Страх и трепет сочинение

Обновлено: 09.05.2024

Для учеников 1-11 классов и дошкольников
Бесплатные сертификаты учителям и участникам

Сочинения Кьеркегора, отличающиеся яркостью и отточенностью стиля, оказали большое влияние на развитие датской литературы. Философия его не пользовалась популярностью при жизни Кьеркегор и в ближайшие десятилетия после его смерти. В 20 в. к учению Кьеркегора обращается протестантская диалектическая теология , а с 1920-х гг. — экзистенциализм . Стиль философствования Кьеркегора становится образцом для иррационалистических течений современной буржуазной философской мысли. Одно из основополагающих понятий экзистенциализма было понятие страха [ C м. работу: Бибихин 1989].

ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ

Учение о вере как основании экзистенции

Кьеркегор ярко и однозначно уже в I половине XIX века выступил против всеобщих и объективных оснований человеческого бытия. Человек, в отличие от животного, не родовое, а экзистирующее существо. Родовые признаки — разум человека, являются вторичными уже потому, что человек сотворен по образу и подобию Бога. (В конце анализа философии Кьеркегора мы отдельно остановимся на причинах религиозности датского мыслителя).

В критической литературе иногда проводят параллель философии Кьеркегора и Сократа. В отличие от Сократа, Кьеркегор главной задачей философии видит не рациональное обоснование религиозно-нравственной жизни, а, наоборот, во-первых, сверх-рациональное, даже иррациональное обоснование жизни, во-вторых, жизни не религиозно-нравственной, а сверх-нравственной, что не мешает сверх-нравственной жизни иметь основание в этике.

Но что может этому способствовать? Универсальные философские пропозиции указывают только на общее и бессильны выразить то, что отличает одного человека от другого, т.е. неуловимую субъективность нашего существования, и, следовательно, спекулятивная философия заканчивается там, где начинаются различия.

Итак, вера является тем инструментом, с помощью которого человек становится отличным ото всех людей, он становится Единичным.

Чтобы пояснить отличие общее- этическое, (долг и ответственность) и единичное — веру, Кьеркегор придумывает различные варианты истории Авраама. Авраам мог бы молить Бога пощадить его единственного сына, а заодно и его с Саррой, которая умерла бы с горя и мы бы имели эстетического, чувственного Авраама.

Авраам этический, с наличием определенного долга и ответственности перед сыном, перед женой, мог бы вонзить нож себе в грудь, и таким прославился бы в мире, показав миру настоящую отеческую любовь.

И в первом, и во втором случае перед нами предстал бы обыкновенный человек, которым руководят, соответственно, чувства или разум.

Но библейский Авраам, собираясь в дорогу, оставил свой разум, но взял с собой веру и все сбылось согласно вере Авраама. Вера Авраама, и об этом постоянно твердит Кьеркегор, относилась к настоящей жизни. В этом пункте, акцентирующем внимание на настоящую веру, (настоящую уже потому, что она имеет место в настоящей жизни и в настоящее время — не в прошлом, не в будущем), Кьеркегор противопоставляет свою веру — вере христианства. Христианство XIX века стало лживым, а потому лживой и поверхностной стала вера. Вера, как учит христианство, является инструментом успокоения, обретения сладостного блаженства, порядка и покоя. Вера стала способом добывания счастья, значит, вера извращена, либо ее нет вообще, а есть лишь разум. У современного христианства, считает Кьеркегор, нет настоящей веры. Настоящей верой владеет Авраам. Если бы вера Авраама относилась к прошлой или будущей жизни, ему нужно было бы быстрее покинуть этот мир. Но Авраам по-настоящему верит и по-настоящему страдает и источником его страданий является вера. Вера не спасает человека, но делает жизнь человека исключительной, Единичной, безумной.

Первая проблема состоит в том – существует ли телеологическое устранение этического.

Этическое есть нечто всеобщее, а всеобщее – это то, что применимо к каждому. Этическое замкнуто в самом себе, не имеет ничего помимо себя, что могло составить его цель, но является целью для всего, что находится вне его. Этической задачей каждого единичного индивида является выражение себя во всеобщем. «Как только единичный индивид пытается сделать себя значимым в своей единичности перед лицом всеобщего, он согрешает и может лишь, признав это, снова примириться со всеобщим. Но всякий раз, когда единичный индивид, войдя во всеобщее, ощущает стремление утвердиться в качестве единичного, он оказывается в состоянии искушения, из которого может выбраться, лишь с раскаянием, отдавая себя как единичного всеобщему. Но, если этическое – это высшее, что существует для человека в наличном существовании, тогда возможность отказа (телеологического устранения) от этического была бы противоречием, так как, устраняя эту высшую цель, ее тем самым разрушают, тогда как, в обычном смысле слова, когда нечто устраняется то оно не разрушается, но сохраняется в более высшем.

Однако в истории с Авраамом как раз содержится такой парадокс. Высшим выражением этического для Авраама было любить сына.

Поэтому, либо существует телеологическое устранение этического, либо Авраам погиб.

Здесь Кьеркегор приводит множество примеров трагического героя, почерпнутых из Библии, древнегреческой и европейской поэзии.

Трагический герой тем и отличается от рыцаря веры, что он остается внутри этического и приносит себя в жертву всеобщему. Если бы, например,

Авраам в самый последний миг вонзил кинжал себе в грудь, если бы он принес в жертву себя, то он был бы всего лишь трагическим героем.

Авраам приносит Исаака в жертву не ради великой идеи, спасающей народ или государство, не для того, чтобы умиротворить разгневанного

Этическое – это всеобщее, и в качестве такового божественное. Поэтому, любой долг, в конце-концов, есть долг перед Богом. Долг любить ближнего - это также долг перед Богом. Однако здесь человек вступает в отношение не с Богом, а с этим ближним. И если кто-то говорит, что его долг - любить Бога, то он говорит некую тавтологию.

Поэтому задачей индивида будет являться выражение себя во всеобщем и, внешнее выше, чем внутренне, которое присутствует в человеке.

Все это соответствует гегелевской философии. Когда индивид пытается остаться во внутреннем, когда он уклоняется от того, чтобы выразить себя во внешнем, он прегрешает и находится в состоянии искушения.

Авраам не может ни мгновения сомневаться в своей правоте, так как тогда бы он попал в состояние искушения. Но чисто с человеческой точки зрения - это выше любого понимания.

С этической точки зрения, Авраам хотел убить сына, поэтому его можно квалифицировать как убийцу. С точки зрения веры, Авраам просто верил, что Бог не допустит зла. Явное противоречие между долгом и верой, между этическим и религиозным началами бытия выявляет страх, или чувство страха.

«Что укрепило руку Авраама и что удержало ее занесенную, не дав бессильно опуститься? Что укрепило душу Авраама, что у него не помутилось в глазах? – задает риторические вопросы Кьеркегор и называет Авраама вторым, после бога, отцом рода человеческого, который познал возвышенную страсть – безумие.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Насколько актуально прочтение Серена Кьеркегора сегодня, по прошествии полторы сотни лет после написания его сочинений?

Как представляется, сегодня задуматься над проблемой веры, четко описанной Кьеркегором, должен прежде всего психолог, культуролог, священник, да и каждый человек.

Так, современные исследования по психотерапевтической практике высветили неявные предпосылки субъективного ощущения выздоровления психически больных пациентов. В теоретических исследованиях по психотерапии является обоснованным тезис, что главным в терапевтической помощи является не знание механизмов функционирования психики и не знание причин, ее нарушающих: опыт психологической помощи, существовавший всегда в христианских общинах с момента их возникновения, только подтверждают исходное положение психотерапии.

1. Бибихин В. В. Дело Хайдеггера. // Хайдеггер. – М.: Наука, 1989. – С.4.

2. Гайденко П., Трагедия эстетизма. Опыт характеристики миросозерцания С. Киркегора. – М., 1970. – С. 56-61.

3. Кьеркегор С. Страх и трепет. – М.: Академия, 1993. – С. 5-57.

4. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. – М.: Наука, 1993. – С. 384.

Более того рассматривается исключительно женский взгляд двух культур на вопросы работы и построения карьеры: раскрываются взаимоотношения бельгийки Амели и её начальницы японки Фубуки Мори — представляющей в своём образе всех работающих женщин Японии.

Так, роман условно можно разделить на три части:

В первой части героиня Амели Нотомб терпит поражение на профессиональном поприще, с каждым разом опускаясь всё ниже по карьерной лестнице. Она владеет теоретическими знаниями о культуре работы в Японии, но на практике оказывается, что их совершенно недостаточно — она совершает одну ошибку за другой: говорит с партнёрами на японском языке, поручает сама себе задачи, не обращает внимания на важные для японцев аспекты качественно выполненной работы, общается с руководством как в любой европейской компании. Создаётся впечатление, что героиня отказывается отбросить детские впечатления о Японии, а что важнее — даже попытаться ассимилироваться в принимающей её стране и попросту сдаётся, решает плыть по течению.

Нельзя не отметить: происходящие события становятся предсказуемыми благодаря их стериотипизации, ведь очень многие особенности Японии известны европейцу по многочисленным фильмам, книгам и научным публикациям (в частности, культурологическим). Не исключение и отношения Фубуки Мори и Амели Нотомб, развивающиеся по довольно интересной, но логичной траектории на протяжении всего романа.

В условной первой части Амели доверяет своей начальнице, обожествляет её и считает своей коллегой-подружкой только потому, что Фубуки обращается с бельгийкой вежливее мужчин-начальников. Та не проявляла дружеских интенций по отношению к Амели. Это раскрывается в нескольких фразах, брошенных Фубуки в разговоре с Амели:

— Вы же не будете отрицать, что донесли на меня?
— А почему я должна это отрицать? Я лишь выполняла должностную инструкцию.
— Инструкция для вас важнее дружбы?
— Ну, дружба — это слишком громко сказано. Скорее хорошие отношения между коллегами.

И немногим далее Фубуки завершает их диалог:

— А я совсем не разочарована, потому что не испытывала к вам никакого уважения.

Так и героиня Амели, рассуждая, проникается положением женщины в японском обществе, её ограниченностью в действиях и возможностях, начинает по-другому относится к начальнице и своим коллегам, вспоминает о сделанных ошибках, которые начинает исправлять уже в завершении романа.

Во всех трёх частях появляется образ окна и летящей в пустоту Амели. На мой взгляд, эта метафора означает следующее: окно открывает нам широкое обозрение на мир, но эта широта ограничена рамами окна; падая в это окно, Амели как будто принимает лишь один взгляд на этот мир — конкретно того окна. То есть автор хотела сказать, что нельзя слепо жить по установкам лишь одной культуры, необходимо знать законы и правила жизни других культур, в противном случае человек попадает в тёмную бездну, из которой не может выбраться. Нахождение между небом и землёй — тот самый баланс, в котором пребывала героиня романа — это прежде всего любовь к своей культуре, совмещённая с уважением и пониманием других культур.

На мой взгляд, в этот-то и заключается основная идея романа Амели Нотомб — уважать и понимать другие культуры на всех уровнях взаимоотношений.

Если у вас возникли сложности с курсовой, контрольной, дипломной, рефератом, отчетом по практике, научно-исследовательской и любой другой работой - мы готовы помочь.

Контрольная робота по западноевропейской философии Х I Х столетия

В предисловии к произведению "Страх и трепет" Кьеркегор обрушивается с критикой на спекулятивную философию, на тех, "спекулятивных регистраторов", которые, начиная со школьной скамьи, подвергают сомнению все, до чего человеческая мысль шла мерной поступью тысячелетиями. Они начинают свое "познание" с веры, и "в мгновение ока" оставляют ее позади и идут дальше (современные же sсientists и вовсе не сомневаются в вере - они просто "не нуждаются в этой гипотезе"). Конечно же, в своем сомнении они ссылаются на известные авторитеты, например, на Декарта, хотя сам Декарт признавал, что "его метод значим лишь для его самого и отчасти берет свое начало в его собственных предшествующих затруднениях с теорией познания". И, кроме того, сам Картезий никогда не сомневался в том, что касается веры: "Но мы должны помнить то, что было сказано прежде: нам надлежит верить этому естественному свету лишь постольку, поскольку ничего противоположного этому не было открыто самим Богом"( Декарт.Принципы философии.). То, чего достигали в древности достойнейшие люди - с этого в наши дни запросто начинает каждый. "И когда почтенный старей, убеленный сединами, приближался к концу своей жизни, оказывалось, что он выиграл прекрасную битву и обрел веру, так как сердце его достаточно молодо, чтобы не забыть тот страх и содрогание, приличествующие юноше, которые мужчина умеет побеждать, но которые ни один человек не может полностью, - ну разве что ему удалось как можно раньше пойти дальше".

Сюжетная линия этого произведения посвящена ветхозаветной повести об Аврааме. "Бог искушал Авраама . Бог сказал: возьми сына твоего единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я тебе скажу." (см. Бытие 22.1-2). В этой истории сокрыт глубокий парадокс веры и Кьеркегор пытается показать те "нужду и страх", которые преследовали Авраама, и которые должны присутствовать в душе любого истинно верующего человека. Ведь эта история действительно представляет собой абсурд. Через веру свою Авраам получил обещание, что в семени его будет благословен всякий человеческий род. Однако Авраам и Сара старились, а обещание Божье не было исполнено. Авраам все же не переставал верить. Но вот, когда Авраам был уже совсем стар обещание исполнилось и он, благодаря вере, "хоть и совсем седой, был достаточно молод, чтобы стать отцом". И теперь в один миг все должно быть потеряно. "Семьдесят лет ожидания, затем - краткая радость исполнения веры". Теперь сам Бог требует принести Исаака в жертву. "Кто же тот, кто вырывает посох из рук старца, кто же тот , что требует, чтобы старец сам переломил его! Кто же тот, что обрекает на безутешность седовласого мужа, кто же тот, что требует, чтобы он сам поступил так!" Но Авраам все же верил, и верил в противоречие, в абсурд. У него нет рационального объяснения тому, зачем нужно принести Исаака в жертву* Авраам может сказать лишь одно: "Бог подвергает меня испытанию." Этическим выражением действия Авраама было стремление убить своего сына, религиозным же - принести его в жертву. И сейчас, если бы кто вздумал идти по пути Авраама, то в лучшем случае, оказался бы в сумасшедшем доме, а тот священник, который "не ощущал никакого особенного жара и рвения во время проповеди об Аврааме сам будет в изумлении от справедливого гнева, с которым он накинется на беднягу". Кьеркегор пытается проследить движения души Авраама, чтобы , хотя бы, немного приблизится к его деянию. "Последняя стадия, которую он теряет из виду, - это бесконечное самоотречение". Однако после этого Авраам делает движение веры, в котором он силой абсурда получает Авраама обратно(В этом отношении многие исследователи творчества Кьеркегора приводят в пример связь Кьеркегора со своей возлюбленной - Региной Ольсен. В Дневниках Кьеркегора содержится запись: "Если бы у меня была вера, я бы остался с Региной."). Авраам продолжает верить и "верит он на эту жизнь". Он верит, что либо Бог все же не потребует от Исаака, либо "даст ему нового Исаака, вновь вернет к жизни принесенного в жертву". Таким образом Кьеркегор определяет Авраама как рыцаря веры. Рыцарь веры проделывает движение бесконечного самоотречения, посредством которого он выражает свое желание духовно и, тем самым, достигает бесконечности. Однако, с помощью веры, а именно, веры силой абсурда рыцарь веры получает конечное. По сути дела, посредством веры происходит примирение конечности человека с отчаянием перед лицом бесконечности. "Он испытал боль отказа от всего самого любимого, что бывает только у человека в этом мире, и все же конечное для него так же хорошо на вкус, как и для того, кто не знает ничего более высокого. "

Авраам воистину является таким рыцарем веры. В "Страхе и трепете" Кьеркегор приводит множество примеров бесконечного самоотречения. Но все они являются прекрасными примерами трагического героя. Однако только Авраам является рыцарем веры. Кьеркегор преклоняется перед величием трагического героя. Он говорит, что способен понять трагического героя, но понять Авраама можно только так, как можно понять парадокс.

Здесь Кьеркегор ставит некоторые проблемы, связанные с движением веры. Однако он не разъясняет их, так как они стоят внутри парадокса.

Первая проблема состоит в том - "существует ли телеологическое устранение этического". Этическое есть нечто всеобщее, а всеобщее - это то, что применимо к каждому. Этическое замкнуто в самом себе, не имеет ничего помимо себя, что могло составить его цель, но является целью для всего, что находится вне его. Этической задачей каждого единичного индивида является выражение себя во всеобщем. "Как только единичный индивид пытается сделать себя значимым в своей единичности перед лицом всеобщего, он согрешает и может лишь, признав это, снова примириться со всеобщим. Но всякий раз, когда единичный индивид, войдя во всеобщее, ощущает стремление утвердиться в качестве единичного, он оказывается в состоянии искушения, из которого может выбраться, лишь с раскаянием, отдавая себя как единичного всеобщему." Но, если этическое - это высшее, что существует для человека в наличном существовании, тогда возможность отказа (телеологического устранения) от этического была бы противоречием, так как, устраняя эту высшую цель, ее тем самым разрушают, тогда как, в обычном смысле слова, когда нечто устраняется то оно не разрушается, но сохраняется в более высшем. Однако в истории с Авраамом как раз содержится такой парадокс. Высшим выражением этического для Авраама было любить сына. Поэтому, либо существует телеологическое устранение этического, либо Авраам погиб.

Кьеркегор считает, что "вера как раз и есть тот парадокс , что единичный индивид стоит выше всеобщего". Отсюда следует, что вера - это такой парадокс, в котором единичный индивид стоит в абсолютном отношении к абсолюту. И в противоположность Гегелю, эта позиция не может быть опосредована; вера "была и во всей вечности остается парадоксом непостижимым для мышления. И если Авраам попробует помыслить или опосредовать свое деяние, то он попадет в состояние искушения, и если он все же принесет Авраама в жертву, то согрешит и должен будет в раскаянии вернуться ко всеобщему. Здесь Кьеркегор приводит множество примеров трагического героя, почерпнутых из Библии, древнегреческой и европейской поэзии. Трагический герой тем и отличается от рыцаря веры, что он остается внутри этического и приносит себя в жертву всеобщему. Если бы, например, Авраам в самый последний миг вонзил кинжал себе в грудь, если бы он принес в жертву себя, то он был бы всего лишь трагическим героем.

Авраам приносит Исаака в жертву не ради великой идеи, спасающей народ или государство, не для того, чтобы умиротворить разгневанного Бога, ведь тогда бы Бог потребовал от Авраама принести самого себя в жертву. Авраам делает это "ради себя самого. Он делает это ради Господа, поскольку Бог требует доказательства его веры, и делает это ради себя самого, чтобы суметь представить такое доказательство." Когда человек приносит себя в жертву ради какой-то великой идеи, выраженной во всеобщем, чувствует поддержку людей, поддержку этого всеобщего. Ему не надо заботиться о том будет ли оправдано его деяние перед лицом всеобщего - он ведь делает это ради всеобщего. Но с рыцарем веры все обстоит по иному. "К нему приближаешься с священным ужасом, подобно тому как племя Израилево подходило к горе Синай.

Что, если одинокий человек, взобравшийся на гору Мориа этот человек не лунатик, который уверенно ступает по земле. "Авраам должен постоянно находится в напряжении, в страхе, ведь никто не может сказать будет ли он оправдан в своем деянии? Это Авраам должен решить только сам, только наедине с самим собой и своим Богом. Сартр в своей статье "Экзистенциализм - это гуманизм" пишет, что человек, получивший откровение от Бога, все же сам решает, как ему поступать, так как он есть свобода и, следовательно сам ответственен за свой выбор; поэтому в своем существовании человек находится в отчаянии, но об этом будет говориться позднее.

Вторая проблема, которую ставит Кьеркегор в "Страхе и трепете" может быть сформулирована следующим образом: "Существует ли абсолютный долг перед Богом?" Здесь мы также стоим перед парадоксом.

Этическое - это всеобщее, и в качестве такового божественное. Поэтому, любой долг, в конце концов, есть долг перед Богом. Долг любить ближнего - это также долг перед Богом. Однако, здесь человек вступает в отношение не с Богом, а с этим ближним. И если кто-то говорит, что его долг - любить Бога, то он говорит некую тавтологию. Поэтому задачей индивида будет являться выражение себя во всеобщем и, внешнее выше, чем внутренне, которое присутствует в человеке. Все это соответствует гегелевской философии. Когда индивид пытается остаться во внутреннем, когда он уклоняется от того, чтобы выразить себя во внешнем, он прегрешает и находится в состоянии искушения. Однако, "вера есть такой парадокс: внутренне выше, чем внешнее". Следовательно, все вышесказанное неприменимо к движению веры, ибо вера - это парадокс, и совершается такое движение силой абсурда. Обычно считают, что человек определяет свое отношение к абсолюту через свое отношение ко всеобщему, тогда получается, что Бог является чем-то производным. Напротив, в вере человек определяет свое отношение ко всеобщему через свое отношение к абсолюту, следовательно, человек стоит выше всеобщего. Здесь может показаться, что этическое может быть уничтожено, однако это не так.

Просто в вере этическое принимает несколько иное выражение, более глубокое выражение. Этот парадокс, как считает Кьеркегор, не может быть опосредован. Как только единичный индивид пытается выразить свой абсолютный долг во всеобщем он признает, что находится в состоянии искушения; и "если он противостоит этому искушению, он не может осуществить этот так называемый абсолютный долг; но если он не противостоит ему он погрешает. " Таким образом, абсолютный долг перед Богом не может сознаваться во всеобщем. Каждый верующий может только один - на - один общаться с Богом. И если бы Авраам попытался соизмерить свой долг перед лицом всеобщего, то он бы был в состоянии искушения, и не смог принести Исаака в жертву, а если бы и смог, то Авраам - убийца, а не отец веры. Отсюда, также следует, что рыцарь веры не может быть никем понят. Он может быть понят только для самого себя (но только так, как можно понять парадокс) и для того абсолюта, которому он поклоняется. Даже один рыцарь веры не способен понять другого рыцаря веры. К Богу каждый должен идти своим собственным путем (на мой взгляд это положение нисколько не разрушает догматы веры, ибо тогда вера превратилась бы в "исчезающую абстракцию"). Весь трагизм, как я уже упоминал выше, состоит, именно, в том, что никто не может сказать ему прав он или нет. Но Авраам не может ни мгновения сомневаться в своей правоте, так как тогда бы он попал в состояние искушения. Но чисто с человеческой точки зрения - это выше любого понимания.

Абсолютный долг требует того, что запрещает этика, однако он "не может привести рыцаря веры к тому, чтобы отречься от любви". Ведь, если бы Авраам стал меньше любить своего сына, то это была бы никакая не жертва, но -убийство.

Из всего вышесказанного следует, что неправильным пониманием является то, что быть единичным индивидом это нечто приятное и простое. Напротив, рыцарь веры понимает, что быть во всеобщем и всецело принадлежать всеобщему – это воистину наслаждение. "Однако, он знает также, что еще выше вьется одинокая тропа, узкая и крутая; он знает, насколько ужасно быть рожденным вовне, одиноко выходить из всеобщего, не встретив рядом ни одного путника." Истинный рыцарь знает, что все великое одинаково доступно всем. Все люди равны перед Богом. Только от самого индивида зависит - придет ли он к вере, никакие советы, никакая помощь не поможет ему в этом, так как выбор человека зависит только от него самого, и ответственность за выбор полностью возлагается на самого человека. Рыцарь веры никогда не прибегает к состраданию. Человек "создан по образу Божьему", поэтому рыцарь никого не намерен унизить состраданием. "Истинный рыцарь веры - это свидетель, и никогда - учитель, - в этом и заключена глубокая человечность, которая значительно больше, чем то пошлое сочувствие к человеческим радостям и страданиям, которое на деле является не чем иным как тщеславием. Тот, кто стремится быть только свидетелем, признает тем самым, что не один человек, даже самый незначительный, не нуждается в сочувствии другого человека и не должен быть унижен этим сочувствием, чтобы другой мог на этом возвыситься."

Из парадокса веры вытекает еще одна проблема - "было ли этически ответственным со стороны Авраама скрывать свой замысел от Сары, Елизара и Исаака?" Этическое является всеобщем, и как таковое есть нечто явленное. Непосредственно определенный единичный индивид является сокрытым. Однако с возрастанием этического в человеке он все больше и больше должен становиться явленным. Поэтому, задача индивида состоит в том, чтобы избавляться от сокрытости. Если единичный индивид пытается оставаться в сокрытости он погрешает, и оказывается в состоянии искушения, и может выйти из этого состояния, лишь открываясь. Здесь мы снова оказываемся перед парадоксом, Описанным выше, если не существует такой сокрытости, в которой единичный индивид в качестве единичного стоит выше всеобщего, то поведение Авраама нельзя считать ответственным, так как он не принимал в учет этических соображений. Эстетика не может оправдать Авраама, так как его молчание вызвано не желанием спасти Исаака. Наоборот, его задачей является принести Исаака в жертву. Этика не может оправдать Авраама, так как в своем молчании он как единичный индивид стоит выше всеобщего. Успокоение трагического героя состоит в том, что его деяние явлено перед всеобщим, поэтому, во всеобщем он может найти утешение. Однако Авраам не может говорить, не может ни с кем поделиться своей "ужасной ответственностью одиночества".

Авраам не может говорить, так как он - "эмигрант из сферы всеобщего". Он совершает свое деяние только перед Богом, и только для Бога. Поэтому, если бы он и захотел кому-нибудь объяснить свое деяние, если бы он говорил он был бы уже не отец веры, так как тогда он пытался бы оправдаться перед всеобщим, следовательно попал бы в состояние искушения. "Авраам. говорит на божественном языке." И все же от Авраама осталось одно слово. Исаак задает Аврааму вопрос: "Где же агнец всесожжения?" На это Авраам отвечает: "Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой" (Бытие 22.8). В этом ответе заключена, по сути дела, ирония. Ведь Авраам говорит, и вместе с тем он ничего не говорит. Если бы Авраам ответил, что не знает, то он сказал бы неправду, так как он знает, что Бог требует принести в жертву именно Исаака. Но если бы он ответил: "Бог требует тебя принести в жертву, сын мой", то он должен был бы сказать это уже давно. Но тогда Авраам уже не верил, что сможет силой веры вернуть Исаака обратно, что Бог, все же, не потребует принести Исаака в жертву. И Авраам всю дорогу до горы Мориа верил, что Бог не потребует своей жертвы, верил силой абсурда. Поэтому, в словах Авраама мы слышим только абсурд, парадокс. Таким образом Авраам не мог говорить и не мог никому объяснить своего деяния.
Список литературы

1 Кьеркегор Серен. Страх и трепет (Библиотека Гумер: www . gumer . ru )

2 Кохановский В., Яковлев В. История философии (Библиотека Гумер: www . gumer . ru )

Контрольная робота по западноевропейской философии Х I Х столетия

1 Кьеркегор Серен. Страх и трепет (Библиотека Гумер: www . gumer . ru )

2 Кохановский В., Яковлев В. История философии (Библиотека Гумер: www . gumer . ru )

Читайте также: