Сочинение василий и василиса

Обновлено: 02.07.2024

“Счастлив тот, кто счастлив у себя дома”, – писал Л. Н. Толстой. Дом в жизни человека – это семья, уют, взаимопонимание и взаимопомощь. Каждый человек мечтает и пытается создать свой дом, в котором всегда будут царить любовь к ближнему и не будет ссор и разногласий. Главная опора дома, построенного любящими друг друга родителями, – их дети. Строительство такого дома – многолетний, кропотливый труд. Разрушить же этот дом можно в одночасье одним неосторожным движением.

О таком разрушении, о незаживающей ране материнского сердца, кровоточащей непроходящей болью, ставшей непрощаемой обидой, рассказывает рассказ В. Г. Распутина “Василий и Василиса”. Он начинается с описания дня Василисы, которая “просыпается рано” и одним-единственным шагом переходит от сна к работе, “делает тысячу дел”, нескончаемое чередование которых конкретизируется густо теснящимися в строчках глаголами: “срывается”, “начинает бегать”, “затапливает”, “лезет”, “бежит”, “ставит”, “готовит”, “даёт”, “доит”, “процеживает”, “разливает”.

“Весь день на ногах, то одно, то другое. Её (работу. – А. Ш.) из одного дня в другой перетащишь, а уж надо дальше тащить. ” – говорит сама Василиса своей семидесятилетней подружке Авдотье. Так перед нами в ежедневных хлопотах предстаёт аккуратная (примечательная деталь: “вывела всех тараканов”), трудолюбивая и добросовестная хозяйка дома. “День у неё разделяется не на часы, а на самовары: первый самовар, второй, третий. На старости лет чаепитие заменяет ей чуть ли не все удовольствия”. Самовар обычно ассоциируется с добродушием, гостеприимством, доверительным теплом и душевным разговором, и то, что Василиса любит чаёвничать, свидетельствует о её общительности и душевной теплоте. Но когда Василий, которому “рано подниматься. незачем”, входит в избу, то “Василиса не оборачивается”, “не говоря ни слова. наливает ему стакан чаю и ставит на середине стола”. “Они молчат”. Подобно тому как в аналогичном эпизоде с самоваром из очерка В. Г. Короленко “Чудная” между полицейским жандармом и политзаключённой, между ними пролегла незримая граница, и она не стеклянная, как стакан, который Василиса наполняет горячим чаем, а железная и холодная, как топор, которым Василий замахнулся на свою жену тридцать лет назад, после чего у неё, перепуганной до смерти, беременной, “случился выкидыш”. Этим топором и прорубил Василий непроходимую границу, наполненную раз и навсегда выплаканными Василисой в ту страшную ночь горькими слезами.

ТАк топор, служащий доброму человеку-мастеру инструментом созидания, попадая в руки существа, потерявшего под воздействием алкоголя или ещё какого-либо дурмана человеческий облик, становится орудием разрушения и даже убийства, как это было с Родионом Раскольниковым из романа Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание”, зарубившим старуху процентщицу и сестру её Лизавету; с Памфилом Палых из романа Б. Л. Пастернака “Доктор Живаго”, одним и тем же топором сначала делавшим своим детям игрушки, а затем убившим всю свою семью; с Фаддеем Григорьевым из рассказа А. И. Солженицына “Матрёнин двор”, чей замах топором через многие годы обернулся несчастьем на железнодорожном переезде.

Василий и Василиса до той злосчастной ночи “прожили вместе двадцать лет, и у них было семеро детей”. Шестеро из них (старший сын не вернулся с войны) и стали той “шестерёнкой”, благодаря которой продолжала крутиться Василисина жизнь.

ЦЕнтральное место в композиции рассказа отведено эпизоду сенокоса, который, с одной стороны, подчёркивает то, что жизнь Василия и Василисы уже прошла (“Сил нету, – печально говорит она ему (Василиса сыну. – А. Ш.) и вздыхает. – Износилася. ”), а с другой – как бы своеобразно компенсирует отсутствие в тексте изображения того, что было у супругов до рокового разрыва (как они познакомились, как жили первые, скорее всего, счастливые, двадцать лет). Эпизод завершается описанием ночного костра. “Поздно вечером они сидят у костра и пьют после ужина чай. Костёр то взвивается вверх, и тогда на каждом из них, как одежда, отчётливо видна усталость, то снова сникает. Ночь ложится на деревья, на скошенную траву, и только на костёр, боясь обжечься, она лечь не решается. Костёр от этого гоношится, подпрыгивает”.

Костёр всегда ассоциируется с теплом и светом. Около него забываются несчастья, он сближает людей. Например, в романе Л. Н. Толстого “Война и мир” возле костра русские солдаты вместе с пленным французом пели песню на непонятном им чужом языке, но тем не менее понимали Мореля и видели в нём не врага, а такого же, как и они, человека. В этом же романе у костра Пьер, накормленный солдатским кавардачком, перешёл границу, отделявшую его от простого народа.

Для Василия и Василисы же костёр – это горькое напоминание о навсегда утраченной юношеской любви, о том, какой тёплой и светлой могла быть их совместная жизнь, о том, что их счастье безвозвратно сгорело и развеялось, как дым костра, осев тяжёлой чёрной золой в Василисином сердце (“Я, Василий, спеклась, меня боле греть ни к чему”).

А ведь Василий тоже когда-то умел любить, как любил он тайгу, “так, будто сам её сотворил”. Как и тургеневскому Калинычу, знакома ему в тайге каждая тропка, и тяжело сознавать Василию, что некому будет, подобно пришвинскому Антипычу, перешепнуть эту тайну, когда истечёт срок его жизни. “У нас вся родова была таёжники, а я умру, и ружьё продавать надо”, – с сожалением сетует он в разговоре с неохочим до таёжного промысла сыном Петром. И наверняка колет у Василия где-то в потаённых дебрях сердца, что сотворённый им и не родившийся по его вине ребёнок мог бы стать преемником отцовского дела, настоящим наследником и продолжателем рода.

Как песни, доносившиеся в послевоенный день из избы в подполье, где Василиса перебирала, словно прожитые годы в памяти, картошку, отголоски давней любви шевельнулись в изболевшей женской душе, когда Василий привёл в свой амбар на сожительство Александру. Точно взвившееся вверх пламя костра, всколыхнулась притупившаяся в каждодневной суете обида-боль, погоношилась, опалив нежданную соперницу, и снова ушла в глубь исстрадавшегося сердца. “Она сняла с головы платок, который снимала редко, и стала гребешком расчёсывать свои седые волосы”. Замужняя женщина, по поверью, не должна снимать при людях платок, и этот жест Василисы трагично символичен.

МАтеринское горе сблизило двух несчастных женщин. Материнская любовь превратила их из врагов в подруг. “Они пили чай и разговаривали, потом разговаривали уже после чая. А через несколько дней рано утром Александра зашла к Василисе прощаться”. Это прощание стало первым шагом к прощению Василисой Василия.

“С Богом, – благословила её Василиса, – . Земля у нас одна. А я за тебя молиться буду”. И долго смотрела Александре вслед, “как когда-то в войну, когда провожала ребят”.

Дети – это самое ценное, что есть на свете, благодаря им жизнь продолжается бесконечно, и убить ребёнка или быть причастным к его гибели – самый тяжкий грех. Вспомним шолоховское: “Главное – не ранить сердце ребёнка!” Поэтому Василиса долгие годы не могла простить Василия. Но в самом конце жизни, когда он тяжело заболел, она перешагивает через непроходимый порог. И выжженные неизбывным горем глаза Василисы источают слёзы, смывающие грех с души её мужа. “На меня твои слёзы капают, – обрадованно шепчет Василий. Он подаёт ей руку, она пожимает её. ”

Этим рукопожатием Василиса стирает разделявшую их границу, как Памфалон своей скоморошьей епанчой стёр грех, мешавший попасть в рай Ермию (Н. С. Лесков. “Скоморох Памфалон”).

Если раскаявшегося человека простить, то он уйдёт в мир иной со спокойной, не отягчённой злом душой. Так простил отец своего блудного сына в евангельской притче; так простила бы карамзинская бедная Лиза Эраста, если бы она воскресла и увидела на его глазах слёзы раскаяния; так простила Соня Мармеладова Родиона Раскольникова и, подставив свои хрупкие плечи под его тяжёлую ношу, кротостью и милосердием помогла ему встать на путь истинный. Вспомним слова молитвы: “И прости нам грехи наши, как и мы прощаем согрешившим против нас”. И слова Иисуса Христа: “Прощайте, и прощены будете”.

УМение прощать – признак великой души. Такое истинное христианское великодушие под силу далеко не всем, а только настоящим праведникам, таким, как Матрёна из рассказа А. И. Солженицына или шолоховская Ильинична, простившая Михаила Кошевого, убившего её сына. Именно к такому поступку и восходит по ступеням своей многотрудной жизни на закате её Василиса. И этот закат становится для Василисы и Василия поздним, но всё же встреченным вместе рассветом.

В рассказе "Василий и Василиса" повествуется о жизни простой семьи из обыкновенной русской деревни. В центре сюжета-судьбы людей, идущих по жизни рядом, но не вместе. Через образы главных (и второстепенных) героев автор передает все нравственные и социальные проблемы общества того времени. Главная идея рассказа заключается в самом взаимодействии персонажей произведения друг с другом.

Война сближает всех, но и ей оказалось не под силу примирить двух, разделённых судьбой, людей.

Лишь немного отступила обида Василисы, но уйти окончательно ей помогла, как ни странно, приближающаяся смерть мужа. Нет, Василиса не забыла его поступок, но она простила. Всю жизнь Василий нёс этот крест, он был полон раскаяния, всеобъемлющего чувства вины. Он не мог умереть вдали от жены, для него главное-умереть, не унося с собой тяжесть, которая висела на душе десятилетиями. "Стыдно перед смертью",- так он сказал ей.

В рассказе "Что передать вороне?" также поднимается проблема взаимоотношений между членами семьи, однако, тут в главных ролях выступают отец и дочь.

Отец-писатель, живущий на Байкале. До города, где живут его жена и дочь, ему добираться три часа.

Один день был отведён для поездки: уладить дела и повидать дочь. Главный герой дал обещание самому себе: вернуться этим же вечером и никак иначе. И хотя девочка старалась не показывать того, как сильно она рада папе и как она скучала, ее просьба "не уезжать" походила на искреннюю мольбу. К сожалению, главный герой оказался непреклонен. После прогулки по набережной, дочь затаила на отца обиду и на его прощальные слова: "Что передать вороне?" ответила холодным "Ничего". Ворона, живущая во дворе писателя, была связующим звеном двух душ. Отец с упоением рассказывал истории со слов вороны, где она бывает, что видит, а дочь искренне любила эти истории и верила им, или делала вид, что верит: "в этой, казалось бы, игре существовало редкое меж нами согласие и понимание".

Жена писателя появляется вскользь. Ей отведена всего одна фраза, попытка примирения: она "предложила самое в этом случае разумное: - Можно первым утренним уехать. К девяти часам там.

- Нет, не можно.- Я разозлился оттого, что это действительно было разумно."

Обратная дорога будто бы нарочно была невероятно тяжёлой и даже опасной: автобус был старым, холодным, к тому же пришёл с опозданием; шофёр больше двадцати минут провёл в диспетчерской, затем кончился бензин; через озеро их переправлял не теплоход, а катер с пьяной командой; а дополнением ко всему стала бушующая стихия. Все эти события были, если можно так сказать, предзнаменованием, ". как бы в урок мне, сплошь началось невезенье".

На другой день главный герой все никак не мог приступить к работе. Его мучил тревожный, беспокойный сон, из которого он долго не мог выбраться, смутное внутреннее состояние не давало покоя. Тогда, выйдя из дома, он поднялся в гору и, совсем потеряв себя в раздумьях, прошёл ее всю. Природа вторила ему, небо и вода соединялись, что-то "мешали", словно в котле, властвуя друг над другом, а главный герой все больше уходил в себя, как его дочь перед прощанием.

Среди ночи его разбудил дождь, и хотя песня дождя была долгожданной и умиротворяющей, писатель вновь почувствовал тоску и печаль. Во второй раз его разбудило беспокойное, как во сне, так и наяву, карканье вороны. Не разжигая печки, он дошёл до диспетчерской порта и позвонил в город. Из города ему сообщили, что дочь слегла ещё вчера с температурой.

Оба рассказа имеют одну очень важную и бесконечно схожую деталь:

одна-тратила силы на обиду, другой-на вину.

Герои "воссоединились" только тогда, когда поняли, что друг без друга существовать не могут, что присутствие одного в жизни другого-ценно и необходимо.

Василиса не жалела себя, трудилась с утра до ночи, злость подпитывала ее, обида угнетала, но давала некий стимул: доказать всем, что она может все сама. Однако мысль о том, что Василия скоро может не стать, изменила ее. Без мужа ее будни стали бы другими, будто бы пустыми, лишенными смысла. Тоска и боль в душе, и физическое недомогание дочери, стали стимулом писателя к осознанию важной вещи: две жизни, так крепко сплетенные вместе, не смогут существовать порознь. Душа, требующая иного, отличного от желаний разума, всегда возьмёт верх и потребует успокоения.

Характеры двух героинь (Василисы и дочери писателя) очень сближают их образы. Они обе своенравны, холодны, серьёзны и горделивы. Каждая из них вполне могла бы притупить обиду и избавиться от неё, но вместо этого выбирают гордость.

Василий и писатель духовно и эмоционально очень сильно переживают эту обиду. Тем не менее, ни один из них не признается об этом вслух. Только перед приближающейся смертью Василий говорит о том, что ему стыдно, но не говорит слов "прости меня", как и писатель не просит прощения за столь скорый отъезд. Все потому, что слова являются лишними. Героини понимают все без них, понимают и прощают.

Гордость, что со стороны героинь, что со стороны героев, притупляет тёплые, родственные отношения, так необходимые каждому из них.

Рассказ построен на антитезе взглядов, мнений и жизненных позиций двух родных по крови, но разновозрастных женщин: бабушки Натальи и внучки Виктории.

Разговор начинает бабушка, но разговор не просто женщин, а о женском, о тайном – о любви, замужестве, детях. Наталье было важно услышать от внучки ответ на свой вопрос: ". еройство у тебя это было али грех? Как ты сама-то на себя смотришь?". Виктория, которая ". связалась с компанией … бросила школу, стала пропадать из дому, закрутилась", забеременела и сделала аборт, по-своему переживает случившееся, отчасти понимает, что поступила не так, как нужно, а как нужно-она не знала в свои 16 лет.

На всем протяжении повествования рассказа ощущается важность общения близких друг другу женщин, в котором бабушка оказывает моральную поддержку девушке, попавшей в непростую жизненную ситуацию, а Вика чувствует в душе вселенную Натальей надежду на дальнейшую новую жизнь, на возможное будущее счастье.

Писатель провел свою героиню по вехам, отмечающим едва ли не каждую женскую жизнь: любовь, замужество, рождение первенца… Но здесь за этим еще и биография целого поколения. Василисе, которая, светясь застенчивой гордостью, жала первый колхозный сноп и входила, счастливая, в избу, построенную молодоженам всей артелью, выпала на долю волнующая радость советской деревенской нови. Трагической чертой 41-го года пересечена Василисина биография, как и у миллионов ее сверстниц. Проводы на войну, героическое напряжение сил, утраты, тяжелей каких нету в мире, — гибель сыновей. Судьба Василисы Вологжиной типична для эпохи, и эту типичность Ольга Остроумова, родившаяся в послевоенное время, передает строго, сдержанно и, если так можно выразиться по отношению к искусству, правильно.

Однако судьба Василисы еще и индивидуальна, с типом слит характер — непростой, особенный, вылепленный жизнью именно таким, а не иным. У веселой, смешливой, быстроногой девушки оказалась душа гордая, бескомпромиссная, непокорная. Раны заживают трудно, обиды не забываются. Такую-то жену взял себе Василий (М. Кононов) — парень лихой, шагающий по жизни без особых забот.

Перед нами история одной горькой любви, столь же сильной, сколь и несчастливой. Внешне, кажется, все достаточно обычно: сначала был мужик как мужик, потом вдруг задурил, стал попивать, однажды бросился на жену с топором… А она не стерпела, и ушла любовь, осталось мучительное совместное существование. Но под этим и у В. Распутина, и в актерской игре открываются психологические пласты, таящие и столкновение противоположностей, и подспудную борьбу за первенство, и разное понимание ответственности, долга, и многое другое.

СОДЕРЖАНИЕ

Василий и Василиса
Валентин Григорьевич Распутин

ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА

Она любит ставить самовар. Первая волна работы схлынула, рань прошла, и теперь Василиса по привычке испытывает жажду. День у нее разделяется не на часы, а на самовары: первый самовар, второй, третий. На старости лет чаепитие заменяет ей чуть ли не все удовольствия.

Когда Василий входит в избу, Василиса не оборачивается. Он садится у другого края стола и ждет. Не говоря ни слова, Василиса наливает ему стакан чаю и ставит на середине стола. Он придвигает стакан к себе и отпивает первый обжигающий горло глоток, который уходит внутрь твердым комом.

Василиса вздыхает и наливает себе еще стакан чаю. Василий ставит свой стакан на середину стола, поднимается и уходит. Василиса не оборачивается, когда он уходит.

— Эй, отик,- говорит она Петру,- вставай, а то пролежни будут.

Петр с неудовольствием открывает глаза и прячет колени под одеяло.

— Вставай, отик,- беззлобно повторяет Василиса.- Не на Лену выехал. Пей чай да отправляйся.

Таня, жена Петра, тоже просыпается, но ей на работу не идти, она ждет маленького.

— Ты лежи,- говорит ей Василиса.- Тебе торопиться некуда. Отика поднимать надо.

На зиму он ставит к себе в амбар железную печку. Пять лет назад Петр провел к нему свет, но с тех пор ласточки почему-то перестали вить гнезда над дверью амбара и куда-то переселились. В первое время Василий огорчался, он любил наблюдать за ними, но потом привык и без них.

‘Отик’ она произносит нараспев, с удовольствием.

К нему приходят мужики, допытываются:

— Как считаешь, Василий, будет нонче орех или нет?

— Если кедровка не съест, то будет,- хитро отвечает он.

— Оно понятно,- мнется мужик.

— Через неделю пойду на разведку, погляжу,- не вытерпев, говорит Василий.- Вот тогда можно сказать. А сейчас, сам видишь, в амбаре сижу, отсюда не видать.

Он нигде не работает, тайга его кормит и одевает. Пушнины он сдает больше всех, ореха в урожайные годы набивает по пять, по восемь кулей. Еще с зимы ему идут письма от лесоустро-ителей из Литвы и от геологов из Москвы и из области, чтобы он согласился на лето пойти к ним проводником в экспедицию. Как правило, предпочтение он отдает литовским лесоустроителям: ему интересно наблюдать за людьми из другого народа и запоминать их мудреные слова. Поднимаясь после привала, он, не сдерживая довольной и хитрой улыбки, говорит ‘айнам’, и литовцы смеются и идут вслед за ним. Лесоустроители нравятся Василию еще и тем, что они специально учились, чтобы привести тайгу в порядок, и никогда не пустят в леса пала, а геологи чувствуют себя в ней постояльцами и могут напакостить, повалить из-за десятка шишек богатющий

Двадцать лет прожили Василий и Василиса вместе, родив семерых детей. Но перед самой войной, после крепкой ссоры переселился Василий в амбар.

На пароход Василия провожали Настя и Анна, Петька где-то забегался и опоздал. Спустили трап. Василий заволновался. Как-то рассеянно он пожал руки дочерям и ушел, через минуту они увидели его на палубе, но он уже не смотрел на них. Пароход трижды прогудел и отчалил, и Василий, уезжая, по-прежнему стоял на палубе и, кажется, все так же никуда не смотрел и ничего не видел.

Василий вернулся на другое же лето после своего отъезда. Удачи он на приисках не добыл, денег тоже, он приехал исхудавший и обовшивевший, в одной гимнастерке, которую Настя потом долго парила и проглаживала. Неделю Василий отсыпался в амбаре, никуда не выходя и ни с кем не разговаривая, потом снарядился и ушел в тайгу.

Июль, вторая половина месяца. Лето пошло на убыль, но дни стоят душные и тяжелые. Дороги безудержно пылят, и пыль, оседая на крышах, делает дома незначительными, похожими на прошлогодние скирды. Над Ангарой стоит дым: где-то горят леса.

Колхоз уже откосился, уборку начинать еще рано. Колхозники, как могут, используют эту небольшую передышку для себя — теперь начинается личный сенокос. По утрам деревня уплывает на острова, уходит в тайгу, в домах остаются немногие, и они усердно, по два раза в день, утром и вечером, поливают огороды. Над огородами, несмотря на жару, стоит дружный огуречный дух.

У Петра и Насти покос в одном месте — от деревни пятнадцать километров. Бегать каждый день туда и обратно тяжело, поэтому уходят сразу на неделю, чтобы пораньше начинать, попозже заканчивать. На две семьи с ребятишками и с хозяйством остается одна Таня. Василий тоже мог бы никуда не ходить, но он уже привык к таким походам и считает себя обязанным помочь сыну и дочери. Впервые в этом году на сенокос увязался Васька, девятилетний сын Петра.

Погода сенокосная, сено в жару сохнет быстро, но косить тяжело: трава перестояла и высохла еще на корню, так что только успевай отбивать литовки. У Василия покос широкий, но недлинный, он часто останавливается и курит, отирая рукавом рубахи пот со лба и затылка.

— Васька! — кричит он. — Где котелок?

Васька бегом приносит воду, и Василий жадно пьет, потом задирает голову и щурится на солнце. Кажется, солнце, как мяч, закатилось в яму, откуда ему ни за что не выкатиться, — вот и будет теперь жарить бесконечно.

— Хоть бы какая дешевенькая тучка прикрыла, — бормочет Василий и снова берется за литовку.

Петр косит в сторонке, он в майке, голову повязал носовым платком. Его литовка, вонзаясь в траву, уже хрипит от бессилия. Петр поднимает ее, окунает брусок в воду и начинает быстро водить им по литовке. Потом оглядывается на Василису — она давно уже неподвижно сидит на колодине.

— Мать, — кричит он, — шла бы ты в шалаш! Пускай жара спадет, потом покосишь.

Василиса не отвечает.

— Мама, — услышав Петра, кричит Настя, — иди ставь обед, сейчас все придем!

Василиса поднимается и подходит к Петру.

— Сил нету, — печально говорит она ему и вздыхает. — Износилася. Думала, помогу, ан нет.

— Ты чего, мать? — спрашивает Петр.

— Я отойду, ты не думай. Вот полежу и отойду, а завтра сама своя буду. Это с непривычки, уж год не косила.

Согнувшись, она уходит к шалашу, и все трое — Василий, Настя и Петр — смотрят ей вслед.

— Давай перекурим! — кричит Василий Петру.

Петр подходит к нему и, зажав руками котелок, долго пьет. Потом он сдувает со лба капли нависшего пота и садится.

— Чего это с матерью? — спрашивает Василий.

— Старая, — обычным голосом отвечает Петр. — Сколько ей лет?

— На два года моложе меня была.

— Старая, — повторяет Петр.

Поздно вечером они сидят у костра и пьют после ужина чай. Костер то взвивается вверх, и тогда на каждом из них, как одежда, отчетливо видна усталость, то снова сникает. За шалашом, в темноте, собака звучно вылизывает из банки остатки консервов. Ночь ложится на деревья, на скошенную траву, и только на костер, боясь обжечься, она лечь не решается. Костер от этого гоношится, подпрыгивает.

Они долго не спят: начало сенокоса положено, первый день прошел как надо, и все это живет в них ближними, еще не улегшимися чувствами.

— Пора укладываться, — говорит наконец Василий. — Копен девять за день накосили, и то ладно.

— Нет, больше, — быстро поправляет Настя, она всегда говорит быстро. — Я одна копен пять намахала.

— Хорошо бы больше, — откликается Петр.

— Завтра поторапливаться надо. — Василий поднимается. — Ненастье будет.

— Какое еще ненастье? — настороженно спрашивает Василиса и смотрит на Петра.

— Собака траву ела, — говорит Василий Петру. — Примета верная.

Василий и Петр женились в один год, даже в один месяц. Петр, которому тогда едва исполнилось двадцать лет, привел в дом с нижнего края деревни Таню, дочь кузнеца. Василий привел в амбар чужую, не деревенскую, которая как-то ненароком забрела в деревню и задержалась, переходя из избы в избу и обшивая баб сарафанами да платьями. Мастерица она была хорошая, за шитье брала недорого, и заказы поступали к ней один за другим. Рассказывали, что новенькая приехала с Украины, чтобы разыскать сына, потерявшегося в войну, да вот на обратную дорогу денег ей не хватило, и она решила приработать.

Василий и Василиса

Валентин Григорьевич Распутин

ВАСИЛИЙ И ВАСИЛИСА

Василиса просыпается рано. Летом ее будят петухи, зимой она петухам не доверяет: из-за холода они могут проспать, а ей просыпать нельзя. Некоторое время она еще лежит в кровати и думает, что сегодня ей надо сделать то-то, то-то и то-то — она как бы прикидывает день на вес, тяжелым он будет или нет. После этого Василиса вздыхает и опускает с деревянной кровати на крашеный пол ноги — кровать вслед за ней тоже вздыхает, и они обе успокаиваются. Василиса одевается и смотрит на стену напротив, она думает, что, слава богу, наконец-то вывела всех тараканов, ни одного не видать.

Это полусонное-полубодрствующее состояние длится у нее недолго. Она не замечает его, для нее это всего один шаг от сна к работе, один-единственный шаг. Одевшись, Василиса срывается и начинает бегать. Она затапливает русскую печь, лезет в подполье за картошкой, бежит в амбар за мукой, ставит в печь разные чугунки, готовит пойло для теленка, дает корм корове, свинье, курам, доит корову, процеживает сквозь марлю молоко и разливает его по всевозможным банкам и склянкам — она делает тысячу дел и ставит самовар.

Она любит ставить самовар. Первая волна работы схлынула, рань прошла, и теперь Василиса по привычке испытывает жажду. День у нее разделяется не на часы, а на самовары: первый самовар, второй, третий… На старости лет чаепитие заменяет ей чуть ли не все удовольствия.

Она еще бегает, возится с чугунками, а сама все время посматривает на самовар: вот он уже посапывает, вот начинает пыхтеть, а вот забормотал, заклокотал. Василиса переносит самовар на стол, садится к нему поближе и вздыхает. Она всегда вздыхает, вздохи у нее имеют множество оттенков — от радости и удивления до боли и страданий.

Василий поднимается не рано: рано ему подниматься незачем. Единственное, как в бане, маленькое окошечко в его амбаре на ночь занавешено: Василий не любит лунный свет, ему кажется, что от луны несет холодом. Кровать стоит изголовьем к окошку, по другую его сторону стоит столик. У дверей на гвоздях развешаны охотничьи и рыболовные снасти, поверх них полушубки и телогрейки. Просыпаясь, Василий сдергивает с окна занавеску, жмурится от врывающегося света, а прицыкнув к нему, заглядывает в окно: как там со снегом, с дождем, с солнцем? Он одевается молча, совсем молча — не пыхтит, не кряхтит, не стонет.

Василиса пьет чай вприкуску с сахаром-рафинадом. Василий пьет без сахара, он его не любит. Он считает, что все надо потреблять в чистом, первозданном виде: водку — так без примесей, чай — так неподслащенный. Он выпивает свой чай и ставит стакан на середину стола. Василиса берет стакан, наливает и опять ставит на середину.

Они молчат. На кровати у стены, скрючившись, спит Петр, последний сын Василия и Василисы. Его голые колени выглядывают из-под одеяла — так всегда, и зимой и летом.

— Эй, отик,- говорит она Петру,- вставай, а то пролежни будут.

Петр с неудовольствием открывает глаза и прячет колени под одеяло.

— Вставай, отик,- беззлобно повторяет Василиса.- Не на Лену выехал. Пей чай да отправляйся.

Таня, жена Петра, тоже просыпается, но ей на работу не идти, она ждет маленького.

— Ты лежи,- говорит ей Василиса.- Тебе торопиться некуда. Отика поднимать надо.

Для нее все лентяи делятся на три категории: просто лентяй — или лентяй начинающий, лодырь — лентяй с опытом и со стажем и отик неисправимый лентяй. Третью категорию в этом разделении Петр не заслужил, и Василиса знает, что она несправедлива к нему, но поворчать ей надо.

— Отик — он и есть отик,- бормочет она.

Она уже снова на кухне, что-то доваривает, дожаривает. День еще только начался. Василиса вздыхает — весь день еще впереди.

Вот уже почти тридцать лет Василий живет в амбаре, среднем среди трех, стоящих одной постройкой. Амбар маленький и чистый, без сусеков, с ладно сделанным, как в избе, полом и хорошо подогнанным потолком. Летом раньше в нем спали ребята, но это было давно, очень давно — еще когда Василий жил в избе.

Только раз в день, еще когда молодые спят, Василий заходит в дом, и Василиса наливает ему стакан крепкого горячего чая. Она сидит у одного края стола, он у другого. Они молчат — ни разу они не сказали ни слова, будто не видят друг друга, и только по стакану, который ставится на середину стола, каждый из них знает о присутствии другого. Они молчат, и это не натянутое молчание, это даже вовсе не молчание, а обычное физическое состояние без слов, когда слов никто не ждет и они не нужны.

Обедает и ужинает Василий у себя в амбаре. У него есть кой-какая посуденка, и он давно уже сам научился готовить. Правда, его стряпня бесхитростна — все больше каша да макароны вперемешку с консервами, но иногда, если повезет на охоте, бывает и свеженина. В такие дни на довольствие к нему переходит и Петр — то и дело он бегает в избу за сковородой, за солью, еще за одной вилкой, еще за одним стаканом — значит, с удачи взяли бутылку.

— Если ты там загулеванишь, домой не приходи! — кричит ему вслед Василиса.- Вот отик!

У амбара вьются ребятишки: тут и Петрин Васька, названный в честь деда, и все трое Насти-ных. Настя, средняя дочь Василия и Василисы, живет в этом же доме, но в другой половине — дом разделен на две половины, и меньшая досталась Насте. Через три дома живет и старшая дочь Анна, она замужем за учителем.

Василий не скупой. От добычи он оставляет себе немного, ему много и не надо. Самый большой кусок он отдает Насте — ей приходится хуже других: трое ребятишек на шее, мужика нет. Петр отрубает для себя кусок сам и сразу же, чтобы не мозолил глаза, уносит его в свой амбар. Оставшееся мясо Василий делит пополам и одну долю велит ребятишкам отнести Анне. Ребятишки убегают всей гурьбой. Тогда-то и появляется сковорода со свежениной — с еще шевелящейся от жара, с побрызгивающим и потрескивающим салом, с прожаренными до корки боками больших кусков. Дверь закрывают, бутылку открывают.

Без тайги Василий жить не может. Он знает и любит ее так, будто сам ее сотворил, сам разместил и наполнил всеми богатствами, какие в ней есть. В сентябре он уходит за орехами и бьет шишку до самого снега, затем сразу наступает пора промысла — Василий промышляет белку и соболя дважды, до Нового года и после Нового; весной опять орехи: после снега шишка-паданка валяется под ногами, в мае можно брать черемшу, в июне грех не половить таежных красно-черных хариусов, в июле поспевает ягода — и так каждый год.

Именно от него потянулась прочная и явная нить к будущим повестям. В нем сосредоточено то, с чем мы еще не раз встретимся в книгах Валентина Распутина: замечательная распутинская старуха, вещий сон, природа, выступающая не как фон, а как самостоятельный герой, оттеняющий характеры других действующих лиц, местами заступающая место самого автора, который именно через нее стремится говорить с читателем.

Все это в дальнейшем – неотъемлемая составляющая практически всех произведений писателя.

Двадцать лет прожили они вместе, у них было семеро детей, но то, чему теперь стал виной Василий, гибель будущего ребёнка, она не смогла простить. И на войну проводила без слёз, и встретила потом без радости, а на порог так и не пустила. Он работал на приисках, уходил в тайгу, пытался вновь устроить свою личную жизнь вместе с доброй хромоногой Александрой, – Василиса словно ничего не замечала. Кажется, всё у них теперь настолько разное, что нет ни одной точки соприкосновения, пересечения. Это подчёркивается и описанием их ритма жизни, окружающего быта.

Типичная для произведений Распутина ситуация, когда мужчина, совершивший фатальную ошибку, заставляет тем самым, по воле автора, проявлять женщину лучшие черты характера: мужество, мудрость, любовь, самопожертвование…

И Василиса это понимает. Нет, она ничего не забыла, но она простила, сняла с души мужа камень. И, может быть, это самый большой ее подвиг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Василиса Мелентьевна

Бандаков Василий Анастасьевич, отец Василий (1807–1890)

Василиса Премудрая

Василиса Премудрая Василиса Премудрая, как и Царевна-лягушка, делает все велением духа. Это красочно расписанная в русских сказках волшебница, дочь морского царя. Мудрости ей не занимать, но, в то же самое время, практически вся ее мудрость заключается в умении повелевать

Василиса Прекрасная

Василиса Прекрасная Василиса Прекрасная, в отличие от дочери морского царя Василисы Премудрой, девушка из народа. Ее отец — простой купец, а матушка рано умерла, завещав своей доченьке куколку-оберег, которая ей во всем помогает.В принципе Василиса Прекрасная из

Василий и Василий Васильевич

Василий и Василий Васильевич В начале девяностых годов появлялся время от времени в Донском монастыре один прихожанин. Назовем его Василий. Был он такой крепко сбитый толстячок, успешный кооператор, человек, без сомнения, верующий. Но была у него одна особенность.

КАЛИНОВ ВАСИЛИЙ

КАЧАЛОВ ВАСИЛИЙ

МЕРКУРЬЕВ ВАСИЛИЙ

СОЛОМИН ВАСИЛИЙ

СОЛОМИН ВАСИЛИЙ СОЛОМИН ВАСИЛИЙ (боксер, первый советский чемпион мира (1974 год), бронзовый призер Олимпиады-76; скончался 28 декабря 1997 года на 45-м году жизни).Рассказывает Ю. Подшивалов: «В конце декабря 1997 года я пригласил Василия в Пермь – хотелось как следует отметить его

Василий

Василий Из интервью Светланы Аллилуевой:«Грузины всегда очень многого хотят от сыновей. Они хотят, чтобы они повторили их путь, пошли дальше, чтобы ими можно было гордиться. Но, к сожалению, мои братья не проявили себя так, как хотелось бы отцу. Вася с детства часто вызывал

Дед Василий

Дед Василий Наличие великого мастера — Василия Осиповича Топоркова — определяло уровень нашего освоения профессии. Народный артист СССР, профессор, один из самых значительных советских театральных педагогов того времени наряду с Кедровым и Кнебель, автор двух

Василий Шукшин и Лидия Федосеева Василий и Лидия, или Любовь под калиной красной

Василий Шукшин и Лидия Федосеева Василий и Лидия, или Любовь под калиной красной В первый раз Шукшин влюбился в 15 лет. Его избранницей стала его землячка из деревни Сростки Алтайского края 14?летняя Маша Шумская. Он тогда учился в автотранспортном техникуме в Бийске,

Василий

19. Василий Леонтьев

19. Василий Леонтьев (1905–1999) Выдающийся экономист ХХ века, лауреат Нобелевской премии (1973), создатель теории структурного анализа экономических систем ДВИГАТЕЛЬ ЭКОНОМИКИ Василию Леонтьеву в юности пришлось покинуть родину, но спустя десятилетия он вернулся, чтобы

ВАСИЛИЙ ЧАПАЕВ

В эти дни, когда мы прощаемся с большим русским писателем Валентином Григорьевичем Распутиным, я решил познакомить омилиевцев со статьёй, которую года два назад подготовил к научной конференции по творчеству В.Г. Распутина, которая проходила в Омском государственном университете им. Ф.М. Достоевского

Есть притча. Диавол решил продать все инструменты своего ремесла. Аккуратно выставил их в стеклянной витрине на всеобщее обозрение. Что это была за коллекция! Здесь был блестящий кинжал Зависти, а рядом с ним красовался молот Гнева. На другой полке лежал лук Страсти, поодаль живописно разместились отравленные стрелы Чревоугодия, Вожделения и Ревности. На отдельном стенде был выставлен огромный набор сетей лжи. Ещё имелись орудия Уныния, Сребролюбия и Ненависти. Все они были снабжены ярлыками с названием и ценой.

— Я действительно ценю его выше всех, потому что это единственный инструмент в моём арсенале, на который я могу положиться, если все остальные окажутся бессильными.

И он с нежностью погладил деревянный клинышек.

— Если мне удастся вбить этот клинышек в голову человека, — продолжал диавол, — он открывает двери и для всех остальных инструментов.

Браки совершаются на небесах. Каждому человеку Богом определена вторая половинка. Не случайно автор назвал героев рассказа Василием и Василисой, подчёркивая тем самым — они не ошиблись в выборе, они предназначены друг для друга.

Позволю себе в нескольких словах напомнить сюжет рассказа. Двадцать лет прожили Василий и Василиса, но в один период (было у них уже семеро детей) Василий, что называется, слетел с катушек, загулял и даже в один из таких загулов надумал побить супругу. Загнал на печь, но она поначалу столкнула его ухватом, а потом, изловчившись, этим же ухватом, как рогатиной, пришпилила мужа за шею к полу. Да ещё и потребовала дать слово, что больше не будет драться. Унизила мужское достоинство, пусть и пьяное. Василий (гордыня взыграла) не мог смириться с этим позором, пьяный снова и снова лез в драку, да бойцом в подпитии был слабым, Василиса запросто справлялась с мужем. Лукавый ловко подтолкнул Василия, однажды в пьяном гневе он схватил топор и замахнулся на жену. Василиса была на сносях, и случился выкидыш. После чего Василиса бесповоротно указала мужу на дверь. И с тех пор жил он в амбаре. Семейная жизнь на тридцать лет приобрела самую что ни на есть уродливую форму.

Не простила Василиса. Думаю, Валентин Распутин где-то искусственно усилил ситуацию, сделав героиню беременной на момент конфликта. Будь она не в положении, итог, на мой взгляд, в соответствии с характером Василисы, был бы тот же.

Василиса утверждает, что у неё всё перегорело внутри. Но нет, когда лет через 17 после их разрыва привёл Василий к себе в амбар новую хозяйку, Василиса пусть и не прогнала её со двора, но тяжело терпела соперницу.

Ни в коем случае не осуждаю Василису. Кто-то из святых отцов сказал: надо осуждать не человека, а грех, который в нём. Василиса достойна жалости, она своими руками ломает свою жизнь. Не может выбросить мужа из души и до последнего не может смирить гордыню, лелеет свою страсть, находится в её власти.

Гордыня неистового патриарха Никона привела к расколу церкви. Он начал преобразования из благих побуждений, привести в порядок тексты церковных книг, но начал делать это неуклюже. Вовремя не смог признать свои ошибки. Гордыня застила глаза, в стремлении сделать по-своему патриарх не слышал голос разума, не прислушивался к оппонентам. Грех раскола на несколько веков нанес рану Православию, привел ко многим бедам церкви и России.

Василиса всю жизнь в трудах, подняла семерых детей, сын погиб на фронте. Но мучается она в своей гордыне, на всю жизнь остаётся сердечная рана у детей. И кто знает, как отразится на внуках Василисы и Василия грех раскола семьи.

И всё же, будь Василиса верующей, она бы осознала, что находится во власти гордыни. Конечно, осознать грех и побороть его — разные вещи. Однако понимание греха — уже шажок к покаянию. Святое Писание гласит, нельзя нести жертву Богу, если не помирился с братом своим. Такая жертва неугодна Создателю. Нельзя идти к причастию не примирившись с ближним. Епископ Василий Родзянко в одной из проповедей говорит, что человек, не прощающий ближнего, убивает его в своём сердце.

Василиса и в смертный час мужа не может, простить его.

— Плохо мы с тобой жили, Василиса, — шепчет Василий. — Это я во всем виноватый.

— Совсем не плохо, — качает головой Василиса. — Дети выросли, работают.

— Плохо, Василиса. Стыдно перед смертью.

Так и не повернулся язык у Василисы попросить прощения у мужа. Надо понимать, она искренне считает: вовсе не в чем ей каяться.

И всё же Василий радуется за мгновение до смерти.

— На меня твои слезы капают,— обрадованно шепчет Василий. — Вот опять.

Он закрывает глаза и улыбается.

В девятнадцатом веке в споре западников и славянофилов, западники утверждали — в неустроенности России виновато православие. И, значит, следует переходить на западные рельсы. Большинство ратовало даже не за католицизм, а за просвещение и атеизм. Славянофилы не видели Россию без православия. Причиной всех бед считали отступление от православия, его истин. А что делать? Смирить гордыню. Она причина всех бед. И в падении любимца Бога ангела Денницы, и в падении человека. Необходимо смириться в своей гордыне, осознать факт отступления от истины. Только тогда можно будет переустроить русскую жизнь.

Читайте также: