Культура начинается с запретов сочинение

Обновлено: 02.07.2024

Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal

Культура начинается с запретов (с) Юрий Лотман.

Действительно, культура начинается с запретов. Нельзя мочиться в лифте. Нельзя бить женщину. Даже принародно в носу ковыряться - и то нельзя. Культура - любая - разделяет действия на приемлемые и неприемлемые. Непримемлемые - не обязательно значит наказуемые, но четко неодобряемые.
Поэтому культура - просто по определению - не может исходить из того, что все образы жизни и манеры поведения равноценны. Культура есть утверждение их неравноценности. Нынешняя тенденция к разрушению культуры производит определенную подмену: все люди равны, следовательно, все образы жизни равны. Всякий, кто порицает какой-то образ жизни, тем самым покушается на равенство людей - ату его. Между тем, это вовсе не так. Пьяный, который мочится в лифте, является столь же ценным человеческим существом, как и уборщица, которая потом за ним вытирает. Человеческие существа вообще не делятся на более или менее ценных. Но вот тяжелый труд уборщицы - почтенен, а поведение пьяного - совсем наоборот.
Гей-активисты или художники-эпатажники являются ничуть не менее ценными человеческими существами, чем благочестивые христиане; из этого никак не следует, что поведение, принципы и образ жизни тех и других должны быть признаны в одинаковой мере достойными общественного поощрения.
Теперь мы перейдем к еще одному необходимому элементу культуры. Я назову его, несколько условно, "святыней", условно, поскольку речь не обязательно идет о собственно религиозной святыне. Святыня - это то, над чем нельзя насмехаться, это то, к чему необходимо относиться с серьезностью и почтением. Нельзя насмехаться, например, над страданиями и смертью людей - независимо от каких-либо политических предпочтений. Нельзя насмехаться над материнством. Нельзя насмехаться над жертвой, принесеннной ради других - например, над смертью воинов, павших за Родину.
Европейская - и в частности русская - культура выросла под влиянием христианства и осенена христианскими святынями. Это значит, что человек может быть атеистом и считать, что Андрей Рублев, Михайло Ломоносов или Николай Лесков заблуждались в своей благоговейной вере во Христа и Богоматерь; но, оставаясь человеком русской (а также европейской) культуры, он не может глумиться и насмехаться над ними.
Поэтому заявление "мало ли кто что объявит святыней" снимается тем, что мы не можем взять и объявить что-то святыней по нашему произволу - святыня существует в культуре до нас и независимо от нас.
Разумеется, люди совершенно некультурные, или, проще говоря, хамы, были всегда, и боюсь, что и в будущем никуда не денутся. Обычно хамство - явление спонтанное, спьяну, так сказать. Иногда хамство принимает идеологизированные формы - когда антикультурность объявляется правом и заслугой. Когда нарушение запретов и глумление над святынями возводится в принцип.
В этом случае надо, во-первых, не поддаваться на хамскую пропаганду - есть запреты, и их предосудительно нарушать; есть святыни, и над ними предосудительно глумиться. Во вторых - противостоять наиболее вопиющим проявлением антикультурности.

А кто, интересно, будет решать, какие святыни истинны, а какие ложны? Если же уважать надо все заявленные святыни, но что помешает, например, академику Фоменко заявить, что традиционная концепция истории оскорбляет его личные святыни?

Святыни могут быть, как мы знаем, ложными - но они присуствуют в любой культуре. О чем и речь.

Their reply was: А кто, интересно, будет решать, какие святыни истинны, а какие ложны? Если же уважать надо все заявленные святыни, но что помешает, например, академику Фоменко заявить, что традиционная концепция истории оскорбляет его личные святыни?

Европейская - и в частности русская - культура выросла под влиянием христианства и осенена христианскими святынями. Это значит, что человек может быть атеистом и считать, что Андрей Рублев, Михайло Ломоносов или Николай Лесков заблуждались в своей благоговейной вере во Христа и Богоматерь; но, оставаясь человеком русской (а также европейской) культуры, он не может глумиться и насмехаться над ними.
Поэтому заявление "мало ли кто что объявит святыней" снимается тем, что мы не можем взять и объявить что-то святыней по нашему произволу - святыня существует в культуре до нас и независимо от нас.

Так как же тогда насчет ложных святынь? Как, например, следует относиться советскому культурному человеку 70-х годов к портрету Ленина с пририсованными рожками? Именно как относиться, а не что с ним делать: как раз действия легко следуют из нежелания связываться с органами по этому поводу.

Так как же тогда насчет ложных святынь? Как, например, следует относиться советскому культурному человеку 70-х годов к портрету Ленина с пририсованными рожками?

Либо ужасаться и негодовать, либо сказать "я к советской культуре не принадлежу". Была такая позиция - русский, но не советский.
Претензия на принадлежность к культуре несовместима с хулой на ее святыни.

Хорошо, тогда интересно, что, по-вашему, их нижеприведенного является допустимым в современном российском обществе, а с чем следует бороться? Имеется в виду не навязывание данных тем христианам, а простое существование таких событий.

1. Рок-опера "Иисус Христос - суперзвезда".
2. Дискуссия о гипотезе, что Христос остался в живых и женился на Марии Магдалине.
3. Публичная лекция "Отрицательное влияние христианства на уровень образования в обществе".
4. Книга "Исторические ошибки и неточности в Библии".
5. Неумная кинокомедия, в которой одним из персонажей является православный священник.

Я ни в коей мере не хочу оскорбить ваши воззрения, но раз вы заговорили на эту тему, хочется понять, где вы проводите черту нетерпимости.

Ничто из перечисленного не является глумлением как таковым. Эти вещи могут мне не нравиться, я могу спорить - но драться я тут не буду.

Продолжим аналогию.
что, по-вашему, их нижеприведенного является допустимым в современном российском обществе, а с чем следует бороться? Имеется в виду не навязывание данных тем христианам, а простое существование таких событий:

1. Существование секты Неотамплиеров, имеющую несколько помещений и собственный рекламный журнал, если вступительный обряд ее подразумевает троекратное отречение от Христа, и плевание на крест.
2. Цитирование в публичных источниках в качестве образцов классической литературы ницшеанского: "Бог умер", есенинской строки о том, как он выплевывает изо рат тело несуществующего боженьки, "кишкой последнего попа последнего царя удавим".
3. Публикация "Забавного Евагелия" Лео Таксиля и "Войны богов" Парни (если Вам эти источники знакомы, Вы понимаете, что рядом с ними "Осторожно, религия" - просто на лужайке детский лепет)
4. Трансляция по телевидению "Жития О'Брайена" Monty Python.

Продолжим аналогию.
что, по-вашему, их нижеприведенного является допустимым в современном российском обществе, а с чем следует бороться?

Вещь очень простая. Существование каких высказываний о Вашей матери Вы готовы признать, какие оспорить, какие подвигнут Вас на рукоприкладство?
Просто спроэцируйте ситуацию на себя, и все прояснится.

Хм. Предположение в п.2 означает, что Христос позволил куче народу считать его воскресшим и Сыном Божьим, и умирать во имя его, а сам радовался жизни. Редкостная подлость. Почему в ответ на такую гипотезу вы не желаете бить морду, а в ответ на гипотезу о том, что Христос был пьяницей (шотландский спектакль) - желаете?

Хм. Предположение в п.2 означает, что Христос позволил куче народу считать его воскресшим и Сыном Божьим, и умирать во имя его, а сам радовался жизни.

Как правило выдвигающие такие предположения говорят, что "Христа неправильно поняли" etc. То есть для них версия ничего подобного не означает. Вообще же вопрос бития морды вполне прост - Вы, кажется, говорили, что если кто-то начнет при вас сжигать изральский флаг, от рукоприкладства Вас удержит только разница в весовых категориях. А вот бить морду просто критикам Израиля Вы вряд ли будете. На самом деле, единственная непонятность тут - в нежелании понять.

Кстати, интересная мысль. Мне вот никогда не хотелось пририсовывать рожки Ленину. Конечно, я его считаю глубоко заблуждавшимся человеком, несчастным, но смеяться над ним я бы не стала. Даже в период моего острого антисоветизма. Из чего следует, что я советский человек :)) (и это правда).

Претензия на принадлежность к культуре несовместима с хулой на ее святыни.

А если некто не претендует на то, что принадлежит к той или иной культуре - что его, гражданских прав лишать?

Фото: ссылка

"…Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова…

В довлатовском "Заповеднике" есть характерный монолог бездельника-диссидента: "Любая цензура — преступление, — ухватился Стасик за близкую ему тему. Он снова выпил и ещё более разгорячился. — Вся моя жизнь — это борьба с цензурой, — говорил он. — Любая цензура — издевательство над художником. Цензура вызывает у меня алкогольный протест! Давайте выпьем за отмену цензуры!". Сам Сергей Довлатов, не будучи в восторге от препон и рамок советского агитпропа, всё же относился с иронией к совсем уж маргинальным персонажам, вроде упомянутого Стасика.

У нас давным-давно нет цензуры. Любая попытка её ввести неконституционна, ибо статья 29, часть 5 Конституции Российской Федерации гласит: "Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается". Тем не менее постоянно возникает лихорадочный вопрос: а не вернуть ли цензуру обратно? Повторюсь: в данный момент она запрещена Конституцией, а потому ввести её не представляется возможным. Почему же тема запретов столь популярна в обществе, причём на всех его уровнях — от обывателей до деятелей искусств и политиков?

"За 15 лет до "нулевых" годов уровень нравственности (в российском обществе) очень упал, а все ограничители оказались сняты благодаря тому, что (было декларировано), что государство не может вмешиваться (в творческий процесс). Оно и не вмешивается, и это тоже очень плохо", — сказал Станислав Говорухин. Режиссёр утверждает, что в России "даже намёка нет" на цензуру. По его мнению, в любом государстве существует "нравственная цензура", роль которой играют общество, церковь и другие институты: "Но у нас и этого нет. У нас единственная в мире Конституция, где написано, что всякая цензура запрещена". Та Конституция создавалась в начале 1990-х, когда очумевшие от прав, свобод и возможностей бывшие советские граждане принялись творить бесчинства — в самых разных сферах, от экономической до социально-этической. Любое ограничение трактовалось как возврат к тоталитаризму. Люди осатанели и кинулись в омут беспредела. Свобода ли это?! "Я считаю, что нравственные ограничения — суть свободы в обществе", — сказал мэтр, подтверждая истину, высказанную в своё время Юрием Лотманом: культура начинается с запретов. ("Ведь с чего начинается культура? Исторически — с запретов").

Из школьного курса литературы все знают, что самая изощрённая цензура была при Николае I. Император боялся как революционных, так и фривольно-буржуазных настроений, которыми в ту пору жила вся остальная Европа, — отсюда стремление к барьерам, заслонам и ограждениям. В этой связи интересна личность николаевского цензора Александра Никитенко, бывшего крепостного(!), прошедшего путь от домашнего учителя до публициста, критика и — высокопоставленного цензора. Он умел отличить крамолу от проявлений творческой натуры, давая возможность многим талантливым авторам печататься без особых помех. Примечательно, что в 1842 году Никитенко был подвергнут аресту — на одну ночь при гауптвахте — за пропуск в "Сыне отечества" повести Павла Ефебовского "Гувернантка". Автор презрительно отозвался о фельдъегерях, а цензор обязан такое вымарывать и не допускать. Но более всего — как утверждают пушкинисты — от цензоров страдал наш Александр Сергеевич… выдавая при этом шедевр за шедевром. Стало быть, не в цензуре дело. Известна фраза Николая I: "Я буду твоим личным цензором". Император делал пометки на полях и даже советовал Пушкину переделать стихотворного "Бориса Годунова" в прозу и сварганить исторический роман в духе модного писателя Вальтера Скотта. На протяжении всего царского периода цензура то ослабевала, то — напротив, крепла и зверела.

Говоря о табу, наши оппоненты чаще всего вспоминают советский период, который был весьма разнообразен и не столь однозначен, как его нынче малюют. К примеру, запрет джазовой музыки действовал исключительно в эпоху "борьбы с космополитами", то есть с конца 1940‑х до смерти Иосифа Сталина. Впрочем, имелись площадки, где джаз исполнялся беспрепятственно. Так, в 1949 году в Таллине утроили первый в стране джаз-фестиваль. Эстония на тот момент входила в состав СССР, а посему говорить о стопроцентном запрете джазовой музыки — даже в годы сталинской "реакции" — не приходится. В иные годы джаз и вовсе считался комильфотным, а культовая комедия "Весёлые ребята" недвусмысленно зовётся джаз-комедией. И так — по каждому из пунктов. Да, но. И не в том объёме, как болтают либералы. Запрещали, но чаще всего по-умному, а если получалось глупо и коряво, то запрет через некоторое время снимался. Кстати, в постреволюционную эпоху и примерно до 1931-1932 гг. советские масс-медиа были едва ли не самыми свободными в мире. Тогда писалось обо всём — о заграничном опыте ведения хозяйства, политических диспутах, половом вопросе, современной буржуазной философии, парижских модах. Издавались такие сомнительные с точки зрения диктатуры пролетариата книги, как "1920 год" Василия Шульгина (Государственное издательство. Московское отделение. 1922 год). Напомню, что Шульгин — русский националист, депутат II, III и IV Государственных дум, белоэмигрант. В 1925 году в ленинградском издательстве "Прибой" выходят его же "Дни". Подобных случаев — масса. Потом, уже в 1930‑х, произошло закручивание гаек — что, впрочем, совпало с общемировой тенденцией (о поиске "агентов Кремля под кроватью" упоминается даже в шуточных книжках про Дживса и Вустера).

Во времена Перестройки и особенно в 90-е наметился целый жанр "Как мы обманывали цензуру". Работники искусств писали бойкие статейки, раздавали интервью, токовали на ток-шоу: "Они нас прессовали, а мы их облапошивали!". Да что там девяностые? Ни одна современная программа, посвящённая старым добрым кинофильмам, не обходится без рефрена: "Мне приказали вырезать самые лучшие сцены, а вот это — переснять, но по счастливой случайности мой фильм попался Андропову, и тот сказал: 'Какая прелесть'!". Так судьба шедевра была решена! Ура. Журналисты, режиссёры и писатели, покрякивая да подхихикивая, рассказывают, как они лавировали, подтасовывали, обманывали. Потому что цензура — дура. А они — гении. Изумительный факт, но те — созданные под гнётом — фильмы до сих можно смотреть. Их неизменно крутят по всем большим и малым праздникам. Почти всё, что создано после 1991 года, если и можно смотреть, то один раз и не слишком вдумываясь. Цензура не мешает гению, а иной раз — помогает. И многажды отсеивает бездарь. В конце 1980-х было модно смотреть и обсуждать фильмы, положенные "на полку". Ни одного явного шедевра там не оказалось, как ни обидно это звучит.

Однако готовы ли мы сегодняшние жить в подцензурном арт-медиа-пространстве? Представим себе, что запреты всё-таки введены, и всех нас контролируют разнокалиберные цензоры. Где гарантия, что в сию когорту попадут самые умные и честные? И главное — морально здоровые. (О здоровье душевном и психическом скромно помолчу). Не случится ли так, что очередные радетели за нравственность примутся прилаживать фиговые листочки к античным статуям и выискивать пропаганду наркомании в романах XIX века, где упоминается морфий? Не станут ли ретивые деятели поучать журналистов и писателей: "А вот тут вы, батенька, описываете радугу, а это — символ гомосексуалистов"? Лично я не готова учить наизусть сленг, принятый в ЛГБТ, чтобы случайно не допустить "двусмысленную пикантность" в своём тексте. Более того: я хочу жить в обществе, свободном от всех этих символов и значений, равно как от латентных извращенцев, которые — уж поверьте! — первыми полезут в цензоры. Если создавать кодекс табуированных тем для художников, то пусть он будет чётким, ясным и безо всяких полутонов. Без кликушества. Цензура не должна быть дурой, и это — базис.

Иные обыватели ропщут: "Нам надоели чернуха и попса! Верните нам высокое искусство!". А разве его нет? На выставку Пинакотеки Ватикана невозможно купить билет! Стояли грандиозные очереди на Рафаэля и Айвазовского. Стремясь приобщиться к произведениям Серова, люди даже ломали дверь! В театрах — программа на любой вкус. Крупные библиотеки превращены в культурные центры, где проводятся бесплатные лекции. Книжный рынок — перенасыщен, причём не только "чернухой-попсой", но и философией, искусствознанием, литературоведением, историей. Слабому человеку нужен поводырь и проводник в Страну Знаний. Шаг влево, шаг вправо считается побегом. А как же внутренняя цензура? Как же своя, личная мораль? Если государство не провозглашает нормы, то человек должен сам — и для своих детей в том числе — устанавливать правила. Вам не нравятся ток-шоу и молодёжные ситкомы? Мне тоже. Поэтому я их игнорирую. Да. Я не против того, чтобы их убрали из сетки вещания — я не замечаю их наличия и, скорее всего, не замечу отсутствия. И таких, как я, — очень много.

Вместе с тем, государство — не имея права запрещать! — должно финансировать и продвигать только те проекты, которые служат дидактическим и образовательным целям. Недавно патриарх Кирилл высказался вполне определённо: "Есть такие формы культуры, которые рождают негативные настроения у людей и с которыми тяжело найти примирение. Нас приучают к каким-то эпатажным формам современной культуры, показывают какую-то жуть, но находится группочка людей, которая вдруг начинает аплодировать". Так вот, не примыкайте к той группочке, бегите от неё. Благо, есть куда. Будьте сами себе цензорами. А иногда — церберами. Патриарх сказал: "Искусство — это в первую очередь явление прекрасного. Если в искусстве не раскрывается закон гармонии, а именно он лежит в основе мироздания, значит, это псевдо- и антиискусство, и его цель — не возвышать человеческую личность, а разрушать её". Так не разрушайте сами себя — не пиарьте "концептуальные" выкрутасы в своих блогах под видом гнева и протеста, ибо для этих нынешних чёрный пиар — лучший. Не мечите бисер перед свиньями. Потому что свиньям только того и надо.

Илл. Богдан Виллевальде. Николай I с цесаревичем Александром в мастерской художника в 1854 году (1884)

Культура – и человеческое общество в целом – существует благодаря определенным представлениям о должном и недолжном, приемлемом и неприемлемом, которые часто даже не проговариваются вслух. Это то, что само собой разумеется, то, что воспринимается ребенком в пору его социализации, то, что обычно не оспаривается. Например – попрошу и читателя прощения за такой сниженный образ – всем известно, что мочиться в лифте нельзя. Это крайнее бескультурье.

Поэтому когда сталкиваешься с людьми, отвергающими эти основные, базовые представления, не сразу находишься, как им возразить. Представьте себе человека, который настаивает на том, что мочиться в лифте – его неотъемлемое право; что всякий, кто его оспаривает, есть нацист/сталинист/инквизитор/мракобес, и что он сам, назло врагам свободы, просто обязан мочиться в лифте, потому как запрет на это отважное действие приведет к установлению в стране мрачной клерикальной диктатуры, шариата саудовского образца, фашизма и костров инквизиции.

Именно в таком затруднительном положении оказываешься, пытаясь что-то возразить устроителям выставки "Запретное искусство"; сама выставка прошла уже некоторое время назад, сейчас продолжаются вызванные ей споры и судебные разбирательства.

Недавно я увидел фотографии ее экспонатов; икона Богоматери, с проемами, заполненными черной икрой вместо ликов, Распятие с орденом Ленина на месте лика Спасителя и другие подобные произведения. Почему это может именоваться "искусством" – непонятно. "Художниками" обычно называются люди, создающие художественные произведения; люди, которые ничего не создают, а только уродуют то, что создали другие, должны бы называться каким-то другим словом.

Средневековый художник желал обратить внимание зрителей на Бога; он изображал события истории спасения. Создание иконы, фрески или картины было исповеданием веры, актом послушания истине. Преп. Андрей Рублев, Джотто, или Ян Мемлинг не занимались самовыражением; они выражали в красках истины веры. (Замечу в скобках, что их помнят, их работами восхищаются спустя столетия; кто будет помнить "Запретное искусство" через 15 лет?) Потом произошло определенное смещение – художники стали уделять больше внимания красоте тварного мира, человеческого тела, плодов, деревьев и облаков. И в этом можно найти нечто доброе – художник помогал зрителю увидеть мир по-другому, почувствовать красоту, которую тот раньше не замечал. Постепенно, однако, дело дошло до того, что художники (или люди, себя к таковым относящие) поставили своей целью привлечь внимание к себе – причем любой ценой. В наше время нам предлагают почтить званием "людей искусства" людей крайне неискусных – неискусных в самом обычном, традиционном смысле, не умеющих обращаться ни с карандашом, ни с кистью; людей, предлагающих общему вниманию поделки, которые может составить любой школьник-второгодник, вооружившись ножницами и клеем.

От нас при этом ожидают, что мы не только согласимся считать их художниками, но и признаем за ними некий сверхчеловеческий статус, право пренебрегать моральными и культурными нормами, очевидными для всех остальных. Как пишет известный современный галерист Марат Гельман, "Художник всегда прав. Когда у тебя есть сверхзадача, ты считаешь, что ты имеешь право на многое. Например, в фильме милиционер, который гонится за преступником, легко разбивает чужие машины. Почему? Потому что у него есть великая цель. Он хочет поймать преступника и для достижения этой цели позволяет себе преступить закон. А если любой обыватель это делает, то сразу скандал, арест".

Но в чем "сверхзадача" такого рода "искусства"? Какое послание передает автор? Такого послания просто нет; король гол. Раньше художник говорил – посмотри на волхвов, явившихся поклониться Младенцу; потом – посмотри, как солнечный свет играет в листве; авторы нынешних "инсталляций" говорят "посмотри на меня"; они визжат, кричат, кривляются, все только затем, чтобы привлечь внимание к себе. Характерен пример с "художником" Александром Бремером, который совершил акт публичной дефекации перед картиной Ван Гога.

Все это представляло бы очень ограниченный интерес – мало ли на свете людей с огромными притязаниями и

скромными талантами. Однако некоторые "художники" избрали для своих игр православные святыни.

Дело тут даже не в оскорблении чувств верующих; дело в разрушении самых основании человеческой культуры. Как замечательно сказал Юрий Лотман, "культура начинается с запретов". Культура, благодаря которой мы живем в человеческом обществе, а не в джунглях, предполагает множество "нельзя" – от "не убий" до "не смей мочиться в лифте". Среди этих "нельзя" – "не глумись над Распятым". Люди, которые занимаются демонстративным нарушением самых глубоких "нельзя" которые есть в нашей культуре, эту культуру разрушают. Не случайно большевизм известен своим яростным богохульством; для того, чтобы разрушить цивилизацию, надо глумиться над ее святынями.

Разрушение моральных и культурных норм очень быстро бьет по самим разрушителям – как и по обществу в целом. Вспомним "разгромленную" выставку "осторожно, религия". После того, как несколько молодых православных разрушили ее "экспонаты", негодованию прогрессивной общественности не было предела – "погром!", "вандализм!". Но "художники" это не те люди, которые могут тут негодовать. Ведь эти молодые алтарники – тоже своего рода художники; если устроение инсталляций есть священный и неприкосновенный акт художественного самовыражения, то и их разрушение надо считать художественным актом. Молодые люди совершили то, что в артистической среде называется "перформансом". Они имеют такое же право на художественное самовыражение, что и устроители выставки, а всякого, кто попробует их ограничить, мы обвиним в попытках введения цензуры и заклеймим фашистом-сталинистом-мракобесом-инквизитором. Вам не понравился перформанс? Это Ваши проблемы, кто же виноват, что Вы так невежественны в современном искусстве. В самом деле, несколько непоследовательно настаивать на том, что "художник" имеет право на всякое безобразие и хулиганство, а потом возмущенно кричать "безобразие!" "хулиганство!". Вы имеете право на художественное самовыражение, и Вам нет дела до того, что кого-то это больно задевает? Хорошо, но тогда другие тоже имеют право на художественное самовыражение, и им тоже нет дела до того, что Вас это больно задевает. Когда люди настаивают на своем праве раздавать "пощечины общественному вкусу", а потом страшно удивляются и негодуют, сами получив пощечину, это просто инфантилизм. "Художник всегда прав?" Отлично, я тоже художник. Если права есть, они есть у всех.

Один из сторонников выставки, Сергей Зенкин, заметил: "Есть разные святыни, и одни вызывают к себе желание ернически издеваться над ними, а другие такого желания не вызывают. Скажем, никому не придет в голову издеваться над памятью жертв лагерей – гитлеровских, сталинских – неважно. А вот в отношении религии почему-то возникает такое желание." Он ошибся; с циничными шуточками на тему Холокоста легко столкнуться в интернете; отпускают их люди того же психологического типа, что и авторы выставки, только других политических пристрастий. В самом деле, если можно насмехаться над Распятым, почему бы не понасмехаться над отравленными газом? Ломая моральные запреты, "художники" ломают их не только в отношении ненавистного им христианства; они ломают их в отношении всего. Православным людям не придет в голову посмеяться чьей-то лютой смерти – но мы, увы, живем в обществе, во многом оторвавшемся от православных корней. В нем пример, показанный выставкой – над всем глумиться, над всем издеваться – может быть воспринят с энтузиазмом, который ужаснет самих "художников".

Конечно, возможности православных – и всех остальных – угощать "художников" их же фирменным блюдом, неизбежно ограниченны. Ни один оскорбленный православный не станет устраивать, например, художественную выставку, на которой будет изображать матушку художника в непотребном виде. Мы никогда не будем делать некоторых вещей. Мы поддерживаем ту самую культуру запретов, которую "художники" старательно разрушают. В конце концов, это в интересах самих "художников".