Русский национализм это кратко

Обновлено: 02.07.2024

Не вдаваясь сейчас в несчетное множество теорий нации и националь- ного — от примордиальной (радикально-этнической), этносимволической и до чисто социологической (конструктивистской) — обозначим исходные смысловые вехи, от которых мы будем оправляться в дальнейшем.

Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва…

Итак, перед мыслителем, обращенным к национальной проблематике, предстают три главных аспекта избранной темы — этнический, социокультурный и религиозный, находящиеся в нераздельном и неслиянном единстве. Соответственно, на протяжении последних трехсот лет русской истории и культуры эти аспекты осмыслялись с помощью ключевых категорий право- славного патриотизма, национализма и шовинизма. Именно такого принципа конкретизации и классификации мы будем придерживаться ниже.

Наряду с этим, в истории русской мысли существовал и существует ряд направлений, являющихся собственно националистическими в более строгом категориальном смысле слова — от Н. Я. Данилевского, некоторых работ В. В. Розанова и др. Все они, так или иначе, ориентировались на христианский (универсалистский) духовный идеал, но выдвигали на первый план именно русские национальные задачи, актуальные для того или иного периода исто- рии, политики, войны и т. д. Необходимо показать их позитивное историческое и теоретическое значение, то есть снять негативный оценочный шлейф, обычно связываемый с так понимаемым национализмом в западнической либеральной литературе. Национализм в данном значении есть, собственно, социально-исторический прагматизм, и как таковой, имеет все права на су- ществование, особенно в критические моменты народного движения по стреле времени. Границы между православным патриотизмом и просвещенным национализмом в этом плане достаточно условны, в силу чего в предлагаемый том войдут представители обоих течений.

Обозначим вкратце основные вехи мышления о национальном в России.

Как видим, национальное в средневековой русской литературе неотрывно от религиозного, что в целом и образует исток народного как наиболее высоко- го, синтетического качества России — христианской русской земли.

Дабы Трон и Церковь оставались в их могуществе, должно поддерживать и чувство Народности, их связующее. Вопрос о Народности не имеет того единства, какое представляет вопрос о Самодержавии; но тот и другой проистекают из одного источника и совокупляются на каждой странице Истории Русского народа.

Характерно при этом, что Леонтьев не был националистом как таковым, умея найти место национального в универсальном замысле существования. В наше время острых идейно-политических споров и конфликтов — в том числе и на национальной почве — следует ясно сознавать, что человек без своего народа также не полон, как и народ без каждого отдельного своего человека. Противопоставлять личность, страну, государство, нацию (или даже вовсе отрицать их) могут только лже-патриоты, лже-националисты и лже-индивидуалисты. Так выстраиваются ложные антиномии, мешающие осознанию единства указанных ключевых качеств феномена человеческого, через которые проявляется его божественное достоинство.

Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2015. Том 16. Выпуск 4

Михаил Соколов — кандидат социологических наук, профессор факультета политических наук и социологии Европейского университета в Петербурге.

— Как вы начали изучать националистов?

Потом из диплома постепенно выросла кандидатская диссертация. Потом ее надо было бы превратить в книжку, но наступило такое состояние пресыщения этим материалом, когда я понял, что не хочу ее заканчивать. Я уехал на месяц в Будапешт ее дописывать, но в итоге вернулся без книжки, зато с совершенно другими планами. А сейчас я вспоминаю это и думаю: было интересно.

Члены любой политической организации подозревают, что она может забирать их энергию, силы, иногда деньги и даже жизнь и использовать для каких-либо своих целей, которые не являются при этом их целями. Иногда эти цели просто идеологически другие — как когда революционеры привлекают на свою сторону всех, кто против старого режима, а потом начинают строить новое общество не так, как хотели их попутчики. При этом цель любого революционера — убедить как можно больше попутчиков, что как раз они-то не попутчики, а единомышленники и организация будет делать то, что именно этот попутчик хочет, а не то, что она обещает делать другим. Соответственно, задача попутчика — понять, правда или нет. Иногда цели лидеров организации сугубо эгоистические — например, если то, что выглядит как движение за общее благо, в действительности есть средство для выстраивания политической карьеры лидера. В современных обществах всякую организацию подозревают в этом — и задача всякой организации доказывать, что это не так, потому что кто же хочет жертвовать собой ради чужой карьеры?

Что было выходом из положения? Там, где нет надежды на слова, на помощь приходят поступки. Во-первых, в действия — особенно если в них вкладываются собственные ресурсы, если они сопряжены с риском и болью — мы верим гораздо больше, чем в слова. Мы верим, что они раскрывают характер, являются его тестами. Во-вторых, поступки менее однозначны. Они допускают много интерпретаций, и каждый может трактовать их в пользу самой благоприятной для него версии характеров и мотивов действующих лиц.

В этом смысле некоторая степень безразличия к идеологическим оттенкам является отражением подлинного характера идеологии, особенно для людей, которые отчуждены от культурных ресурсов, позволяющих им придумать лучшее объяснение, почему именно им подобные должны наследовать землю. Первая важная для меня статья по мотивам всей этой работы посвящена как раз этому — тому, как люди учатся пренебрегать видимыми идеологическими противоречиями, когда ощущают сходство базовых констелляций интересов, стоящих за словами.

И вот после какого эпизода меня осенило. Как-то, еще в начале работы, я в порядке опыта сказал одному человеку из организации, что моего деда звали Борис Ефимович — я уже знал, что это имя-отчество жестко кодируется как нерусское, — и увидел, как у него в глазах что-то меняется, и дальше наш разговор уже не ладится. Но потом я понял, что у людей точно так же меняется взгляд, когда я говорю, что учусь в университете. Они спрашивают: в каком университете? Я (на радость научному руководителю, честно) говорю: в СПбГУ. И опять ровно та же перемена взгляда. Вопрос: что общего между отчеством деда и СПбГУ?

Эдуард Лимонов на демонстрации. 1997 год © Ираклий Чохонелидзе / ТАСС

НБП была поколенческой вещью — те, кого она привлекла в 90-е, просто выросли. Сначала партия привлекала молодых людей, считающих себя носителями высшей культуры. Они прекрасно проводили время в организации, завязывали связи: есть примеры из бизнеса, например издательского, где очень преуспели сети бывших выходцев из НБП. Но потом они росли дальше, обзаводились семьями, было уже не так интересно ночевать в обезьяннике и пить водку по подвалам. Они вырастали, а новая смена не приходила.

Участники митинга НБП. Москва, 2003 год © Oleg Nikishin / Stringer / Getty Images

— Откуда взялись скинхеды?

— Тут есть сложность: никто никогда толком не изучал социальные основы этой субкультуры. Отчасти в силу объективной сложности: у субкультур нет списков членов, они не собираются в полном составе в одном месте, нельзя провести перепись и поговорить с представительной выборкой. Может быть, мы никогда не узнаем, кем они были. Они точно пересекались с футбольными фанатами. Кажется, изначально они были импортированы, были идеологической калькой с ультраправой части западной фанатской субкультуры.

Вообще, то одному, то другому классику приписывается сентенция, что расизм — это снобизм бедняков. Именно в этом качестве он проявился у скинхедов и их непосредственных наследников. Они ненавидели тех, кого одновременно презирали и на чьем месте боялись оказаться. То есть их объект ненависти была не та группа, к которой они хотели принадлежать — и нужно было придумать хорошее объяснение, почему они к ней не принадлежат (они заняли все теплые места и нас не подпускают), а должны по праву занять ее место. Объект ненависти — это та группа, частью которой они боялись стать: совершенные маргиналы, вытесненные на периферию социального устройства. Рассуждая таким образом, мы приходим к родству с разными формами расистских движений рабочего класса в Британии или США, однако, повторяю, тут требовалось много сделать, чтобы подтвердить этот вывод.

Митинг в защиту прав русских. Калининград, 2004 год © Игорь Зарембо / ТАСС

Как субкультура скинхеды примерно за десятилетие сошли на нет: опять же, молодежные субкультуры — очень поколенческая вещь, плюс зависимая от внешней атрибутики, а во второй половине 2000-х любой соответствующим образом выглядящий подросток в крупном городе обречен был на регулярное общение с полицией, воспитательную работу и тому подобные удовольствия. Без атрибутики или с каким-то субститутом, фанатской атрибутикой например, скинхеды как специфическая сущность быстро исчезли. Их политические представления и стилистика политического действия, однако, продолжали воспроизводиться, хотя и без связи с символикой.

— Что обуславливает эту эволюцию? И правда ли можно говорить о том, что русский национализм исчез?

Например, в 90-е годы верили, что есть русский радикальный национализм и есть очень много людей, которые готовы поддерживать именно националистов. А потом вдруг оказалось, что очень мало людей покупают именно это. Когда аудитории дифференцировались и русский национализм отделился от, скажем, ортодоксального фундаменталистского православия, от панъевропейского белого расизма, от неосталинизма, от русского имперства — выяснилось, что националистов, собственно, осталось ничтожно мало. Организациям, державшимся за национализм, грозило превращение в карликов. Некоторые из них существуют, но о них мало кто слышал. Ниша оказалась пустой; те, кто попытался в ней остаться, сели мимо кресел. Действительно, по контрасту, например, с Украиной, в России очень мало идеологических течений, которые демонстрировали бы черты классического этнического национализма: были бы озабочены сохранением национального языка, штудированием истории, умилялись бы собранным шедеврам фольклора, пытались бы добавить вышиванку или какой‑то другой элемент народного костюма к вечернему гардеробу — и требовали предоставить себе особые привилегии как представителям именно этнической группы. В первом поколении перестроечного национализма таких было много, но сейчас мы их почти не видим. Понятно, что культивация этнической идентичности на государственном уровне вступила бы в конфликт с другими ценностями — например, лояльностью государству, — которые сегодня безусловно преобладают. Государственническая идеология подчеркивает, что все, вне зависимости от этнической и религиозной принадлежности, могут служить государству и имеют право на равное вознаграждение за верную службу, — а этнический национализм неизбежно требует привилегий и, более того, хочет поставить государство на службу нации, не наоборот.

Есть три возможных сценария того, почему ниша, про которую все думали, что она кем-то занята, может оказаться пустой. Или потребители какого-то продукта вообще исчезли, как, например, были люди, которые никогда не согласились бы поменять пристежной воротничок на пришитый к рубашке, — но рынок сжимался по мере того, как они вымирали. Или с самого начала в ней кто-то был, но потом переключился на другой продукт — начал покупать вшитый. Или с самого начала в нише не было никого, но поскольку продукт был еще не дифференцирован, то об этом никто не догадывался — производители продолжали придавать ему какие-то свойства, которые в действительности никому из потребителей не были нужны.

В результате те, кто начинал в широких идеологических рамках русского национализма 90-х, эволюционировали в разные идеологические стороны. Некоторые успешно мигрировали в сторону западничества — те, для кого антимигрантские и расистские настроения были центральными. Собственно, на Украине на Майдане этот альянс действительно существовал, что с удовольствием показывало официальное российское телевидение: вот люди с евросоюзовскими флагами, которые как бы за Европу, и посмотрите, с кем они стоят вместе. Антимигрантские настроения, впрочем, на Украине переплетались с тем чистым, классическим этническим национализмом, дефицит которого мы отмечали в России. В России такой сегмент есть, но очень слабый. Антимигрантские настроения потенциально сильны, но они представляют угрозу для существующего режима и поэтому подавляются. В чем Путин всегда был очень последователен — это в отвержении организаций, которые политически эксплуатировали бы антимигрантские настроения. Но и альянс с либералами у таких правых тоже не очень получался, потому что ксенофобия — это как-то не очень либерально.

— Имеете ли вы опасения, что появится какая-то правая среда, которая вырастет, а Путин окажется для нее недостаточно имперцем? Условно говоря, что будет, если Стрелков соберет достаточную группу поддержки, которая станет сначала воевать на Донбассе сама за себя, а потом еще превратит войну межнациональную в войну гражданскую?

— Каков, по-вашему, генезис национализма стрелковского поколения?

— Опять же, я буду отвечать отчасти гадательно. Прежде всего, я более чем уверен, что в нынешнем состоянии это совершенно неправильно называть национализмом. Тут есть явная преемственность по отношению к ранним 90‑м, к тем первым людям, которые ездили защищать Приднестровье от предполагаемых молдавских фашистов. Были люди, для которых идеологически важным был именно Советский Союз как большая империя, им была не очень важна национальная окраска; условно говоря, Америка как враг рода человеческого для них была гораздо важнее евреев, нелегальных мигрантов или геев, которые сейчас заботят фундаменталистов. Символами этого движения в 90-х были Ачалов, Терехов и Невзоров. Это идеологическое движение существовало с 90-х, просто сейчас оно вышло на поверхность в подходящих условиях, когда оказалось легко получить покровительство элит и доступ к ресурсам, которые раньше были за горизонтом возможностей. Раньше никто не позволил бы им вести частную войну, да еще и получать политическое прикрытие. Им не дали бы покупать то, что им хочется, в Военторге, а теперь — дали. Мы знаем, впрочем, на примере Стрелкова, что ненадолго и потом лицензия была отозвана назад.

— Насколько актуально традиционное разделение на правых и левых, которое вы использовали, для России? Если правые — это и фашисты, и имперцы, которые едут воевать с фашистами в Приднестровье, то кажется, что такая оппозиция перестает работать.

— Это правда. Существует очень сильная интеллектуальная инерция, заставляющая использовать одни и те же ярлыки: это удобно, это обеспечивает хоть какую-то коммуникацию с зарубежными коллегами и возможность сопоставления результатов. Но в России всегда была неопределенность по поводу правых и левых, частично связанная с тем, что, в отличие от стран, где эта классификация родилась, Россия — это полупериферийная страна по Валлерстайну. За правым и левым в исходной европейской формулировке стоят классовые позиции: индивидуальная свобода против равенства, рынок против государственного вмешательства и социальной справедливости. И эта оппозиция при некоторых превращениях все еще хорошо работает в Западной Европе. В Соединенных Штатах работает уже не так хорошо, но все равно еще относительно узнаваемо.

Но — чтобы окончательно все запутать: есть европейские крайние правые, которые очень сильно отделены от европейских умеренных правых. Это радикальные европейские консерваторы, которые против мигрантов, за религию и традиционную семью; с их точки зрения, например, Ангела Меркель — чудовищно левая. Этот крайне правый кусок спектра будет иногда тяготеть к российским антизападникам, православным фундаменталистам например. Хотя по другим позициям они будут ближе к национал-демократам. Им нелегко будет объяснить, что в России в авангарде борьбы с нелегальной миграцией стоят одни люди, а за традиционную семью и религиозное воспитание часто несколько иные. И в России на все это накладываются имперцы, которые явно не имеют никаких аналогов в Европе, хотя нечто подобное можно найти в США, где спектр, в общем, больше похож на российский.

— Вы были исследователем в довольно непростой среде. Бывает ли такое, что социологи работают под прикрытием?

— Да, конечно, бывает. Но в социологии очень строгие этические стандарты, более строгие, чем, например, в психологии. Считается, что исследование не может наносить ущерб тем, кого исследуют, и в этом смысле совместить работу социолога и полицейского под прикрытием невозможно. Если кто-то внедряется в террористическую организацию, а та готовит теракт и социолог доносит в органы, совместимо ли это с его позицией социолога? Кодекс это решает таким образом, что потенциально проблематичные ситуации такого рода и вовсе не следует создавать. Поэтому в террористическую организацию можно внедряться, только осведомив ее о своем статусе и намерениях. Но тогда, конечно, исследование становится обычно невозможным. Или, если оно становится возможным, объект меняет свое поведение. Или, если не меняет, проблематичные ситуации все-таки возникают. Недавно в Америке был скандал с очень популярной книгой социолога Элис Хоффман, которая провела некоторое время в филадельфийских молодежных бандах. Однажды она подвозила человека, который ехал кого-то убивать и не убил только потому, что не нашел жертву, — но при этом увидел кого-то похожего, выскочил за ним из машины с пистолетом и только тогда понял, что это не тот. При этом она по меньшей мере догадывалась, зачем он едет, так как в этот день был застрелен их общий друг. Тот, кто собирался стрелять, забыл, что Хоффман пишет книгу. Вопрос: как должна была вести себя она?

Так вот, к этим и без того довольно проблематичным требованиям в последние годы добавилось представление, что сам факт обмана уже наносит людям вред, даже если обман состоит просто в том, что наблюдаемым не сообщили, что материалы наблюдения могут попасть в статью. Мне это кажется довольно бессмысленным, честно говоря, но у многих коллег на этот счет есть этический раж. Хотя, если встать на эту позицию, получается, например, что все историки, кроме специалистов по XX веку, работают неэтично: они не могут согласовывать свои действия с объектами исследования. И, к слову сказать, по отношению к людям, которые заботятся о своей посмертной славе, действия историков часто могут рассматриваться как прямой вред. Или тогда вся марксистская социология неэтична — она же не согласовывает свои выводы с капиталистами. Или исследование элит неэтично.

— Как вы отделяете свою работу от журналистской?

— Это другой большой дебат в социологии — о том, как социология соотносится с журналистикой. Для социологии как не очень настоящей науки журналистика — это постоянная угроза. Социологов постоянно спрашивают: а чем вы лучше людей с улицы? Ведь журналисты не притворяются, что они лучше людей с улицы. Они делают то же самое, что делали бы люди с улицы, просто у них немного больше ресурсов: у них есть время задавать вопросы, у них есть сети контактов, у них есть какие-то навыки. А социологи как бы претендуют на то, что у них есть особое научное знание, которое по определению ставит их выше человека с улицы. Но людям с улицы свойственно иногда в этом сомневаться, и тогда социологам нужно показать, чем же они лучше журналистов. А это оказывается довольно сложно практически. И поэтому социологи журналистов не любят, контактировать с ними не хотят и сравнений обычно избегают.

Это позиция большинства социологов, но абсолютно, к слову сказать, не моя. Одним из основателей социологии был американский журналист Роберт Парк, который участвовал в основании первого социологического факультета в мире в Чикагском университете и в некотором смысле был его душой. И у Парка было очень четкое представление о том, что такое социология: социология — это журналистика, только надежная. Журналист берет десять или даже пять интервью, а потом пишет статью, а социолог должен взять пятьсот интервью, он должен прожить в соответствующем районе пять лет, и только тогда он может рассказать, как оно на самом деле. Между социологом и журналистом, говорил Парк, нет никакой качественной разницы, но есть очень большая количественная разница. Мне лично эта точка зрения симпатична. Окей, еще социологу полагается владеть статистикой и методами работы с количественными данными; это кажется мне правильным и ценным в социологической подготовке. Но идея, что есть какое-то особое знание, которое отделяет социолога от несоциолога, чрезвычайно спорна, и я не думаю, что на ней можно строить профессиональную идентичность.

К перечисленным вызовам и вопросам, встающими перед нациями, и в том числе нацией русских, добавляется напряжённая ситуация в странах Европы, а именно - в среде миграционной политики и политики мультикультурализма. Растут антиглобалисткие настроения, которые приводят, опять же, к размышлению о собственной идентичности, пути развития и структурирования того набора характеристик, который отождествляется с образом нас самих.

Для достижения намеченной цели необходимо реализовать следующий круг основных задач:

. Рассмотреть работы представителей русского национализма (предварительно обосновав принадлежность к русским националистам) временного промежутка 19-20 век;

. Изучить представления о русском среди современного националистического движения;

Помимо решения основных задач, в работе возможно и обращение к другим материалам и вопросам, которые автор находит необходимыми для достижения поставленной цели.

Работа состоит из введения, трёх глав, заключения и списка использованной литературы и источников.

Заключение

Показав актуальность проблемы изучения особенностей русской идентичности и необходимости рассмотрения национализма, мы пришли к следующим выводам по интересуемой нас тематике:. В разделе определения понятий:

Нация - это группа людей, имеющая исторические корни, консолидирующие их в рамках культуры, территории, языка; при этом характерной чертой нации является наличие общих для её представителей институтов власти и организации тех, кто идентифицирует себя с данной нацией.

Русский - владеет русским языком; имеет определённые внешние признаки (светлая пигментация, умеренная ширина лица и др.); принадлежит русской культуре (реализует её аспекты в собственной жизнедеятельности); идентифицирует себя как русского по национальности.

Национализм - это определённый набор установок в сознании индивида, согласно которому главным и первоочерёдным при проведении политики государством является учёт интересов нации: защита её самобытности, культуры; охранение и обеспечение достойного существования.

В целом, после проведённого исследования мы можем сказать следующее: русский национализм находится в данный момент на стадии крупных изменений и переломов. Среди большого количества его течений наблюдается тенденция к консолидации и политическом оформлении. В то же время, мы полагаем, что это невозможно без единогласия в вопросе русской идентичности, т.к. необходимо определить, кого собственно защищает национализм. Ключевым вопросом, как нам кажется, станет вопрос религии и конфессиональной принадлежности, который, по сути, является дискуссией между современностью и прошлым: стоит ли русской нации обратиться к своим корням в виде православной веры и культуры, или пришло время двигаться вперёд и оформлять новую идею, тождественную интересам русского народа? Так или иначе, мы ещё не раз столкнёмся с проблемой определения русской нации, и не один час будет потрачен на выяснения основ и принципов в принадлежности к русским. Вопрос этот должен быть решён, и его решение значительно поможет в таком актуально деле, как формирование национальной идеи в Российской Федерации.

Список использованной литературы

1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. - Канон-Пресс-Ц. 2001. - с. 320

. Ильясов Ф.Н. Национализм: цель или средство? // Вестник Российской Академии Наук. - Том.67. №9. 1997 - С. 870.

. Комлев Н.Г. Словарь иностранных слов. - М., ЭКСМО-Пресс - 2006.

Введение

русский национализм панславизм менталитет

Для достижения намеченной цели необходимо реализовать следующий круг основных задач:

. Изучить представления о русском среди современного националистического движения;

Работа состоит из введения, трёх глав, заключения и списка использованной литературы и источников.

Определение понятий. Краткая история идей русского национализма

Русский Национализм - идеология, которая появилась с первым русским человеком. Русский национализм, это патриотизм русского государства; причём любого (будь это Псковское Княжество или Локотская Республика). Человек, который придерживается русско-националистических взглядов смотрит на историю прото-славянских племён, на Варяжскую Русь, на русские княжества, на Царство Русское, на Российскую Империю и видит свою страну.

Русский националист понимает, что в истории его нации были очень плохие и очень хорошие моменты - но страна всегда принадлежала его народу, его нации. Он знает, что русские - это член общеевропейской семьи, что русский народ - это Белый европейский народ и по определению не может быть евразийским, ибо русские по природе своей занимают позицию имперского высокомерия по отношению к степным, горным и лесным племенам.

Русский националист также знает, что случилось в 17-м году. Тогда началась горячая фаза русского национализма. Крещение огнём для русской национальной идеи. Русский националист знает, что Россия за 1861-1917г. прошла великую эволюцию, встав на абсолютно правильный путь развития. Он знает, что тогда были националисты - например Национальный Союз Меньшикова. Ему кажется, что они писали о проблемах в Российской Империи совершенно справедливо, и что Столыпин пытался их решить.

Белые сражались ни за Антанту-предательницу, ни за Тройственный Союз, ни за мертворожденный либерализм февральской революции, ни за омасоненных князей, которые сидели в Париже и пили коньяк.

Даже не за экономические интересы монархических реставраторов-помещиков, как нас уверяют большевицкие агитаторы.

Белая Армия - Добровольческая Армия - воевала за честь цветов национального флага, под которым в те годы сплотились и духовная элита, и расовое ядро русской нации в борьбе с большевизмом.

Гражданская Война совершенно не была похожа ни на Великую войну, ни на русско-японскую, ни на какую-либо другую войну, протекавшую в тот период. Это новый тип войны - национальноя война одного народа за свободу жить на свете по своим порядкам.

Благочестие Белых в жестокой мясорубке Гражданской войны порадило людей уникального типа; крестоносцев. Врангель, Туркул, Кутепов - эти люди воплощение русскости.

Тамбовская Вандея, в которой русская, мужицкая ненависть сожгла в костре истинного народного гнева тысячи коммунистов-жидов и их безродных холуев.

Кубанский Поход. Дроздовский Поход. Сибирский Поход. Бои в Прибалтике. Покорение большевицкой Чечни. Царицын. Крым.

Это Голгофа России. Черта, за которой только - ад и мрак. Белые - честь и совесть России, кровь и плоть, мозг и сердце, элита, дух России. Дух русской нации, её жизнь.

И вот есть мы. Русские националисты. Каждый русский националист может вести свой идеолигический род от тех самых русских парней в окопах Первой Мировой.

Все русские националисты должны знать историю русского национализма - историю Исторической России в течении всего кровавого ХХ века.

Читайте также: