Долбят гору астафьев сочинение
Обновлено: 04.07.2024
На задворках нашего села стояло на сваях длинное помещение из досок. Я первый раз в жизни здесь услышал музыку — скрипку. На ней играл Вася-поляк. О чём мне рассказывала музыка? О чём-то очень большом. На что же это жаловалась она, на кого гневалась? Тревожно и горько мне. Хочется заплакать, оттого что мне жалко самого себя, жалко тех, что спят непробудным сном на кладбище!
— Спасибо вам, дяденька, — прошептал я.
— За то, что я не сирота.
Восторженными слезами благодарил я Васю, этот мир ночной, спящее село, а также спящий за ним лес. В эти минуты не было для меня зла. Мир был добр и одинок так же, как я. Во мне звучала музыка о неистребимой любви к родине! Енисей, не спящий даже ночью, молчаливое село за моей спиной, кузнечик, из последних сил работающий наперекор осени в крапиве, отливающей металлом, — это была моя родина.
. Прошло много лет. И вот однажды в конце войны я стоял возле пушек в разрушенном польском городе. Кругом пахло гарью, пылью. И вдруг в доме, расположенном через улицу от меня, раздались звуки органа. Эта музыка разбередила воспоминания. Когда-то мне хотелось умереть от непонятной печали и восторга после того, как я послушал полонез Огинского. Но теперь та же музыка, которую я слушал в детстве, преломилась во мне и закаменела, особенно та её часть, от которой я плакал когда-то. Музыка так же, как и в ту далёкую ночь, хватала за горло, но не выжимала слёз, не прорастала жалостью. Она звала куда-то, заставляла что-нибудь делать, чтобы потухли эти пожары, чтобы люди не ютились в горящих развалинах, чтобы небо не подбрасывало взрывами. Музыка властвовала над оцепеневшим от горя городом, та самая музыка, которую, как вздох своей земли, хранил в сердце человек, никогда не видавший родины и всю жизнь тосковавший о ней.
Сочинение
Внимание:
В работе полностью сохранены стиль, орфография и пунктуация автора
Вероятно, каждый человек соприкасался с разными формами искусства. Искусство неразлучно идёт с человеком рука об руку.
В тексте В. Астафьев поднимает проблему влияния искусства на человека. Как влияет искусство на человека?
Автор показывает, как в различных жизненных обстоятельствах полонез Огинского пробудил в герое совершенно разные чувства. Этим писатель подводит к мысли, что искусство может воздействовать на человека абсолютно по-разному.
В. Астафьев считает, что искусство может вызвать целый спектр эмоций, чувств, мыслей, оказать влияние на человека.
Я согласен с позицией автора, ярким примером персонажа, занимавшегося искусством, является Шерлок Холмс Артура Конана Дойла. Сыщик играл на скрипке, потому что игра помогала ему думать. Я думаю, что в этом случае музыка не вызывала эмоций, а помогала привести в порядок мысли.
Также, большое действие на человека могут оказать боевые искусства. Испокон веков люди, которые практикуют какой-либо из видов этих искусств, отличаются дисциплинированностью, некоторой философией. Наверное в большинстве случаев параллельно с физическими качествами в таком человеке развивается и понимание правильного использование силы во благо, он не станет использовать её без веских причин.
Таким образом, хотелось бы сделать вывод: сложно представить человечество без искусства, оно играет довольно важную роль в жизни множества людей.
- Для учеников 1-11 классов и дошкольников
- Бесплатные сертификаты учителям и участникам
Исследование социально-исторических и нравственных проблем в области гуманитарных дисциплин
учителя Лазаревой В.А,
заслуженного учителя РФ
Что побудило меня обратиться к данной теме? Причин много. Мне кажется, что В.П.Астафьев занимает в литературе особое место. Его книги подкупают искренностью, жизненностью событий, какой-то философской глубиной в сочетании с удивительной простотой.
- Затесь сама по себе вещь древняя. Это стёс, сделанный на дереве топором или другим острым предметом. Делали его первопроходцы и таёжники для того, чтобы белеющая на стволе дерева мета была видна издалека, и ходили по тайге от меты к мете. Часто так получалась тропа, затем дорога, и где-то в конце её возникало зимовье, заимка, затем село и город.
- Какой отвратительный звук у работающего сердца, - решил Астафьев.
-Нет, он прекрасен у работающего без перебоев сердца, - возразил доктор.
Так и в жизни, хочет сказать Астафьев: вовремя приголубь, помоги, отогрей слабого, глядишь, и человек расцветет.
- Тогда встал я на колени и попросил прощения – трава вновь появилась.
Есть в книге Астафьева и совсем короткие зарисовки, но необыкновенно большие по заложенным в них мыслям.
Пестрый лист. Красный шиповник. Искры облетевшей калины в серых кустах. Желтая хвойная опадь с лиственниц. Черная обнаженная земля под горою. Зачем так скоро?
Скоро зима? Скоро опадет лист? Или же за этим стоит еще что-то не природное, а вневременное? Действительно, природа, подобно человеку, растет и умирает, грустит и радуется.
Мне кажется, что предложения этой миниатюры можно было бы расположить как строку в строфе, получилась бы песнь в честь осени, эпическое произведение стало бы лирическим, ибо здесь каждое предложение – целая поющая картина. Завораживает яркость образов, многоцветность, своеобразное восприятие жизни лирическим героем, астафьевский язык.
Ночь. Темнота. Давно ветер не звучит за окном. Терпение кончилось. Предел. Надо помогать себе. Высыпаю горький порошок в рот. Половину мимо. Слезы застревают в ростках бороды, смывают перхоть порошка. Провал. Забытьё.
Фразы как будто рубленые.
Предел боли? Терпения? Человеческих сил? Каждый понимает по-своему эти тревожные, рвущиеся строчки. Человеку так не по себе, что он не может говорить большими предложениями.
Две очень маленькие зарисовки, два разных состояния души: в первой- ликование, во второй-отчаяние, то есть так, как и бывает в жизни.
Ночью впереди теплохода, на голубой воде, росчерком играл лунный блик. Он серебрился, фосфорно зеленел, ширился, извивался змейкой, прыгал головастиком, убегал шустрой ящеркой.
Верилось, с нетерпением ждалось: вот-вот настигнет теплоход живую тень луны, сомнет ее, срежет плугом носа.
Но проходили минуты, а отблеск далекой луны все бежал и бежал перед теплоходом. И было в этой напряженной картине что-то похожее на жизнь, казалось, вот-вот поймаешь, ухватишь смысл ее, разгадаешь и постигнешь загадки бытия.
Олицетворения, метафоры, сравнения в сочетании с образностью, эмоциональностью помогают выразить художественную мысль автора, способствуют углублению смысловой нагрузки фразы.
Таким образом, жизненный эпизод становится иллюстрацией закона бытия, то есть важно не само событие, а то, что оно позволяет понять вечно изменяющуюся жизнь. Вот, кажется, нашел ответ на мучивший вопрос, а через минуту видишь, что нет. И это бесконечно.
В.Астафьева давно заботила мысль о тонких связях человека и природы. Душу природы он чувствует хорошо и в выражении любви к ней поэтичен.
Природа у В.Астафьева живет богатой внутренней жизнью. Она вся в вечном движении, в развитии и изменении. Подобно человеку, она рождается, растёт, умирает, поёт и шепчется, грустит и радуется.
Об этом его рассказы “Свеча над Енисеем”, “Диво- дивное”,”Сойки не стало”. Писатель многие растения знает в лицо растение знает в лицо.
Так, на давно не кошенном лугу он видит 17 растений, и каждое ему близко, знакомо. Диво- дивное!
А вот на голой скале стоит зеленая березка- вся светится. Хочется, чтобы одинокое дерево не сдалось холодному дыханию осени, и он произносит: “Гори и не гасни над Енисеем, над миром, в храме природы негасимым желтым огоньком…”
В этом же тексте есть удивительное философское размышление о человеке и одиноком листе, живущем среди зеленых братьев. Он, лист, выстоявший в жару и непогоду, говорит об утверждении всего доброго, полезного, и уже лирическому герою кажется, что это он живой лист, слетевший с маленькой зеленой планеты, это он выжил, вопреки многим тяжким обстоятельствам, и сломить его нельзя.
А вот мира-то земле не хватает, ибо человек его постоянно нарушает, считает В.Астафьев.
Подрубили, обнажили Базайскую гору. Огородами ее стиснули. Электропроводами опутали. Дачами спятнали. Карьером изуродовали. Целые районы с готовой землей заброшены, нарастают дурьем. Неужели вам мало места, люди? Неужели ради огородного участка нужно сносить леса, горы, всю святую красоту?
Так ведь незаметно и себя под корень снесем.
Сколько приниженных горьких глаголов: подрубили, обнажили, стиснули, спутали, спятнали – а результат – изуродовали. Вот и Человек с большой буквы!
Видимо, В.Астафьев, когда писал эти строки, думал о затопленной родной деревне на Белом озере, о торчащем из воды каменном храме. Миниатюра звучит предостерегающе. Потерять связь с вечным, подрубить природные корни, разрушить общение с красотой - это трагедия для человека, но он, к сожалению, часто этого не понимает.
Как предостерегающе звучат слова писателя, напоминая, что отношение человека к природе – показатель духовности общества.
Лирический герой понял страдания матери:
-Ничего, мать, все перемелется. Отойдут наши люди сердцем и простят тех, кто прощения заслуживает. Незлопамятные мы.
Вот в этом гуманизме весь В.Астафьев.
-Вот пока эти часы будут ходить, и я буду жить.
Это звучит как Реквием.
Итак, мы увидели, что В.Астафьев не стесняет себя жанровыми рамками, он словно ведёт разговор с читателем. В радиусе его наблюдений разные жизненные ситуации, портреты близких людей.
На первый взгляд кажется, что ,,короткие рассказы”, отличающиеся необыкновенным разнообразием заглавий, не связаны между собой. Действительно, их можно публиковать в отдельности (как часто и делают), но это единая книга, миниатюры которой пронизаны лирическими размышлениями – зарубками.
Иногда кажется, что мысли и наблюдения В.Астафьева не имеют законченного характера, они рождаются как бы на наших глазах, но от этого живого присутствия автора миниатюры выигрывают и приобретают дополнительный смысл, указывая дорогу к вечным ценностям: честности, совести, трудолюбию, бережному отношению к природе.
1) Астафьев В.П. Собрание сочинений в 4х томах, Т.4, М.1981
2) Астафьев В.П. Затеси. Роман – газета. 2002, №5
3) Ланщиков В.Л. Виктор Астафьев. М.1992
4)Чаллмаев В.А. Исповедальное слово В.Астафьева. Журнал, ,,Литература в школе”, 2005г. , №4
Если материал и наш сайт сочинений Вам понравились - поделитесь им с друзьями с помощью социальных кнопок!
Русский писатель В.П.Астафьев поднимает вопрос о роли искусства в жизни человека.
Автор рассказывает, как на него подействовала музыка польского композитора Огинского в детстве и в конце войны. В первый раз полонез вызвал в авторе чувство жалости к близким, которых уже не было в живых, чувство своего одиночества, и одновременно и понимание доброты в мире, который его окружал. От исполнения Васей-поляком этой музыки рассказчику хотелось плакать.
Он не мог понять, что произведение искусства может вызвать сразу такие противоречивые чувства: печаль и восторг. В конце войны, услышав снова эту же музыкальное произведение Огинского, рассказчик вспомнил её, но сейчас он уже испытывал другие чувства. У него появились другие желания. Музыка призывала его к действию. Рассказчик хотел, чтобы прекратились взрывы, чтобы на земле был мир. Хорошей, счастливой жизни хотел своей Родине и композитор, который вызвал именно такие чувства у слушающего его творение.
Я согласна с авторской позицией. Истинное произведение искусства вызывает у человека искренние чувства, лечит его душу. Поступаете в 2019 году? Наша команда поможет с экономить Ваше время и нервы: подберем направления и вузы (по Вашим предпочтениям и рекомендациям экспертов);оформим заявления (Вам останется только подписать);подадим заявления в вузы России (онлайн, электронной почтой, курьером);мониторим конкурсные списки (автоматизируем отслеживание и анализ Ваших позиций);подскажем когда и куда подать оригинал (оценим шансы и определим оптимальный вариант).Доверьте рутину профессионалам – подробнее.
Под влиянием настоящего шедевра искусства происходит развитие духовного мира человека.
Все виды искусства, в том числе театр, кино, художественная литература, живопись, играют значительную роль в духовном развитии человека. Истинное произведение искусства учит понимать прекрасное, помогает человеку понять внутренний мир создававшего это произведение и глубже понять свой внутренний мир.
- ЖАНРЫ 360
- АВТОРЫ 282 328
- КНИГИ 670 143
- СЕРИИ 25 812
- ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 237
Виктор Петрович Астафьев
Затесь — сама по себе вещь древняя и всем ведомая — это стёс, сделанный на дереве топором или другим каким острым предметом. Делали его первопроходцы и таежники для того, чтобы белеющая на стволе дерева мета была видна издалека, и ходили по тайге от меты к мете, часто здесь получалась тропа, затем и дорога, и где-то в конце ее возникало зимовье, заимка, затем село и город.
Мы артельно рыбачили в пятидесяти верстах от Игарки, неподалеку от станка Карасино, ныне уже исчезнувшего с берегов Енисея. В середине лета на Енисее стала плохо ловиться рыба, и мой непоседливый, вольнодумный папа сговорил напарника своего черпануть рыбы на диких озерах и таким образом выполнить, а может, и перевыполнить план.
На приенисейских озерах рыбы было много, да, как известно, телушка стоит полушку, но перевоз-то дороговат! Папа казался себе находчивым, догадливым, вот-де все рыбаки кругом — вахлаки, не смикитили насчет озерного фарта, а я раз — и сообразил!
И озеро-то нашлось недалеко от берега, километрах в пяти, глубокое, островное и мысовое озеро, с кедровым густолесьем по одному берегу и тундряное, беломошное, ягодное — по другому.
В солнцезарный легкий день озеро чудилось таким приветливым, таким дружески распахнутым, будто век ждало оно нас, невиданных и дорогих гостей, и наконец дождалось, одарило такими сигами в пробную старенькую сеть, что азарт добытчика затмил у всей артели разум.
Построили мы плот, разбили табор в виде хиленького шалашика, крытого лапником кедрача, тонким слоем осоки, соорудили нехитрый очаг на рогульках, да и подались па берег — готовиться к озерному лову.
Кто-то или что-то подзадержало нас на берегу Енисея. Нa заветное озеро собралась наша артель из четырех человек — двое взрослых и двое парнишек — лишь в конце июля.
Плотик на озере подмок, осел, его долго подновляли — наращивали сухой слой из жердей, поспешно и худо отесанных — все из-за того же гнуса, который взял нас в плотное грозовое облако. Долго мужики выметывали сети — нитки цеплялись за сучки и заусеницы, сделанные топорами на жердях и бревнах, вернулись к табору раздраженные, выплеснули с досадой чай, нами сваренный, потому что чай уже был не чаем, а супом — столько в него навалилось комара.
В поздний час взнялось откуда-то столько гнуса, что и сама ночь, и озеро, и далекое, незакатное солнце, и свет белый, и всё-всё на этом свете сделалось мутно-серого свойства, будто вымыли грязную посуду со стола, выплеснули ополоски, а они отчего-то не вылились на землю, растеклись по тайге и небу блевотной, застойной духотой.
Несмолкаемо, монотонно шумело вокруг густое месиво комара, и часто прошивали его, этот мерный, тихий, но оглушающий шум, звонкими, кровяными нитями опившиеся комары, будто отпускали тетиву лука, и чем далее в ночь, тем чаще звоны тетивы пронзали уши — так у контуженых непрерывно и нудно шумит в голове, но вот непогода, нервное расстройство — и шум в голове начинают перебивать острые звоны. Сперва редко, как бы из высокой травы, дает трель обыгавший, резвости набирающий кузнечишко. А потом — гуще, гуще, и вот уж вся голова сотрясается звоном. От стрекота кузнечиков у здорового человека на душе делается миротворно, в сон его тянет, а контуженого начинает охватывать возбуждение, томит непокой, тошнота подкатывает…
Сети простояли всего час или два — более выдержать мы не смогли. Выбирали из сетей только сигов, всякую другую рыбу — щук, окуней, сорогу, налимов — вместе с сетями комом кинули на берегу, надеясь, как потом оказалось, напрасно, еще раз побывать на уловистом озере.
Схватив топор, чайник, котелок, вздели котомки, бросились в отступление, к реке, на свет, на волю, на воздух.
Уже минут через десять я почувствовал, что котомка с рыбой тяжеловата; от котомки промокла брезентовая куртка и рубаха, потекло по желобку спины, взмокли и ослизли втоки штанов — все взмокло снаружи и засохло внутри. Всех нас сотрясал кашель — это гнус, забравшийся под накомарники, забивал носы и судорожно открытые рты.
Идти без тропы, по колено в чавкающем мху, где дырки прежних наших следов уже наполнило мутной водой, сверху подернутой пленкой нефти, угля ль, лежащего в недрах мерзлоты, а может, и руды какой, — идти без тропы и с грузом по такому месту — и врагу не всякому пожелаю.
Первую остановку мы сделали примерно через версту, потом метров через пятьсот. Сперва мы еще отыскивали, на что сесть, снимали котомки, вытряхивали из накомарников гнус, но потом, войдя в чуть сухую тайгу из чахлого приозерного чернолесья, просто бежали и, когда кончались силы, падали спиной и котомкой под дерево или тут же, где след, и растерзанно хрипели, отдыхиваясь.
Одышка, доставшаяся мне от рождения, совсем меня доконала. Напарник мой все чаще и чаще останавливался и с досадою поджидал меня, но когда я махнул ему рукой, ибо говорить уже не мог, он обрадованно и охотно устремился вслед за мужиками.
Уже не сопротивляясь комару, безразличный ко всему на свете, не слышащий боли, а лишь ожог от головы до колен (ноги комары не могли кусать: в сапоги, за голяшки, была натолкана трава), упал на сочащуюся рыбьими возгрями котомку и отлежался. С трудом встал, пошел. Один. Вот тогда-то и понял я, что, не будь затесей при слепящем меня гнусе, тут же потерял бы я след, а гнус ослабшего телом и духом зверя, человека ли добивает моментом. Но затеси, беленькие, продолговатые, искрящиеся медовыми капельками на темных стволах кедров, елей и пихт — сосна до тех мест не доходит, — вели и вели меня вперед, и что-то дружеское, живое было мне в светлячком мерцающем впереди меня пятнышке. Мета-пятнышко манило, притягивало, звало меня, как теплый огонек в зимней пустынной ночи зовет одинокого усталого путника к спасению и отдыху в теплом жилище.
Читайте также: