Бунт в ватикане толстой краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Те к нему: «Тебе-то ладно,
Ты живешь себе прохладно,
А вот нам так безотрадно,
Очень уж досадно!
Говорит им папа: «Дети,
Было прежде вам глядети,
Потеряв же вещи эти,
Надобно терпети!
«Эх, нелегкая пристала!-
Молвил папа с пьедестала,-
Уж коль с воза что упало,
Так пиши: пропало!
Эта вещь,- прибавил папа,-
Пропади хоть у Приапа,
Нет на это эскулапа,
Эта вещь — не шляпа!
«Нет,- ответствуют кастраты,-
Пий ты этакий девятый,
Мы уж стали сиповаты,
Поючи кантаты!
Де-Мероде ж той порою,
С королем готовясь к бою,
Занимался под горою
Папской пехтурою:
Все в подрясниках шелковых,
Ранцы их из шкурок новых,
Шишек полные еловых,
Сам в чулках лиловых.
Затрубили тотчас трубы,
В войске вспыхнул жар сугубый,
Так и смотрят все, кому бы
Дать прикладом в зубы?
Де-Мероде, в треуголке,
В рясе только что с иголки,
Всех везет их в одноколке
К папиной светелке.
Добрый папа на свободе
Вновь печется о народе,
А кастратам Де-Мероде
Молвит в этом роде:
И конец настал всем спорам;
Прежний при дворе декорум,
И пищат кастраты хором
Вплоть ad finem seculorum.
Те к нему: «Тебе-то ладно,
Ты живешь себе прохладно,
А вот нам так безотрадно,
Очень уж досадно!
Говорит им папа: «Дети,
Было прежде вам глядети,
Потеряв же вещи эти,
Надобно терпети!
«Эх, нелегкая пристала!-
Молвил папа с пьедестала,-
Уж коль с воза что упало,
Так пиши: пропало!
Эта вещь,- прибавил папа,-
Пропади хоть у Приапа,
Нет на это эскулапа,
Эта вещь — не шляпа!
«Нет,- ответствуют кастраты,-
Пий ты этакий девятый,
Мы уж стали сиповаты,
Поючи кантаты!
Де-Мероде ж той порою,
С королем готовясь к бою,
Занимался под горою
Папской пехтурою:
Все в подрясниках шелковых,
Ранцы их из шкурок новых,
Шишек полные еловых,
Сам в чулках лиловых.
Затрубили тотчас трубы,
В войске вспыхнул жар сугубый,
Так и смотрят все, кому бы
Дать прикладом в зубы?
Де-Мероде, в треуголке,
В рясе только что с иголки,
Всех везет их в одноколке
К папиной светелке.
Добрый папа на свободе
Вновь печется о народе,
А кастратам Де-Мероде
Молвит в этом роде:
И конец настал всем спорам;
Прежний при дворе декорум,
И пищат кастраты хором
Вплоть ad finem seculorum.
Эту статью могут комментировать только участники сообщества.
Вы можете вступить в сообщество одним кликом по кнопке справа.
Бунт в Ватикане
«Отчего мы не женаты?
Говорит им папа строго:
Не боитеся вы Бога?
Те к нему: «Тебе-то ладно,
Ты живёшь себе прохладно,
А вот нам так безотрадно,
Очень уж досадно!
Ты живёшь себе по воле,
Чай, натёр себе мозоли,
А скажи-ка: таково ли
Говорит им папа: «Дети,
Было прежде вам глядети,
Потеряв же вещи эти,
Жалко вашей мне утраты;
Я, пожалуй, в виде платы,
Прикажу из лучшей ваты
Те к нему: «На что нам вата?
Это годно для халата!
Не мягка, а жестковата
Папа к ним: «В раю дам местo,
Будет каждому невеста,
В месяц по два пуда теста.
Те к нему: «Да что нам в тесте,
Будь его пудов хоть двести,
С ним не вылепишь невесте
«Эх, нелёгкая пристала!—
Молвил папа с пьедестала,—
Уж коль с воза что упало,
Так пиши: пропало!
Эта вещь,— прибавил папа,—
Эта вещь — не шляпа!
Да и что вы в самом деле?
Жили б вы в моей капелле,
«Нет,— ответствуют кастраты,—
Мы уж стали сиповаты,
А не хочешь ли для дива
Да не грубо, а пискливо,
Испугался папа: «Дети,
Для чего ж мне тонко пети?
Да и как мне разумети
Те к нему: «Проста наука,
В этом мы тебе порука,
Чикнул раз, и вся тут штука —
Папа ж думает: «Оно-де
Было б даже не по моде
Шлёт за Де-Мероде. [4]
Де-Мероде ж той порою,
С королём готовясь к бою,
Занимался под горою
Все в подрясниках шелковых,
Ранцы их из шкурок новых,
Шишек полные еловых,
Сам в чулках лиловых.
«Вам,— кричит,— уж не до рати!
Там хотят, совсем некстати,
Искушённый в ратном строе,
Де-Мерод согнулся втрое,
Видит, дело-то плохое,
«Вам теперь уж не до рати,
Там хотят, совсем некстати,
Вновь услышав эту фразу,
Де-Мероде понял сразу,
Говорит: «Оно-де с глазу;
Затрубили тотчас трубы,
В войске вспыхнул жар сугубый,
Так и смотрят все, кому бы
Дать прикладом в зубы?
Де-Мероде, в треуголке,
В рясе только что с иголки,
Всех везёт их в одноколке
К папиной светёлке.
Лишь вошли в неё солдаты,
Говорят: «Мы виноваты!
Добрый папа на свободе
Вновь печётся о народе,
А кастратам Де-Мероде
Молвит в этом роде:
«Погодите вы, злодеи!
Папа ж рёк, слегка краснея:
И конец настал всем спорам;
Прежний при дворе декорум,
И пищат кастраты хором
Вплоть ad finem seculorum. [6]
Примечания
В этом стихотворении, написанном в Риме, высмеивается лицемерие и ханжество главы католической церкви. Толстой вышучивает также воинственные замыслы и претензии папы римского на сохранение его светской власти.
- Приап (греч. миф.) — бог плодородия, садов и полей, покровитель чувственных наслаждений.
- Антонелли Д. (1806—1886) — кардинал, глава государственного совета Папской области.
- Casta diva — пречистая дева; ария из оперы итальянского композитора В. Беллини „Норма“; возможно, впрочем, что речь идёт о каком-то католическом песнопении.
- Мероде Ф.-К. (1820—1874) — военный министр Папской области.
- Вариант для дам:
"Хочешь быть счастливым - будь им". Сегодня исполняется 190 лет со дня рождения автора этого прекрасного изречения - графа Алексея Константиновича Толстого. Он действительно был человеком весьма удачливым и по гамбургскому счету более чем счастливым.
"Хочешь быть счастливым - будь им". Сегодня исполняется 190 лет со дня рождения автора этого прекрасного изречения - графа Алексея Константиновича Толстого. Он действительно был человеком весьма удачливым и по гамбургскому счету более чем счастливым.
Нет, не всякому поэту так везет - в детстве играть с цесаревичем на одном ковре в одних и тех же солдатиков. Впрочем, дружба и даже родство с царями обычно до добра не доводят. Тем более если ты убежденный либерал. Но в данном случае все совпало. Александр II оказался тоже либералом - и не на словах, а на деле. Покончил с крепостным правом, ввел суд присяжных и даже готов был даровать стране Конституцию и парламент, если бы страна не метнула в либерального императора бомбу, которая оторвала ему нижние конечности. Но тут уже ничего не поделаешь - таковы особенности страны.
Что касается императорского флигель-адъютанта графа Алексея Константиновича Толстого, то его никто не взрывал, а так, слегка подсиживали по придворной линии. Ведь кроме флигель-адъютанта он был еще, страшно сказать, егермейстером - заведующим царской охотой. А иначе вовек бы не написать ему в ритме скачущего коня: "Колокольчики мои, / Цветики степные! / Что глядите на меня, / Тёмно-голубые? / И о чем звените вы / В день веселый мая, / Средь некошеной травы / Головой качая?" Кто же эти строки не знает, кто же их в детстве не слышал? Обычно не помнят продолжения о том, как "конь несет меня стрелой / На поле открытом; / Он вас топчет под собой, / Бьет своим копытом". Это уже пишет именитый егермейстер, травящий в полях царских лис и зайцев, а заодно уж топчущий колокольчики.
Странно только, что "Колокольчики" знают все, а вот Алексея Константиновича Толстого или совсем не помнят, или путают с Алексеем Николаевичем Толстым, тоже графом, написавшим роман "Петр I", по которому мы и судим о личности этого отнюдь не либерального императора-реформатора. Алексей Константинович, как и друг его детства Александр II, терпеть не мог всех этих тиранов и деспотов. А Сталин терпеть не мог Алексея Константиновича, поэтому издавать его стали только в эпоху хрущевской "оттепели". Тогда же вспомнили и издали в год ХХ съезда - в 1956-м - легендарного "Козьму Пруткова".
"Вянет лист, проходит лето, / Иней серебрится. / Юнкер Шмидт из пистолета / Хочет застрелиться". Нет, это не будущий Саша Черный, это соавтор своих двоюродных братьев Жемчужниковых Алексей Константинович Толстой, скрывавшийся вместе с ними под псевдонимом Козьма Прутков. Кто из нас не знает поистине великое изречение: "Гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно". А ведь это А.К. Толстой сказал в своем евангелии от Пруткова. И, наконец, давно ставшее пословицей: "Что имеем - не храним; потерявши - плачем".
Природа так щедро его одарила, что вряд ли он успел высказать даже одну десятую того, что кипело и клокотало внутри. Зато успел добиться возвращения из ссылки Тараса Шевченко, отвел бурю царского гнева от славянофила Сергея Аксакова и вернул из домашней ссылки в Спасском-Лутовинове Ивана Сергеевича Тургенева. На этом его придворная деятельность закончилась. В том самом великом 1861-м - году отмены крепостного права - он пишет прошение об отставке. "Служба и искусство несовместимы", - сказано в письме к царю. Вот такая "карьера". В детстве он - мальчик для игр. Не подумайте чего плохого. Так назывались отпрыски аристократических фамилий, которых по воскресеньям приводили к будущему императору Александру II для совместных забав. В 1861 году игры с властью закончились.
Одна за другой выходят пьесы - "Смерть Ивана Грозного", "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис". Ох, как же не любил эти вещи наследник Грозного - Сталин! Смоктуновский только в 1970-х годах пробил, поставил и сыграл царя Федора Иоанновича - живой сценический укор всем тиранам. Тираны отомстили. Не осталось кинозаписи Смоктуновского в этой роли, хотя технические возможности позволяли запечатлеть весь спектакль. Что же касается сценической интерпретации личности Ивана Грозного, то она и сегодня во многом идет вразрез с ура-патриотическими концепциями. Грозный А.К. Толстого показан таким, каким он, вероятно, и был. Чикатило на троне.
Тонкой эстетической натуре А.К. Толстого в равной мере чужды оказались и разночинцы, сплотившиеся вокруг "Современника", и славянофилы во главе с Сергеем Аксаковым. И тех, и других он припечатал навеки: "Идут славянофилы и нигилисты, / У тех и у других ногти не чисты. / Ибо если они не сходятся в теории вероятности, / То сходятся в неопрятности. / И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее / Русского безбожия и православия. / Первые утверждают, что кто умрет, / Тот весь обращается в кислород. / Вторые - что он входит в небесные угодия / И делается братчиком Кирилла-Мефодия". Нет, зря все-таки отошел он от государевой службы. Может быть, многие несчастья России от того, что светлые головы, начиная с Пушкина и кончая тремя Толстыми, уходили в литературу, считая политику делом низменным и ничтожным.
"История государства Российского от Гостомысла до Тимашева" тоже об этом. Панорама исторической глупости, которую из эпохи в эпоху наследовала российская власть вместе со всем российским электоратом. "Послушайте, ребята, / Что вам расскажет дед. / Земля наша богата, / Порядка в ней лишь нет". И далее вся русская история. "Царь Петр любил порядок, / Почти как царь Иван. / И так же был не сладок, / Порой бывал и пьян. / Он молвил: "Мне вас жалко, / Вы сгинете вконец; / Но у меня есть палка, / И я вам всем отец!". Упование на палочный порядок - это в какой-то степени наша национальная идея, в равной мере присущая народу и власти.
Если бы фрейдисты знали его поэму "Сон советника Попова", родилось бы множество психоаналитических трактатов и диссертаций. Юнг причислил бы это к своим архетипам. В самый торжественный момент приема в министерстве советник Попов замечает, что он стоит в мундире, но без штанов. В таком положении он и выслушивает парадную речь министра, которая и сегодня годится для любого торжественного приема: "Искать себе не будем идеала, / Ни основных общественных начал / В Америке. Америка отстала: / В ней собственность царит и капитал".
Толстой навсегда злободневный, но при этом совершенно не злой. Он уходил из мира, абсолютно не обозленный, благодаря и благословляя с Иоанном Дамаскином "и в поле каждую былинку, / и в небе каждую звезду".
Читайте также: