Гончаров фрегат паллада реферат

Обновлено: 03.07.2024

Пожалуй, наименее освещенным остается вопрос о значении и месте произведения Гончарова в развитии литературы путешествий. Эта тема, подобно многим другим, касающимся общих проблем литературы путешествий нового и новейшего времени, по сути еще ожидает своего исследования. Скажем в этой связи лишь о некоторых характерных чертах содержания и стиля "Фрегата Паллада", на которые обращает наше внимание сам автор. Восприятие увиденного им впервые - многопланово, сложно, иногда противоречиво. И вот это обостренное, сложное восприятие он стремится передать своему читателю. Вновь и вновь раздумывает он о том, что и как писать путешественнику.

Далее писатель размышляет о том, что надо "хоть немного слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать. "[10], и о том еще, сколь многое требуется от самого путешественника: "Пожалуй, без приготовления да еще без воображения, без наблюдательности, без идеи путешествие, конечно, только забава". [11]

Гончаров вводит нас не только в будни дальнего плавания, в жизнь портов Атлантики и одной из крупнейших европейских столиц, он в какой-то мере вводит и в свой внутренний творческий мир, в размышления о жанре, о целях путевых записок, в свое понимание литературы путешествий. В этом смысле начальные главы книги - ключ к раскрытию ее дальнейшего замысла. Высказанные Гончаровым суждения столь же существенны и для уяснения исторических связей его произведения с дальнейшим развитием литературы путешествий. В этом смысле начальные главы книги - ключ к раскрытию ее дальнейшего замысла. Высказанные Гончаровым суждения столь же существенны и для уяснения исторических связей

его произведения с дальнейшим развитием литературы путешествий. Писатель стремится осмыслить вопросы, важные для судеб путешествий как литературного жанра, для страноведческих задач этого жанра в эпоху, когда части света быстро сближаются между собою". Естественно, что подобным вопросам предстояло становиться все более актуальными по мере того, как росла многообразная информация о странах, народах, морях и океанах Земли.

"Удовольствуйтесь беглыми заметками не о стране, не о силах и богатстве ее, не о жителях, не о их нравах, а о том только, что мелькнуло у меня в глазах"[13],- предуведомляет читателя Гончаров. Но не станем толковать такие предуведомления слишком буквально: ведь в тех же заметках об Англии читатель найдет многое и о нравах англичан, и об общем облике лондонской жизни. И пронизаны эти заметки стремлением обрисовать типическое. Улицы и площади Лондона: "Вот Regentstreet, Oxfordstreet, Trafalgarplace - не живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и не звучит ли в именах память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь. Что в этой жизни схожего и что несхожего с нашей. " [14]

Сатирически заостренно обрисован в заметках о Лондоне образ английского дельца. В путешествии этот образ не раз еще возникнет перед писателем: ". я видел его в Англии - на улице, за прилавком магазина, в законодательной палате, на бирже. ", "Я видел его на песках Африки, следящего за работой негров, на плантациях Индии и Китая. " Гончаров пишет и о британских колонизаторах в Азии, в Африке. На страницах его произведения найдем такие, например, записи: "Я шел по горе; под портиками, между фестонами виноградной зелени, мелькал тот же образ; холодным и строгим взглядом следил он, как толпы смуглых жителей юга добывали, обливаясь потом, драгоценный сок своей почвы, как катили бочки к берегу и усылали вдаль, получая за это от повелителей право есть хлеб своей земли". [15]

А в заметках об Англии, о Лондоне, писатель делится с нами и такими раздумьями: "Законы против воров многи и строги, а Лондон считается, между прочим, образцовой школой мошенничества. Везде рогатки, машинки для проверки совестей, как сказано выше: вот какие двигатели поддерживают добродетель в обществе, а кассы в банках и купеческих конторах делаются частенько добычей воров. Филантропия возведена в степень общественной обязанности, а от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но целые страны под английским управлением".[16]

Гончарову в его взглядах на мир были свойственны и проницательность большого художника-реалиста, и черты, отражающие ограниченность его социальных воззрений. Для истории литературы путешествий наиболее важно в "Фрегате Паллада" то, что связывает эту книгу с прогрессивными линиями развития этой литературы в дальнейшем. Сила реалистического видения писателя определила непреходящее значение книги, правдивость и выразительность содержащихся в ней описаний. Со страниц очерков перед нами возникают остров Мадейра и острова Зеленого Мыса, Южная Африка и остров Ява, Сингапур и Гонконг, острова Бонин, Нагасаки и Шанхай, Ликейские (Рюкю) и Филиппинские острова, побережье Кореи. В завершение описан обратный путь писателя от дальневосточного побережья России через Якутск до Иркутска.

Сам термин "описание" не вполне подходит, пожалуй, к манере рассказчика, к его мысленной беседе с друзьями - теми, кому адресованы письма с пути. В этой непринужденной беседе всегда ощущается присутствие моря, корабля, посещенных земель. Вновь и вновь возникает в ней удивительное ощущение, которое именуется ныне "эффектом присутствия".

"Что за зелень там, в этой куче деревьев? чем засеяны поля? каковы домы. Скорей, скорей на берег!" Это из главы "Ликейские острова", весьма характерной по стилю. Начинается она первыми впечатлениями об островах, явившихся взору с палубы корабля в "бледных очертаниях", словно первоначальный эскиз художника. Далее - о береге, который представился вдруг "как уже оконченная полная картина". Далее - самые разнообразные эпизоды, встречи, пейзажи. И в конце главы: "Но довольно Ликейских островов и о Ликейских островах, довольно и для меня, и для вас. Если хотите знать подробнее долготу, широту места, пространство, число островов, не поленитесь сами взглянуть на карту, а о нравах жителей, об обычаях, о произведениях, об истории - прочтите у Бичи, у Бельчера. Помните условие: я пишу только письма к вам о том, что вижу сам и что переживаю изо дня в день".

Однако читатель, закончив главу, отчетливо представляет и жителей островов, и пейзажи, и отличительные приметы времени - середины прошлого века на островах Рюкю. А о том, что ждет жителей этих островов в будущем, Гончаров говорит в словах, напоминающих позднейшие сатирические высказывания Марка Твена: "Но все готово: у одних дверей стоит религия с крестом и лучами света и кротко ждет пробуждения младенцев; у других - "люди Соединенных Штатов" с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации. " [17]

Возникает во "Фрегате Паллада" и еще один образ, обрисовка которого столь же своеобразна. Путешественник, всматриваясь в океан, приглашает и нас познакомиться с ним поближе. "Я уже от поэтов знал, что он "безбрежен, мрачен, беспределен, неизмерим и неукротим", а учитель географии сказал некогда, что он просто Атлантический. Теперь я жадно вглядывался в его физиономию, как вглядываются в человека, которого знали по портрету",[18] - эти строки из рассказа о первом знакомстве с Атлантикой.

Эстетическое восприятие Гончарова реалистично. Он стремится передать читателю все многообразие своих впечатлений об океанской стихии без искусственной романтизации, столь же чуждой ему, как и сухая рассудочность. Эти впечатления принадлежат человеку, впервые очутившемуся на корабле, пассажиру, которому поначалу приходится нелегко. Бурные волны и качка не радуют пассажира: "Может быть, оно и поэзия, если смотреть с берега, но быть героем этого представления, которым природа время от времени угощает плавателя, право незанимательно. Сами посудите, что тут хорошего?"[19] Но писателю предстоит еще привыкать к свежему ветру, узнавать океан все ближе, в разном виде, на разных широтах.

Вот как напишет он о "синем море": "Море. Здесь я в первый раз понял, что значит "синее" море, а до сих пор я знал об этом только от поэтов. Синий цвет там, у нас на севере,- праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот, наконец, я вижу и синее море, какого вы не видали никогда. Это не слегка окрашенная вода, а густая яхонтовая масса, одинаково синяя на солнце и в тени. Не устанешь любоваться, глядя на роскошное сияние красок на необозримом окружающем нас поле вод".[20]

Многие страницы "Фрегата Паллада" посвящены изображению прекрасных картин в тропиках. Но там же, в плавании по тропическим водам, Гончаров сделает и такую запись: "Ну, что море, что небо? какие краски там? - слышу я ваши вопросы. Как всходит и заходит заря? как сияют ночи? Все прекрасно - не правда ли?" - Хорошо, только ничего особенного: так же, как и у нас в хороший летний день. Вы хмуритесь? А позвольте спросить: разве есть что-нибудь не прекрасное в природе? Отыщите в сердце искру любви к ней, подавленную гранитными городами, сном при свете солнечном и беготней в сумраке и при свете ламп, раздуйте ее и тогда попробуйте выкинуть из картины какую-нибудь некрасивую местность". В рассказе о тропиках автор припомнит и чащу соснового леса, и луг, и Финский залив, и другие образы родной природы. Эти образы сохраняют для него все свое обаяние и здесь: ". нужды нет, что рядом с ними теснятся теперь в душу такие праздничные и поразительные явления".

Море и земли чужие,

Облик народов земных -

Все предо мной, как живые,

В чудных рассказах твоих…"

Эти строки о путевых очерках Гончарова принадлежат А.Майкову. В числе современников писателя, высоко оценивших его произведение, были Д.И.Писарев и Н.А. Добролюбов. Современные исследователи творчества И. А. Гончарова сделали многое для уяснения отличительных черт содержания и стиля "Фрегата Паллада", страноведческого значения этой книги, ее связей с литературой путешествий предшествующих веков. Следует сказать, что понимание всех этих вопросов в обширной литературе о Гончарове неоднозначно. Д. И. Писарев указывал, например, вскоре после выхода в свет "Фрегата Паллада", что на эту книгу "должно смотреть не как на путешествие, но как на чисто художественное произведение". В очерках Гончарова ". мало научных данных, в них нет новых исследований, нет даже подробного описания земель и городов, которые видел Гончаров; вместо этого читатель находит ряд картин, набросанных смелою кистью, поражающих своей свежестью, законченностью и оригинальностью".

Современный исследователь творчества Гончарова А. П. Рыбасов в содержательной книге о жизни и творческом пути этого большого писателя высказывает мнение о справедливости такой оценки.[21] Несколько иначе отзывается об очерках путешествия на фрегате "Паллада" известный советский географ С. Д. Муравейский: "Закончив чтение "Фрегата Паллада", читатель, несомненно, должен был прийти к выводу, что перед ним не только прекрасное художественное произведение, но и замечательное географическое сочинение".[22] Обширная статья С. Д. Муравейского и его комментарии к "Фрегату Паллада" интересны общим подходом к исследованию этой классической книги с позиций географа, стремящегося определить ее страноведческое значение. Приведем еще мнение С. Машинского, под общей редакцией которого вышло в свет в 70-х годах XX века шеститомное собрание сочинений Гончарова:

"Не преследуя никаких специально научных целей и не увлекаясь поверхностной экзотикой, до которой так падок, по словам автора, "записной турист", Гончаров свободно и деловито ведет свое повествование. Его книга содержала в себе весьма обширный информационный материал - исторический, этнографический, географический. В глазах современников "Фрегат Паллада" имел прежде всего познавательное значение, расширяя кругозор читателей, сообщая им массу интересных и полезных сведений. Но главное достоинство очерков Гончарова состояло в том, что он лично услышал, увидел, пережил. Он предстал в книге человеком очень пытливым, наблюдательным и, кроме того, умеющим необыкновенно интересно и увлекательно рассказывать".[23]

Книга И.А.Гончарова - "путешествие" и она же - выдающееся художественное произведение. Это классический образец художественной литературы путешествий, имеющей важное страноведческое значение и в этом смысле тесно связанной с географией, что делает его еще более ценным для читателей.

Текст работы размещён без изображений и формул.
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF

Введение. Иван Александрович Гончаров родился 18 июня 1812 г. У Гончарова-художника был необычный для того времени дар – спокойствие и уравновешенность. Это отличает его от писателей середины и второй половины XIX в., одержимых духовными порывами, захваченных общественными страстями. Достоевский увлечен человеческими страданиями и поиском мировой гармонии, Толстой – жаждой истины и созданием нового вероучения, Тургенев опьянён прекрасными мгновениями быстротекущей жизни. Напряжённость, сосредоточенность, импульсивность – типичные свойства писательских дарований 2-й пол. XIX в. А у Гончарова на первом плане – трезвость, уравновешенность, простота.

Через описание Японии Гончаров пытается предугадать и историческое будущее России, которой самим ходом мировой цивилизации рано или поздно суждено разорвать свою духовную и культурную изоляцию и влиться в семью европейских народов.

Длина фрегата – 52,8 м, ширина – 13,6 м, вооружение – 52 орудия.

Строился под руководством известного судостроителя XIX в., полковника корпуса корабельных инженеров В.Ф. Стокке. Первым капитаном фрегата стал капитан-лейтенант П.С. Нахимов.

В мае-июне 1837 г. фрегат доставлял в Англию груз золота с Монетного Двора. При тимберовке, то есть капитальном ремонте со сменой обшивки корабля, фрегат был перевооружён на новую артиллерию, послужив всему флоту для отработки всефлотского перевооружения.

В 1852–1855 гг. судно под командованием капитана И.С. Унковского совершило с дипломатической миссией вице-адмирала Е.В. Путятина плавание из Кронштадта через Атлантический, Индийский, Тихий океаны к берегам Японии. В этом рейсе участвовал писатель И.А. Гончаров, написавший цикл путевых заметок.

После окончания переговоров в Нагасаки фрегат направился к российским берегам, где, из опасений захвата англичанами в связи с началом Крымской войны и с реальной небоеспособностью уже старого корабля с корпусом, абсолютно расшатанным океанским переходом и попаданием в два тайфуна (в Индийском океане и у Гонконга), был затоплен в январе 1856 г. в Константиновской бухте Императорской гавани (ныне бухта Постовая в Советской Гавани) на западном берегу Татарского пролива.

Страны на маршруте плавания.

Морские офицеры и матросы того времени.

Оценивая качества своего героя, писатель выразил пафос собственного творчества. Гончаров наделён от природы редким талантом. В людях он умеет разглядеть хорошее. Мир отвечает ему тем же. Всюду, где бы писатель ни оказался, он желанный гость: богатый купец Вампоа приглашает его в свой дом, в Маниле он видит, как делают знаменитые филиппинские сигары, посещает католического епископа и т.д.

Посещение Японии.

Крымская война на Тихом океане.

В очерках ощущается противоречивость мировоззрения Гончарова, но они строго документальны и ценны для нас правдивым изображением фактов.

Передавая день за днём свои наблюдения и впечатления в новой и необычной для него среде, незаметно для читателя вовлекая его в интересы этой среды, в жизнь окружающих людей, Гончаров не забывает родной страны. Яркие картины жизни буржуазного Запада, таинственного Востока не могут заслонить от художника картины родного, сонного царства крепостной России. Оно встаёт перед ним, где бы он ни был: среди шума и суеты Лондона, на песчаном берегу Африки или под тропическим небом Цейлона.

Жанровые картины в очерках поражают полным и точным описанием мелочей жизни и быта, которые не всякий может подметить. Путевые очерки, вчерне написанные во время путешествия, Гончаров начал публиковать вскоре после возвращения и завершил публикацию в 1857 году.

Список использованных источников.

1. Краснощёкова, Е.А. Гончаров: Мир творчества [Текст] / Е.А. Краснощёкова. – СПб.: Пушкинский фонд, 1997.

2. Гончаров без глянца [Текст] / П. Фокин. – СПб.: Амфора, 2013.

Прежде чем обратиться к исследованию специфики этого жанра на примере гончаровского произведения, необходимо сказать о самих событиях, которые легли в его основу.

Интересна версия, предложенная другим исследователем, Ю.М. Лощицем, по которой противоречивость высказываний Гончарова связана с его натурой, сочетающей тягу к путешествиям и консервативность жизненных привычек и стереотипов. Неоднозначность и противоречивость мыслей писателя ярко видны в самом тексте очерков. Обратимся к ним.

Так, в одной из первых глав, во время путешествия к берегам Японии Гончаров писал: ''Мысль ехать, как хмель, туманила голову, и я беспечно и шутливо отвечал на все предсказания и предостережения, пока ещё события были далеко. Я всё мечтал и давно мечтал – об этом вояже, …хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень всё, чего коснётся своим огнём; где человек, как праотец наш, рвёт несеянный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето – туда, в светлые чертоги божьего мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны…Я обновился, все мечты и надежды юности, сама юность воротились ко мне. Скорей, скорее в путь!''

Далее, на страницах повествования Гончарова мы встречаем такие мысли автора: '' Странное, однако, чувство одолело меня, когда решено было, что я еду: тогда только сознание огромадности предприятия заговорило полно и отчётливо. Радужные мечты побледнели надолго, силы ослабевали, нервы падали по мере того, как наступал час отъезда. Я начал завидовать участи остающихся, радовался, когда являлось препятствие, и сам раздувал затруднения, искал предлогов остаться, … Куда это? Что я затеял? Я был жертвой внутренней борьбы, волнений''.

Позже, в записях Гончарова, сделанных на острове Мадера [18 января], мы встречаем такое восторженное восклицание: ''Как прекрасна жизнь, между прочим, и потому, что человек может путешествовать!''

Подобного рода противоречия мучают Гончарова на всём протяжении своего путешествия. Так, в июне 1854г. писатель делает запись: '' Путешествие идёт к концу: чувствую потребность от дальнего плавания полечиться – берегом. Ещё несколько времени, неделя, другая, - и я ступлю на отечественный берег. Dahin! Dahin!’’ И далее: '' Странно, однако ж, устроен человек: хочется на берег, а жаль покидать и фрегат! Но если бы вы знали, что это за изящное, за благородное судно, что за люди на нём, так не удивились бы, что я, скрепя сердце, покидаю'' Палладу''! ''

Таким образом, обозначенные выше позиции, позволяют сказать, что несмотря на противоречия в мотивах Гончарова, связывающих его с этим путешествием, писатель стремился обратиться к неизведанным страницам человеческой истории, жизни других народов, стран, обогатить свой личный опыт новизной ощущений и переживаний.

Нам кажется, для того, чтобы глубже проникнуть в суть произведения Гончарова, необходимо проследить основной этап данной экспедиции.

Миссия морской экспедиции, возглавлявшейся адмиралом Е.В. Путятиным, была чрезвычайно важной и ответственной: под видом обозрения российских колоний в Северной Америке экспедиция должна была попробовать подготовить почву для заключения русско-японского договора о торговле и границах. И вот в составе этой экспедиции в качестве секретаря при адмирале оказался столоначальник Департамента внешней торговли Министерства финансов коллежский асессор И.А Гончаров. Однако Путятину нужен был не только секретарь, а именно литератор, который помимо ведения путевого журнала и занятия перепиской, стал бы'' летописцем '' этого важного и интересного похода. В письме к министру Народного просвещения А.С. Норову Путятин так определил роль Гончарова в этом путешествии: '' Описание пути и наших действий я предоставляю сделать Ивану Александровичу, который берется доставить их в главных чертах… Он чрезвычайно полезен мне, как для теперешних наших сношений с японцами, так и для описания всех происшествий, которые со временем должны сделаться известными публике… Имея дарование живо представлять предметы, г-н Гончаров в состоянии будет придать им [описаниям] занимательный и яркий колорит и тем может возбудить симпатию в публике к соседственной нам стране''.

Таким образом, миссия Гончарова состояла в том, чтобы, с одной стороны, описать все происшествия для ознакомления с ними российской публики, а с другой – быть помощником Путятина в налаживании торговых и дипломатических взаимоотношений с Японией.

Немного из истории этой экспедиции. В кругосветное плавание фрегат '' Паллада'' вышел из Кронштадта 7 октября 1852 года. Поход протекал в сложных условиях; командованию и экипажу корабля пришлось преодолевать в пути многочисленные препятствия и трудности. Это связано с несколькими причинами. В своё время фрегат '' Паллада'' был одним из лучших кораблей русского военного флота. Первым его командиром был П.С. Нахимов. Однако к моменту похода в Японию срок службы корабля подходил к концу. По своей ''дряхлости и ненадёжности'' '' Паллада '' не годилась для кругосветного плавания. Уже в самом начале пути, после сильных и затяжных штормов в Балтийском море, и особенно после того, как '' Паллада'' при входе в пролив Зунд ''приткнулась к мели'', в корпусе корабля обнаружились повреждения, и фрегату пришлось стать в Портсмуте на капитальный ремонт. В дальнейшее плавание корабль отправился только в начале января 1853 года. Благоприятное время для плавания вокруг мыса Горн было упущено, и маршрут пришлось изменить: '' Паллада'' пошла не на запад, к Южной Америке, как намечалось ранее, а на восток, к мысу Доброй Надежды.

Наиболее суровыми условия плавания стали за мысом Доброй Надежды, где, по выражению Гончарова, их '' трепанула буря''. ''Классический во всей форме'' шторм фрегат преодолевал в Индийском океане. Но главное испытание он воздержал в Тихом океане, где его застигла сильнейшая из морских бурь.

Кроме стихийных бедствий и плохого состояния судна на самом корабле, в этом '' маленьком русском мире с четырьмястами обитателями'', возникало немало сложностей, отражавшихся на жизни моряков: сборная, мало обученная команда; с самого начала плавания обнаружилась взаимная неприязнь адмирала Путятина и командира '' Паллады '' И.С. Унковского, едва не приведшая к дуэли. А рядом с этим тяжёлый труд, свирепая дисциплина, вызванная необходимостью быть всегда готовым к отражению опасности; тесные помещения, духота, вечная сырость, подчас плохое питание и скверная вода – всё это способствовало развитию различных болезней [чахотки, холеры, лихорадок и цинги].

В 1853 году Турция объявила войну России. Вскоре после этого против России выступили Англия и Франция.

Фрегат '' Паллада'', находившийся тогда в Тихом океане, оказался перед необходимостью приготовиться к боевым действиям.

Английское командование отдало специальный приказ о захвате русского корабля и отрядило для этой цели эскадру, которая вскоре была разгромлена русскими у берегов Камчатки. Это событие нашло отражение в очерке Гончарова '' По Восточной Сибири''. Несмотря на угрозу со стороны англичан, на ''Палладе'' и не подумали о сдаче: не таковы были традиции русских моряков. '' А у нас поговаривают, - писал в этот момент Гончаров Майковым, - что живьём не отдадутся, - и если нужно, то будут биться, слышь, до последней капли крови''. Перспектива принять участие в морском бою для Гончарова была вполне реальной. ''Когда в далёком Японском море адмиралом Путятиным было получено на ''Палладе'' известие об объявленной России Францией и Англией войне, он позвал к себе в каюту Посьета и, сколько мне помнится, Лессовского, и, в присутствии Гончарова, связав их обязательством хранить тайну, объявил им, что, зная невозможность для парусного фрегата успешно сразиться с винтовыми железными кораблями, он решил сцепиться с ними вплотную и взорваться…''. Это свидетельство А.Ф. Кони, сделанное им со слов Гончарова, вполне подтверждается неопубликованным письмом последнего от 20 сентября 1853 года к А.Н. Майкову: ''… А у нас хотят сделать вот что: если не одолеем, то провести к пороховой камере какие-то станины и, зажегши их, броситься всем в море и плыть к берегу… прямо в объятья японцев. Сойти же предварительно на берег во флоте не принято, да и самому не хочется, совестно''.

О трудностях и опасностях этого плавания много писали участники похода и его исследователи, но не Гончаров. В его очерках эти факты не заняли подобающего места: ''Фрегат ''Паллада'' не стал ни летописью похода, ни отчётом о кругосветном плавании. По этому поводу существует ряд мнений. Одно из них свидетельствует о том, что '' в пространных очерках Гончарова нет… ни одного подвига, нет ни одного героя и, в сущности, нет даже ни одного увлекательного приключения''. Здесь ''нет вымысла, но нет и полной правды. И это не только от цензурного запрета, но и от литературных свойств самого Гончарова …'' [Рыбасов,138] Всё, что писатель наблюдал: иные страны, их уклад, людей с их бытом и нравами, природу – всё это стало лишь материалом для художественного произведения. Эти особенности обусловлены замыслом Гончарова.

“Фрегат “Паллада” Гончарова – это одна из самых интересных книг очерков о путешествиях по заморским краям, изданных на русском языке . Книга написана на основе путевых заметок и писем во время экспедиции на судне “Паллада” в 52-55 годах XIX века и полностью опубликована в 1858 году. За время своего путешествия писатель Иван Александрович Гончаров в качестве секретаря главы морской экспедиции посещает огромное количество стран и подробно описывает их, а также делится впечатлениями о плавании и рассказывает про свои будни на военном парусном корабле. Мы сами тоже очень любим путешествовать, поэтому особенно интересно было узнать, что это такое – настоящее плавание по океанам на паруснике. Я на одном дыхании прочитала эту увлекательную книгу Гончарова о путешествии вокруг Европы, Африки и Азии и предлагаю вам свой отзыв о “Фрегате Паллада”.

Фрегат Паллада

Место действия: Лондон, Мадейра, Острова Зеленого мыса, ЮАР, Ява, Сингапур, Гонконг, Нагасаки (Япония), Шанхай (Китай), Филиппины, Россия.
Глазами: русского писателя
Время: 50-е годы XIX века
Формат путешествия: плавание на трехмачтовом парусном судне (фрегат).

Фрегат “Паллада”. Из Википедии

Путешествие Гончарова на фрегате было впечатляющим: три океана и около десяти стран за два года! Он начал с визита в Лондон, а затем высадился на острова Атлантического океана – Мадейру и Зеленого мыса, а далее фрегат “Паллада” обогнув Африку (а как Гончаров описал свое знакомство с Южной Африкой!), побывал в Индонезии, Сингапуре, на Филиппинах, в Гонконге и Шанхае и Японии. А затем на поезде через всю Россию писатель вернулся домой, в родной Симбирск.

Задачей этой поездки были переговоры с японцами, которые затруднились и потому потребовалось даже два визита в Нагасаки. Однако миссия в итоге была успешной, в связи с чем все главные участники экспедиции по возвращению получили значительное повышение, в том числе и ее руководитель, вице-адмирал Путятин. В своих очерках Гончаров однако весьма скуп по поводу переговоров с японцами, кроме описания собственно факта затруднений. Все же сие было государственной тайной. А вот приключения и описания стран у него на высоте!

Команда “Паллады”: Гончаров сидит, пятый слева. Фото из Википедии

Завершающий этап путешествия писатель преодолел на поезде, побывав в нескольких сибирских городах, в том числе в Иркутске и Якутске, и завершив поездку в Симбирске.

По возвращении домой он посылал свои путевые очерки в разные журналы, а через пять лет после путешествия книга была опубликована целиком. На ее станицах, кроме непосредственно описания стран, Гончаров задаётся теми же вопросами, что и современные тревел-бло геры:

Как писать, чтобы увлечь читателя путешествием и не напрягать его своей персоной чрезмерно?
Как увидеть страну и ее достопримечательности не только в качестве туриста, а понять и прочувствовать настоящую жизнь? Но и не впадать в крайность, подражая местным, а всегда оставаясь собой?
Зачем вообще нужны путешествия и почему люди забывают об уехавшем? А когда провожают, ревут, предполагая, что человек уезжает в никуда, зря, и не вернётся уже, ведь там нет жизни?

Рисунок Гончарова. Из Википедии

Кстати, некоторые свои впечатления о путешествии на паруснике Гончаров также поместил и в свой самый знаменитый роман “Обломов”. В одном из черновиков герой должен был поехать в большую поездку, и только возможность увидеть мир могла встряхнуть его от апатии. Однако в окончательной версии романа Гончаров оставил только то, что Обломов получает паспорт и… так никуда и не едет.

Мы же, хоть и опытные путешественники (побывали на острове Пасхи и даже совершили кругосветку), пока еще не видели многих стран, где на “Палладе” побывал Иван Александрович Гончаров. Можем похвастаться только коротким визитом в Гонконг. Однако у нас все еще впереди! Зато читать было чрезвычайно интересно! И наверняка еще увлекательнее будет перечитать эту книгу после визитов в те страны, где был Гончаров.

По заметкам Ивана Гончарова мы подготовили для вас культурный путеводитель по семи странам Европы, Африки и Азии.

Иван Гончаров

Туманная Англия

Лондон, Англия

Краткое содержание Фрегат Паллада Гончаров

Это очерки, в которых описано трехгодичное путешествие самого Гончарова с 1852 по 1855 год. Во вступлении писатель рассказывает о том, что не собирался публиковать свои дневниковые записи как турист или моряк. Это просто отчет о путешествии в художественной форме.

Путешествие проходило на фрегате под названием “Паллада”. Автор плыл через Англию к многочисленным колониям, расположенным в Тихом океане. Цивилизованному человеку предстояло столкнуться с другими мирами и культурами.

Тогда как англичане покорили природу и шагали быстрым темпом к индустриализации, колонии жили с любовью к природе, частью этой природы.

Поэтому Гончаров с удовольствием расстается с суетной Англией и плывет в тропики, к полюсам.

Автор путешествует по чужим странам и по России. Сибирь описывается как колония с ее борьбой с дикостью. Описывает встречи с декабристами. Гончаров с удовольствием сравнивает жизнь в Англии и в России.

Суета индустриального мира сравнивается с размеренной спокойной жизнью русских помещиков, спящих на перинах и не желающих просыпаться. Только петух способен разбудить такого барина. Без слуги Егорки, который, улучив минуту, поспешил на рыбалку, барчук не способен найти свои вещи, чтобы одеться.

Попив чаю, барин ищет в календаре праздник или чей-нибудь день рождения, чтобы попраздновать.

Гончаров экзотику воспринимает реалистически, в поисках схожести. В чернокожей африканской женщине он отыскал черты загорелой русской старухи. Попугаи им видятся как наши воробьи, только понарядней, а во всякой дряни одинаково копаются.

В описаниях повадок и ухваток матросов из народа писатель проявляет свою объективность, иронию и великодушие. Корабль писатель считает кусочком родины, похожим на степную деревню. Гончарову обещали, что морские офицеры горькие пьяницы, но все оказалось не так. Мир дивних зверей и птиц описывается автором сквозь призму басен Крылова.

Кульминация путешествия – визит в Японию. Как чудо выступают традиции и особенности культуры этой страны. Гончаров предвидит приход европейской цивилизации и очень скоро. Подытоживая все путешествие, Гончаров приходит к выводу, что должно быть взаимное удобство народов, а не процветание одного за счет эксплуатации другого.

Теплый воздух острова Мадера (Мадейра, Португалия)

Острова Зеленого Мыса, Западная Африка

Маисовые плантации мыса Доброй Надежды (Южная Африка)

3 февраля 1853 года фрегат пересек экватор:

В этих местах писателя больше всего поразили местные традиции благоустройства:

Кейптаун, Южная Африка

200-летию со дня рождения великого русского писателя Ивана Александровича Гончарова посвящается

От издательства

Казалось бы, будущее юноши предопределено: он должен наследовать отцовское дело. И действительно, все шло своим чередом – в 1822 г. Ивана, по настоянию матери (отец умер, когда мальчику было семь лет), отправили в Москву учиться в коммерческое училище. Учеба была скучной, единственной отдушиной стало чтение, прежде всего русская классика. В восемнадцать Иван не выдержал и попросил мать, чтобы его исключили из училища. После некоторых раздумий о своем будущем и месте в жизни Гончаров решил поступить на факультет словесности Московского университета. В это время в университете учились Лермонтов, Тургенев, Аксаков, Герцен, Белинский – будущий цвет русской литературы и критики.

Иван Александрович не собирался становиться путешественником. Но, как и всякий мальчик, в детстве он мечтал о море, о дальних походах, и когда случай представился, Гончаров им воспользовался.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. От Кронштадта до мыса Лизарда

еня удивляет, как могли вы не получить моего первого письма из Англии, от 2/14 ноября 1852 года, и второго из Гонконга, именно из мест, где об участи письма заботятся, как о судьбе новорожденного младенца. В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же. Не затерялись ли письма на материке, в датских или прусских владениях? Но теперь поздно производить следствие о таких пустяках: лучше вновь написать, если только это нужно…

Мысль ехать, как хмель, туманила голову, и я беспечно и шутливо отвечал на все предсказания и предостережения, пока еще событие было далеко. Я всё мечтал – и давно мечтал – об этом вояже, может быть, с той минуты, когда учитель сказал мне, что если ехать от какой-нибудь точки безостановочно, то воротишься к ней с другой стороны: мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого; хотелось самому туда, где учитель указывает пальцем быть экватору, полюсам, тропикам. Но когда потом от карты и от учительской указки я перешел к подвигам и приключениям Куков, Ванкуверов, я опечалился: что перед их подвигами Гомеровы герои, Аяксы, Ахиллесы и сам Геркулес? Дети! Робкий ум мальчика, родившегося среди материка и не видавшего никогда моря, цепенел перед ужасами и бедами, которыми наполнен путь пловцов. Но с летами ужасы изглаживались из памяти, и в воображении жили, и пережили молодость, только картины тропических лесов, синего моря, золотого, радужного неба.

«Нет, не в Париж хочу, – помните, твердил я вам, – не в Лондон, даже не в Италию, как звучно вы о ней ни пели, поэт[1]1

А. Н. Майков (
Прим. И. А. Гончарова
).

И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду в Китае, в Индии, переплыву океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса – и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!

Жизнь моя как-то раздвоилась, или как будто мне дали вдруг две жизни, отвели квартиру в двух мирах. В одном я – скромный чиновник, в форменном фраке, робеющий перед начальническим взглядом, боящийся простуды, заключенный в четырех стенах с несколькими десятками похожих друг на друга лиц, вицмундиров. В другом я – новый аргонавт, в соломенной шляпе, в белой льняной куртке, может быть, с табачной жвачкой во рту, стремящийся по безднам за золотым руном в недоступную Колхиду, меняющий ежемесячно климаты, небеса, моря, государства. Там я редактор докладов, отношений и предписаний; здесь – певец, хотя ex officio, похода. Как пережить эту другую жизнь, сделаться гражданином другого мира? Как заменить робость чиновника и апатию русского литератора энергиею мореходца, изнеженность горожанина – загрубелостью матроса? Мне не дано ни других костей, ни новых нерв. А тут вдруг от прогулок в Петергоф и Парголово шагнуть к экватору, оттуда к пределам Южного полюса, от Южного к Северному, переплыть четыре океана, окружить пять материков и мечтать воротиться… Действительность, как туча, приближалась всё грозней и грозней; душу посещал и мелочной страх, когда я углублялся в подробный анализ предстоящего вояжа. Морская болезнь, перемены климата, тропический зной, злокачественные лихорадки, звери, дикари, бури – всё приходило на ум, особенно бури.

Хотя я и беспечно отвечал на все, частию трогательные, частию смешные, предостережения друзей, но страх нередко и днем и ночью рисовал мне призраки бед. То представлялась скала, у подножия которой лежит наше разбитое судно, и утопающие напрасно хватаются усталыми руками за гладкие камни; то снилось, что я на пустом острове, выброшенный с обломком корабля, умираю с голода… Я просыпался с трепетом, с каплями пота на лбу. Ведь корабль, как он ни прочен, как ни приспособлен к морю, что он такое? – щепка, корзинка, эпиграмма на человеческую силу. Я боялся, выдержит ли непривычный организм массу суровых обстоятельств, этот крутой поворот от мирной жизни к постоянному бою с новыми и резкими явлениями бродячего быта? Да, наконец, хватит ли души вместить вдруг, неожиданно развивающуюся картину мира? Ведь это дерзость почти титаническая! Где взять силы, чтоб воспринять массу великих впечатлений? И когда ворвутся в душу эти великолепные гости, не смутится ли сам хозяин среди своего пира?

В Австралии есть кареты и коляски; китайцы начали носить ирландское полотно; в Ост-Индии говорят всё по-английски; американские дикари из леса порываются в Париж и в Лондон, просятся в университет; в Африке черные начинают стыдиться своего цвета лица и понемногу привыкают носить белые перчатки. Лишь с большим трудом и издержками можно попасть в кольца удава или в когти тигра и льва. Китай долго крепился, но и этот сундук с старою рухлядью вскрылся – крышка слетела с петель, подорванная порохом. Европеец роется в ветоши, достает, что придется ему впору, обновляет, хозяйничает… Пройдет еще немного времени, и не станет ни одного чуда, ни одной тайны, ни одной опасности, никакого неудобства. И теперь воды морской нет, ее делают пресною, за пять тысяч верст от берега является блюдо свежей зелени и дичи; под экватором можно поесть русской капусты и щей. Части света быстро сближаются между собою: из Европы в Америку – рукой подать; поговаривают, что будут ездить туда в сорок восемь часов, – пуф, шутка конечно, но современный пуф, намекающий на будущие гигантские успехи мореплавания. Скорей же, скорей в путь! Поэзия дальних странствий исчезает не по дням, а по часам. Мы, может быть, последние путешественники, в смысле аргонавтов: на нас еще, по возвращении, взглянут с участием и завистью.

Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло уже югом, манили голубые небеса и воды. Но вдруг за этою перспективой возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как я вдавался в путь. Это привидение была мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями? Экспедиция в Японию – не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики, тому, кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и что рассказывать и описывать? Это одно и то же, что спросить, с какою физиономией явиться в общество?

Нет науки о путешествиях: авторитеты, начиная от Аристотеля до Ломоносова включительно, молчат; путешествия не попали под ферулу риторики[2]2

Чудес, поэзии! Я сказал, что их нет, этих чудес: путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса. Всё подходит под какой-то прозаический уровень. Колонисты не мучат невольников, покупщики и продавцы негров называются уже не купцами, а разбойниками; в пустынях учреждаются станции, отели; через бездонные пропасти вешают мосты. Я с комфортом и безопасно проехал сквозь ряд португальцев и англичан – на Мадере и островах Зеленого Мыса; голландцев, негров, готтентотов и опять англичан – на мысе Доброй Надежды; малайцев, индусов и… англичан – в Малайском архипелаге и Китае, наконец, сквозь японцев и американцев – в Японии. Что за чудо увидеть теперь пальму и банан не на картине, а в натуре, на их родной почве, есть прямо с дерева гуавы, мангу и ананасы, не из теплиц, тощие и сухие, а сочные, с римский огурец величиною? Что удивительного теряться в кокосовых неизмеримых лесах, путаться ногами в ползучих лианах, между высоких, как башни, деревьев, встречаться с этими цветными странными нашими братьями? А море? И оно обыкновенно во всех своих видах, бурное или неподвижное, и небо тоже, полуденное, вечернее, ночное, с разбросанными, как песок, звездами.

И поэзия изменила свою священную красоту. Ваши музы, любезные поэты[3]3

В. Г. Бенедиктов и А. Н. Майков. (
Прим. И. А. Гончарова
)

[Закрыть], законные дочери парнасских камен, не подали бы вам услужливой лиры, не указали бы на тот поэтический образ, который кидается в глаза новейшему путешественнику. И какой это образ! Не блистающий красотою, не с атрибутами силы, не с искрой демонского огня в глазах, не с мечом, не в короне, а просто в черном фраке, в круглой шляпе, в белом жилете, с зонтиком в руках. Но образ этот властвует в мире над умами и страстями. Он всюду: я видел его в Англии – на улице, за прилавком магазина, в законодательной палате, на бирже. Всё изящество образа этого, с синими глазами, блестит в тончайшей и белейшей рубашке, в гладко выбритом подбородке и красиво причесанных русых или рыжих бакенбардах. Я писал вам, как мы, гонимые бурным ветром, дрожа от северного холода, пробежали мимо берегов Европы, как в первый раз пал на нас у подошвы гор Мадеры ласковый луч солнца и, после угрюмого, серо-свинцового неба и такого же моря, заплескали голубые волны, засияли синие небеса, как мы жадно бросились к берегу погреться горячим дыханием земли, как упивались за версту повеявшим с берега благоуханием цветов. Радостно вскочили мы на цветущий берег, под олеандры.

Я сделал шаг и остановился в недоумении, в огорчении: как, и под этим небом, среди ярко блещущих красок моря зелени… стояли три знакомых образа в черном платье, в круглых шляпах! Они, опираясь на зонтики, повелительно смотрели своими синими глазами на море, на корабли и на воздымавшуюся над их головами и поросшую виноградниками гору. Я шел по горе; под портиками, между фестонами виноградной зелени, мелькал тот же образ; холодным и строгим взглядом следил он, как толпы смуглых жителей юга добывали, обливаясь потом, драгоценный сок своей почвы, как катили бочки к берегу и усылали вдаль, получая за это от повелителей право есть хлеб своей земли. В океане, в мгновенных встречах, тот же образ виден был на палубе кораблей, насвистывающий сквозь зубы: «Rule, Britannia, upon the sea[4]4

Но довольно делать pas de gе́ants[5]5

Царством вечного, беспощадного лета называет Иван Гончаров Сингапур:

Сингапур

Особенно Ивана Гончарова поразило харакири. Хотя в середине ХIХ века ритуальное самоубийство было уже большой редкостью, писатель в своих записках снова и снова возвращался к этой теме:

Япония

Вояж длился три года. За это время судно успело обойти пол земного шара и побывать во многих странах – в том числе и в экзотических. Гончаров, с детства мечтавший о морских путешествиях, был переполнен впечатлениями. Ими он и поделился с читателями в своей работе, увидевшей свет в 1858 году.

Он предлагает читателю своего рода отчет об увлекательном путешествии, во время которого удалось повидать много заморских стран, познакомиться с их жителями, насладиться великолепными, часто непривычными глазу русского человека, пейзажами.

Они были способны шокировать или как минимум удивить цивилизованного человека. Гончаров сравнивает жизнь промышленной Англии, где царят суета и погоня за прибылью, с жизнью в колониях – на фоне шикарной природы. Второй вариант писателю кажется ближе.

Сравнивает Гончаров с Англией и Россию. Колоритно описывает русских господ, которые заплыли жирком, обрюзгли, обленились и не способны без лакея одеться. В голове у них – одни чаи, пироги да празднования. То ли дело британские дельцы. Россию автор вспоминает очень часто.

Читайте также: