Сердца моего боль богомолов сочинение

Обновлено: 05.07.2024

Черный хлеб правды

Владимир Богомолов . Момент истины. Т. 1; Сердца моего боль. Т. 2. — М.: Вагриус, 2008.

В неоконченном романе Владимира Богомолова “Жизнь моя, иль ты приснилась мне…” упоминается о том, как бойцам переброшенной на Крайний Север воинской части “надо было привыкать к ежедневной изнурительной работе невзирая на погоду: в кирзовых рукавицах, натирая кровавые мозоли, кайлить под толстым слоем льда землю, вгрызаясь в грунт, вбивать сваи… рыть котлованы, ямы, землянки…”

Прочитав же многообразные материалы, которые опубликованы в двухтомном собрании сочинений писателя, подготовленном его вдовой Р.А. Глушко, хочется уподобить этой суровой картине жизнь и творческий путь самого автора. — Вчерашний солдат Великой Отечественной войны, не успевший до ее начала окончить школу, да и потом отслуживший в армии еще пять лет, так что ощущал себя отставшим от ровесников на добрых десять, он упрямо “кайлил” сперва в вечерней школе, потом на заочном отделении университета, “вгрызаясь” в глубь пластов культуры и упорно преодолевая “сопротивление материала” при работе над собственной прозой.

“Чувство неудовлетворенности не покидает меня… Пишется тяжело… надо создавать что-то свое, оригинальное, а не переписывать десятки раз звучавшее”, — сказано в его записях ранних лет, и эта жесткость самооценки и редкостная требовательность к себе остались присущи ему и в дальнейшем.

“Свое”, богомоловское оказалось сродни лучшему, что было и есть в отечественной прозе о войне.

В его знаменитом романе “Момент истины” есть такой эпизод: молодой офицер Андрей Блинов стоит перед строем, “всматриваясь в лица разведчиков, — так всегда, отправляя людей на задание, делал капитан Филяшкин, его погибший командир батальона”.

Случайно ли совпадение фамилий — блиновского комбата, по всей видимости, ставшего для него образцом, предметом восхищения и подражания, и одного из героев романа Василия Гроссмана “За правое дело”, который героически погибает со своим батальоном, защищая сталинградский вокзал, — Бог весть, но не знаменательно ли оно?

Сколь ни оригинален, ни самобытен как писатель со своеоеобразнейшим фронтовым опытом автор “Ивана” и “Момента истины”, показавший, по выражению С.С. Смирнова, “черный хлеб” повседневного труда контрразведчиков, но владевшая им страсть к воплощению “правды сущей, правды, прямо в душу бьющей… как бы ни была горька” (Твардовский) единит его и с Гроссманом, и с Виктором Некрасовым, и с “лейтенантской прозой” более поздних лет.

То, что на приемных экзаменах в университет Богомолову выпал билет с вопросом о “Василии Теркине”, конечно, случайность, но вот ведь какой эпиграф избрал писатель много лет спустя к своему, увы, незавершенному роману:

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны…
Речь не о том, но все же, все же, все же…

Строки Твардовского — не только прямая параллель богомоловской миниатюре “Сердца моего боль”, но и кровно близки всему им написанному: вспомним “Могилу под Белостоком” или сцену заполнения героем “Зоси” десятков “похоронок” на своих, хорошо знакомых, близких ему солдат, да и многое другое…

Примечательнейшая особенность “правды сущей”, донесенная до читателей этой прозой, — ее редкая “неурезанность”, безбоязненность обращения к таким сторонам войны, которые дотоле обходились, замалчивались или по меньшей мере затушевывались; неприятие навязывавшихся “свыше” представлений и “табели о рангах”.

Никто иной не признал этого так откровенно, как один из сановного ареопага той поры — Ю. Андропов в своем отзыве о “Моменте истины”: “Розыскники — младшие офицеры — изображены автором ярко, с уважением и любовью. Они профессиональны, достоверны и несравненно привлекательней Верховного Главнокомандующего и его окружения. В результате вольно или невольно возникает противопоставление младших офицеров системе высшей власти, не украшающее ее и в какой-то степени компрометирующее”. На это противопоставление намекал с присущей ему дипломатичностью и Константин Симонов: “Это роман не о контрразведке (т.е. не только о ней. — А.Т. ). Это роман о государственной и военной машине сорок четвертого года и типичных людях того времени”.

В отличие от поистине работающих, мыслящих героев книги, машина-махина функционирует в своем обычном режиме — с величайшими затратами сил и средств, нередко вхолостую, скорее имитируя активность, нежели действительно ее проявляя. И автор, подчеркнуто бесстрастно рисующий в романе бесконечный конвейер всевозможных распоряжений, указаний, запросов, за рамками книги высказался на этот счет с полнейшей определенностью: “Около большого начальства главное — не дело делать, а изображать”.

Этого изображения деятельности — вместо ее самой, изображения правды в искусстве — вместо самой правды — Богомолов решительно не принимал.

Героя неоконченного романа исключают из списка участников знаменитого июньского парада сорок пятого года из-за… шрама на щеке:

“Правая щека видна с Мавзолея. Соображать надо. … Отставить. Это победный парад, а не парад ран и увечий…”

И далее автор со свойственной ему — до педантизма — точностью воспроизводит предписание отбирать лишь “внешне приглядных, ростом не ниже 176 см”.

“Когда на плацдарме батарея подбила девятнадцать танков и, трижды раненый, я хрячил у орудий за наводчика, мой рост соответствовал! А теперь — нет. ” — возмущается один из отставленных офицеров, который “Отечку (простим ему эту “фамильярность! — А.Т. ) с июня сорок первого года тянул, из-под Минска”. Да и таким, как замечательный разведчик Катасонов (“Иван”), — невысокий и заметно шепелявящий, с короткой верхней губой и приплюснутым носом, — не шагать бы по Красной площади.

Характерно, что известный сценарист впоследствии попытался убрать из сюжета этого рассказа досадный “шрам” — гибель героя: в уже было отснятом фильме Иван оставался цел и невредим, выходил в передовики и даже ехал на целину! Когда же писатель наложил на картину свое законное вето, Фурцева, тогдашний министр культуры, крайне возмутилась: “Вы жестокий человек и ничего светлого никогда не напишете!”. Жестокостью объявлялась “правда сущая”, зато приукрашивание, а в сущности — искажение действительности, ложь о ней — трактовались как нечто светлое, жизнеутверждающее.

Впрочем, в оправдание министру будь сказано: Богомолов и правда был жестоким — в одном из значений этого слова: “Очень сильный, превосходящий обычные размеры, степень”. Именно таким предстает он, например, и в истории публикации своего романа. Не имеют себе равных стойкость, бескомпромиссность и упорство, проявленные писателем в противостоянии не только с перестраховщиками в редакциях, но и самим всемогущим, по тогдашним убеждениям, “чудищем… огромным, стозевным” — цензурой на различных уровнях, от незабвенного Главлита до Комитета госбезопасности и Министерства обороны, в свою очередь уверенных в собственном всемогуществе, неуязвимости и игнорировавших даже узаконенные в Гражданском кодексе РСФСР авторские права или… не слыхавшими о них. В Министерстве обороны, по свидетельству автора книги, “народ был просто темный, и вели они себя довольно откровенно… В обоих ведомствах были очень крутые разговоры”.

Записанная Богомоловым и подтверждаемая всеми приводимыми им документами история эта — тоже в своем роде роман о кажущейся просто невероятной победе Давида над Голиафом, приученным к тому, что советские литераторы, по горестным словам автора, — люди дрессированные и покорные.

Посему его собеседники поначалу не стеснялись: “Распустили вас. Кто вы такой, кто вас уполномочил, кто вам дал право описывать Ставку и Сталина?!”, и даже: “Я вас отправлю… в Кушку!”. Свежо предание, а верится с трудом!

Легко ли было все это не только выслушивать, но и заставлять сбавить тон, и, в конце концов, — побеждать (очередной, заключительный документ: “Военная цензура рассмотрела роман… Возражений против его публикации не имеется”).

Богомолов однажды сказал, что “с Отечественной войной — величайшей трагедией в истории России — необходимо всегда быть только на “вы”.

Иными словами — уважать правду во всем ее несказанно трудно вообразимом “объеме”, во всей несуразности, со всеми взлетами и провалами во всех подробностях — от наполняющих сердце гордостью до тяжких, горьких, даже стыдных.

Отступлений от такой правды — в любом направлении, под любым идеологическим “соусом” — писатель не спускал никому, даже близким друзьям.

“Очернение с целью “изничтожения проклятого тоталитарного прошлого” Отечественной войны и десятков миллионов ее живых и мертвых участников как явление отчетливо обозначилось еще в 1992 году”, — говорится в его остро полемической книге “Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…”.

Жесткая критика, которой Богомолов подверг за эту тенденцию даже роман Георгия Владимова “Генерал и его армия”, опиралась не только на собственный военный опыт, но и на десятилетия скрупулезного исследовательского труда, горы изученных печатных источников и архивных документов.

Не только напечатанное в двухтомнике, но и недавние публикации P.М. Глушко в журнале “Наш современник” (2008, № 7—10, продолжение следует) отдельных глав романа “Жизнь моя, иль ты приснилась мне…” и подробнейших подготовительных материалов к нему позволяют увидеть, как фундаментальна была десятилетиями рождавшаяся книга. В ней нисколько не скрадываются, не утаиваются горестные события и явления военных и первых мирных лет, используются неприкрашенные свидетельства о совершавшихся тогда недостойных поступках и прямых преступлениях — незаконных действиях военачальников, жаловавших наградами родичей и близких, мародерстве, погоне за “трофеями”; наконец, о случаях насилия над мирным населением побежденной страны.

Нередко это насилие было продиктовано чувством мести, накопившейся за годы войны жаждой возмездия за общеизвестные преступные деяния оккупантов на нашей земле.

Думая о последних днях войны, даже герой книги, простодушный и прямой старший лейтенант Федотов признается другу, что “озверел малость”. А в фигурирующем в романе политдонесении о том, как воспринимаются в армии директивы о необходимости изменить к лучшему отношение к немцам, приводятся весьма характерные слова одного подполковника: “Приказ № 110-72 правильный, я его одобряю, но у меня в душе жжет”.

Подобное “жжение” усиливалось и бросавшимся в глаза разительным и ранящим контрастом между увиденным в Германии и многими сторонами отечественной действительности. В политдонесениях немало суждений, подобных высказанному красноармейцем Сотковским: “В Германии колхозов нет, а народ живет богато и чисто, а у наших колхозников ничего нет, и живут они в грязи и голоде”. Все это подогревало неприязнь к тем, кто при такой “житухе” пошел войной на чужие земли.

Тогдашние умонастроения наших солдат и офицеров показаны как в уже написанных главах книги, так и в приводимых там документах, чрезвычайно откровенно, объективно и в то же время — с глубоким сочувствием к переживаниям людей, тянувших на себе “Отечку”, а потом оказывавшихся в самых драматических ситуациях.

Каково было красноармейцу Луценко после неоднократных обращений к местным властям с просьбой помочь его нуждающейся семье узнать, что жена осуждена на шесть лет за кражу буханки хлеба, а ребенок вскоре после этого умер?!

“Семья живет скудно, — жаловался другой солдат, — дети сидят без обучения и одежды, голодают…” “Жена пишет — приезжай скорей, — говорил и сержант Чернявский, — дети соскучились, хозяйство разрушено, да и она измучена порядком”.

Даже начальник дивизионной артиллерии полковник Прохоров не скрывал своего недовольства: “Не успели кончить войну, а опять уже новый заем”.

В пору очернения Великой Отечественной, о котором писал Богомолов, были и попытки чуть ли не полностью отождествить, уравнять друг с другом противостоявшие стороны. И в своих последних работах писатель не только неуклонно напоминает о бесчеловечных целях и методах гитлеровских верхов, но и документальными средствами создает весьма впечатляющую картину массовой зараженности нацистской идеологией так называемых простых немцев.

Письма германских солдат домой и послания им оттуда просто поражают одержимостью расистскими представлениями и порожденным ими ощущением вседозволенности для “арийцев”. Печать рейха вовсю трубила о необходимости победить “правдой или неправдой” (“А когда мы победим, кто спросит нас о методах?”, и с явной двусмысленностью: “Для немецкого солдата нет ничего невозможного!”). А в обильно цитируемых Богомоловым немецких письмах возникает уже вполне обыденный, самодовольный, наглый оскал упомянутой “неправды”: “Прошли через несколько деревень, проутюжив их танками как следует… Деревню сожгли, хороший был фейерверк… Испытываю ни с чем не сравнимое наслаждение, убивая беременных самок, чтобы они не плодили ублюдков, — гордятся “подвигами” бравые солдаты, иногда, правда, благоразумно “опуская подробности”. — …Вчера и сегодня мы позволяли себе безумные вещи, научились у расположенной рядом дивизии СС”.

И на все это получают “благословение” из дому: “Имеют ли эти твари и все их преступное государство право на жизнь? — пишет мать обер-лейтенанту Рихарду Ланге. — …Да, я не стыжусь сказать, что трупы врагов меня радуют”. А другому родителю сладостно снится, будто сыночек приехал в отпуск не только с “Железным крестом” на груди, но и с “двумя чемоданами, набитыми подарками”. “Я надеюсь, что ты мне тоже пришлешь красивые московские подарки, а не только покрывала и полотенца, которых уже так много, что я могу ими торговать”, — не отстают жены. И мужья вполне оправдывают эти надежды: “На голубом, почти новом костюмчике для Пупи есть пятна крови. Извини, мое сердечное сокровище, но в полевых условиях, где мы находимся, вывести их очень сложно, ты же это сделаешь без труда у дядюшки Герберта”, — деловито комментирует ефрейтор Кох свои новые приобретения “для нашего гнездышка”.

В книге “Срам имут и живые, и мертвые, и Россия…” Богомолов писал, что, вероятно, у нас сейчас меньше юнцов тянулось бы к молодежным нацистским организациям, если бы были выпущены сборники подлинных документов Третьего рейха, и, как видим, стремился посильно восполнить этот зияющий пробел, — все в том же свойственном ему тяготении к беспредельно честному разговору о пережитом.

И, вспоминая смирновское, более чем тридцатилетней давности, определение “своего”, богомоловского, ныне хочется обновить и уточнить его:

Написан в 1958 году Первая любовь Мы лежали, крепко прижавшись друг к другу, и земля не казалась нам жесткой, холодной и сырой, какой была на самом деле. Мы встречались уже пол года- с тех пор, как она прибыла в наш полк. Мне было девятнадцать , а ей- восемнадцать лет. Мы встречались тайком: командир роты и санитарка. И никто не знал о нашей любви и о том, что нас уже трое… Я чувствую, это мальчик! – шепотом в десятый раз уверяла она . Ей страшно хотелось мне угодить А когда взошло солнце, я с остатками роты ворвался на высоту . Спустя полчаса в немецкой добротой траншее командир полка и еще кто – то , поздравляя, обнимали меня и жали мне руки. А я стоял, как столб, как пень, ничего не чувствуя, не видя и не слыша. Солнце… если б я мог загнать его назад, за горизонт! Если б я мог вернуть рассвет. Ведь всего два часа назад нас было трое… На оно поднималось медленно, неумолимо, я стоял на высоте, а она. Она осталась там, позади, где уже лазали бойцы похоронной команды… И никто, никто и не подозревал , кем она была для меня и что нас было трое…

… А 15 сентября – день рождение Петьки Юдина; каждый год в этот вечер его родители собирают уцелевших друзей его детства. Приходят взрослые сорокалетние люди, но пьют не вино, а чай с конфетами , песочным тортом и яблочным пирогом – с тем, что более всего любил Петька. Все делается так, как было и до войны , когда в этой комнате шумел , смеялся и командовал лобастый и жизнерадостный мальчишка, убитый где – то под Ростовом и даже не похороненный в сумятице панического отступления. Во главе стола Петькин ставится стул , его чашка с душистым чьем и тарелка, куда мать старательно накладывает орехи и горбушку яблочного пирога . Будто Петька может отведать хоть кусочек и закричать, как бывало, во все горло: «Вкуснота – то какая, братцы! Навались! И перед Петькиными стариками я чувствую себя в долгу; ощущение какой -то не ловкости и виноватости , что вот я вернулся, а Петька погиб, весь вечер не оставляет меня. В задумчивости я не слышу , о чем говорят; я уже далеко – далеко… До боли клешнит сердце: я вижу мысленно всю Россию , где в каждой второй или третьей семье кто - нибудь не вернулся… Сердца моего боль Написан в 1963 году

Для учеников 1-11 классов и дошкольников
Бесплатные сертификаты учителям и участникам

ЦЕЛЬ: Создание образовательной среды урока, способствующей развитию исследовательской и творческой самостоятельности ученика

1) обучающие:

продолжить формирование навыков анализа прозаического текста малого жанра, коммуникативной компетенции;

реализовывать идею непрерывного обогащения духовной культуры ученика за счёт индивидуальной, творческой, созидательной деятельности в процессе освоения содержания исследуемого литературного материала;

2) развивающие:

развивать навыки аналитического чтения текста, умение выделять главное в тексте;

развивать творческие способности ученика, его творческую инициативу через участие в разрешении проблемы занятия;

формировать навыки индивидуальной и групповой работы;

развивать креативное мышление;

развивать социальную компетенцию

3 ) воспитательные:

воспитывать чувство патриотизма и бережного отношения к ветеранам,

воспитывать бережное отношение к слову;

воспитывать уверенность в себе, потребность осознавать, что путь к успешной образовательной деятельности лежит через творческое начало

ТЕХНОЛОГИЯ развития критического мышления через чтение и письмо.

ВИДЫ РАБОТЫ: коллективные, групповые.

ОБОРУДОВАНИЕ:

тексты рассказа В. Богомолова;

листы с таблицами;

1. ОРГАНИЗАЦИОННЫЙ МОМЕНТ

Приветственное слово

Поделить на 2 группы всех учащихся (по 6 человек).

Выбрать руководителя группы

Слово учителя: Все мы знаем: чтобы научиться внимательно читать и вдумчиво, мы должны прежде всего научиться работать со словом.

Найдите лишнее сочетание слов с точки зрения русского языка:

боль сердца (т.к. нет такого сочетания слов)

Запишите в 1 графу 2 словосочетания: болит сердце, боль в сердце .

Болит сердце, боль в сердце.

Болит сердце от горя, сдавливает, словно обручем. Она становится все сильнее, если рана нравственная – не забывается, не зарастает. Человек испытывает физическую и душевную боль.

Болит сердце, боль в сердце.

Какова тема рассказа?

2. ДЕКОНСТРУКЦИЯ.

Прием чтения с остановками.

Чтение первых двух предложений. Беседа.

- Какое чувство испытывает рассказчик? (точно не знаем, но должны узнать)

- Почему именно 9 мая и 15 сентября испытывает эти чувства рассказчик?

9 мая – знаем,

15 сентября – должны узнать.

3. РЕКОНСТРУКЦИЯ.

Чтение всего текста рассказа учителем под музыку.

- Какова тема этого рассказа? (рассказ о войне) – записать в таблицу (3 колонка)

На какие смысловые части можно разделить текст?

(можно заполнить только 4 первых колонки, а последнюю – в ходе общего обсуждения)

Вскоре после войны, вечером

чувствовал себя виноватым за то, что остался в живых, а Ленька погиб.

Мать Леньки Зайцева

Страдает от потери сына, поэтому не может видеть оставшихся в живых друзей.

Родители Петьки Юдина

15 сентября, день рождения сына

В доме Петьки Юдина

чувствуют себя ближе к убитому сыну

чувствует вину за то, что остался в живых

Петька Юдин (о нем, вероятно, не скажут участники группы)

для родителей он жив (война вырывает из жизни таких мальчишек, которым бы жить ещё долго)

СОЦИАЛИЗАЦИЯ

- Перейдем к образу Петьки Юдина. Почему о нём автор пишет подробно? Он тоже герой рассказа? Таблица (Кто. )

- Каким показан Петька ?

Здесь и глаголы, характеризующие его как задорного, живого мальчика, эпитеты жизнерадостный, лобастый , слово с уменьшительно-ласкательным суффиксом -ишк(мальчишка) говорят о том, что Петька - мальчишка, не успевший узнать многие радости жизни и не похороненный в сумятице панического отступления, - пример того, что война – это зло.

- Вернёмся к началу урока. Мы записали два ключевых слова: боль и сердце.

Конечно, потому что сердце болит – это состояние человека, которое испытывают и матери погибших ребят, и рассказчик.

Составление синквейна по группам. (в раздатку)

Синквейн — пятистрочное стихотворение, возникшее в США в начале XX века под влиянием японской поэзии.

Горячее, доброе, злое, открытое…

Любит, болит, разрывается на части, щемит, ноет, сжимается…

Сердце сжимается от горя.

Состояние человека.

Сильная, острая, жгучая.

Усиливается, не отступает.

Острая боль не отступает ни на минуту.

Болит сердце, боль в сердце.

Закончите одно из предложений:

Сегодня на уроке я задумался(-ась) о…

Сегодня на уроке я открыл(-а) для себя…

Сегодня на уроке я понял(-а)…

Слово об авторе:

Рассказ В.Богомолова написан в 1963 году, спустя 18 лет после окончания страшной войны.

Владимир Осипович Богомолов родился в 1926 году. В начале войны добровольцем ушёл на фронт. Был воспитанником полка. В 1941 году получил первое офицерское звание. Был несколько раз ранен и контужен. Прошёл путь от рядового до командира взвода разведки, был офицером разведки полка. Служил в армии до 1952 года. Умер в 2003 году.

Факты биографии говорят о том, что на войну шли юноши, ещё не знавшие жизни (Богомолову на момент начала войны было всего 15 лет).

- У А.Т.Твардовского есть небольшое стихотворение:

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В то, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, -

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

- Что объединяет рассказ Богомолова и стихотворение Твардовского?

Чувство вины общее у писателя и поэта, чувство вины от того, что они остались в живых

- Почему это стихотворение заканчивается многоточием?

Закончите одно из предложений:

Сегодня на уроке я задумался(-ась) о…

Сегодня на уроке я открыл(-а) для себя…

Сегодня на уроке я понял(-а)…

Чтение нескольких предложений.

4. ДОМАШНЕЕ ЗАДАНИЕ (если надо)

Написать на выбор:

2. Как вашей семьи коснулась война?

Учитель благодарит за урок.

ТЕМА УРОКА:______________________________________________________________________

Война – это горе, слезы … она постучалась в каждый дом, принесла беду: матери потеряли своих сыновей, жены – мужей, дети остались без отцов. Тысячи людей прошли сквозь горнило войны, испытали ужасные мучения, но они выстояли и победили. Победили в самой тяжелой из всех воин, перенесённых до сих пор человечеством. И живы еще люди, которые в тяжелейших боях защищали РОДИНУ. Война в их памяти всплывает самым страшным горестным воспоминанием. Но она же напоминает им о стойкости, мужестве, несломленности духа, дружбе и верности. 65 лет назад отгремели последние залпы второй мировой войны. Возвратились домой миллионы мужчин, изведавших все тяготы, которые когда – либо доставались на долю человека. И много миллионов военных и штатских не вернулись. Они остались на бесчисленных полях сражения, в пепле концлагерных кремационных печей, на суше и на дне нескольких морей. Везде… Сегодня говорят, что не осталось больше тайн, и мы знаем все о войне. Люди военного поколения – особые люди. С фронтов Великой Отечественной войны они принесли в непростую жизнь страны веру в будущее, готовность жертвовать собой ради других. Быт советских людей еще долгое время был наполнен отголосками военного лихолетья. Высота человеческого подвига определяется силой любви к жизни. Чем сильнее эта любовь, тем непостижимее измерение подвига, совершаемого человеком ради любви к жизни. И подвиг народа – это прямое отражение подвига каждого человека, умноженное на миллион, на десятки миллионов.

III. Аналитическая беседа.

2. Какие чувства автора выражены в них? О чем эти произведения?

4. Понятны ли эти произведения нам, людям уже другого поколения, поколения, не знавшего той войны?

Каждый богомоловский рассказ о войне и о человеке на войне. О смерти. О смерти молодых, которым бы жить да жить.

6. Как изображает повествователь действующих лиц? Зачитайте.

(рыдающая мать Леньки, Петькины старики, каждый год в день его рождения собирающие его живых друзей, как было до войны, чтобы порадовать душистым чаем и сладостями, которые так любил их веселый, шумный сын…)

7. Обратимся к содержанию рассказа.

– Почему повествователь считал себя виноватым? В чем он виноват?

– Почему он боится попадать на глаза этой женщине и обходит этот квартал стороной?

– Как празднуют день рождения Петьки Юдина его родители?

– Почему автор ощущает неловкость перед родителями Петьки? Зачитайте.

По С. И. Ожегову, существительное – клеш – расширение, широкий раструб внизу (юбка, брюки); клешня – конечная часть лапы ракообразных животных, по форме напоминающая клещи.

В. Богомолов из значений двух слов образовал свое – клешнит – защемило сердце, сжало, как клещами вцепилась боль за то. что он жив. а его друзья погибли.

– Какой момент из рассказа запечатлел художник? Найдите в тексте и зачитайте.

– Удался ли художнику образ матери? Автора?

V. Заключительное слово учителя.

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, –

Речь не о том, но все же, все же, все же… А. Твардовский

В этих строчках чувство человека, не раз смотревшего смерти в глаза. стремление рассказать о войне без вымысла, правду и только правду. сделали В. Богомолова писателем одной темы – войны.

VII. Подведение итога урока.

По теме: методические разработки, презентации и конспекты

Познакомить учащихся с биографией писателя и его рассказом, показать необычность характера героя; выяснить, какие нравственные вопросы поднимает автор; приобщить к хорошей, яркой прозе детей, воспитыв.

Сценарий "Курск стучит в мое сердце""

Музыкально-литературная композиция к Дню Защитника Отечества.

Внеклассное мероприятие посвящается нашему земляку, погибшему на АПРК "КУРСК".

Литературно-историческая композиция "Стучимся в ваши сердца. "

Сценарий для выступления на митинге, посвященном Дню Пбеды.

Сердца моего боль

«Сердца моего боль Литературно-музыкальная композиция,посвященная празднованию Победы советского народав Великой Отечественной войне.

Читайте также: