Чистая книга краткое содержание
Обновлено: 29.06.2024
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 282 186
- КНИГИ 669 738
- СЕРИИ 25 796
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 055
Федор Александрович Абрамов
Огнейка проснулась – журавли курлыкают, гуси-лебеди трубят, ручьи поют-заливаются.
Но откуда же весна? Вечор ложились, был пост Великий. Неужто весь пост проспала?
Она повернулась со спины на живот, глянула с полатей вниз и кого же увидела? В кого разбежалась глазами? В Махоньку.
Стоит старушечка-говорушечка, шубейка старенькая с разводами, котомочка за спиной, на руке коробок с кусочками, прикрытый белой холстиной, – и поклон, к каждому слову поклон, – ни дать ни взять, из сказки вывалилась.
Не помня себя от радости, Огнейка векшей перемахнула с полатей на печь, на ходу ткнула ногой Енушка (не спи, соня! Кто к нам пришел-то?) – и на пол. Налетела, сграбастала старушонку обеими руками – та едва устояла на ногах.
– Ну, кобыла! С ума сошла? – заворчала от печи мать.
– Дак ведь я любя. А любя-то не больно, да, Махонечка?
– Махонечка… Какая она тебе Махонечка? Марья Екимовна, вот кто она тебе.
– Нет, Махонечка! – заупрямилась Огнейка. – Мы ведь с ней подруженьки, да, Махоня? – и с удовольствием втянула в себя шедший от Махоньки сенной душок, особенно сладостный с морозца.
– Подруженьки, подруженьки, – рассмеялась старуха.
Гостью раздевали всей семьей – к этому времени с печи слез Енко, а потом чуть ли не под руки повели к столу, на который хозяйка уже поставила чугун с картошкой – прямо из печи, густо дымящийся паром, да чугун – поменьше – с кипятком – самовара в доме не было, еще когда был жив хозяин, списали за неуплату подати.
Гостья тоже в долгу не осталась. Достала из котомки сушеной чернички – ее и заварили вместо чая, а затем из той же котомки и коробка насыпала в старую берестяную хлебницу сухарей из кусочков. Всяких: ржаных, житних,[1] шанежных.[2]
У Огнейки и Енка глаза разбежались – не знали, какой кусок и выбрать. Все – вкуснятина! У них в доме еще на той неделе последнюю горсть муки замели. Наконец Огнейка вцепилась в пеструю, самую заманчивую краюшку – так всей пятерней и накрыла.
– Не гонись за Сысоихой, – сказала Махонька, – у ней только перед с фасоном да напоказ, а за передом-то мякинкой колет. На-ко, я тебе Вахрамея дам.
Все – и Огнейка, и Енко, и даже Федосья уставились на старуху: чего еще Махоня придумала? С каких пор хлебные куски и сухари стали Сысоихой да Вахрамеем называться?
А Махонька тем временем вытащила из кучи хлебных кусков и сухарей толстый ржаной кус и протянула Огнейке:
– Вот какой он, Вахрамеюшка-то, пригожий да желанный. Оржанина чистая.
– Да пошто ты, Махоня, его Вахрамеюшком-то зовешь?
– А пото, что Вахрамей подал. Вахрамей Иванович, с Н…, хороший хозяин. А это вот опять, – старуха за новый кус взялась, – Ряхин Иван будет, тоже человек добрый. А это Емелько с Ш… Сам легкий, как сена клок, и сухарь насквозь просвечивает, хоть в раму за место стекла вставляй. А то опять будет Оксенья-квашня. Вишь, как расшиперилась.
– И ты, бабушка, все сухари по именам знаешь? – спросил Енко.
– Знаю, как не знать-то. Зайко в лесу все кусты знает, а я разве не заяц в людской пороше? Всю жизнь от дома к дому скачу, всю жизнь с коробкой на руке. Да я не то что по куску, по картошине-то хозяина-то узнаю.
– А ты, бабушка, будешь ли нам про медведя-то сказывать? Как он на жернове-то летал.
Махонька звонко, по-ребячьи всплеснула сухими, коричневыми ручонками, покачала головой.
– Ой-ой, любеюшко! Запомнил. Да я ведь когда у вас была-то? Два года назад. Сколько тебе тогда годков-то было?
– Пять ему теперека, – ответила за брата Огнейка, – дак считай.
– Ну-ну, высоко взлетишь, когда на крыло станешь! – И Махонька, расчувствовавшись, погладила Енка по светлой, как у ангела, голове.
– А я? – вскинулась Огнейка.
Старуха ни на минуту не задумалась: всегда слово на языке.
– А за тобой на ковре-самолете прилетят. Из самой Москвы але из самого Питенбура.
– Да хоть бы из Лаи кто прилетел, и то бы хорошо, – сказал Федосья, и все рассмеялись.
Махонька всему отдавалась сполна, как ребенок. Она и смеялась до слез. А кончив смеяться, вытерла сухой ладошкой мокрые глаза – у нее были большие, во все широкое, скуластое лицо, светло-голубые, еще не размытые временем глаза – и сказала:
– А меня тоже в Питенбур да Белокаменную звали.
– Тебя? В Питенбург? – Огнейка тугим мячиком надула зарумяневшие щеки и не выдержала – громко расхохоталась.
– А вот и зря зубы-то скалишь, матушка, – обиделась старуха. – Звали. Большой человек ко мне из столицы приезжал – две недели у меня жил да все старины мои на бумагу писал.
– Давай дак, Махонечка, больно-то не заговаривайся, ну? Да сказывай нам вперед, где у тебя сказка, где быль. А то эдак и нас запутаешь и себя… Да, мама?
Старуха обиделась еще пуще, и потемневшие глаза ее просто заметали молнии.
– Был человек из Питенбура и Москвы. Кого хошь спроси в Ельче, скажет. И не только был, а еще и денег сулил прислать.
– Денег? Это тебе-то денег? – Огнейка тоже зашлась, не уступала. – Да за что?
– А за то, что старины ему пела да сказывала. Это у нас-то ничем меня зовут, век с коробкой брожу, а на Русь, говорит, выедешь, в ноги тебе поклонятся, Екимовна.
Федосья, растерянно переводя глаза с Огнейки на Махоньку, не знала, как и быть. Надо бы перво-наперво дочь осадить – разве ей, девчонке сопливой, так со старым человеком разговаривать да норов свой показывать? А с другой стороны, она и понимала Огнейку: больно уж старуха расплелась, невесть что наговорила. Как все за золото принимать?
Наконец она сообразила, как без обиды утихомирить старуху и дочь.
– Ссыльными? – Огнейка так и округлила карие, слегка раскосые глаза. – А кто они, эти ссыльные?
– А те, которые против царя, девушка.
– Против царя? – ужас плеснулся в глазах у Огнейки.
– Дак что, они с шерстью але как?
– Нет, девка, шерсти-то большой на них не видели, разве что под рубахой прячут. А с лица, говорят, гладкие, бритые, одеты по-городскому. И женьско есть.
– Бабы? И бабы против царя?
Как раз в эту пору оттаявшие после утренней топки передние окна позолотило солнцем.
Федосья, не чаявшая, как отвести детей и старуху от опасного разговора, от души воскликнула:
– Ну, славу Богу, вот и царь весны воссиял. Сколько уж не показывалось солнышко – может, неделю, может, больше. Теперь, все ладно, будем хозяина, Савву Мартыновича, из лесу поджидать. Дров сулился привезти.
– А Иванушко, тот все при монастыре мается?
– Не мается больше. Выгнали.
– Выгнали? Ивана-то выгнали? Да за что?
– А за что нас, Порохиных, все не любят да ненавидят?
– Федька-келейник икотником назвал, – сердито, напрямик сказала Огнейка.
– Ну и что, привыкать нам к икотникам-то? Мало нас икотниками-то ругают, – возразила дочери Федосья. – Стерпел бы, а то на-ко – с ножом на человека кинулся.
– Не будем терпеть, – гневно сверкнула черными глазенками Огнейка. – Да я бы этого борова, кабы ружье у меня было, сама застрелила бы, вот.
– Вишь вот, вишь вот, какие они у меня! – со вздохом кивнула Федосья на Огнейку. – Все в покойника отца. Может, один малый потише-то будет, а эти – что Савва, что Иван, что Огнея – пороха не несут.
– А чего им порох-то нести, когда они сами Порохины? – пошутила Махонька, затем опрокинула кверху донышком свою чашку – напилась – и в утешенье матери сказала: – Ладно, давай не расстраивайся. В вороньем стаде человеку прожить всю жизнь невелика радость.
Чистая книга, Федор Александрович Абрамов - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание
Автор:
Категория:
Классическая и современная проза
О книге
Краткое содержание
"Чистая книга", незавершенный роман Федора Абрамова, был задуман писателем как широкая панорама народной жизни Архангельского Севера. В книгу вошли и законченные главы, и наброски к роману, сюжетные разработки и дневниковые записи, раскрывающие замысел книги. Читатель, таким образом, имеет возможность познакомиться с творческой лабораторией писателя. Издание рассчитано на самый широкий круг читателей.
«. Для нее самой эта маленькая глазастая старушонка была самым загадочным, самым удивительным существом на Земле. Всего-навсего в ней было напихано, от всех взято: от взрослого и от ребенка, от праведницы и от скомороха, от вечной бродяги-странницы и от вещей, все понимающей старушки, какую только и можно встретить в сказках.
Абрамов Федор Александрович
Отзывы читателей
О книге
Микропересказ : Мужчина влюбился в красивую женщину, долго ухаживал за ней и дарил дорогие подарки. Наконец она отдалась ему, затем бросила его и ушла в монастырь. Он страдал. Через два года он узнал её в монахине.
Дореволюционная Москва. Зима 1912 года. Каждый вечер рассказчик посещал одну и ту же квартиру напротив храма Христа спасителя.
👨🏻 Рассказчик — молод, красив, склонен к болтливости и простосердечной весёлости, похож на итальянца, яркий и подвижный.
Там жила женщина, которую он безумно любил.
👩🏻 Женщина — возлюбленная рассказчика, дочь купца, молодая и красивая, смуглая и черноглазая, сдержанная и молчаливая.
Наша неполная близость казалась иногда невыносимой, но и тут — что оставалось мне, кроме надежды на время?
То, что он смотрел на неё, сопровождал в рестораны и театры, составляло для рассказчика муку и счастье.
Так рассказчик провёл январь и февраль. Пришла Масленица. В Прощёное воскресенье она велела заехать за ней раньше обычного. Они отправились в Новодевичий монастырь. По дороге она рассказывала, что вчера утром была на раскольничьем кладбище, где хоронили архиепископа, и с восторгом вспоминала весь обряд. Рассказчик был удивлён: до сих пор он не замечал, что она так религиозна.
На кладбище Новодевичьего монастыря они долго ходили между могил. Рассказчик смотрел на неё с обожанием. Она заметила это и искренне удивилась: он действительно любит её так сильно! Вечером они ели блины в трактире Охотного ряда, она снова с восхищением рассказывала ему о монастырях, которые успела посмотреть, и грозилась уйти в самый глухой из них. Рассказчик не воспринимал её слова всерьёз.
Следующим вечером она попросила рассказчика отвезти её на театральный капустник, хотя и считала подобные сборища пошлыми. Весь вечер она пила шампанское, смотрела на кривляния актёров, а потом лихо отплясывала польку с одним из них.
Глубокой ночью рассказчик привёз её домой. К его удивлению, она попросила отпустить кучера и подняться к ней в квартиру — раньше она этого не позволяла. Между ними произошла близость. Под утро она сообщила рассказчику, что уезжает в Тверь, обещала написать и попросила оставить её теперь.
Письмо рассказчик получил через две недели. Она прощалась с ним и просила не ждать и не искать её.
В Москву не вернусь, пойду пока на послушание, потом, может быть, решусь на постриг… Пусть Бог даст сил не отвечать мне — бесполезно длить и увеличивать нашу муку…
Рассказчик исполнил её просьбу. Он начал пропадать по самым грязным кабакам, постепенно теряя человеческий облик, потом долго, равнодушно и безнадёжно приходил в себя.
Прошло два года. Под Новый год рассказчик со слезами на глазах повторял путь, который проделал когда-то вместе с любимой в Прощёное воскресенье. Затем он решил зайти в Марфо-Мариинский монастырь. Дворник не пустил рассказчика: внутри шла служба для великой княгини и великого князя. Рассказчик всё же зашёл, сунув дворнику рубль.
Во дворе обители рассказчик увидел крестный ход. Возглавляла его великая княгиня, за ней следовала вереница поющих инокинь или сестёр со свечами возле бледных лиц. Одна из сестёр вдруг подняла чёрные глаза и посмотрела прямо на рассказчика, словно почувствовав его присутствие в темноте. Рассказчик повернулся и тихо вышел из ворот.
Пересказала Юлия Песковая. За основу пересказа взято издание рассказа, подготовленное (М.: Художественная литература, 1988). Нашли ошибку? Пожалуйста, отредактируйте этот пересказ в Народном Брифли.
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Читайте также: