Где папа юлия кузнецова сочинение
Обновлено: 04.07.2024
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 282 287
- КНИГИ 670 068
- СЕРИИ 25 810
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 185
Никто и никогда не писал еще такой книги. Нам всем кажется, что суд и тюрьма – это дело взрослых. Дети не считаются, дети – они такие сидят себе где-то в уголке, пока взрослые занимаются Действительно Важными Проблемами. Взрослым кажется, что суд и тюрьма – это они, важные проблемы.
А самые важные по-прежнему дети.
Сколько бы им ни было – пять или пятнадцать, они самые главные. Они по-своему переживают свалившуюся беду, по-своему взрослеют, несут свои новые знания и переживания – кому? Ведь самым близким взрослым сейчас не до них, когда в семью пришла Большая Проблема.
Прочитайте эту пронзительную книгу. Положите ее аккуратно на столик своему ребенку – сколько бы ему ни было, пусть эта книга будет его оберегом. Вы же не знаете, что может случится в жизни. Никто не планирует садиться в тюрьму, но случается так, как произошло с папой героини этой книги. Простым хорошим папой, любящим и любимым. Оглянитесь вокруг – и, уверяю вас, если вы будете достаточно внимательны и тактичны, вы обнаружите, например, одноклассника своего ребенка, у которого случилась такая же Большая Проблема.
Берегите себя. Берегите детей. И твердо знайте: тюрьма – далеко не самое страшное испытание, которое может случиться в жизни. Она делает сильнее сильных, она делает настоящие чувства ярче и стирает наносное и случайное. Это же важно – вовремя разобраться, что в твоей жизни наносное, а что настоящее. Именно про это книга, которую вы держите сейчас в руках. Про счастье, которое ты обретаешь в самых сложных обстоятельствах. А значит – ценишь и хранишь.
Ольга Романова, благотворительный фонд помощи
Я режу апельсин. Положила его на доску. Держу правой рукой, левой режу. Главное – тонко резать. Тонко значит долго.
Только не надо глупых аналогий. Апельсин – не вена. Я не собираюсь умирать. Из-за Алаши тем более.
Просто режу апельсин. Тонко и долго. Потому что мне надо как-то дождаться папы. Чтобы он объяснил мне, что я должна была ответить Алаше.
Алаша меня остановил уже на подходе к дому. Отделился от тусовки, над которой возвышалась голова Фокса. Сунул руки в карманы кожаной куртки. Чуть сгорбился, наклонил голову набок, улыбнулся. Приблизился ко мне, весь такой блестящий – от чёрных вьющихся волос до лаковых ботинок. И спросил:
– Тебя как зовут, красавица?
Алаша учится у нас первую неделю. Но уже стал частью компании Фокса. Даже его правой рукой. Почему так быстро? Почему же я…
– Так как, красавица?
Он издевается. Я вижу, что он издевается. Фокс видит. Оба видят, что я далеко не красавица.
Но я пытаюсь сохранить достоинство. Показать им, что я не дура. Что я понимаю, что они издеваются, но мне хватит сил держать удар.
Я не знаю, что ответить. И бормочу жалко:
– А без допустим… без допустим… тоже… Лиза!
Компания хохочет. Фокс кривится и зовёт:
– Алаха! Отстань от повара!
Я чувствую, что краснею. Повар, значит… Это из-за…
Я тороплюсь к дому. Врываюсь в подъезд. Срываю ненавистную шапку, белый уродский колпак, из-за которого я только что получила ещё одну кличку. Мало мне первой…
Вытаскиваю мобильник, набираю папин номер. Можно позвонить и из дома, но папа необходим мне сейчас, вот именно в эту секунду.
Он должен сказать, что всё нормально.
Что земля круглая.
Что она вертится.
Что за днём будет ночь. И наоборот. И много-много дней-ночей, а потом я вырасту и ходить в школу будет не нужно.
А в эту субботу мы пойдём в музей. И потом – в пиццерию. И ещё поедем на Воробьёвы горы. Будем там бродить и мечтать, как летом приедем сюда с великами.
Мне срочно нужно услышать от папы эту мечту про мечту.
Но папин телефон выключен.
И я иду к лифту, а лифт едет долго, и я пока ещё не знаю, есть ли у нас апельсины.
Когда вернутся родители…
Стемнело, а я так и не включила свет. Режу третий апельсин. Он круглый и напоминает землю, которая (всё-таки!) вертится. Мне немного лучше. Хотя до конца меня приведёт в чувство только папа. Он просто придёт домой после работы. Помоет руки и обязательно прокричит из ванной:
– А вам не кажется, что я похудел?
– Нет! – крикнем мы с мамой хором.
Папа боится худеть. Ему кажется, что худеют только больные.
– А я всё-таки похудел, – с тревогой скажет он, – у меня ввалились щёки.
– Лучше бы у тебя живот ввалился, – скажет мама и хлопнет его легонько по майке.
– Я попрошу, – скажет папа, усаживаясь за стол, – не проявлять жестокости к похудевшему от душевных страданий.
– Ой-ой-ой, – скажет мама и со стуком поставит на стол тарелку.
– Селёдочка! – обрадуется папа и забудет о душевных страданиях.
– Ну, сыпь свой крыжовник!
Сначала он придумает что-то смешное. А потом серьёзно скажет:
– Плюнь. И разотри. Они одноклеточные сейчас, мальчики ваши. Поверь. Им сейчас нужно только одно.
– Ну и разговоры у вас, – проворчит мама, которая потащит в это время на балкон кастрюлю с оставшейся картошкой.
Мама откроет дверь, и мои коленки обдаст холодом. Папа долгим взглядом посмотрит на маму, а потом скажет:
– Я не об этом. Им сейчас нужно только поклонение. Они завоёвывают, им поклоняются, и они идут дальше – завоёвывать. И так до бесконечности. Пока не захочется жениться. А жениться им захочется на ещё не завоёванных. Так что, Муськин-Пуськин, плюнь. У тебя есть сейчас дело. Учёба. Ну и делай его потихоньку. Грызи гранит. А эти… Приползут ещё.
– Очень они нам будут нужны, – добавит мама, закрывая балкон.
Моим коленкам снова станет тепло.
И тут зазвонил телефон.
Звонила тётя, жена маминого брата. Они живут в Подмосковье, но видимся мы с ними редко. И разговариваем в основном только по праздникам.
Если честно, когда её номер высветился на экране, я испугалась: вдруг я забыла какой-то семейный праздник? Может, забыла кого-то поздравить с днём рождения?
– Алло? – осторожно произнесла я.
– Я не знаю… То есть на работе… Хотя он сегодня же поехал в… А… А что?
– Я не знаю, – сказала тётя, – я не знаю, лучше позвони маме.
Что-то звучало в её голосе… У меня заныло в груди.
Так бывает, когда смотришь кино. И вдруг в голове щёлкает: бац-бац! И понимаешь, что угадал, чем закончится фильм. В общем, что-то где-то внутри меня щёлкнуло: бац! И заныло.
Я позвонила маме. Недоступна.
Я позвонила Ирке.
– Я у ученика, – прошипела сестра в трубку и отключилась.
Я позвонила папе. Недоступен. Я снова позвонила тёте.
Я как будто неслась на салазках. Вниз! Вниз! Дыхание перехватывает, по телу мурашки, но ты несёшься вниз. Вжих!
Где папа? читать книгу онлайн
Никто и никогда не писал еще такой книги. Нам всем кажется, что суд и тюрьма – это дело взрослых. Дети не считаются, дети – они такие сидят себе где-то в уголке, пока взрослые занимаются Действительно Важными Проблемами. Взрослым кажется, что суд и тюрьма – это они, важные проблемы.
А самые важные по-прежнему дети.
Сколько бы им ни было – пять или пятнадцать, они самые главные. Они по-своему переживают свалившуюся беду, по-своему взрослеют, несут свои новые знания и переживания – кому? Ведь самым близким взрослым сейчас не до них, когда в семью пришла Большая Проблема.
Прочитайте эту пронзительную книгу. Положите ее аккуратно на столик своему ребенку – сколько бы ему ни было, пусть эта книга будет его оберегом. Вы же не знаете, что может случится в жизни. Никто не планирует садиться в тюрьму, но случается так, как произошло с папой героини этой книги. Простым хорошим папой, любящим и любимым. Оглянитесь вокруг – и, уверяю вас, если вы будете достаточно внимательны и тактичны, вы обнаружите, например, одноклассника своего ребенка, у которого случилась такая же Большая Проблема.
Берегите себя. Берегите детей. И твердо знайте: тюрьма – далеко не самое страшное испытание, которое может случиться в жизни. Она делает сильнее сильных, она делает настоящие чувства ярче и стирает наносное и случайное. Это же важно – вовремя разобраться, что в твоей жизни наносное, а что настоящее. Именно про это книга, которую вы держите сейчас в руках. Про счастье, которое ты обретаешь в самых сложных обстоятельствах. А значит – ценишь и хранишь.
Ольга Романова, благотворительный фонд помощи
Я режу апельсин. Положила его на доску. Держу правой рукой, левой режу. Главное – тонко резать. Тонко значит долго.
Только не надо глупых аналогий. Апельсин – не вена. Я не собираюсь умирать. Из-за Алаши тем более.
Просто режу апельсин. Тонко и долго. Потому что мне надо как-то дождаться папы. Чтобы он объяснил мне, что я должна была ответить Алаше.
Алаша меня остановил уже на подходе к дому. Отделился от тусовки, над которой возвышалась голова Фокса. Сунул руки в карманы кожаной куртки. Чуть сгорбился, наклонил голову набок, улыбнулся. Приблизился ко мне, весь такой блестящий – от чёрных вьющихся волос до лаковых ботинок. И спросил:
– Тебя как зовут, красавица?
Алаша учится у нас первую неделю. Но уже стал частью компании Фокса. Даже его правой рукой. Почему так быстро? Почему же я…
– Так как, красавица?
Он издевается. Я вижу, что он издевается. Фокс видит. Оба видят, что я далеко не красавица.
Но я пытаюсь сохранить достоинство. Показать им, что я не дура. Что я понимаю, что они издеваются, но мне хватит сил держать удар.
Я не знаю, что ответить. И бормочу жалко:
– А без допустим… без допустим… тоже… Лиза!
Компания хохочет. Фокс кривится и зовёт:
– Алаха! Отстань от повара!
Я чувствую, что краснею. Повар, значит… Это из-за…
Я тороплюсь к дому. Врываюсь в подъезд. Срываю ненавистную шапку, белый уродский колпак, из-за которого я только что получила ещё одну кличку. Мало мне первой…
Вытаскиваю мобильник, набираю папин номер. Можно позвонить и из дома, но папа необходим мне сейчас, вот именно в эту секунду.
Он должен сказать, что всё нормально.
Что земля круглая.
Что она вертится.
Что за днём будет ночь. И наоборот. И много-много дней-ночей, а потом я вырасту и ходить в школу будет не нужно.
А в эту субботу мы пойдём в музей. И потом – в пиццерию. И ещё поедем на Воробьёвы горы. Будем там бродить и мечтать, как летом приедем сюда с великами.
Мне срочно нужно услышать от папы эту мечту про мечту.
Но папин телефон выключен.
И я иду к лифту, а лифт едет долго, и я пока ещё не знаю, есть ли у нас апельсины.
Когда вернутся родители…
Стемнело, а я так и не включила свет. Режу третий апельсин. Он круглый и напоминает землю, которая (всё-таки!) вертится. Мне немного лучше. Хотя до конца меня приведёт в чувство только папа. Он просто придёт домой после работы. Помоет руки и обязательно прокричит из ванной:
– А вам не кажется, что я похудел?
– Нет! – крикнем мы с мамой хором.
Папа боится худеть. Ему кажется, что худеют только больные.
– А я всё-таки похудел, – с тревогой скажет он, – у меня ввалились щёки.
– Лучше бы у тебя живот ввалился, – скажет мама и хлопнет его легонько по майке.
– Я попрошу, – скажет папа, усаживаясь за стол, – не проявлять жестокости к похудевшему от душевных страданий.
– Ой-ой-ой, – скажет мама и со стуком поставит на стол тарелку.
– Селёдочка! – обрадуется папа и забудет о душевных страданиях.
– Ну, сыпь свой крыжовник!
Сначала он придумает что-то смешное. А потом серьёзно скажет:
– Плюнь. И разотри. Они одноклеточные сейчас, мальчики ваши. Поверь. Им сейчас нужно только одно.
– Ну и разговоры у вас, – проворчит мама, которая потащит в это время на балкон кастрюлю с оставшейся картошкой.
Мама откроет дверь, и мои коленки обдаст холодом. Папа долгим взглядом посмотрит на маму, а потом скажет:
– Я не об этом. Им сейчас нужно только поклонение. Они завоёвывают, им поклоняются, и они идут дальше – завоёвывать. И так до бесконечности. Пока не захочется жениться. А жениться им захочется на ещё не завоёванных. Так что, Муськин-Пуськин, плюнь. У тебя есть сейчас дело. Учёба. Ну и делай его потихоньку. Грызи гранит. А эти… Приползут ещё.
– Очень они нам будут нужны, – добавит мама, закрывая балкон.
Моим коленкам снова станет тепло.
И тут зазвонил телефон.
Звонила тётя, жена маминого брата. Они живут в Подмосковье, но видимся мы с ними редко. И разговариваем в основном только по праздникам.
Если честно, когда её номер высветился на экране, я испугалась: вдруг я забыла какой-то семейный праздник? Может, забыла кого-то поздравить с днём рождения?
– Алло? – осторожно произнесла я.
– Я не знаю… То есть на работе… Хотя он сегодня же поехал в… А… А что?
– Я не знаю, – сказала тётя, – я не знаю, лучше позвони маме.
Что-то звучало в её голосе… У меня заныло в груди.
Так бывает, когда смотришь кино. И вдруг в голове щёлкает: бац-бац! И понимаешь, что угадал, чем закончится фильм. В общем, что-то где-то внутри меня щёлкнуло: бац! И заныло.
Я позвонила маме. Недоступна.
Я позвонила Ирке.
– Я у ученика, – прошипела сестра в трубку и отключилась.
Я позвонила папе. Недоступен. Я снова позвонила тёте.
Я как будто неслась на салазках. Вниз! Вниз! Дыхание перехватывает, по телу мурашки, но ты несёшься вниз. Вжих!
Тётя не подошла к телефону. Вжих!
Снова мама… Снова папа… Ирка. Это не сложно – долбить всех звонками по мобильному. Просто выбираешь имя из списка контактов и долбишь. Это примерно как резать апельсин.
Наконец мама позвонила сама.
Голос у мамы был такой, словно она бьётся в когтях у хищной птицы.
Она захлёбывалась словами. Словами и слезами.
– Его! Забрали! Только что! Забрали!
– Почему в тюрьму? Как в тюрьму? Его же не должны были… Он же просто так в суд ездил… Поддержать своих… Он так говорил… Мама!
– Забрали! Только что! Увели!
– Когда его отпустят?
– Если приговор подтвердят… Через пять лет…
Мама замолкает. Не слышно даже всхлипываний. Кажется, она просто онемела от ужаса. Я тоже молчу. Слёз нет.
– Прямо из зала суда взяли и забрали, – сказала мама чётко. – Прямо в белом свитере. Господи…
Папа всегда был в ладу с миром. У нас в семье есть разделение.
Мама с миром борется. Точнее, с его несправедливостями. Исправляет его ошибки. Я от мира прячусь. Ирка – и борется, и прячется, и ладит. Когда что. На работе – борется. На учёбе – прячется. С Костей, своим бойфрендом, – ладит, конечно. Но вообще иногда и прячется. Это если ругаются.
Во-первых, тематика. Не так уж часто можно встретить в подростковой литературе упоминания о местах не столь отдаленных. А тут речь пойдет как раз об этом.
Во-вторых, история получилась пронзительно честной и действительно как будто написанной от лица ребенка, настолько правдиво переданы эмоции и чувства Лизы Макаровой, юной героини произведения.
Ну, и в-третьих, книга жизненная, открыто говорящая обо всех поведневных неурядицах, но при этом очень светлая и с хорошим добрым финалом. И все это, несомненно, послужило ей на пользу. Очень стоящее произведение.
О чем оно? Обычная, ничем не примечательная школьница, комплексующая из-за лишнего веса и неумения общаться со сверстниками, счастлива только дома, в маленьком уютном мирке, где главным учителем, советчиком и другом для нее является обожаемый отец, мягкий и тактичный, добрый и понимающий, всегда находящий нужные слова и умеющий утешить. И вдруг – удар: папа оказывается за решеткой по обвинению в экономическом преступлении (проклятая мягкость подвела и страх за благополучие семьи). И Лизин мир в одночасье рушится. Старшая сестра, с которой девочка прежде был довольно близка, поглощена отношениями с парнем, мама, без конца таскающая передачки в СИЗО, превращается в зомби, и девочка остается один на один со своими печалями и страхами. Ее третируют одноклассники, пугает неопределенность и мучают вопросы, на которые больше некому ответить.
Однако прятаться в своей раковине – не выход из положения. Сначала Лиза осознает, как нужна собственным родным, как важны ее поддержка и любовь, а потом научится видеть и в других людях, порой бестолковых и совершающих наиглупейшие поступки – Людей, достойных понимания и помощи. Она откроет в себе талант ладить с маленькими детьми (и их взбалмошными мамашами); осознает, что даже среди самых хулиганистых одноклассников есть вполне вменяемые; узнает, что врачи бывают бескорыстные и такие, кто наживается на людском горе; поймет, что педагоги тоже люди, со своими проблемами и заботами; научится понимать, прощать, любить и ждать. Ведь все беды рано или поздно закончатся, а жизнь на самом деле прекрасна. Надо только уметь это разглядеть.
Отличная книга для всех возрастов.
Лиза - нормальный подросток, который не любит дураков-одноклассников, дур-одноклассниц, цветочки, старшую сестру с женихом, школу, двор, любые ссоры и особенно себя – за неказистую внешность, неуверенность, рыхлый живот и за что там еще у девочек принято страстно себя ненавидеть. А любит Лиза папу – немножко бестолкового, но доброго и веселого. Этой любви Лизе вполне хватало. И хватило бы надолго. Да только папу посадили.
Кажется, будто небольшая по объёму повесть написана для детей, в особенности — для тех, кто по разным объективным обстоятельствам оказался в сложной жизненной ситуации. Ценность книги заключается не столько в описании событий, происходящих с героями повести, сколько в тактичной демонстрации внутреннего мира персонажей, что, безусловно, приближает произведение к юным читателям.
Добро должно побеждать зло. Потому что в детстве должна быть сделана прививка доброты. Сработает, не сработает эта прививка — никто не знает. Но её надо сделать.
"Когда папа был маленьким, он был страшно мнительным. Когда он делал себе бутерброды перед сном, то спрашивал у своего папы, моего дедушки:
- Папа, а мне хватит двух бутербродов, чтобы не умереть от голода?
- Ты так хочешь есть? - спрашивал дедушка.
- Нет, но я же не буду есть всю ночь. Вдруг я за это время умру от голода?"
По небу медленно шли облака, похожие на белых китов с плоскими животами. Они плыли по ярко-голубому, как утреннее море, небу вперёд - подальше от тюрьмы. Когда-нибудь они поплывут и над папой, которого Костя, как меня сейчас, будет везти домой.
Есть девочка Лиза. Есть ее семья и одноклассники. Лиза - отщепенец, она отделилась от мира и погрузилась в болото апатичных мыслей о собственной никчемности, из которого время от времени ее вытягивает несколько бестолковый, но любящий отец. Так бы и продолжалось, но в один прекрасный день Лизин мир рушится. Папу посадили в тюрьму.
Спросите меня, какой должна быть подростковая литература. Вот такой. Вот такой, как книга "Где папа?" она должна быть. Реальной, доступной, осмысленной и эмоциональной. Я без раздумий ставлю это произведение на одну полку с нетленкой Железнякова "Чучело".
В центре событий девочка-подросток Лиза. Она настоящий outsider, объект смешков и шуточек одноклассников. Лиза замкнута, молчалива и неприветлива. Создалось впечатление, что девочка не живет в реальном мире, но и не имеет мира воображаемого - она словно парит в вакууме, не взаимодействуя с жизнью вокруг. Можно сколько угодно осуждать такого ребенка, называть его слабохарактерным, эгоистичным и даже самовлюбленным, а я же скажу - она просто не раскрылась. Однако в момент большого несчастья, обрушившегося на Лизину семью, она преображается. Лиза сама не замечает, как проявляет свою истинную натуру: она боец, она помощник и опора. Оказалось, что Немая - такое прозвище дали Лизе одноклассники - сильная, решительная и отважная. Это и есть взросление, становление личности, формирование человеческого существа.
Этот путь дается героине очень тяжело. Она переживает ужасный стресс не только из-за тяжелых вестей, но и от того, что потеряла единственную родственную душу и теперь вынуждена приспосабливаться и жить самостоятельно. События вырывают Лизу из привычного пузыря, и она оказывается лицом к лицу с реальностью: издевки одноклассников бьют больнее, отсутствие устойчивых отношений с мамой и сестрой, обида на обстоятельства, ощущение собственной беспомощности. Ей предстоит все это пережить, осмыслить и прийти наконец к ощущению, которое кажется нелогичным в подобной ситуации, - благодарности.
Прекрасное раскрытие героев. Персонажи яркие, понятные, четкие. Передача внутреннего мира подростка-отщепенца просто потрясает! Как может взрослый человек вложить в текст о ребенке столько энергии, что все эти переживания, обрушиваясь на взрослого читателя со страниц, кажутся абсолютно нормальными, я бы даже сказала, правильными и понятными? Ни разу не возникло ощущения фальши или наигранности. Я искренне сопереживала Лизе, я болела за нее и радовалась вместе с ней.
Очень приятная атмосфера (несмотря на трагичность событий) возвратила меня в мое собственное детство. Почему-то не сложилось впечатления, что действие происходит в наши дни. Хотя в тексте упоминаются мобильные телефоны, интернеты и прочие блага цивилизации, на них нет упора: подростки не зависают в своих мобильниках, не играют в видеоигры, наоборот - они взаимодействуют друг с другом, общаются, живут. на свой манер, но все же!
Так о чем же книга "Где папа?"? Не столько о горе и потере, сколько о том, что в любой ситуации, какой бы патовой она не казалась, можно найти выход. Он может быть непростым и долгим, но он есть. Никогда нельзя опускать руки, нельзя поддаваться гневу и отчаянию, винить кого-то или что-то. Нужно верить и искать то, что поможет выбраться из этого болота усталости, страха и грусти. Нужно уметь забывать о себе и стремиться помочь тому, кто рядом, кому, возможно, не хватает сил, чтобы пережить свою печаль.
Спросите меня, какой должна быть подростковая литература?
Вот такой.
Что случилось с папой
Оказывается, он давно уже ездил в суд. Несколько лет. Шло следствие. Он был одним из обвиняемых. Его обвиняли в том, что он поставил свою подпись на одном документе, который не имел права подписывать. Дедушка сказал, папу заставили подписать этот документ на старой рабо- те. Заставило начальство. По этому документу выходило, что это самое начальство получило огромные деньги. Незаконно. А подпись на нем стояла папина.
Сначала обвинили начальство. Двоих мужчин и одну женщину. А они уехали в Швейцарию! И там скрываются! И тогда обвинили папу и одного его коллегу. Потому что им надо было кого-то обвинить.
— Понимаешь, Костя, там такие деньги… — проговорил дедушка. — Мы даже и не слышали о таких…
— Зачем же он подписал? — спросил Костя.
— Боялся потерять работу. Семья, двое детей. На дворе кризис был.
— Теперь… Подали на апелляцию.
— То есть его могут отпустить?
— Мы надеемся на это, — твердо сказал дедушка.
Я выдохнула. Папу могут отпустить?! Да? Все кончится?
— А если… Если нет?
— Пять лет, — сказал дедушка, — в колонии.
И только тут я поняла, что ошпарила руки! Сильно! Они стали ярко-розовыми, огромными! Будто надувными! Больно ужасно!
Но это неважно. Главное — мне есть на что надеяться.
Папа, папа, папа…
Но счастья не вышло. Пришла мама. Не с бледным. А просто с серым лицом. И сказала, что апелляцию отклонили. И что папу перевели в колонию. Увезли. Ночью на поезде.
И теперь у него в жизни будет такое пятно. Его признали обвиняемым. В том, чего он вообще не совершал! И теперь его везут как бы наказывать. За то, в чем он не виноват. И наказание будет долгим… Даже если половина срока. Все равно — долго.
— Костя сказал, в колонии условия лучше, чем тут, — бесцветным голосом сказала мама.
— Гад он, — сказала я, утирая слезы, — у нас горе, а он умничает. У нас есть апельсины?
Но я уже сама встала и подошла к холодильнику.
Пошуршала пакетами. Вытащила лимон, вернулась с ним за стол, начала резать.
Нам всем кажется, что суд и тюрьма — это дело взрослых. Дети не считаются, дети — они такие сидят себе где-то в уголке, пока взрослые занимаются Действительно Важными Проблемами. Взрослым кажется, что суд и тюрьма — это они, важные проблемы.
А самые важные по-прежнему дети.
Сколько бы им ни было — пять или пятнадцать, они самые главные. Они по-своему переживают свалившуюся беду, по-своему взрослеют, несут свои новые знания и переживания — кому? Ведь самым близким взрослым сейчас не до них, когда в семью пришла Большая Проблема.
Прочитайте эту пронзительную книгу. Положите ее аккуратно на столик своему ребенку — сколько бы ему ни было, пусть эта книга будет его оберегом. Вы же не знаете, что может случиться в жизни. Никто не планирует садиться в тюрьму, но случается так, как произошло с папой героини этой книги. Простым хорошим папой, любящим и любимым.
Но я резала и резала, тоненько, дольку за долькой.
— Перестань, я сказала!
Я тогда схватила горсть этих долек и сунула в рот. Кислота опалила горло, и я зажмурилась.
Зажмурилась и заревела.
— Ну, ну, — мама пересела ко мне и стала гладить по плечу. Когда она притронулась ко мне, то я вдруг вспомнила, как засмеялась Кьяра, когда я выплюнула ее палец. Это было дико странно — плакать, но внутри себя слышать смех.
— Знаешь, — сказала мама задумчиво, — а колония недалеко… Можно ездить на машине. И даже оставаться на ночь. Там специальные комнаты. С кроватью и даже с телевизором. Так что, в общем-то, прав Костя. Условия там лучше. И есть какие-то занятия для них. А то он тут сидит целыми днями, в потолок смотрит. Просто мы-то хотели, чтобы его оправдали… Но не вышло.
Мама закусила губу.
— А я могу к нему поехать?
— Как только он устроится…
Мы помолчали. Смех Кьяры утих во мне. Но и слезы тоже кончились.
Плохо без папы. Горько за него. Страшно: как он там? И жутко — на сколько он там?
— Точно ничего нельзя сделать? — спросила я.
— С обвинением — нет.
— Ну вот — поедем же.
— Вещи ему отвезем. Еду. Там же у него нет ничего.
— Я — хоть сейчас, — кивнула я.
Мама, конечно, плакала вечером. Такое не просто принять. Да еще маме. Которая всегда могла что-то сделать с окружающим миром. Как-то его изменить. А тут — такое бессилие.
Она плакала по ночам целую неделю. Иногда я подходила к ней, гладила по плечу, укрытому одеялом без пододеяльника. Иногда оставляла ее в покое.
А потом папа нашел возможность позвонить и сказать, что у него все хорошо.
У нас появился папин номер. Это была слабая, но связь. Мама почти перестала плакать и наконец запихнула одеяло в пододеяльник — неглаженый, правда.
Все наши разговоры теперь стали касаться только поездки к папе.
Ночь без сна
Поехать к папе удалось нескоро. Оказывается, в колонию нельзя просто взять и приехать, особенно если с ночевкой. Нужно это право еще заслужить.
Во-первых, нельзя было получать выговоры. То есть замечания. А их за любую ерунду могли дать. Вот, скажем, им нельзя сидеть днем на кровати. Если присел — выговор. Или если небритый — тоже выговор. Или шнурок развязался.
Мама говорит, папа там все время в напряжении. Чтобы не получить эти выговоры. Чтобы разрешили с семьей увидеться.
А во-вторых, надо было делать какую-то общественную работу. Мама сказала, папа рисовал стенгазету. Как раз к Двадцать третьему февраля. За это ему разрешили свидание с нами. Мы на полдня с Иркой, а мама — аж до понедельника. Колония далеко, четыре часа на машине. Туда нас повезет Костя.
Обратно мама собиралась на поезде вернуться. На работе уже отгул взяла.
Папе очень нужны эти каши, потому что у них там нет плиты, и готовить нельзя. А в столовке кормят ужасно, мама рассказывала.
Но меня Костя почему-то сразу взбесил.
— Погоду, — говорит, — на завтра ясную передавали. Приятно будет ехать.
Мама рассеянно улыбнулась. А я обозлилась страшно. Приятно? Приятно ехать в колонию? Костя, да ты ку-ку! Выбирай выражения!
Я все это подумала, конечно. Вслух не говорила. Короче, я не стала с ними разговаривать. Ушла в свою комнату и привет! Ирка попыталась меня удержать. Но я и так нервничала перед поездкой. Еще не хватало мне сидеть и слушать Костины разглагольствования.
Я часто слушаю эту песню и думаю о папе. Вчера догадалась, что могу ему попробовать заказать ее. Он говорил, у них там есть радио.
Я прямо подпрыгнула на стуле.
— Добрый день! Минуточку…
В дверь постучала мама.
— Уйдите все, — прошипела я, — я с радио разговариваю!
— Так, мне некогда, — сказала мама строго, но не мне, а Ире в коридор. — Сама ей потом скажешь! Но я, конечно, очень рада. Только давайте все-таки…
Я не дослушала, потому что ко мне в трубке вернулся женский голос и спросил название песни. Это было здорово! Просто фантастика! Я сама первый раз в жизни дозвонилась на радио! Ох, как же жаль, что у меня нет подруг. Андрюше позвонить? Я глянула на часы. Одиннадцать.
Нет, Кьяра спит, могу разбудить.
Оформите регулярное пожертвование Медиазоне!
Мы работаем благодаря вашей поддержке
Раз в неделю наши авторы делятся своими впечатлениями от главных событий и текстов
Восемь свежих книг о репрессиях и пенитенциарной системе, выбор редакции
Раз в неделю наши авторы делятся своими впечатлениями от главных событий и текстов
Читайте также: