Дерзание духа лосев краткое содержание
Обновлено: 04.07.2024
Затрагиваемая мною тема безгранична. Поэтому прошу меня извинить, если многого не коснусь, а о чем-то скажу скороговоркой, в слишком общей форме.
Для пользы дела я схематизировал свой материал, разбив его на несколько тезисов, каждый из которых имеет самостоятельное значение, но в то же время они логически связаны между собой.
Тезис I. Прежде всего я хочу отличить античную культуру от других культур. Поскольку познание совершается путем сравнения, сначала укажем, что не есть античная культура, а потом уже будем говорить о том, что она такое. Античная культура не есть новоевропейская культура. А что такое новоевропейская культура? Это буржуазно-капиталистическая культура, основанная на частном владении. На первом плане здесь выступает индивид, субъект и его власть, его самочувствие. Субъект стоит здесь над объектом, человек объявлен царем природы. Этого нет в античной культуре; личность там не имеет такого колоссального и абсолютизированного значения как в новоевропейской культуре.
Мой тезис очень прост: античная культура основана на принципе объективизма.
Тезис П. Необходимо также отличить античность от тысячелетия средневековой культуры, в основе которой — монотеизм, исходящий из признания божественной личности. Да-да, по средневековым представлениям над миром, над (с. 153) человеком царит абсолютная личность, которая творит из ничего космос, помогает ему и спасает его. Словом, абсолютная личность стоит над всей историей.
Этого нет в античной культуре, хотя и там есть свой абсолют. Но какой? Звездное небо, например. То есть тот абсолют, который мы видим глазами, слышим, осязаем. Чувственный космос, чувственно-материальный космологизм — вот основа античной культуры.
Итак, второй мой тезис гласит: античная культура — это не только объективизм, но это (с.154) еще и материально-чувственный космологизм. В этом отличие от средневековой философии и религии абсолютного духа.
Тезис III. Раз уж мы стали на точку зрения человеческой интуиции чувственного восприятия, то это говорит нам и о том, что существует еще нечто живое, движущееся. А если что-нибудь движется, то либо его движет какой-нибудь другой предмет, либо эта вещь движется сама по себе. Античные люди полагали, что самодвижение возникло изначально. Не нужно уходить в бесконечность поисков принципа движения. Вместе с тем вещь раз она есть и движется, она — живая, одушевлённая. Поэтому и космос, о котором мы говорили во втором тезисе,— тоже одушевленный, тоже разумный. Все это понимается в человеческом плане: поскольку человеческое тело — разумное и одушевленное, постольку одушевленным и разумным является космос.
Итак, третий мой тезис гласит: античность построена на одушевленно-разумном (а не просто объективном, не просто объективно-материальном и чувственном) космологизме.
Тезис IV. Если существуют небесный свод, звезды, но нет того, что создавало бы этот космос, ибо космос существует вечно, сам по себе, то он сам для себя свой абсолют.
Тезис V. Раз есть абсолютный космос, который мы видим, слышим, осязаем, следовательно этот космос — божество.
А что мы понимаем под божеством? Абсолют. Если божество — это то, что все создает, что выше всего, от чего все зависит, так это же космос. Космос — это и есть абсолютное божество. Пантеизм вытекает из основ этого объективистского и чувственно понимаемого космоса. Таким образом, данная культура вырастает на основе пантеизма. Мне могут возразить: выходит, кроме космоса, ничего нет? А боги? Боги же выше космоса.
Античные боги — это те идеи, которые воплощаются в космосе, это законы природы, которые им управляют.
Помните: не все банальное плохо, а многое банальное — истинно.
Что же получается? Да ведь это действуют те же самые люди, только абсолютизированные, перед нами тот же самый привычный мир, но взятый как некий космос и с абсолютной точки зрения.
Итак, мой пятый тезис утверждает пантеизм, ибо все – это божество, идеальные боги являются только обобщением соответствующих областей природы, как разумной, так и неразумной.
Тезис VI тоже представляет собой развитие мысли об абсолютном космологизме.
Рассуждаем. Ничего, кроме космоса, нет? Нет. Значит, космос зависит сам от себя? Да. Значит, он свободен? Конечно. Никто его не создавал, никто его не спасал, никто за ним не следит. А если кто и следит, так это ограниченные существа. Но, с другой стороны, раз ничего, кроме космоса, нет, раз он совершенно свободен, то, следовательно, все эти законы, закономерности, обычаи, существующие в недрах космоса, представляют собой результат абсолютной необходимости. Почему? Так ведь нет ничего другого. Это и есть то, за пределы чего космос не может выйти. Вот она связь свободы и необходимости. Она нам хорошо известна и по другим философским системам. Но дело не в этом. Перед нами же античность! Значит, тут свобода и необходимость как-то преломляются по-своему. Но как?
Но вот в чем дело. Новоевропейский человек из фатализма делает очень странные выводы. Многие рассуждают так. Ага, раз все зависит от судьбы, тогда мне делать ничего не нужно. Все равно судьба все сделает так, как она хочет. К такому пониманию античный человек не способен. Он рассуждает иначе. Все определяется судьбой? Прекрасно. Значит, судьба выше меня? Выше. И я не знаю, что она предпримет? Не знаю. Почему же я тогда не должен поступать так, как хочу? Если бы я знал, как судьба обойдется со мной, то поступал бы по ее законам. Но это неизвестно. Значит, я все равно могу поступать как угодно. Я — герой.
Итак, шестой тезис гласит: античная культура есть абсолютизм фаталистически-героического космологизма.
Тезис VIII является результатом дальнейшего обобщения. До сих пор речь шла о том, что космос есть абсолютное тело, прекрасное и божественное; космос – это абсолютизация природы. Возражения против того, что космическое тело находится в основе всего, исходят не из античных принципов. При этом утверждают, что мы обедняем античность, делаем ее бессодержательной. Но это возражения с точки зрения монотеизма (христианство, ислам), в основе которого лежит не природа, а абсолютная личность. Тому, кого интересует абсолютная личность, которая выше мира, раньше космоса и всякого тела, лучше заняться средневековым монетеизмом, а не обращаться к античности, где есть тллько сама природа, прекрасная. Красиво организованная, которая сама для себя абсолют.
объективном описании античного космологизма я не нахожу.
Все вышеназванные термины следует понимать по-античному, в космологическом смысле.
Все эти личности, личные представляют собой эманацию звездного неба, эфира, который находится наверху Вселенной. Это – эманация космологического абсолюта. Вы скажете: как же так? Стало быть, всемирная личность в данном случае есть лишь результат эманации космологического принципа?
Личность рассматривается здесь не как что-то неразложимое; она сводима на процессы, которые происходят в небе, но касаются также и земли.
Наконец, тезис XII, в котором я хочу подвести итог.
Оказывается, основное представление о мире у греков сводится к тому, что это есть театральная сцена. А люди – актеры, которые появляются на этой сцене, играют свою роль и уходят. Откуда они приходят, неизвестно, куда уходят, неизвестно. Впрочем, это известно: приходят они с неба, ведь люди – эманация космоса, космического эфира, и уходят они туда же и там растворяются, как капли в море. В земля – это сцена, где они исполняют свою роль.
Вот в этом представлении как раз и проявляется огромный внеличностный характер космологизма, с одной стороны. С другой – сказывается возвышенный, высокий, торжественный космологизм.
Вот мои 12 тезисов.
Античный человек свободен, и вместе с тем он подчинен необходимости. Он космологичен, внеличностен. Но я должен добавить к этому, что античный человек – еще и рабовладелец. Само рабовладение тоже безличностно, космологично, материально и чувственно.
В связи с работой над многотомной историей античной эстетики мне приходится уделять много внимания изучению неоплатоников, а это — последняя и очень богатая философская школа античности. Уже христианство стало государственной религией, уже гремели вселенские соборы, а небольшая группа языческих философов создавала свою концепцию античности. Но дни языческой античности были сочтены, и эти философы, глубоко понимавшие сущность античной философии, все-таки в конце концов пришли к выводу, что все это — пустыня. Почему? Нет никого, раз нет личности, а есть только что. Космос — это что, а не кто. Поэтому я бы так сформулировал печальный и трагичный конец этой замечательной античной внеличностной культуры. Я бы сказал словами поэта нашего века:
Я несусь и несу неизбывных пыланий
И рыдаю в пустынях эфира.
Так кончились те светлые дни, когда человек молился на звезды, возводил себя к звездам и не чувствовал своей собственной личности.
АВГУСТИН (354 – 430)
ПИСЬМО 3 (К НЕБРИДИЮ). - Памятники мировой эстетической мысли. – Т. 1. Античность. Средние века. Возрождение. - М.: Изд-во Академии художеств СССР, 1962. – С. 276.
4. Из чего мы состоим? Из духа и тела. Что из них лучше? Конечно,
дух. Что хвалят в теле? Я не вижу ничего иного, кроме красоты.
Что такое телесная красота? Соответствие частей вместе с некоей приятностью цвета. Эта форма лучше там, где она истинная, или там,
где она ложная? Кто будет сомневаться, что она лучше там, где она
истинная. Итак, где же истинная? B_духе. Следовательно, дух
нужно любить больше, чем тело. Но в какой части духа находится
эта истина? В уме и интеллекте. Что ему противится? Ощущение.
Следовательно, нужно всеми силами духа противиться ощущениям? Да. Что делать, если чувственные предметы доставляют слишком много наслаждения? Нужно, чтобы они не доставляли его. Как это достигается? Привычкой к отсутствию их и привычкой стремиться к лучшему. Что, если умрет дух? Тогда умрет истина.
Джованни Пико Дела Мирандола
Речь о достоинстве человека. – Памятники мировой эстетической мысли. – Т. 1. Античность. Средние века. Возрождение. - М.: Изд-во Академии художеств СССР, 1962. – С. 507-508.
(1407 – 1457)
О НАСЛАЖДЕНИИ. Кн. 1. – История эстетики. Памятники мировой мысли. – Т.1. Античность. Средние века. Возрождение.. – М.: Изд-во Академии художеств СССР. - 1962. – С. 488 - 491
Глава XXI. О красоте мужчин
снискал много симпатий в преподавании своего учения. Ведь общеизвестно, что как автору комедий и трагедий, так и истцу в суде очень помогает красота тела.
Г лава XXII. О красоте женщин
тела, почему мы несправедливы к тем, которые красивы не этими частями тела, а другими? Очевидно, мы опасаемся, чтобы закон, изданный нами, не вылился против нас самих, по-видимому, тех, которые худы или толсты, у которых все тело покрыто волосами, как у Полифема, или смешных каким-нибудь другим уродством. Однако возвратимся к тому, от чего отошли. Для какой цели существует такая красота тела, созданная высшим умом природы. Может быть, для того, чтобы начала увядать и терять весь сок и всю прелесть, подобно виноградной кисти, остающейся на лозе вплоть до зимы, между тем как мы, мужчины, видя такие соблазны, сгорали бы от желания? Тогда было бы лучше не создавать красивых женщин. как сделала природа с остальными животными, среди которых нет никаких различий в выборе между безобразными и красивыми самками, хотя Овидий сказал иначе о быке Пасифаи, который больше выбирал среди телок, чем среди остальных коров. То же самое встречается и у людей. Ведь как мы провожаем женщин пылающим взором, так и они нас, если наружность красива. II никто не станет отрицать, что мужчины и женщины рождаются с красивой внешностью и склонностью к взаимному расположению, чтобы наслаждаться, взирая друг на друга и живя вместе… Что сказать больше? Кто
не восхваляет красоту, тот слеп и душой и телом, а если имеет глаза.
должен быть их лишен, так как не чувствует, что имеет их.
Однажды у входной двери моей квартиры раздался звонок. Сказали, что пришел какой-то студент, как он говорит, по очень важному делу. Я попросил пригласить его.
— Здравствуйте, — сказал вошедший ко мне. — Я Чаликов, студент.
— А, — сказал я, — садись. Что это ты ко мне забрел? Какими ветрами?
Чаликов сел и в очень серьезном тоне заговорил так:
— Только я не за консультацией. Нет-нет, я по-серьезному.
— А что же консультация — это не серьезно?
— Я не о том, я, знаете ли, хочу научиться мыслить. Как мне научиться мыслить?
— Ишь куда метнул! — сказал я. — Чего это тебе приспичило?
— Знаете ли, — продолжал он довольно смущенным голосом, — мысль представляется мне чем-то таким глубоким-глубоким, ясным-ясным, светлым-светлым, а главное — простым. Да и точность также. Чтобы было точно-точно и попятно, понятно, как таблица умножения. Ну и краткость тоже. Как это сделать? Что, по-вашему, тут предпринять?
Тут я понял, что мальчишка действительно пришел для серьезного разговора. Что-то он уж очень почувствовал, чем-то на него этаким повеяло, что-то ему померещилось из важного и нужного. Я сказал:
— Слушай, Чаликов. Ты умеешь плавать?
— О, это мое любимое занятие в течение многих лет, и в детстве, и в юности. Я настоящий пловец.
— Ну, а расскажи, как ты научился плавать.
— Да что тут учиться? Тут и учиться нечего.
— Но ведь это только дураки тонут. Я же не полез сразу в глубину. Сначала берега придерживался. Бросишься, бывало, в речку, а ногами дно все-таки чувствуешь. Потом стал замечать, что, бултыхаясь в воде, в какие-то минуты уже не опираюсь о дно реки ногами, а держусь на воде, не знаю как. В конце концов, откуда ни возьмись, у меня появились движения руками и ногами, и я вдруг почувствовал, что плаваю.
— Чаликов! — вскрикнул я.
— Да ведь ты молодец. Ты, вижу, из догадливых. И главная твоя догадка заключалась в том, что для того, чтобы научиться хорошо плавать, надо постепенно приучиться к воде. И раз ты это понял, то я тебе скажу так: хочешь мыслить — бросайся в море мысли, в бездонный океан мысли. Вот и начнешь мыслить. Сначала, конечно, поближе к берегу держись, а потом и подальше заплывай.
— Позвольте, — сказал Чаликов. — Как же это так? Где его взять, это море мысли?
— История философии — вот море мысли.
— Значит, опять в вуз? Учебники читать?
— Постой. Я ведь тебе об этом пока еще ни словом не обмолвился. Я сказал о море мысли, о бездонном океане мысли.
— А как же тогда подступиться к этому морю мысли?
— Но ведь ты же сам сказал: чтобы научиться плавать, нужно постепенно приучить себя к глубокой воде.
— Да, но как же это сделать?
— А вот я тебе скажу, как. Ты знаешь, что такое окружающий нас мир?
— Ха, ну кто же этого не знает!
— Ну если ты хорошо знаешь, что такое мир, научи меня, — сказал я. — Я вот, например, не очень знаю.
— Ну что такое мир? Мир — это вот что. — И Чаликов при этом сделал рукою какой-то неопределенно указующий жест.
— Ага, так мир — это, значит, мой письменный стол или книжные шкафы, что ли?
— Но почему же только это?!
— Из твоего жеста рукой я понял, что ты указываешь на предметы в моей комнате.
— Нет-нет, зачем же? Мир — это и все другое.
— Нет, почему же? Земля — только часть мира, не весь мир.
— Ага, значит, догадался? Ну а Луна? Это мир или не мир?
— И Солнце — не мир.
— Ну а созвездие Большой Медведицы? Мир это или опять скажешь не мир?
— Конечно, и Большая Медведица тоже еще не мир.
— Постой, да ты мне не крути голову. И Земля тебе не мир, и Луна тебе не мир, так где же мир-то?
— … я пришел к вам, как вы знаете, с намерением узнать, что значит хорошо мыслить. Но наш разговор как будто бы уклонился несколько в сторону. Мы стали говорить не о мышлении вообще, но о том его специфическом преломлении, которое необходимо для понимания, конечен ли мир в пространстве и времени или бесконечен. А вот само-то мышление? Ведь я ради мышления к вам и пришел.
— Ну, если только это, то я тоже скажу тебе просто и кратко. Можешь ли ты мыслить какой-нибудь предмет, не отличая его от другого предмета?
— Об этом и говорить нечего.
— Но если различать, то, значит, и отождествлять или, по крайней мере, как-нибудь объединять?
— Разумеется. Иначе ведь будет хаос.
— Хорошо, хорошо. А если оно не объединяется, тогда как быть?
— Тогда, значит, получается противоречие. Но с противоречием нельзя же оставаться навсегда. Тогда, значит, необходимо еще как-то и преодолевать противоречия в предмете, для того чтобы была правильная мысль об этом предмете.
— Значит, мыслить предмет — это уметь отличать его ото всего другого, но вместе с этим отличением также и соединять его со всем прочим, преодолевая на этом пути возможность противоречия и противоположности.
— Но теперь позволь и мне задать вопрос, который я тоже считаю заключительным. Вопрос, вот какой. Везде ли или, лучше сказать, всегда ли проблемы одни и те же?
— Но как же это может быть? Проблемы всегда, конечно, разные.
— Хорошо. Но разные в каком смысле? Ведь ты пришел ко мне с вопросом о мышлении не в какой-нибудь отдельной области современной науки. Ведь не в этом дело. Мы же с тобой хотели плавать по безбрежному морю мысли. А разве это возможно без истории?
— То есть вы хотите сказать, без исторических проблем?
— Тут, прежде всего, важны исторические горизонты. А ведь без этого и плавание по морю не получится.
Если ты всерьез хочешь ставить проблемы и их решать, для того чтобы научиться мышлению, то ты лучше бери исторические проблемы истории мышления, историю философии. Вот тогда и предстанет перед тобой целое множество исторических картин, то есть исторических общественных мировоззрений. Только тогда ты и поплывешь по безбрежному морю. А иначе ты будешь только болтаться в какой-то мелкой речке, которая доступна всем детям и которая не требует умения плавать.
— Но простите меня, — опять залепетал Чаликов. — Ведь тогда получится, что я разрешил проблему только для того, чтобы поставить еще новую проблему, и так далее, без конца.
— Но ведь так же оно и должно быть, если море действительно безбрежное. Плавание по нему не страшно, если сохраняется ориентировка на берег, а если не на берег, то на картину небесного свода, на положение звезд и вообще на все, чем пользуются моряки. Потому без всякого страха и сомнения бросайся-ка в это море.
Лосев А.Ф. Дерзание духа.
* Целое не может существовать без своих частей, но и части без целого. Например, возьмём дом. Его части по отдельности уже не будут частями дома, а станут самостоятельными единицами. Части потому и существуют, что воспроизводят целое.
* Мир – это вечно изменчивое и вечно становящееся целое, он всё время стремится и движится. И мир управляет этой борьбой изменений. И борьба эта – не стремление к уничтожению, иначе это уже не борьба, а смерть для всякого становления и развития. Цель борьбы противоположностей – мирное состояние.
* Любая вещь, даже самая малая и ничтожная, которая входит в мир, стремится к самоутверждению. Это и целый камень, и каждая его часть, если его разбить, и даже если камень стереть в песок – все песчинки будут частью мира,будут нести в себе мировое самоутверждение. Ведь если их создала природа, значит они для чего-либо необходимы.
2. Символ и его значения (в тексте автор упоминает этот термин и хочет обьяснить):
а) Двое пожали друг другу при людях руки, т.к. не хотели, чтобы другие узнали, что они в ссоре. Это имело символическое значение, условность.
б) Румяная заря – метафора, т.е. переносное значение символа.
в)Серп и молот – символ, который движет миллионы людей.
* Итак, во фразе Солнце есть символ мира – 4 идеи:
1. Это реально существующая и материальная вещь. Никто не сомневается в этом.
2. Мир – тоже реальная и материальная вещь.
3. Солнце есть определённое воплощение мира, между ними есть объективная связь.
4. Солнцу свойственно присущее всему миру самоутверждение. И оно самоутверждается - ведь ни человек, ни вся планета не может жить без него.
3. Человек и человечество. Это тоже часть, т.е. символ мира. Человечество несёт на себе огромную степень мирового самоутверждения. И как часть действительности оно двигается само и сопротивляется всему, что пытается разрушить его (раз действительность двигается сама, то и её части тоже, так как они воплощают её).
4. Практическая сторона мировоззрения.Мировоззрение уже есть практическая теория. Например, человек стремится к самоутверждению. Это теория или практика? Ведь самоутвердиться - значит бороться, а бороться – значит трудиться, работать. Кто имеет правильное мировоззрение, тот обязательно трудится и в этом смысле переделывает действительность. А кто не трудится, тот просто не имеет мировоззрения.
* Ещё Лосев считает, что труд есть источник радости, и лишь он его может сделать весёлым. Хоть вселенная и бесконечна, нужно стремиться к общечеловеческому благоденствию, работать для него, активно переживать это и в настоящем.
Автор говорит, что никто не принуждает его ко всеобщему благоденствию, что это его свободный выбор и результат причастности к мировой действительности, что никаких других миров он не знает и знать не хочет. Жаль что не хочет – а быть менее пристрастным нужно иногда.
Категорически не согласна. Опять же невероятно сильный отпечаток эпохи относительно великой пользы труда и, исходя из этого, трактовка понятия мировоззрения лишь с этой, такой узкой позиции. И то, что говорит автор – лишь часть ЕГО мировоззрения, которою он пытается навязать другим людям. Мировоззрение – это система взглядов человека на всё, не только на труд и его пользу. И не может быть настоящего, как и правильного, мировоззрения – это сугубо индивидуальное понимание.
К сожалению автор настолько поглощён идеей всеобщего блага, что считает людей без такой же убеждённости лишёнными здравого смысла. Да, всегда нужно стремиться к миру, к добру, но утверждать, что труд – это радость единственная, и что кто не получает радости от труда, тот не имеет мировоззрения – в корне неверно.
СЛОВАРЬ ПО СТАТЬЕ:
1) МИРОВОЗЗРЕНИЕ - система взглядов на мир и место человека в этом мире, во многом определяющая отношение человека к этому миру, другим людям, себе самому и формирующая его личностные структуры. М. возникает как сложный результат практического взаимодействия психически нормального человека с окружающей действительностью - природой и обществом. М. определяет социальное самочувствие, самосознание личности, ее ценностные ориентации, оценки и поведение. М. - относительно автономная и устойчивая система внутренних детерминант жизнедеятельности человека. В системе М. слиты воедино мысли и чувства, побуждение (воление) и действие, сознательное и бессознательное, слово и дело, объективное и субъективное. Идеи и идеалы лишь завершают, рационализируют, интегрируют М., придают ему осознанный характер. Система М. как социальное "ядро" личности обусловливает ее целостность, ответственность, рациональную и адекватную ориентацию в обществе.
2) СИМВОЛ (греч. symbolon - знак, опознавательная примета; symballo - соединяю, сталкиваю, сравниваю) - в широком смысле понятие, фиксирующее способность материальных вещей, событий, чувственных образов выражать идеальные содержания, отличные от их непосредственного чувственно-телесного бытия. С. имеет знаковую природу, и ему присущи все свойства знака. С. - самостоятельное, обладающее собственной ценностью обнаружение реальности, в смысле и силе которой он, в отличие от знака, участвует.
Название: Дерзание духа
СОДЕРЖАНИЕ
УЧИТЬСЯ ДИАЛЕКТИКЕ
Как же научиться думать?
И думать, и делать
Диалектика и здравый смысл
О главпых диалектических системах
Единство трех понятий
О диалектике как таковой
О ПОЛЬЗЕ ФИЛОСОФИИ
Двенадцать тезисов об античной культуре
Философия античности в целом и в частностях
Формирование марксистско-ленинской культуры мышления
Философия культуры
История философии как школа мысли
МИРОВОЗЗРЕНИЕ И ЖИЗНЬ
О вечной молодости в науке
Жизненное кредо
Дерзание духа
О мировоззрении
Об интеллигентности
Сначала стань учеником
Чудо без чудес
ФИЛОСОФИЯ/РЕЛИГИЯ/ИСКУССТВО запись закреплена
ÜBERMENSCH
Лосев А.Ф. - Дерзание духа
Читайте также: