Воспитание не профессия а призвание талант дар божий сочинение
Обновлено: 01.06.2024
– Двадцать восьмого сентября сего года гражданин Скулов Антон Филимонович, тысяча девятьсот двадцатого года рождения, русский, ранее не судимый, участник войны, имеющий фронтовую инвалидность, проживающий в лично ему принадлежащем доме по Заовражной улице, семнадцать…
– …выстрелом в упор из охотничьего ружья шестнадцатого калибра убил гражданина Вешнева Эдуарда Аркадьевича. Означенный гражданин Вешнев скончался на месте преступления.
Скончался означенный. А мог и не означенный: все они что-то орали тогда. А он стрелял четыре раза, и этот выстрел был последним. Только бы не закачаться. Почему же – означенный?
– Короче говоря, вы, Антон Филимонович, обвиняетесь в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств согласно статье сто три УК РСФСР. Осознаете?
– Да вы уже сознались в преступлении, сознались, потом подпишете. Я спрашиваю, осознаете ли всю тяжесть содеянного?
– Убил, не отрицаю.
Следователь был молод – первое серьезное дело! – не растратился еще, не привык и возмутился:
– С олимпийским спокойствием, так, да? С олимпийским спокойствием!
– Не отрицаю, убил, – ясно, безо всяких интонаций повторил Скулов, но закачался.
– Ну, хорошо, прочитайте и распишитесь, – вяло вздохнул следователь. – Ему десять лет в решетку светит, а он знай себе качается.
Скулов подписал не читая. Расслышал слова, усилием заставил себя замереть, а потому и ручку клал медленно, будто в кино.
– Упорный вы, гражданин Скулов, упорный. Принципиально не читаете, принципиально от защиты отказываетесь, а непохоже, чтобы осознали. – Следователь убрал все бумаги, завязал тесемки на папках, но уходить не торопился и конвой не вызывал. – Следствие закончено, но, признаюсь, сильно на вас удивляюсь, Антон Филимонович. Возраст у вас – аюшки, а если крутанут вам полную десятку, на что рассчитываете? Помереть в колонии? Глупо. Я с вами не как следователь, я по-человечески хочу, понимаете? У меня оба деда в войну погибли, я без стариков рос, может, потому психологически душа ваша для меня – терра инкогнита. Ну, застрелили, тяжкое преступление, но ведь сколько вариантов, а? Тут и превышение пределов необходимой обороны, статья сто пять, и состояние сильного нервного волнения, статья сто четыре, да и простая неосторожность – статья сто шесть, наконец; вы же все отмели. Все, и поволокли на себя чистую сто три: умышленное убийство. Зачем?
Зачем. Скулов задумался, в себя заглянул и не заметил, как опять закачался. Молодой следователь, энергичный, хороший, наверно, парень, а двух вещей никак понять не хочет. Во-первых, жить-то зачем? А что, во-вторых, он на суде скажет, если смягчать вздумают? А звучать будет так: три раза Скулов в воздух стрелял, четвертый – в него. В означенного. И если бы промахнулся, снова бы перезарядил, а все равно бы в него. И тогда бы уж дуплетом. Тогда бы уж – залп. Вот на суде этот залп и громыхнет, а следователь о статьях толкует.
– Это я вам, гражданин Скулов, к тому говорю, что если рассчитываете разжалобить, так не надейтесь. Все решают факты. Так что проникнитесь…
Проникнитесь. Нелепое слово. Проникновение – это понятно. Или – проникающее. Проникающее ранение… И чего ребенка тогда не взяли, чего испугались? Все-таки за могилой бы ухаживал, а так пропадет могилка. И место пропадет, не лежать ему рядом. А коли так – пусть побольше. Пусть полную катушку, как следователь выражается. Чтобы уйти и не вернуться.
Скулов все сильнее и сильнее раскачивался на неподвижном стуле, уже не только не слушая, но ни слова не слыша, о чем там говорит следователь, а мечтая лишь, чтобы отпустил он его поскорее. Чтобы вернуться в свою камеру, сесть на табурет, качаться и вспоминать. Вспоминать об Ане, и о себе, и опять об Ане, все время об Ане, с первого дня, с первого часа их знакомства и до последнего мига ее жизни. Больше ничего не осталось: ни сожаления, ни жалости, ни страха – только эти воспоминания, в которые никто, ни один человек не мог проникнуть. Это было его царство, его земля обетованная, его бесконечная, каждый раз по-новому, по-особому проживаемая жизнь.
– …Фронтовик, ордена вон. Это как понять все, Антон Филимонович? Я постичь хочу вашу психологию: человек в войну жизни своей не щадил, а тут взял да и застрелил. Вы же за него, за этого парня, кровь проливали, а что получилось? Как мне понять? А я хочу понять, гражданин Скулов, хочу вникнуть: может, я что-то недоучитываю как следователь, недопонимаю как молодой работник. Подскажите, помогите. Себе не желаете, так хоть мне помогите…
– …Вернулись вы с боевыми заслугами, с тяжким ранением, только не домой вы вернулись, гражданин Скулов. А поехали из госпиталя в город Сызрань и жили там на вокзале, пока из тамошнего госпиталя не выписали вашу фронтовую подругу Ефремову Анну Свиридовну. И тут вы не к законной семье поехали, а вместе с гражданкой Ефремовой к ее брату в наш город. Да что это я вам вашу биографию рассказываю! Я просто понять хочу: любовь? А чего тогда с прежней женой не развелись? Почему с новой брак не зарегистрировали? Все вопросы. Столько в вашей жизни вопросов скопилось – пять лет разбираться надо. Ну, к примеру, почему же насчет брака, а?
– …Я официально своего коллегу уполномочил допросить вашу законную супругу по месту ее жительства для более полного освещения вашей характеристики. Но мне лично интересно знать, почему ваша законная жена тоже не ставила вопрос…
– Устал я, – резко сказал Скулов: невыносим ему был разговор о жене, бывшей жене, хоть и законной. – Устал, нога мозжит, в камеру хочу.
Подготовка к ЕГЭ, ГДЗ, сочинения, эссе, рефераты Русский язык Исходные тексты сочинений ЕГЭ Текст ЕГЭ по Б. Васильеву с проблемами
Текст ЕГЭ по Б. Васильеву с проблемами
Текст ЕГЭ по русскому с позицией и проблемами по Б.Васильеву
Исходный текст для сочинения ЕГЭ по Б. Васильеву
Проблемы текста
1. Проблема отношения к детям. Всегда ли ребёнок оказывается нужным родителям и близким?
2. Проблема потребности ребёнка в любви и заботе близких людей. Какое значение имеет для ребенка любовь и забота со стороны близких людей?
3. Проблема влияния ребёнка на жизнь людей. Как влияет ребёнок на жизнь людей?
4. Проблема восприятия ребёнка взрослыми. Как взрослые воспринимают ребёнка?
Авторская позиция - позиция автора
1. Иногда рождение ребёнка оказывается для родителей неожиданным, а сам ребёнок – ненужным, мешающим жить.
2. Любовь творит чудеса, помогая ребёнку расти, правильно развиваться, делая его счастливым. Важно, чтобы нашлись родные люди, способные окружить его заботой.
3. Ребёнок способен подарить не только своим родным, но и другим людям ощущение счастья; забота о нём наполняет жизнь людей, проявляющих по отношению к нему эту заботу, радостью и смыслом.
4. Своими непосредственным отношение к жизни и людям, доверчивой открытостью миру ребёнок способен расположить к себе людей даже с самыми сложными характерами
Помню, на 1 сентября ребята преподнесли мне букет. Он показался мне очень большим. Ведь это был мой первый букет, подаренный моими учениками. Я наслаждалась цветами и мне казалось, что они пахнут ребятами. А ребята же казались разными цветками: и ромашками, и анютиными глазками, и гвоздичками, и васильками. Сколько же было их разных, весёлых, озорных!
Проходили годы, одни ребята приходили в школу, а другие прощались с ней. Менялись программы обучения, но одно осталось неизменным: это обязанность учителя не только учить, но и обучить, выучить и научить быть прежде всего человеком, способным увидеть и понять горе и радость другого человека, воспитать в нём уважение и любовь ко всему, что его окружает. И я старалась. Старалась изо всех сил научить детей видеть красоту этого мира, ценить в людях добро, старалась прививать им любовь. В этом мне помогала литература.
Еще, я думаю, учитель должен быть хорошим актером. Ведь у каждого из нас есть семья, много проблем, которые непременно должны решаться. Но в школу с таким грузом приходить нельзя. Ведь ученики ждут радости в глазах, учитель заряжает их на весь день, он отдает им частичку себя. Глядя на своих питомцев, я открывала для себя всё новые и новые качества. И совсем скоро поняла, что учительство для меня уже давно не профессия, а образ жизни. Я не представляю праздники без шумных, снующих туда-сюда маленьких артистов, не представляю начало долгих летних каникул без увлекательного похода, экскурсии.
Уверена, что хорошо вести уроки и быть в стороне от жизни, - это значит, плохо делать свое главное учительское дело. Моя цель не только формировать знания, умения, навыки, но и помочь каждому ребенку сформироваться как личность, развить желание и стремление к преодолении жизненных трудностей, умение правильно оценивать свои поступки, результаты своего труда. Учитель – это человек, рядом с которым надежно. И я всегда стараюсь быть надёжной опорой для своих учеников.
Когда была совсем ещё ребёнком, в своих фантазиях я рисовала портрет идеального учителя. Перед собой я видела доброго, понимающего человека. Идя в школу по длинной дороге, я мечтала, чтобы учительница меня любила, уважала, ценила мой маленький успех. Что же сейчас, спустя много лет, может измениться в мечтах детей? Как ни странно, но современные дети мечтают о том же самом. Любовь, доброта, искренность, понимание – вот что нужно и современному ученику, и учителю XXI века. И поэтому, спеша к своим ребятам, я, прежде всего, стараюсь быть с ними честной, справедливой, доброй и надёжной опорой.
Ещё тексты были такие:
В.С. Токарева "Сволочей тоже жалко"
Эта история произошла тридцать лет назад.
Я иногда сопровождала мужа, сидела за его спиной.
Фаина восседала за столом – огромная, как сидячий бык. При этом у нее были локоны и бархатный голос.
Касьян – на десять лет моложе, красавец. Фаина отбила его у законной жены. Чем взяла? Возможно, романтическими локонами и воркующим голосом.
У меня к этому времени вышли фильм и книга. Я ходила в молодых и талантливых. Жизнь улыбалась. Но вдруг ни с того ни с сего моя дочь перестала видеть правым глазом. Ее положили в больницу с диагнозом неврит, воспаление зрительного нерва.
Моей девочке было десять лет, мы никогда до этого не расставались, и эта первая разлука явилась трагедией. Она плакала в больничной палате, а я у себя дома, на улице и в гостях.
Фаина увидела мой минор и вызвалась помочь.
На другой день мы вместе отправились в Морозовскую больницу. Глазное отделение находилось на пятом этаже, без лифта. Фаина шла, вздымая свои сто килограммов, и недовольно бурчала. Смысл ее бурчания был таков: зачем она пошла, зачем ей это надо, вечно она во что-то влезает себе во вред.
Я плелась следом и чувствовала себя виноватой.
Наконец мы поднялись на нужный этаж.
– Стойте и ждите, – приказала Фаина.
Она достала из объемной сумки белый халат, надела его и скрылась за дверью глазного отделения.
Я стояла и ждала. Время остановилось. Было не совсем понятно, зачем я ее привела. В отделении хорошие врачи. Они любили мою девочку, готовы были сделать все необходимое. Зачем эта начальница? Напугать? Но в семидесятые годы медицина была добросовестной, в отличие от сегодняшней. Напугать – значит выразить недоверие. Некрасиво. Однако цена вопроса была слишком высока: глаз. Я ждала.
Появилась Фаина. Подошла близко. Устремила на меня пронзительный взор. Буквально впилась взглядом.
– Соберитесь, – сказала она. – Выслушайте разумно. У вашей дочери опухоль мозга. Эта опухоль передавливает нерв, поэтому он не проводит зрение.
– И что теперь? – тупо спросила я.
– Операция. Надо делать трепанацию черепа и удалять опухоль.
Я понимала: она говорит что-то страшное, но до меня не доходил смысл сказанного. Я не могла совместить эти слова с моей девочкой.
– И что потом? – спросила я.
– Молите бога, чтобы она умерла. Если выживет, останется идиоткой.
Фаина замолчала. Стояла и изучала мое лицо. Мое лицо ничего не выражало. Меня как будто выключили из розетки.
– Я вам что-то должна? – спросила я.
– Ничего, – великодушно ответила Фаина. – Но поскольку я потратила на вас время, сопроводите меня в ателье. На такси. Я должна забрать норковый берет и норковый шарф.
– Хорошо, – отозвалась я.
Мы спустились вниз. Я остановила такси, и Фаина загрузила в него весь свой живой вес.
У меня вдруг упали из рук часы и щелкнули об асфальт. Почему они оказались у меня в руке? Видимо, я их сняла. Наверное, я не отдавала отчета в своих действиях.
Я сидела возле шофера и не понимала: зачем Фаина заставила меня ехать с ней в ателье? Сообщить матери о том, что ее ребенок безнадежен, – значит воткнуть нож в ее сердце. А потом потребовать, чтобы я с ножом в сердце повезла ее в ателье… Стоимость такси – рубль. Неужели у генеральши нет рубля, чтобы доехать самой?
Мы остановились возле ателье. Фаина выбралась из машины постепенно: сначала две сиськи, потом зад, обширный, как у ямщика, а на локоны она наденет норковый берет.
Я осталась в машине, сказала шоферу:
– Обратно в больницу.
Я вернулась в глазное отделение, вызвала врача.
– У моей дочки опухоль мозга? – прямо спросила я.
– С чего вы взяли? – удивился врач. – У нее обычный неврит.
– А как вы отличаете неврит от опухоли?
– По цвету. Когда неврит, нерв красный, а когда опухоль, нерв синий.
– А у моей дочки какой цвет?
– Красный. Мы будем колоть ей нужный препарат, воспаление уйдет, зрение восстановится.
– А можно сделать рентген?
– Можно. Только зачем?
– Удостовериться, что опухоли нет.
Я не ушла до тех пор, пока врач не вынес мне рентгеновский снимок и я не убедилась воочию, что снимок чист, прекрасен и даже красив, благословенны дела твои, Господи…
– Зачем она это сделала?
– Сволочь, – коротко ответил муж.
Я набрала телефон Фаины и сказала ей:
– Вы ошиблись. У моей дочери нет никакой опухоли. Обыкновенный неврит.
– Ну и пожалуйста, – ответила Фаина, как будто обиделась.
Прошло десять лет. Моя дочь выросла, набралась красоты, одинаково видела обоими глазами. Запуталась в женихах.
В один прекрасный день мы с мужем поехали на базар. В овощном ряду я углядела Фаину. С тех давних пор я с ней не общалась, хотя слышала, что недавно ее муж умер в гараже возле машины, а сын выпал из окна. Наркотики.
Фаина увидела меня и кинулась мне на грудь как близкая родственница.
Я стояла, скованная ее объятьями, и мне ничего не оставалось, как положить руки на ее спину. Спина тряслась в рыданиях. Под моими ладонями выступали ее лопатки, как крылья. Фаина не просто похудела, а высохла. Куда делись ее килограммы? Локоны превратились в старушечий пучок на затылке. Что делает с человеком горе…
Мой муж показывал мне глазами: надо идти, чего ты застряла? Но я не могла оттолкнуть Фаину вместе с ее рыданиями. Я стояла и терпела. И не просто терпела – сочувствовала. Гладила ее по спине, по плечам и крыльям.
Сволочи – тоже люди. Их тоже жалко.
Деревеньки к Сороти льнут с обеих сторон. Названия их сохранились со времен Пушкина: Дедовцы, Зимари, Петровское, Слепни, Жабкино, Марково, Соболицы, Житево, Кузино, Селиванове, а дальше от берега еще и Лопатино, Авдаши, Клопы, Козляки. Милые тихие деревеньки с песчаными тропами к речке, с гнездами аистов, с баньками у воды, с мостками для полосканья белья, с обязательной грудой замшелых камней у околицы.
Не болит ли душа у тех, кто покинул эти селения? Не тянет ли воротиться? Не снится ли в городе кроткая, тихая речка, эти холмы с перелесками, этот прозрачный пахучий воздух, эта щемящая благодатная тишина? Реки не текут вспять, а люди могут вернуться. Кое-кто возвращается. И не жалеют. Условия подходящие открываются для обратной дороги так сказал в Зимарях Никита Ювенальевич Ювенальев.
А в Пискунове, состоящем сегодня из двух обветшалых домов, мы говорили со стариком, который с войны, с сорок четвертого года, после ранения в позвоночник, прикован к постели. Когда мы причалили к деревеньке, дочь старика сама уже бабушка с двумя городскими внучатами полоскала в речке белье. После знакомства она попросила: Зайдите к старому. Он уже месяц людей не видел.
Мы присели возле кровати неподвижного старика. Поговорили о нестойкой погоде, о войне, о страданиях от войны, о чем-то еще уместном при такой встрече. Украдкой старик достал из подголовья жестянку от чая.
Откройте, там медаль у меня. И книжка к медали. Все честь по чести: Белов Николай Николаевич За отвагу.
Когда мы были уже на крыльце, дочь старика позвала: т- Зайдите еще, батя хочет спросить.
Забыл я сказать, попытался подняться с подушек старик.
Когда тут Пушкину дом рубили, я тогда мог сидеть. На табуретке сидел, выводили меня на крыльцо и сидел. Все помню: как сруб на берег свозили, как в половодье по Сороти все пошло. Людей было пропасть. И деревенька наша была еще справной. Как дом-то? Стоит. Вот, говорите, с больших пространств съезжаются люди. А я тут рядом и не увидел. старик заплакал и, как ребенок, стал кулаками вытирать слезы.
В Пискунове мы углубились в лес. Разыскали делянку, где сразу после войны зимою сорок шестого года рубили лес для сожженной и разоренной фашистами усадьбы в Михайловском. По чертежам реставраторов при горячих хлопотах Семена Степановича Гейченко в этом лесу срубили дом, каким был он при Пушкине. На санях бревна и разобранный сруб подтянули на берег. А весной в половодье все пущено было вниз по течению. Сороть стала купелью возрожденного дома в Михайловском.
(3)Утро было каким-то беспокойным, я буквально сбежал от всех и одиноко блуждал в Берёзовом логу. (4)Раскосмаченные серые тучи неслись по небу стремительно, низко, касаясь маковок тополей. (5)Словом, ненастье. (6)Я брёл и брёл, уже ругая себя за то, что вспылил и пришёл в этот холод из тепла, из дома.
(7)И вдруг возле ручья, в низине, скорее не увидел я, а почуял что-то необычное словно солнечный свет, золотистое его сияние. (8)Я подошёл ближе: это цвел невеликий вербовый куст.
(9)В белых серёжках его, через серебряный ворс, пробились жёлтые пыльники цвета. (10)И серёжки стали золотистыми. (11)Вербовый куст в ненастном пасмурном дне кротко сиял тёплым лампадным светом. (12)Он светил, согревая вокруг себя землю, и воздух, и зябкий день. (13)Согрел и меня.
(14)Огромный просторный мир: пустая земля, низкое небо, тополиные, ольховые голые ветки, песчаные бугры, меж них неезженая дорога, всё это зябко и сиро. (15)А рядом малый куст золотой, словно лампада в красном углу. (16)Символ весны и жизни в ненастном дне.
(17)Всё это было давно. (18)Но так хорошо помнится! (19)А теперь ещё и картина висит, тоже светит. (20)Радуется душа.
(21)Когда-то я рассказывал о цветущей вербе, что согрела мою душу, своему приятелю-художнику, и он, видно, запомнил. (22)Через столько лет, но написал картину. (23)Значит, и ему легло на душу. (24)Хотя что тут особенного? (25)Просто хмурый день и золотистая верба. (26)Но помнит сердце
(27)Сколько в жизни нашей таких вот коротких, но тёплых минут, которые уйдут, а память о них останется с нами надолго, может быть, навсегда, и память эта будет согревать душу. (28)У каждого свое.
(29)Память детства, один из обычных дней. (30)Какое-нибудь утро ли, поздний вечер, когда склоняется к тебе мать ли, бабушка. (31)Тёплые руки, доброе лицо. (32)Волна любви. (33)Она проходит, но остается. (34)Или жёлтые листья у тополя, их мягкий ковер. (35)Это осень. (36)Цветущий вербовый куст по весне. (37)Чей-то светлый лик
(38)Есть рассказ ли, притча о ночном далёком огне, который впереди. (39)Он зовёт, он скрашивает, сокращает путь, особенно во тьме.
(40)Для меня и, думаю, для всех нас одного лишь огонька впереди, конечно, мало. (41)Их много на нашем пути, добрых знаков, тёплых дней и минут, которые помогают жить, раздвигая порой сумеречные, ненастные дни.
Читайте также: