Раскол в нигилистах кратко

Обновлено: 05.07.2024

С развитием "теории реализма" Писарева совпадает во времени длительная и резкая полемика между "Современником" и "Русским словом". Вспыхнувшая в самом начале 1864 года, она продолжалась почти до конца 1865 года. Эта полемика представляет важный эпизод в истории журналистики 1860-х годов, отражающий идейные расхождения и противоречия в демократической литературе в период после окончания революционной ситуации. Реакционная и либеральная пресса, раздувая эти разногласия, поспешила оповестить читателей о "расколе в нигилистах". Резкость взаимных обвинений и осуждений в ходе этой полемики создавала впечатление назревающего разрыва между демократическими журналами. Однако сами участники полемики, как бы ни были серьезны и резки взаимные обвинения, никогда не отрицали того, что спор идет внутри одного лагеря, хотя спорившие стороны и очень различно оценивали очередные задачи своего направления.

По-разному сложилась судьба обоих журналов в эти годы. "Современник" лишился своих испытанных руководителей - Чернышевского и Добролюбова. Общая линия редакции журнала в эти годы была менее последовательной, чем при Чернышевском и Добролюбове. В составе редакции, в кругу основных сотрудников журнала обнаружился недостаток единства. Помимо Некрасова, членами редакции и наиболее деятельными сотрудниками журнала были М. Е. Салтыков-Щедрин, М. А. Антонович, Г. З. Елисеев, Ю. Г. Жуковский, А. Н. Пыпин. В статьях не только молодого члена редакции Жуковского, который позднее стал одним из типичных представителей либерального народничества, но и в высказываниях М. А. Антоновича и Г. З. Елисеева имели место отдельные ошибки, отклонения от линии Чернышевского. Характерно, что в конце 1864 года Салтыков-Щедрин выходит из редакции "Современника". Показательно также, что "Современник" теряет в эти годы некоторую долю влияния на демократического читателя, число его подписчиков сокращается. Эти же годы следует признать временем наибольшего успеха "Русского слова" в читательской среде. Своим успехом журнал был обязан прежде всего деятельности Писарева. Но и "Русское слово", стоя в целом, как и "Современник", на революционно-демократических позициях, допускало серьезные ошибки. О противоречиях в мировоззрении Писарева говорилось выше. Но еще более противоречивую и во многом ошибочную позицию занимал молодой сотрудник журнала В. А. Зайцев. Путаными были его философские взгляды. Так, в одной из своих статей 1865 года Зайцев неправильно, примиренчески оценил субъективно-идеалистическую философию Шопенгауэра. Зайцев часто грешил вульгарно-материалистическим подходом к истолкованию явлений действительности. В политических взглядах Зайцева были также серьезнейшие отступления от революционно-демократической программы. С первых шагов своих в "Русском слове" он выразил неверие в революционную деятельность масс, отстаивал заговорщическую тактику, утверждая, что демократическая интеллигенция может действовать, не дожидаясь пробуждения политической сознательности масс и не считаясь с намерениями масс.

Полемика между "Современником" и "Русским словом" не нашла своего разрешения. В 1866 году оба журнала были закрыты.

NIKOLAI NIKOLAEVICH KORNATSKII

postgraduate of the Department of the Russian History 19-20th centuries,

MSU Faculty of History.

Russian Federation, 119991, Moscow, Lomonosovskii avenue, house 27, block 4

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ КОРНАЦКИЙ

аспирант кафедры истории России XIX - начала XX в., исторического факультет Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (Россия, 119991, Москва, Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4)

Также советские исследователи опубликовали материалы, которые ранее выходили с цензурными купюрами или не выходили вовсе [10; 11; 12]. На базе накопленных знаний новую, более удачную периодизацию предпринял Ф.Ф. Кузнецов. За критерий были взяты персоналии участников и предмет полемики.

Щедрин, а затем - Антонович.

В 1920-1950-е гг. общим местом стало утверждение, что настоящим революционером в полемике проявил

Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 282 666
КНИГИ 671 326
СЕРИИ 25 859
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 746

Федор Михайлович Достоевский

Собрание сочинений в пятнадцати томах

Том 11. Публицистика 1860-х годов

Прежде чем мы приступим к объяснению, почему именно мы считаем нужным основать новый публичный орган в нашей литературе, скажем несколько слов о том, как мы понимаем наше время и именно настоящий момент нашей общественной жизни. Это послужит и к уяснению духа и направления нашего журнала.

Мы живем в эпоху в высшей степени замечательную и критическую. Не станем исключительно указывать, для доказательства нашего мнения, на те новые идеи и потребности русского общества, так единодушно заявленные всею мыслящею его частью в последние годы. Не станем указывать и на великий крестьянский вопрос, начавшийся в наше время… Всё это только явления и признаки того огромного переворота, которому предстоит совершиться мирно и согласно во всем нашем отечестве, хотя он и равносилен, по значению своему, всем важнейшим событиям нашей истории и даже самой реформе Петра. Этот переворот есть слитие образованности и ее представителей с началом народным и приобщение всего великого русского народа ко всем элементам нашей текущей жизни, — народа, отшатнувшегося от Петровской реформы еще 170 лет назад и с тех пор разъединенного с сословием образованным, жившего отдельно, своей собственной, особенной и самостоятельной жизнью.

Мы упомянули о явлениях и признаках. Бесспорно важнейший из них есть вопрос об улучшении крестьянского быта. Теперь уже не тысячи, а многие миллионы русских войдут в русскую жизнь, внесут в нее свои свежие непочатые силы и скажут свое новое слово. Не вражда сословий, победителей и побежденных, как везде в Европе, должна лечь в основание развития будущих начал нашей жизни. Мы не Европа, и у нас не будет и не должно быть победителей и побежденных.

Реформа Петра Великого и без того нам слишком дорого стоила: она разъединила нас с народом. С самого начала народ от нее отказался. Формы жизни, оставленные ему преобразованием, не согласовались ни с его духом, ни с его стремлениями, были ему не по мерке, не впору. Он называл их немецкими, последователей великого царя — иностранцами. Уже одно нравственное распадение народа с его высшим сословием, с его вожатаями и предводителями показывает, какою дорогою ценою досталась нам тогдашняя новая жизнь. Но, разойдясь с реформой, народ не пал духом. Он неоднократно заявлял свою самостоятельность, заявлял ее с чрезвычайными, судорожными усилиями, потому что был один и ему было трудно. Он шел в темноте, но энергически держался своей особой дороги. Он вдумывался в себя и в свое положение, пробовал создать себе воззрение, свою философию, распадался на таинственные уродливые секты, искал для своей жизни новых исходов, новых форм. Невозможно было более отшатнуться от старого берега, невозможно было смелее жечь свои корабли, как это сделал наш народ при выходе на эти новые дороги, которые он сам себе с таким мучением отыскивал. А между тем его называли хранителем старых допетровских форм, тупого старообрядства.

Конечно, идеи народа, оставшегося без вожатаев на одни свои силы, были иногда чудовищны, попытки новых форм жизни безобразны. Но в них было общее начало, один дух, вера в себя незыблемая, сила непочатая. После реформы был между ним и нами, сословием образованным, один только случай соединения — двенадцатый год, и мы видели, как народ заявил себя. Мы поняли тогда, что он такое. Беда в том, что нас-то он не знает и не понимает.

Но теперь разъединение оканчивается. Петровская реформа, продолжавшаяся вплоть до нашего времени, дошла наконец до последних своих пределов. Дальше нельзя·идти, да и некуда: нет дороги; она вся пройдена. Все последовавшие за Петром узнали Европу, примкнули к европейской жизни и не сделались европейцами. Когда-то мы сами укоряли себя за неспособность к европеизму. Теперь мы думаем иначе. Мы знаем теперь, что мы и не можем быть европейцами, что мы не в состоянии себя в одну из западных форм жизни, выжитых и тайных Европою из собственных своих национальных начал, нам чуждых и противоположных, — точно так, как мы не могли бы носить чужое платье, сшитое не по нашей мерке. Мы убедились наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача — создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал. Но на родную почву мы возвратились не побежденными. Мы не отказываемся от нашего прошедшего: мы сознаем и разумность его. Мы сознаем, что реформа раздвинула наш кругозор, что через нее мы осмыслили будущее значение наше в великой семье всех народов.

Мы знаем, что не оградимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности. Недаром же мы говорили на всех языках, понимали все цивилизации, сочувствовали интересам каждого европейского народа, понимали смысл и разумность явлений, совершенно нам чуждых. Недаром заявили мы такую силу в самоосуждении, удивлявшем всех иностранцев. Они упрекали нас за это, называли нас безличными, людьми без отечества, не замечая, что способность отрешиться на время от почвы, чтоб трезвее и беспристрастнее взглянуть на себя, есть уже сама по себе признак величайшей особенности; способность же примирительного взгляда на чужое есть высочайший и благороднейший дар природы, который дается очень немногим национальностям. Иностранцы еще и не починали наших бесконечных сил… Но теперь, кажется, и мы вступаем в новую жизнь.

И вот перед этим-то вступлением в новую жизнь примирение последователей реформы Петра с народным началом стало необходимостью. Мы говорим здесь не о славянофилах и не о западниках. К их домашним раздорам наше время совершенно равнодушно. Мы говорим о примирении цивилизации с народным началом. Мы чувствуем, что обе стороны должны наконец понять друг друга, должны разъяснить все недоумения, которых накопилось между ними такое невероятное множество, и потом согласно и стройно общими силами двинуться в новый широкий и славный путь. Соединение во что бы то ни стало, несмотря ни на какие пожертвования, и возможно скорейшее, — вот наша передовая мысль, вот девиз наш.

Но где же точка соприкосновения с народом? Как сделать первый шаг к сближению с ним, — вот вопрос, вот забота, которая должна быть разделяема всеми, кому дорого русское имя, всеми, кто любит народ и дорожит его счастием. А счастие его — счастие наше. Разумеется, что первый шаг к достижению всякого согласия есть грамотность и образование. Народ никогда не поймет нас, если не будет к тому предварительно приготовлен. Другого нет пути, и мы знаем, что, высказывая это, мы не говорим ничего нового. Но пока за образованным сословием остается еще первый шаг, оно должно воспользоваться своим положением и воспользоваться усиленно. Распространение образования усиленное, скорейшее и во что бы то ни стало — вот главная задача нашего времени, первый шаг ко всякой деятельности.

Мы высказали только главную передовую мысль нашего журнала, намекнули на характер, на дух его будущей деятельности. Но мы имеем и другую причину, — побудившую нас основать новый независимый литературный орган. Мы давно уже заметили, что в нашей журналистике, в последние годы, развилась какая-то особенная добровольная зависимость, подначальность литературным авторитетам. Разумеется, мы не обвиняем нашу журналистику в корысти, в продажности. У нас нет, как почти везде в европейских литературах, журналов и газет, торгующих за деньги своими убеждениями, меняющих свою подлую службу и своих господ на других единственно из-за того, что другие дают больше денег. Но заметим, однако же, что можно продавать свои убеждения и не за деньги. Можно продать себя, например, от излишнего врожденного подобострастия или из-за страха прослыть глупцом за несогласие с литературными авторитетами. Золотая посредственность иногда даже бескорыстно трепещет перед мнениями, установленными столпами литературы, особенно если эти мнения смело, дерзко, нахально высказаны. Иногда только эта нахальность и дерзость доставляет звание столпа и авторитета писателю неглупому, умеющему воспользоваться обстоятельствами, а вместе с тем доставляет столпу чрезвычайное, хотя и временное влияние на массу Посредственность, с своей стороны, почти всегда бывает крайне пуглива, несмотря на видимую заносчивость, и охотно подчиняется Пугливость же порождает литературное рабство, а в литературе не должно быть рабства. Из жажды литературной власти, литературного превосходства, литературного чина, иной, даже старый и почтенный литератор, способен иногда решиться на такую неожиданную, на такую странную деятельность, что она поневоле составляет соблазн и изумление современников и непременно перейдет в потомство в числе скандалезных анекдотов о русской литературе в половине девятнадцатого столетия. И такие происшествия случаются все чаще и чаще, и такие люди имеют влияние продолжительное, а журналистика молчит и не смеет до них дотрагиваться. Есть в литературе нашей до сих пор несколько установившихся идей и мнений, не имеющих ни малейшей самостоятельности, но существующих в виде несомненных истин, единственно потому, что когда-то так определили литературные предводители. Критика пошлеет и мельчает. В иных изданиях совершенно обходят иных писателей, боясь проговориться о них. Спорят для верха в споре, а не для истины. Грошовый скептицизм, вредный своим влиянием на большинство, с успехом прикрывает бездарность и употребляется в дело для привлечения подписчиков. Строгое слово искреннего глубокого убеждения слышится все реже и реже. Наконец, спекулятивный дух, распространяющийся в литературе, обращает иные периодические издания в дело преимущественно коммерческое, литература же и польза ее отодвигаются на задний план, а иногда о ней и не мыслится.

ГОСПОДИН ЩЕДРИН,

РАСКОЛ В НИГИЛИСТАХ

Воспроизводится по изданию: Ф.М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. т. 11. Л., "Наука", Ленинградское отделение, 1993. Оригинал здесь: Русская виртуальная библиотека. У нас, в литературном и преимущественно в журнальном мире, случаются целые катастрофы, даже почти романы. Вот, например, недавно, очень недавно, случилась странная кутерьма. "Русское слово", орган неумеренных нигилистов, напал на "Современник", орган умеренных нигилистов. С горечью попрекнуло "Русское слово" "Современник". Из этих попреков усматривается, что "Современник" теперь уже не современник, а ретроград, потому что позволил г-ну Щедрину, своему сотруднику, писать о мальчишках, о каких-то "вислоухих", о ничего не понимающих и всё портящих, о каком-то "засиживаньи" и, наконец, о ужас! чуть ли не об эстетике. Ясное дело, что "Современник" ретроград. "И это в том органе, где писали Белинский и Добролюбов!" Ужас! ужас! Так что "Современник", говорят, даже и струсил, до того струсил, что запретил будто бы г-ну Щедрину вести дальнейшую полемику с "Русским словом" и, так сказать, посягнул на свободу "пера". Всё это не более как слухи, но эти слухи тем более усилились, что в апрельской книге "Современника" г-н Щедрин очевидно стушевывается. Наконец пошли слухи еще более потрясающие: стали говорить, что г-н Щедрин разрублен пополам г-ном Зайцевым, на две особые половинки. Потом пронесся еще один потрясающий слух, что в обеих половинках г-на Щедрина пробудилось чувство литературного достоинства, что он не хочет стеснять и продавать редакции свое право иметь и выражать свои убеждения, что он оставляет редакцию, что он будто бы рассорился с "Современником", что он соединяется с каким-то посторонним сатириком и едет в Москву издавать там свой собственный сатирический орган, что остановка только за тем: где достать направленье? -- а как только достанут они направление, то тотчас же и уедут из Петербурга в Москву. И вдруг, о диво! вышел майский N "Современника", и г-н Щедрин опять там,-- правда унылый, немного встревоженный, немного не по себе, и уж об "Русском слове" ни полслова, ни-ни-ни, но зато все-таки г-н Щедрин в "Современнике". Подписи нет, но в некоторых статейках "Греческий человек Трефандос" выглядывает из-за каждой строки, каждая мысль пахнет "фиками", как же не г-н Щедрин? Итак, что же всё это? Что же означали все эти слухи? Выходит теперь, что или "Современник" решается быть ретроградом, продолжая удерживать у себя г-на Щедрина, или г-н Щедрин раскаялся и дал редакции слово быть послушным и больше не баловаться. Одно из двух непременно было. Действительно, в последнее время г-н Щедрин (и бог знает с чего) вздумал выражать в "Современнике" такие убеждения, которые прямо и буквально противоречат самым основным убеждениям последних годов "Современника", и не мудрено, что "Русское слово" даже стыдит г-ном Щедриным "Современник". Мало того, "Русское слово" теперь утверждает, что г-н Щедрин выражает вовсе не убеждения, а испускает "какую-то желтую жидкость". Следственно, если г-н Щедрин всё еще в "Современнике", то он непременно просил пардону, иначе как же бы мог он остаться. Ведь не может же быть, чтоб "Современник" действительно захотел противоречить всему тому, о чем проповедовал в последние годы, и, по их понятиям,-- "сретроградничать"? Или, может быть, просто-запросто "Современник", утратив всех своих главных сотрудников, сам теперь не ведает, что творит? И это вероятно. Во всяком случае всё это очень интересно. Чтоб разрешить как-нибудь этот "вопрос", надо бы по-настоящему бросить серьезный взгляд на весь ансамбль этой повести и, из любви к русской литературе, проследить всё сначала. Но признаемся, несмотря на всю нашу привязанность к русской литературе, мы бы никак не решились на такой скучный подвиг, как вдруг в наш "портфель редакции" поступила одна рукопись,-- роман, в котором как нарочно изображено нечто аналогическое. Эти "современные" романы ужасно распространяются. Поступившая рукопись -- произведение одного начинающего пера, очевидно имеющее иносказательный смысл. "Страшимся сказать", но думаем, что молодой романист в своем произведении имел в виду едва ли не "Современник" -- журнал, в который, по-видимому, перешли все "трефандосы и фики" г-на Щедрина из "Губернских очерков". Вот несколько глав из этого нового "Опыта о новых хлыщах".

ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА "ЩЕДРОДАРОВ"

ЩЕДРОДАРОВ ВСТУПАЕТ В ЖУРНАЛ "СВОЕВРЕМЕННЫЙ" В КАЧЕСТВЕ СОРЕДАКТОРА

БУНТ ЩЕДРОДАРОВА

ТРАГЕДИЯ В СТАКАНЕ ВОДЫ

(Н. С. Никитина)

ГОСПОДИН ЩЕДРИН, ИЛИ РАСКОЛ В НИГИЛИСТАХ

Читайте также: