маллиган будит Дедала, который обижен на Хейнса. Тот ходил ночью и стрелял из ружья. Недоволен он также Маллиганом за непристойные слова о его покойной матери.
Между тремя завязывается беседа о Гамлете, Иисусе Христе и Телемаке, сыне Улисса. Эту же тему Дедал продолжает на занятиях, где он подрабатывает учителем. Директор школы предупреждает об эпидемии ящура.
Вторая часто состоит из двенадцати эпизодов. Леопольд Блум позавтракал свиной почкой. Дома у него находятся два письма. Перовое от дочки Милли, второе адресовано его жене, в котором сообщается о приезде Буяна в 16 часов. Леопольд спешит на похороны друга, которые состоятся в 11 часов.
На похоронах он едет в карете вместе с другими соболезнующими и ведёт разговор на разные темы. Тем временем писатель Дедал приносит в газету заметку о распространении опасного заболевания под названием ящур. После он приглашает всех пойти выпить.
После похорон Блум заходит в редакцию и на него обрушивается гневная тирада Кроуфорда, главного редактора. Леополь бродит по городу и чувствует голод. Все его мысли связаны с едой и он направился в трактир к Дэви Берну. Один из посетителей сообщает Берну о том, что Блум масон.
Блум, зная о встрече его жены с Буяном, подозревает об измене, но ничего не предпринимает. К 8 вечера он приходит на пляж. В 10 вечера он в приюте для рожениц, где он встречает знакомую компанию. Вместе с ними он отправляется дальше бродить по городу.
Дальше Блум галлюцинирует. Он видит разные картины после которых вступает в схватку с солдатами. Последняя часть состоит из трёх эпизодов. Она в основном состоит из монолога Молли Блум, в котором без знаков препинания идёт эротический поток мыслей.
В чём трудность для чтения?
Замечено, произведение, интересное, но только для тех, кто его прочитал полностью. Многие, только начав читать, не могут его осилить до конца. Это связано прежде всего с манерой изложения романа, со специфическим языком автора и не будем забывать, что он написан в стиле модерн, что тоже несёт на себе своеобразный отпечаток.
Где можно прочитать книгу?
Читайте также: