Сергей довлатов юмор мера нации сочинение

Обновлено: 02.07.2024

Сергей Довлатов – писатель нашего времени. Он стал известен только в восьмидесятых годах. У нас же в стране его книги появились только в начале девяностых.

Вся жизнь писателя была движением, энергией. Родившись в эвакуации 3 сентября 1941 г. в Уфе, он умер в эмиграции 24 августа 1990 г. в Нью-Йорке. С 1978 г. – двенадцать лет – Довлатов жил в США, где окончательно выразил себя как прозаик.

Лауреат премии американского Пен-клуба, он печатался в престижнейшем американском журнале “Ньюйоркер”, где до него из русских прозаиков публиковали

лишь Набокова. Почему же все-таки российский талант на Родине всегда в оппозиции? Не потому ли, что его цель – идеал?

По завету нашей классической литературы место художника – среди униженных и оскорбленных. Он там, где нет правосудия, где угасают мечты, царит беззаконие и разбиваются сердца. Но из темного болота жизни художник извлекает неизвестный до него смысл, образы. Они “темны иль ничтожны” – с точки зрения господствующей морали.

А поэтому и сам художник всегда ужасающе темен для окружающих.

В первую очередь писателя интересовало разнообразие самых простых людей и ситуаций. Соответственно

в этом отношении его представление о гении: “бессмертный вариант простого человека”. Вслед За Чеховым он мог бы сказать: “Черт бы побрал всех великих мира сего со всей их великой философией! “

Произведение “Зона”, опубликованное в 1983 г., сначала в Америке, у нас – гораздо позже, имеет второе название – “Записки надзирателя”. Это своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизованных материалов, описывающих в точности жизнь уголовной колонии. Рассказ ведется от первого лица – человека, работавшего в этой колонии надзирателем.

Он рассказывает о дикости, ужасе мира, в который он попал. Мира, в котором дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировками, насиловали коз. Мира, в котором убивали за пачку чая.

Он пишет о людях, живущих в этом мире. О людях с кошмарным прошлым, отталкивающим настоящим и трагическим будущим.

Но, несмотря на весь ужас и кошмар этого мира, жизнь продолжалась. И в этой жизни даже сохранились обычные жизненные пропорции. Соотношение радости и горя, добра и зла оставалось неизменным. В этой жизни, пишет он, были и труд, и достоинство, и любовь, и разврат, и патриотизм, и нищета.

Были и карьеристы, и люмпены, и соглашатели, и бунтари. Но система ценностей была полностью нарушена. То, что еще вчера казалось важным, отошло на задний план.

Обыденное становилось драгоценным, драгоценное – нереальным. В этом диком мире ценились еда, тепло, возможность избежать работы.

В рассказе есть эпизод, где автор рассказывает о человеке, мечтавшем стать на особом режиме хлеборезом. “…Это был хмурый, подозрительный, одинокий человек. Он напоминал партийного босса, измученного тяжелыми комплексами”. Для того чтобы занять такое место, в зоне надо было лгать, льстить, выслуживаться, идти на шантаж, подкуп, вымогательство.

Любыми путями добиваться своего.

Сравнивая в предисловии к “Зоне” себя с Солженицыным, Довлатов говорит, что книги их совершенно разные. Солженицын был заключенным и описывал политические лагеря. Довлатов же писал о надзирателе в уголовном лагере.

Если говорить о художественном своеобразии произведения, то стоит заметить, что в этих хаотических записках прослеживается общий художественный сюжет, в какой-то мере соблюдено единство времени и места; действует один лирический герой (конечно, если можно назвать надзирателя “лирическим”).

Можно сказать, что довлатовское повествование разделено не на главы, а на абзацы, на микроновеллы, как в чеховском театре, границей между ними является пауза. Любая из них может оказаться роковой.

Отчетливо демократическая ориентация довлатовской прозы сомнений не вызывает. И иного принципа отношений между людьми, чем принцип равенства, он не признавал. Но понимал: равными должны быть люди разные, а не одинаковые.

В этом он видел нравственное обоснование демократии, и это убеждение диктовало ему и выбор героев, и выбор сюжетов.

Написать сочинение по цитате Сергея Довлатова:Юмор - украшение нации. Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом.

Хорошо бы написать о конкретном человеке, которого Вы лично знаете, если же такого нет, то он Вам возможно известен такой человек из книг, статей и т.д. Можно просто рассказать о ветеранах, защитниках Отечества, как едином целом. Для начала нужно составить план такого сочинения, где вначале рассказать о самой Великой Отечественной войне. Затем о том, как участвовал в войне герой Вашего сочинения, начиная с того, как попал на фронт, где воевал, какие награды имеет и за что. Описать особенно интересный случай из его жизни. Остановиться на тех качествах, которые помогали этому человеку в войне. И в заключительной части, подводя итог, рассказать, что ветеранов с каждым годом становится всё меньше; рассказать, как страна заботится о них. Рассказать, как встречаются они на День Победы, как приветствует их на военных парадах. Остановиться на том, что в последнее время наши враги не прочь переписать историю и упразднить роль советского солдата в этой войне, что особенно обидно и больно для наших ветеранов. И Ваше отношение к этому явлению: осуждение. возмущение, готовность бороться за правду и достойно продолжить дело отцов и дедов. Можно в самом конце использовать стих о ветеранах или вспомнить слова из песни.

Интересное сочинение, так как тема (моя любимая птица) позволяет о многом порассуждать.

Самое первое, необходимо выбрать птицу, о которой вы будите писать. Постарайтесь понять, почему именно эту птицу вы выбрали, дальше об этом и в сочинении можно написать. Я бы выбрал голубя, так называемую птицу мира. Вообще, я люблю кормить голубей, про это и писал бы, также можно подойти немного с юмором к работе и написать, что только памятники голубей могут не любить.

План такой: вступление (укажите выбранную птицу и немного о том, почему именно ее вы выбрали), основная часть (самая объемная часть сочинения, напишите, какая от этой птицы польза, это может быть что-то незначительное для всех, но невероятно важное для вас) и заключение (выводы по всему сочинению).

Моя Родина - Беларусь, но писать буду на русском, с белорусским языком плоховато.

Родина - это то место, где мы появились на свет и я считаю, что им необходимо гордиться. Можно начать с того, в каком городе Беларуси вы родились, чем данный город примечателен и известен, также можно вспомнить различные легенды с ним связанные и так далее. Я родился в Барановичах, мы стали городом из-за железной дороги, еще есть истории о баранах. Дальше можно о всей Беларуси порассуждать, мы маленькое государство - но знаем себе цену. Также стоит отметить, что мы мирное государство, а "сражаемся" и "воюем" только на спортивных аренах. Можно вспомнить выдающихся наших спортсменов, благодаря которым нас знают по всему миру: Дарья Домрачева, Екатерина Карстен, Юлия Нестеренко, Иван Тихон, Александр Медведь и многие другие. В общем, необходимо включить фантазию, ведь в таком сочинении о многом можно написать.

План стандартный: вступление (порассуждайте о том, что такое Родина), основная часть (о своем городе и о Беларуси в целом напишите), заключение (общие выводы по всему сочинению, можно написать, что вы гордитесь своей Родиной).

Зима в моем городе - понятие относительное. Потому что я живу на юге, и иной зимой снега не бывает вообще. А если пройдет дождь (да-да, дождь), и утром вода замерзнет до льда, дети радуются, а взрослые по-разному относятся к гололеду. Те, чей возраст постарше, боится упасть, потому как степень ответственности дворников за уборку придомных территорий приближается к нулю.

Зима в моем городе скорее она похожа на ноябрь - утром на траве изморозь, часто идет длинный и нудный дождик, который вызывает жалобы, а не радость. У нас в этом году главные елки города смогли установить только за неделю до нового года - мешал бесконечный дождь.

Но зима - это и новогодние праздники, которые приносят радость для всех. Устанавливают елки, город украшается, как может.

В магазинах много распродаж, все рыскают в поисках оригинальных подарков.

В школах - долгие зимние каникулы, в вузах - каникулы после окончания зимней сессии.

Прошел январь - остается всего лишь один маленький месяц до весны. Его надо пережить, не зря же его название в украинском языке устрашающее - "лютий". Он таким и есть - с заметелями, с сильным ветром. Зима не хочет уступать до начала марта. Но понимаешь - это ее последний вздох. И весна необратимо придет, принесет радость знакомства с листвой и цветением всего, что может цвести.

МЫСЛИ: Цитаты. Заметки. Статьи

МЫСЛИ: Цитаты. Заметки. Статьи

МЫСЛИ: Цитаты. Заметки. Статьи запись закреплена

СЕРГЕЙ ДОВЛАТОВ

Юмор — украшение нации… Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!

Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.

Я совершенно убежден, что можно покорить любую женщину, без конца фотографируя ее.

В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса.

Нет большей трагедии для мужчины, чем полное отсутствие характера!

Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить… читать.

Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.

Язык не может быть плохим или хорошим… Ведь язык — это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять.

Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие…

Память наша — как забор… Чуть ли не каждый старается похабную надпись оставить.

Благородство — это готовность действовать наперекор собственным интересам.

Хамство — это грубость, наглость, нахальство, вместе взятые, но при этом — умноженные на безнаказанность.

Только пошляки боятся середины. Именно на этой территории происходит всё самое главное.

Уныние страшнее горя. Ибо горе есть разновидность созерцательного душевного опыта. Уныние же — сон души…

Ужасней смерти — трусость, малодушие и неминуемое вслед за этим — рабство.

Рожденный ползать летать не хочет.

Альтернатива правды — ложь. Альтернатива истины — другая истина, более глубокая, более жизнеспособная.

Единственная честная дорога — это путь ошибок, разочарований и надежд. Жизнь — есть выявление собственным опытом границ добра и зла.

Россию накрывает новая волна коронавируса – штамм "омикрон" добрал.

Сергей Довлатов. Афоризмы

(1) Наша память избирательна, как урна.

(2) У Бога добавки не просят.

3) Трудно выбрать между дураком и подлецом, особенно если подлец - еще и дурак.

(4) Хорошо идти, когда зовут. Ужасно — когда не зовут. Однако лучше всего, когда зовут, а ты не идёшь.

(5) Не так связывают любовь, дружба, уважение, как общая ненависть к чему-нибудь.

(6) Любовь — это для молодёжи. Для военнослужащих и спортсменов.

(7) Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить. читать.

(8) О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его — ни единой брошюры. Мне кажется зря.

(9) Не надо быть как все, потому что мы и есть как все.

(10) Желание командовать в посторонней для себя области — есть тирания.

(11) Гений — это бессмертный вариант простого человека.

(12) Гений противостоит не толпе. Гений противостоит заурядным художникам. Причём как авторитарного, так и демократического направления.

(13) Всем понятно, что у гения должны быть знакомые. Но кто поверит, что его знакомый — гений?!

(14) Талант — это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее симулировать.

(15) Окружающие любят не честных, а добрых. Не смелых, а чутких. Не принципиальных, а снисходительных. Иначе говоря — беспринципных.

(16) Благородство — это готовность действовать наперекор собственным интересам.

(17) Неподкупность чаще волнует тех, кого не покупают.

(18) Ясной истине противостоит ложь. Глубокой истине противостоит другая истина, не менее глубокая.

(19) Непоправима только смерть.

(20) Ужасней смерти — трусость, малодушие и неминуемое вслед за этим — рабство.

(21) В Москве "деловыми людьми" называли себя жулики и аферисты. Понятия "маклер" и "бизнесмен" ассоциируются с тюремной решеткой.

(22) После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.

(23) Деньги — это свобода, пространство, капризы. Имея деньги, так легко переносить нищету.

(24) У меня денег — курвы не клюют.

(25) Деньги у меня, скажем, быстро кончаются, одиночество — никогда.

(26) Юмор — инверсия здравого смысла. Улыбка разума.

(27) Юмор — украшение нации. Пока мы способны шутить, мы остаемся великим народом!

(28) Ирония — любимое, а главное, единственное оружие беззащитных.

(29) Я настолько высокий, что мне, чтоб побриться, надо влезть на табурет.

(30) Не всё то золото, что без тить.

(31) Критика — часть литературы. Филология — косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.

(32) В оппозицию девушка провожала бойца.

(33) Рожденный ползать летать. не хочет.

(34) Если дать творческую свободу петуху, он все равно будет кукарекать.

(35) Я предпочитаю быть один, но рядом с кем-то.

(36) Свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Под её лучами одинаково быстро расцветают и гладиолусы, и марихуана.

(37) Кто живет в мире слов, тот не ладит с вещами.

(38) Если мы сейчас остановимся, это будет искусственно. Мы пили, когда не было денег. Глупо не пить теперь, когда они есть.

(39) Женщина, как таковая, является чудом.

(40) Нет географической провинции, есть провинция духовная.

(41) Повышенное расположение к себе есть нескромность. Повышенное расположение к своему народу — шовинизм.

(42) Коллективное самолюбование выглядит не менее глупо, чем персональное.

(43) Какое это счастье — говорить, что думаешь! Какая это мука — думать, что говоришь!

(44) Можно, рассуждая о гидатопироморфизме, быть при этом круглым дураком. И наоборот, разглогольствуя о жареных грибах, быть весьма умным человеком.

(45) Лозунг для стрельб: "Выбей, мать твою ети, двадцать пять из тридцати!"

(46) Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк.

(47) Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог — с ближайшей колокольни.

(48) Я не интересуюсь, что пишут обо мне. Я обижаюсь, когда не пишут.

(49) Все талантливые люди пишут разно, все бездарные люди пишут одинаково и даже одним почерком.

(50) Язык не может быть плохим или хорошим. Ведь язык — это только зеркало. То самое зеркало, на которое глупо пенять.

(51) Комплексы есть у всех нормальных людей, их нет только у дегенератов и лыжников.

(52) Снобизм — это единственное растение, которое цветет даже в пустыне.

(53) Противоположность любви — не отвращение и даже не равнодушие, а ложь.

(54) Скудность мысли порождает легионы единомышленников.

(55) Две грубиянки — Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна.

(56) Алкоголизм — излечим, пьянство — нет.

(57) Тигры, например, уважают львов, слонов и гиппопотамов. Мандавошки — никого!

(58) Мещане — это люди, которые уверены, что им должно быть хорошо.

(59) Судят за черты характера. Осуждают за свойства натуры.

(60) Что такое демократия? Может быть, диалог человека с государством?

(61) Кающийся грешник хотя бы на словах разделяет добро и зло.

(62) Кто страдает, тот не грешит.

(63) Не думал я, что самым трудным будет преодоление жизни как таковой.

(64) Творчество — как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью.

(65) Убийца пожелал остаться неизвестным.

(66) Я вас люблю. И даже возможный триппер меня не остановит.

(67) Уж лучше отсебятина, чем отъеготина.

(68) Молчание — огромная сила. Надо его запретить, как бактериологическое оружие.

(69) Когда храбрый молчит, трусливый помалкивает.

(70) Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.

(71) Один из поединков моего деда с Богом закончился вничью.

(72) В чём разница между трупом и покойником? В одном случае — это мёртвое тело. В другом — мёртвая личность.

(73) Истинное мужество состоит в том, чтобы любить жизнь, зная о ней всю правду.

  1. Самое большое несчастье моей жизни — гибель Анны Карениной!

(75) Удивительно, что даже спички бывают плохие и хорошие.

(76) Порядочный человек тот, кто делает гадости без удовольствия.

(77) Он был похож на водолаза. Так же одинок и непроницаем.

(78) Бескорыстное вранье — это не ложь, это поэзия.

(79) Я болел три дня, и это прекрасно отразилось на моем здоровье.

(80) У гениев, конечно, есть соседи, как и у всех прочих, но готовы ли Вы признать, что Ваш сосед — гений?

(81) Страсть к неодушевленным предметам раздражает меня. Я думаю, любовь к березам торжествует за счет любви к человеку.

(82) Джаз — это мы сами в лучшие наши часы.

(83) Туризм — жизнедеятельность праздных.

(84) Истина далеко не всегда принадлежит большинству. Но меньшинству она принадлежит еще реже.

(85) Антоним любви — это даже не равнодушие и не отвращение, а банальная Ложь.

(86) Двое — это больше, чем Ты и Я. Двое — это Мы.

(87) Человек человеку — всё, что угодно. В зависимости от стечения обстоятельств.

(88) Семья — это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.

(89) Собственнический инстинкт выражается по-разному. Это может быть любовь к собственному добру. А может быть и ненависть к чужому.

(90) Меркантилизм — это замаскированная бездарность.

(91) Шашлычная — это единственное место, где разбитая физиономия является нормой.

(92) Если дать творческую свободу петуху, он все равно будет кукарекать.

(93) Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, шофер, еврей, иммигрант. А надо бы всё время себя спрашивать: не говно ли я?

(94) Ревновать — это мстить себе за ошибки других.

(95) Я давно заметил: когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом.

(96) На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать.

(97) Где больше шума, там и собирается народ. Может, в шуме легче быть никем?

(98) У одних есть мысли. У других — единомышленники.

(99) В любой ситуации необходима какая-то доля абсурда.

(100) Бессмысленно внушать представление об аромате дыни человеку, который годами жевал сапожные шнурки.

(101) В любой работе есть место творчеству.

(102) Человеческое обаяние истребить довольно трудно. Куда труднее, чем разум, принципы или убеждения.

(103) Вежливость маскирует пороки.

(104) Нахальство — это та же наглость плюс отсутствие стыда.

(105) Поэзия есть форма человеческого страдания. Бог дает человеку не поэтический талант, а талант плохой жизни.

(106) Артист — это донор. Именно донор, который отдает себя, не требуя вознаграждения.

(107) Женщины любят только мерзавцев, это всем известно. Однако быть мерзавцем не каждому дано.

(108) Слабые люди преодолевают жизнь, мужественные — осваивают.

(109) Обаяние, как известно, уравновешивает любые пороки.

(110) Благородный человек воспринимает любое несчастье как расплату за собственные грехи. Он винит лишь себя, какое бы горе его ни постигло.

(111) Всех людей можно разделить на две категории. На тех, кто спрашивает. И на тех, кто отвечает. На тех, кто задает вопросы. И на тех, кто с раздражением хмурится в ответ.

(112) Я убедился, что любая мысль влюбленного бедняка — преступна.

(113) Разговаривать и одновременно есть — довольно сложная наука. Владеют ею, я заметил, только престарелые кавказцы.

(114) Человек, который беспрерывно спрашивает, должен рано или поздно научиться отвечать.

(115) Комплекс неполноценности способен загубить человеческую душу. Толкнуть человека на ужасающие злодеяния. А может и возвысить до небес.


Один из самых крупных (во всех отношениях) советских писателей, Сергей Довлатов гораздо больше заботился о стиле своих творений, чем о своей внешности.

Ростом он был метр девяносто четыре. В Советском Союзе такой рост определял судьбу – плановая действительность не принимала гигантов не только духа, но и тела.

Всю жизнь изнывая в путах слишком коротки­х штанин и тесных рукавов, Довлатов был гигантом, вынужденным жить по правилам лилипутов. Масштабы никак не совпадали.

Я все жаловался – не печатают.

– Я знаю, что нужно сделать, – вдруг произнес Уфлянд.

– Напиши тысячу замечательных рассказов. Хоть один да напечатают…

Вот тут я и подумал – может, он дурак?


При таких масштабах свой путь не выбирают – суслик может вольготно шнырять по земле, слон скован отсутствием простора.


В двадцать один год Сергей становится лагерным надзирателем. Конечно, он во всем был виноват сам. Так безответственно относиться к учебе, влюбляться в разгар сессии, не уметь расположить к себе преподавателей – разве же это хорошо? Преступление было наказано самым естественным и правильным образом: с филфака ЛГУ нерадивого студента изгнали, оступившегося гражданина приняла в свои надежные руки армия и отправила служить охранником исправительной колонии в Коми. Самое место для чувствительной артистической натуры, без шуток. То есть творцу были предоставлены все возможности свихнуться (мимо!), спиться (попал!), опуститься (ранен!), понять, что жизнь, здешняя по крайней мере, это алмазный сплав боли, смеха и глупости (убит!).

В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой и насиловали коз. В этом мире убивали за пачку чая. В этом мире я увидел людей с кошмарным прошлым, отталкивающим настоящим и трагическим будущим. Я дружил с человеком, засолившим когда-то в бочке жену и дете­й. Мир был ужасен. Но жизнь продолжалась. Более того, здесь сохранялись ­обычные жизненные пропорции. Соотношение добра и зла, горя и радости оставалось неизменным.


Бродский отмечал, что из армии Довлатов вернулся ошеломленным. Это, конечно, не совсем так. Из армии Довлатов вернулся просветленным. Трагикомичность всего сущего стала даже не основой его творчества, нет, он просто постоянно видел колесики этого механизма в любых декорациях и иначе уже смотреть не умел.

– Шикарный букет, – говорю.

– Это не букет, – скорбно ответил Жбанков, – это венок.


Из Ленинграда он переехал в Таллин, работал внештатным журналистом и штатным кочегаром. Очень по-довлатовски. Его внешний вид сразу вызывал ощущение неблагонадежности: слишком габаритная фигура в сомнительных обносках. Потом он напишет оду своей одежде тех лет.

Я чуть не зарыдал от жалости к себе. Ведь мне тридцать шесть лет. Восемнадцать из них я работаю. Что-то зарабатываю, покупаю. Владею, как мне представлялось, некоторой собственностью. И в результате – один чемодан. Причем довольно скромного размера. Выходит, я нищий? Как же это получилось?!


Писатель, зарабатывающий на жизнь текстами, которых он стыдится, – неприкаянное, трагическое существо. Женщины Довлатова обожали. Он был огромный и бесприютный. Он был потомком двух маленьких, недоистребленных наций – армян и евреев. В нем чувствовалось мужественно переносимое страдание. Женщин это возбуждает. Он не умел обращаться с женщинами. Женщины это любят. Его можно было взять за рукав и повести ужинать, а он бы шел покорно и недоумевающе. Женщин это окрыляет.

Женщины Довлатова обожали. Он был огромный и бесприютный.


Женщины забирали его в свою жизнь, гладили ему рубашки, рожали дочерей, потом уходили.


Он смирялся на всех стадиях отношений.


Легенда гласит, что свою первую жену, красавицу Асю Пекуровскую, он любил страстно, ревновал самоубийственно и пытался застрелить, когда Ася ушла к Василию Аксенову.


Потом уже Довлатов замер, затаился, не позволял себе больше так чувствовать.


Да, он разошелся на цитаты, на сборники афоризмов, на демотиваторы – всюду мы найдем меткие довлатовские высказывания. Сам же писатель проскальзывает между нашими ищущими пальцами.


Такой большой – и это все?


Он всю свою жизнь писал – заметки в советские выморочные газеты, статьи в эмигрантскую прессу уже в Нью-Йорке, и расходовал себя за океаном на такую же сиюминутность, как и в СССР.


Как-то жить надо всюду. А так как рыдать от жалости к себе – дело утомительное, начинаешь бравировать умением смиряться с обстоятельствами. Лирический герой автора – король треша, принц помойки.

– Ты можешь пить из бумажных стаканчиков?

– Мне случалось пить из футляра для очков.

Рейнхард уважительно приподнял брови.

Мы выпили по стакану бренди.

– Можно здесь и переночевать, – сказал он, – только диваны узкие.

– Мне доводилось спать в гинекологическом кресле.

Рейнхард поглядел на меня с еще большим уважением.


Из СССР его просто выставили. Он не был реальным диссидентом, пытался не вступать ни в конфликты, ни в контакты с властями, изображал по мере сил конформизм. Даже пил не сильно больше коллег, хотя отличался мрачностью и размахом в запоях. Но все-таки он по-прежнему был несуразно огромным сомнительным пятном на светлом ландшафте советского Таллина. В конце концов Довлатов был арестован и ему настоятельно порекомендовали подать документы на воссоединение с семьей (жена и дочка Сергея незадолго до того уехали в США).

Когда-то ее не было совсем. Хотя представить себе этого я не могу. И вообще, можно ли представи­ть себе то, чего не было? Затем ее принесли домой. Розовый, неожиданно легкий пакет с круже­вами.


Вроде бы Довлатов был таким же паршивым отцом, как и мужем. Безответственным, отстраненным, все таким же неприкаянным. И все так же привлекал к себе женщин, что было некстати для отца семейства.


После переезда в Штаты с ним произошло событие, общее для всех русских литературных эмигрантов той волны. Они приехали в никуда и стали никем. Главная проблема эмиграции для писателя – это то, что мир вокруг – ненастоящий. Иная система знаков и символов, другие правила игры, и, что самое главное, ты безразличен к жизни вокруг и жизнь отвечает тебе взаимностью. У некоторых это со временем проходит, они вписывают себя в новый пейзаж. С Сергеем Довлатовым чуда перерождения, видимо, не произошло.

После переезда в Штаты с ним произошло событие, общее для всех русских литературных эмигрантов той волны. Они приехали в никуда и стали никем.


Он и женщину-то горячо любил только раз.

Вряд ли я стану американским певцом. Или киноактером. Или торговцем наркотиками. Кроме того, я по-прежнему не умею водить автомобиль. Не интересуюсь рок-музыкой. А главное – плохо знаю английский.


Недавно дочь сказала… Вернее, произнесла… Как бы это получше выразиться. Короче, я услышал такую фразу:


– Тебя наконец печатают. А что изменилось?

– Ничего, – сказал я, – ничего…


Он никогда не застегивал воротник рубашки, подставляя миру обнаженный кадык и ключицы. Душа нараспашку? Нет, просто воротники были слишком тесны для могучей шеи. А когда появились рубашки с нормальными воротниками, выяснилось, что старые привычки не ­меняются.


Мы смотрим на американские снимки Сергея Довлатова в последние годы жизни. Коротковатые джинсы, клетчатые рубахи, кожаная куртка мешком, голое горло – грызи, кто хочет.

Неужели придет время, когда ­югославские туфли, бережно носимые седьмой сезон в любую погоду, и гэдээровский почти приличный костюм будут скрупулезно воссоздавать, пытаясь понять аромат самой непрекрасной из всех эпох?

ПРИМЕТЫ СТИЛЯ

Растительность на лице

Это вызов. Комсомольские и партийные работники непременно брились. Как и все приличные советские люди (только в южных республиках допускались усы).

На белой слишком видны пятна. Цветные однотонные – дефицит. Все остальные расцветки придуманы ивановскими дизайнерами-ударниками: рыбки с якорьками и цветочки с вензелями. Клетка – беспроигрышный вариант.

Кожаная, замшевая, вельветовая. В противовес общепринятым пиджаку, плащу или пальто. Куртка – признак вольнодумца. Замшевая куртка – предмет мечтаний любого интеллигента позднего СССР.

Кепка из кожзама

Ну не шляпу же носить. Зимой можно сменить на ушанку, правда, ушанки часто куда-то с головы исчезают. Особенно если из ценного меха.

Мягкость и покладис­тость в отношениях с дамами

Женщины – существа загадочные, и разгадывать их – дурная затея. Если женщина что-то настойчиво от вас требует – дайте ей это, целее будете.

На завтрашний день планов строить не принято, если гулять – то до последнего рубля.

Читайте также: