Бондарев мгновения краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
© Ю. В. Бондарев, 2014
© Издательство ИТРК, 2014
Жизнь есть мгновение,
Мгновение есть жизнь.
… И если на то будет Воля Твоя, то оставь меня на некоторое время в этой моей скромной и, конечно, грешной жизни, потому что в родной моей России я узнал много печали ее, но еще не узнал до конца земную красоту, таинственность ее, чудо ее и прелесть.
Но дано ли будет это познание несовершенному разуму?
Не напоминает ли все это человеческое общество, которое в непредугаданном общем взрыве может дойти до крайнего неистовства?
На рассвете после боя
Всю жизнь память задавала мне загадки, выхватывая, приближая часы и минуты из военного времени, будто готово быть со мной неразлучно. Сегодня вдруг явилось раннее летнее утро, расплывчатые силуэты подбитых танков и около орудия два лица, заспанных, в пороховой гари, одно пожилое, хмурое, другое совсем мальчишеское, – увидел эти лица до того выпукло, что почудилось: не вчера ли мы расстались? И дошли до меня их голоса, как если бы они звучали в траншее, в нескольких шагах:
– Утянули, а? Вот фрицы, тудыть иху муху! Восемнадцать танков наша батарея подбила, а восемь осталось. Вон, считай… Десять, сталыть, утянули ночью. Тягач всю ночь в нейтралке гудел.
– Как же это? И мы – ничего.
– И вы не видели? Не слышали?
– Почему не видели, не слышали? Видели и слышали. Я вот всю ночь мотор в лощине слыхал, когда ты дрых. И движение там было. Поэтому пошел, капитану доложил: никак, опять атаковать ночью или к утру готовятся. А капитан говорит: подбитые свои танки утягивают. Да пусть, говорит, все равно не утащат, скоро вперед пойдем. Сталыть, двинем скоро, школьная твоя голова!
– Ах, здорово! Веселей будет! Надоело тут, в обороне. Страсть надоело…
– То-то. Глуп ты еще. До несуразности. Наступление вести – не задом трясти. Весело на войне только дуракам бывает и таким гусарам, как ты…
Странно, в памяти осталась фамилия пожилого солдата, дошедшего со мной до Карпат. Фамилия же молодого исчезла, как исчез он сам в первом бою наступления, зарытый в конце той самой лощины, откуда немцы ночью вытягивали свои подбитые танки. Фамилия пожилого солдата была Тимофеев.
Не любовь, а боль
– Вы спрашиваете, что такое любовь? Это начало и конец всего на белом свете. Это рождение, воздух, вода, солнце, весна, снег, страдание, дождь, утро, ночь, вечность.
– Не слишком ли романтично в наше-то время? Красота и любовь – истины архаичные в век стрессов и электроники.
– Вы ошибаетесь, мой друг. Есть четыре непоколебимые истины, лишенные интеллектуального кокетства. Это рождение человека, любовь, боль, голод и смерть.
– Я с вами не согласен. Все относительно. Любовь потеряла чувства, голод стал средством лечения, смерть – перемена декораций, как думают многие. Осталась нерушимой боль, которая может объединить всех… не очень здоровое человечество. Не красота, не любовь, а боль.
Муж бросил меня, и я осталась с двумя детьми, но из-за моей болезни их воспитывали мои отец и мать.
Юрий Васильевич Бондарев родился 15 марта 1924 года в Орске Оренбургской области. Отец - Василий Васильевич Бондарев - участник Первой мировой войны, работал адвокатом, народным следователем, административным работником. Мать, Клавдия Иосифовна Бондарева, читала сыну по вечерам книги, особенно русскую классику. Семья часто переезжала - Урал, Средняя Азия, Оренбуржье, и в 1931 году переехала в Москву, в Замоскворечье.
Вторую медаль он получил за отражение атаки немцев под городом Каменец-Подольский. Воевал в Карпатах, освобождал Польшу и Чехословакию. В октябре 1944 года был направлен на учебу в училище зенитной артиллерии г. Чкалове (сейчас - Оренбург). После окончания училища в декабре 1945 года ему присвоили звание младшего лейтенанта, признали ограниченно годным к службе и демобилизовали по ранениям (открылась старая рана).
Лауреат Ленинской премии (1972), Государственной премии СССР (1977, 1983), Государственной премии РСФСР имени Братьев Васильевых (1975), премии имени Льва Толстого (1993), Международной премии имени Михаила Шолохова (1994) и др. В 2015 за духовность и высокую нравственность своих произведений был награжден Патриаршей литературной премией. Таврическая премия присуждена в 2016-м.
Почетный гражданин города-героя Волгограда, ведь именно под Сталинградом в 1942 году начался боевой путь будущего известного писателя.
Юрий Бондарев женат, жена - Валентина Никитична. У них две дочери — Елена, специалист по английскому языку и Екатерина, художник.
Мгновения, Юрий Васильевич Бондарев - рейтинг книги по отзывам читателей, краткое содержание
Автор:
Категория:
Классическая и современная проза
О книге
Краткое содержание
Новая книга выдающегося русского, советского писателя Юрия Бондарева "Мгновения" издана как выполнение замысла автора в кратких рассказах, названных им "мгновения" поведать о сложных человеческих отношениях в обществе, о психологических и социальных поступках и событиях, о явлениях жизни и природы. Юрий Васильевич пишет свои литературно-философские эссе - "мгновения" уже не одно десятилетие. Неоднократно многие из них публиковались в журналах и книгах. В этой книге первое полное собрание "мгновений", ставших итогом многолетних раздумий писателя над судьбами России XX века и современной России. "Как я смею нескромно надеяться, - заметил автор в кратком своем предисловии, - эта книга, названная "Мгновения", имеет цель в сюжетах самого разного содержания рассказать моим современникам о нашем сложнейшем, смутном времени, если согласиться, что данная нам жизнь есть мгновение, а мгновение - жизнь". Писатель продолжает осмысливать жизнь.
… И если на то будет Воля Твоя, то оставь меня на некоторое время в этой моей скромной и, конечно, грешной жизни, потому что в родной моей России я узнал много печали ее, но еще не узнал до конца земную красоту, таинственность ее, чудо ее и прелесть.
Но дано ли будет это познание несовершенному разуму?
Не напоминает ли все это человеческое общество, которое в непредугаданном общем взрыве может дойти до крайнего неистовства?
На рассвете после боя
Всю жизнь память задавала мне загадки, выхватывая, приближая часы и минуты из военного времени, будто готово быть со мной неразлучно. Сегодня вдруг явилось раннее летнее утро, расплывчатые силуэты подбитых танков и около орудия два лица, заспанных, в пороховой гари, одно пожилое, хмурое, другое совсем мальчишеское, – увидел эти лица до того выпукло, что почудилось: не вчера ли мы расстались? И дошли до меня их голоса, как если бы они звучали в траншее, в нескольких шагах:
– Утянули, а? Вот фрицы, тудыть иху муху! Восемнадцать танков наша батарея подбила, а восемь осталось. Вон, считай… Десять, сталыть, утянули ночью. Тягач всю ночь в нейтралке гудел.
– Как же это? И мы – ничего.
– И вы не видели? Не слышали?
– Почему не видели, не слышали? Видели и слышали. Я вот всю ночь мотор в лощине слыхал, когда ты дрых. И движение там было. Поэтому пошел, капитану доложил: никак, опять атаковать ночью или к утру готовятся. А капитан говорит: подбитые свои танки утягивают. Да пусть, говорит, все равно не утащат, скоро вперед пойдем. Сталыть, двинем скоро, школьная твоя голова!
– Ах, здорово! Веселей будет! Надоело тут, в обороне. Страсть надоело…
– То-то. Глуп ты еще. До несуразности. Наступление вести – не задом трясти. Весело на войне только дуракам бывает и таким гусарам, как ты…
Странно, в памяти осталась фамилия пожилого солдата, дошедшего со мной до Карпат. Фамилия же молодого исчезла, как исчез он сам в первом бою наступления, зарытый в конце той самой лощины, откуда немцы ночью вытягивали свои подбитые танки. Фамилия пожилого солдата была Тимофеев.
Не любовь, а боль
– Вы спрашиваете, что такое любовь? Это начало и конец всего на белом свете. Это рождение, воздух, вода, солнце, весна, снег, страдание, дождь, утро, ночь, вечность.
– Не слишком ли романтично в наше-то время? Красота и любовь – истины архаичные в век стрессов и электроники.
– Вы ошибаетесь, мой друг. Есть четыре непоколебимые истины, лишенные интеллектуального кокетства. Это рождение человека, любовь, боль, голод и смерть.
– Я с вами не согласен. Все относительно. Любовь потеряла чувства, голод стал средством лечения, смерть – перемена декораций, как думают многие. Осталась нерушимой боль, которая может объединить всех… не очень здоровое человечество. Не красота, не любовь, а боль.
Муж бросил меня, и я осталась с двумя детьми, но из-за моей болезни их воспитывали мои отец и мать.
Лежал при синеватом свете ночника, никак не мог заснуть, вагон несло, качало среди северной тьмы зимних лесов, мерзло визжали колеса под полом, будто потягивало, тянуло постель то вправо, то влево, и было мне тоскливо и одиноко в холодноватом двухместном купе, и я торопил бешеный бег поезда: скорей, скорей домой!
И вдруг поразился: о как часто я ожидал тот или иной день, как неблагоразумно отсчитывал время, подгоняя его, уничтожая его одержимым нетерпением! Чего я ожидал? Куда я спешил? И показалось, что почти никогда в прожитой молодости я не жалел, не осознавал утекающего срока, словно бы впереди была счастливая беспредельность, а та каждодневная земная жизнь – замедленная, ненастоящая – имела лишь отдельные вехи радости, все остальное представлялось настоящими промежутками, бесполезными расстояниями, прогонами от станции к станции.
Я неистово торопил время в детстве, ожидая день покупки перочинного ножа, обещанного отцом к Новому году, я с нетерпением торопил дни и часы в надежде увидеть ее, с портфельчиком, в легоньком платьице, в белых носочках, аккуратно ступающую по плитам тротуара мимо ворот нашего дома. Я ждал того момента, когда она пройдет возле меня, и, омертвев, с презрительной улыбкой влюбленного мальчика наслаждался высокомерным видом ее вздернутого носа, веснушчатого лица, и затем с той же тайной влюбленностью долго провожал глазами две косички, раскачивающиеся на прямой напряженной спине. Тогда ничего не существовало кроме кратких минут этой встречи, как не существовало и в юности реального бытия тех прикосновений, стояния в подъезде около паровой батареи, когда я ощущал сокровенное тепло ее тела, влагу ее зубов, ее податливые губы, вспухшие в болезненной неутоленности поцелуев. И мы оба, молодые, сильные, изнемогали от неразрешенной до конца нежности, как в сладкой пытке: ее колени прижаты к моим коленям, и, отрешенные от всего человечества, одни на лестничной площадке, под тусклой лампочкой, мы были на последней грани близости, но не переступали эту грань – нас сдерживала стыдливость неопытной чистоты.
Читайте также: