Идеология эпохи модерна кратко

Обновлено: 02.07.2024

Ольшанский Дмитрий Александрович - бакалавр философских наук, магистр религиозной философии, член Российского Философского Общества и Английского Философского Общества.

Модернизм традиционно понимался как художественное направление конца XIX — начала ХХ века. Сарабьянов Д.В. отмечает, что стиль модерн окончательно утвердился в 80-90-е гг. XIX века [21, С. 9]. Подобное понимание модернизма даёт нам искусствоведение, однако, для философского анализа модернизма как интеллектуального течения подобное понимание не может считаться всецелым и удовлетворительным, так как собственно специфика философии модернизма, которой и посвящена данная работа, не может быть раскрыта в рамках искусствоведения. Следовательно, необходимо рассмотреть более подробно феномен модернизма в философии, так как история философия является самостоятельной дисциплиной, а значит, не должна перенимать хронологию других (смежный) наук, но способна предложить собственное понимание историко-философского процесса развития теоретической мысли. Тем более что мы имеем полное право на постановку вопроса о собственно философском содержании модернизма, ибо модернизм был первым течением, охватившем все сферы культуры и ориентированным на синтез религиозный, философских и искусствоведческих идей: именно модерн создаёт идею единой религии, основанной на синтезе оккультизма, мистики и христианства, единого искусства (Р. Вагнер, С. Дягилев), единой (для всех времён) философии (Ф. Ницше). Федотова В.Г. полагает, что если модернизм представляет собой логику нового видения мира, то эта логика не может касаться какой-либо изолированной области. Однако работы историков, социологов и искусствоведов оказываются весьма востребованными в предпринятом нами исследовании, так как представляют достаточно полную картину культурной и интеллектуальной жизни модернизма.

В рамках историко-философского исследования модернизм следует понимать как идеологическое течение в европейской философии, направленное на преобразование и обновление. В этом смысле модернизм как идеологическое явление противопоставляется идеологии традиционного общества, основанной, во-первых, на доминировании традиции над инновацией, а, во-вторых, опирающейся на религиозное или мифологическое оправдание этой традиции. Поэтому одним из ключевых аспектов модернизации Федотова В.Г. называет становление индивидуальности и доминирование новаторства над традицией.

Следует сделать оговорку, что я не ставлю в настоящем исследовании задачи строго определить хронологические рамки модернизма, а также я не называю модернистами всех философов, которые жили в конце XIX — начале XX века. Я не полагаю, что все мыслители этого периода могут быть однозначно причислены к модернизму. В данной же работе я доказываю, что модернизм является, прежде всего, идеологическим течением, поэтому в работах многих философов, социологов, теологов, лингвистов, экономистов этого периода мы можем обнаружить прямой или косвенное влияние модернизма. В данной работе мы остановлюсь на рассмотрении наиболее ярких представителях модернизма.

Как следствие, можно наблюдать культ нового, погоню за современностью. Новое в данном случае является продуктом прогресса и развития технических сил человечка и его разума. Фёдорова М.М, полагает, что фокусом современных (модернистских) обществ выступает индивидуальность, вырастающая на пересечении инноваций, секуляризации и демократизации. Активная деятельность ради будущего, а не только сегодняшнего потребления порождает здесь тип трудоголика, постоянно готового к жизненной гонке.

Поэтому к модернизму не могут быть причислены представители рационализма, зарекомендовавшие себя как наиболее последовательные идеологи центральности, так как европейская метафизика в классическом её варианте вовсе избегает разговора о ненормальном, злом, единичном, пассивном, больном, женском, периферийном, ориентируясь на массовое, благое, всеобщем, активном, здоровом, мужском, центральном. Однако как большинство философов Нового времени, так и большинство модернистов ведут повествования с позиции учёного, исследователя, аналитика, при этом, создают собственную позитивную систему идей. Этот факт, несомненно, роднит модернизм с философией Нового времени. Однако отличительных между ними много больше, чем сходств.

Несмотря на то, что Декарт полагает основанием человеческой психики механическое устройство, которое вообще является универсальным и распространяется им как на животный мир, так и на неживую природу, тем не менее, он вводит ограничения, избегая говорить об отклонениях или окраинных формах сознания. По его мнению, лишь о мыслящем (равно рационально мыслящем) я можно говорить как о существующем, в то время как не-рационально-мыслящее (или мыслящее по иным законам) сознание, не является существующим, следовательно, не становится объектом его рассмотрения. Таким образом, Декарт, как и большинство философов Нового времени, исключает из рассмотрения детское и женское сознание, а также сознания сумасшедшего. Поэтому рационализм Декарта не обладает тотальностью, необходимой для идеологии модернизма.

Во-вторых, мир понимается модернистами не механически, т.е. он не функционирует по однажды установленным законам разума, но постоянно стремится избежать этих законов. В этом смысле, мир скорее напоминает организм, который постоянно развивается и преодолевает прежние состояния. Таким образом, модернисты отрицают строгий детерминизм, на котором настаивал рационализм, исходивший из идеи механического устройства мира. Так, например, Фрейд не берётся предсказывать, каким образом скажется то или иное событие, факт жизни на будущем психическом состоянии пациента. Но с другой стороны, он полагает, что любое настоящее состояние психики может быть понято и объяснено на основании предыдущего опыта пациента. В этом смысле, развитый модернизм, в отличие от раннего модернизма, избегает прогнозов и проектирования будущего. В то время как новоевропейская философия как раз и является наиболее ярким примером социального проектирования (в лице Макиавелли, Гоббса, Монтескье) и попыток выявления универсальных законов бытия (таких как, врождённые идеи у Декарта), значимых для всех времён и народов.

Если для классической философии основным предметом является описание данной системы бытия, т. е. онтология, то смыслом жизни и условием счастья человека, с точки зрения классической философии, становятся его возможности адекватно вписаться в уже созданный мир, принять данные ему правила игры. Если априорные формы и абсолютная идея оказываются чем-то внешним автономным по отношению к человеку, то последний только должен осознать и принять их существование как необходимость. Отсюда прямо следует тезис, заимствованные Гегелем у Спинозы о том, что свобода — есть осознанная необходимость. Человек, стало быть, может быть свободен только тогда, когда осознает неизбежное влияние на него абсолютной идеи, и свою вписанность в трансцендентный путь её развития.

В философии постмодерна можно отметить пересечение и взаимное влияние идей модернизма. Например, очевидный интерес современной философии искусства к пограничным областям модернистской рациональности: синтез лингвистики и психоанализа (у Ж. Лакан), психоанализа, семиотики и литературной критики (у Ю. Кристева), феноменологии и лингвистики (у Ж. Деррида). Таким образом, мы можем наблюдать экономическое влияние на всю современную философскую культуру. Идеи экономии К. Маркса, согласно Дж. Лечту, находят своё выражение в принципах современной художественной критики.

Что же касается религиозных оснований модернизма, то следует сказать, что модернисты в большей своей массе отрицают конфессиональность, то есть, не принадлежит ни к какой из традиционных религий, за исключением, пожалуй, немногих русских мыслителей (таких как С.Л. Франк), которые стремились сохранить связи с православной церковью. Хотя Н. Зернов пишет о том, что православная церковь отрицала учение Вл. Соловьёва [64, p.209]. В данном случае, мы видим кардинальное отличие классической философии, всегда вписанной в определённые церковные (или, как говорит Гегель, партийные) отношения, что можно наблюдать на примере откровенного католичества Гоббса, кальвинизме Локка, протестантизме Гегеля. Даже те классические философы, которые не занимались проблемами религии непосредственно, так или иначе принадлежали к определённым конфессиями и, так или иначе, выражали догматы различных религиозных учений. Даже те, кто формально не принадлежал к определённой церкви или выступал с еретических позиций, так или иначе обнаруживают свою принадлежность к той или иной церкви, течению, религиозной традиции: будь то Дж. Бруно (возродивший египетский культ солнца) или Б. Спиноза (провозглашая пантеизм, сохранивший близость иудаизму). Модернисты же, если использовать слова С. Франка, исходят их того, что старые боги постигнуты и развенчаны. Религиозность классической философии выражается наиболее полно в её партийности, если использовать термин Гегеля. То есть классика (даже классический европейский атеизм) тяготеет к партийности (или церковности), в то время как модернизм настаивает на индивидуализме, стремится к повествованию от первого лица. Поэтому именно модернисты породили огромное количество течений (ницшеанство, фрейдизм, прагматизм) и эпигонов.

В большей своей массе модернисты отрицают принадлежность к какой-либо церкви, ибо тотальное стремление к обновлению не может не затронуть и область веры. Именно поэтому мы знаем множество критических замечаний и откровенных обвинений в сектантстве, фашизме и антихристианстве в адрес некоторых философов-модернистов. Борьба с традицией ведётся и на религиозном фронте. Многие модернисты обращаются к проблеме религии, но склонны интерпретировать её в контексте своей идеологии. В частности, Фрейд понимает религию как универсальный невроз человечества, Маркс — как орудие буржуазии по подавлению воли рабочего класса. В данном случае, религия вписывается модернистами в их систему, и, тем самым, перестаёт быть чем-то автономным, а стало быть, враждебным. Однако модернисты критикуют в данном случае не саму религию, а лишь церковь как религиозный институт, а именно: традиции, догматы и церковные символы веры. При этом они не задаются вопросом разделения собственно религии и веры.

Итак, есть все основания полагать, что идеология модернизма определённо претендует на роль религии. Во-первых, модернисты настаивают на существовании универсального начала бытия, всеобщего принципа (абсолюта), по отношению к которому выстраивается вся философская идеология (не всегда система) мыслителя. Таким образом, философия модернизма выстраивается по отношению к этому абсолюту как форма религии.

В данном случае очевидна религиозная стратегия философов дать ответ всем людям, найти универсальный принцип, который работал бы в любой ситуации и мог бы не только объяснить причину, но и решить проблему человека. Также очевидна попытка модернизма ответить на те вопросы и решить те задачи, которые оказались невыполнимыми для классики. В связи с этим писатели-модернисты ориентируются на конкретные рецепты, которые можно было бы предложить массе: будь то рецепт Фрейда или рецепт Маркса или рецепт Соловьёва, - все они не только полагают, что знают, в чём проблемы человечества, но они берутся утверждать, что знают ещё и как их преодолеть. Очевидно, что полагая с одной стороны своё новаторство по отношению к прежней традиции, которой приписывается полная несостоятельность, а с другой стороны, пытаясь ответить на все вопросы и решить все проблемы, эти мыслители во многом принимают на себя роль пророков, которые выступают против фарисейства прежней философии и несут истинное (прагматическое) знание. Именно поэтому модернисты, как никакие мыслители других эпох, вызывали и вызывают радикально противоположные оцени современников и последователей: от презрения, по поклонения, - потому что так относятся только к пророкам. Если классическая философия показала своё бессилие в подобных рецептах или за отдалённости от реальных проблем человека, из-за своего заточения в башне из слоновой кости, то модернисты стремятся преодолеть это отчуждение между знанием и массой. Философия Нового времени вытеснял за рамки познания женщин, детей и сумасшедших, отказывая им в разумности, немецкая классическая философии не нашла ничего лучшего как утверждать просто неразвитость или искажённость сознания в детях и сумасшедших, но не рискнула утверждать, что кроме здорового и развитого сознания могут существовать другие формы сознания, которые также имеют право на существование. Модернизм не гнушается размышлять над проблемами окраинных форм сознания, полагая при этом, что именно решение прикладных задач является более важным, нежели теоретическое построения.

В-третьих, именно поэтому модернизм занят поиском оснований человеческой личности и именно поэтому в эпоху модернизма наибольшее развитие получают такие науки, как психология и социология. Так или иначе, все модернисты ориентированы на поиск глубинных (не видимых) оснований личности: будь то подсознание, которое определяет реальную жизнь я (у Фрейда), классовая принадлежность, которая определяет мышление и поведение человека (у Маркса), вера, от которой зависит не только счастье человека, но и ход истории вообще (у Франка), воля как основание всякой жизни и истории (у Ницше), чувство и интуиция как основание поведения (у Джеймса), духовное (у Соловьёва). Глубина вообще становится одной из ключевых фигур в идеологии модернизма, и в то же время она наделяется религиозным значением. В.С. Соловьёв, так же как и многие другие модернисты полагает доминирование глубины над поверхностью и неоднократно повторяет, что внешний образ является лишь оболочной, в то время как средоточием истинны является внутренне содержание.

С другой стороны, эта тотальность, сама становится началом новой идеологии, новым явлением культуры, основополагающим новое направление в культуре. Тотальность всегда ориентируется на массовое сознание, стремится сделать свои ценности всеобщими, а не только ценностями интеллектуального (высокого) меньшинства. Ценности в свою очередь стремятся к универсальному характеру, стремятся стать всеобщими (массовыми) ценностями. Таким образом, в стремлении к универсализации, реализуется экспансивная власть тотальности. В этом смысле тотальность является субъектом идеологии, и субъектом власти. Тотальность в таком случае есть определённого рода дискурс власти определённых ценностей, а равно и принцип производства новых ценностей и способов их распространения. Собственно эта способность распространять свои ценности на всю область культуры и увеличивать их силу, и есть власть (власть как экспансия ценностей), поэтому мы можем говорить о том, что тотальность есть своего рода субъект власти. Таким образом, можно отметить экспансивную характеристику тотальности: с одной стороны она реализуется как ницшеанская воля к власти, то есть стремление к распространению своих ценностей, с другой стороны, стремится к изоляции от критики со стороны других ценностей, создавая как внешнюю, так и внутреннюю идеологическую непроницаемость (идеологическую изоляцию), о чём уже шла речь. Идеология модернизма стремится охватить и описать все сферы человеческой активности так, чтобы сделать их частью собственной идеологии, таким образом, обезопасить себя в случае возможной критики. Поэтому ницшеанство не боится критики со стороны церкви, упрекающей его в цинизме, фрейдизм не боится критики со стороны гуманизма, упрекающего его в низменности, система Франка не боится критики со стороны либерализма, упрекающего её в патриархальности.

2. Влияние идеологии модернизма на философию постмодернизма

3. Религиозная ориентация в философии модернизма

Что же касается религиозных оснований модернизма, то следует сказать, что модернисты в большей своей массе отрицают конфессиональность, то есть, не принадлежит ни к какой из традиционных религий, за исключением, пожалуй, немногих русских мыслителей (таких как С.Л. Франк), которые стремились сохранить связи с православной церковью. Хотя Н. Зернов пишет о том, что православная церковь отрицала учение Вл. Соловьёва [64, p. 209]. В данном случае, мы видим кардинальное отличие классической философии, всегда вписанной в определённые церковные (или, как говорит Гегель, партийные) отношения, что можно наблюдать на примере откровенного католичества Гоббса, кальвинизме Локка, протестантизме Гегеля. Даже те классические философы, которые не занимались проблемами религии непосредственно, так или иначе принадлежали к определённым конфессиями и, так или иначе, выражали догматы различных религиозных учений. Даже те, кто формально не принадлежал к определённой церкви или выступал с еретических позиций, так или иначе обнаруживают свою принадлежность к той или иной церкви, течению, религиозной традиции: будь то Дж. Бруно (возродивший египетский культ солнца) или Б. Спиноза (провозглашая пантеизм, сохранивший близость иудаизму). Модернисты же, если использовать слова С. Франка, исходят их того, что старые боги постигнуты и развенчаны. Религиозность классической философии выражается наиболее полно в её партийности, если использовать термин Гегеля. То есть классика (даже классический европейский атеизм) тяготеет к партийности (или церковности), в то время как модернизм настаивает на индивидуализме, стремится к повествованию от первого лица. Поэтому именно модернисты породили огромное количество течений (ницшеанство, фрейдизм, прагматизм) и эпигонов.

Андрей Фурсов об идеологиях эпохи модерна

Накатывающий на человечество кризис настолько тяжел и опасен, что все нынешние распри между левыми и правыми политиками, между коммунистами и либералами, монархистами и демократами кажутся пустой тратой времени. Не пора ли объединяться, чтобы сообща противостоять перспективе гибели 80% землян?

- Прежде чем отвечать на этот вопрос, вспомним, когда и в связи с чем появились левые и правые, консерваторы, либералы и марксисты. Левые и правые появились в эпоху Великой французской революции. Что касается идеологий, то они оформились уже после французской революции. Одним из главных результатов последней был психоисторический - социально и политически активная часть общества поняла: изменение есть нормальный, неизбежный и необратимый факт общественной жизни, нравится кому-либо это или нет. Не случайно в 1811 г. появляется термодинамика - первая постклассическая наука; в ней, в отличие от ньютоновской физики, время необратимо (Стрела Времени). В дальнейшем социальные проекты и средства их достижения конструировались с учетом отношения к факту изменения. Те, кому изменения не нравились и кто пытался их затормозить, законсервировать - консерваторы; те, кто приветствовал постепенные, эволюционные изменения - либералы; те, кто выступал за качественные изменения - марксисты. Так возникли три великие идеологии Модерна. Разумеется, это упрощенная картина, но она отражает главное.

Между либералами и марксистами существовало важное сходство - они положительно воспринимали сам факт изменения, разрушение традиционных структур и формирования современных, трактуя его как прогресс. Он был общим знаменателем как для либералов, так и для марксистов.

Ликвидируя средний класс и таким образом решая кратко- (в лучшем случае - средне-) срочные политические проблемы, западная верхушка создает для себя еще более серьезные долгосрочные проблемы. Во-первых, устраняется социальная стена между верхами и низами. Во-вторых, капитализм выковывает разрушительную антисистемную силу. Помимо прочего, это свидетельствует и об утрате инстинкта самосохранения значительной частью западной верхушки. Эта утрата - характерный показатель периодов деградации.

Иными словами, перед лицом волны неолиберального прогресса, который грозит пересортировкой человечества и социальной выбраковкой большей его части, многие прежние споры и разногласия между левыми и правыми уходят в прошлое.

Во-первых, не могу забыть, что под красными знаменами со свастикой в мою страну 65 лет назад хлынула гитлеровская нечисть, планировавшая полное уничтожение моего народа, наиболее пострадавшего во Второй мировой войне. Такое не забывается.

Во-вторых, поскольку в современном мире социальная база коммунизма и фашизма (не путать с национал-социализмом) исчезла, нужно искать другие символы, не надо цепляться за прошлое.

В-третьих, если говорить уже о кресте и полумесяце, при том, что ислам выступает сейчас как идейное знамя борьбы с англосаксонским турбокапитализмом без тормозов, что в самóм христианстве одни течения (протестантизм) явно обслуживают сильных как богоизбранных, а другие самим ходом событий выталкиваются в противостояние этому, борьба в XXI в., если ей суждено состояться и увенчаться успехом, должна быть прежде всего светской по своим целям. Бог - лишняя гипотеза.

У России, тем более нынешней слабой, к тому же позорно сдавшей на рубеже 1980-х - 1990-х своих союзников, действительно нет друзей в современном мире. Да и союзников нет - сами виноваты. Нам предстоит выстраивать новую систему союзов, а это предполагает четкое видение ситуации, подчинение краткосрочных целей долгосрочным, готовность верхушки идти на жертвы. Может ли кто-то из нынешних мировых центров силы быть долгосрочным союзником России? Едва ли. Значит, остается игра на противоречиях. Но здесь важна цель - ради чего? Ради краткосрочного экономического гешефта или восстановления державности?

Лео Штраус и неокононы.

Лео Штра́ус (нем. Leo Strauss, 1899—1973) — американский политический философ, историк политической философии, культуролог. Работал в Чикагском университете, читал курсы по истории политической мысли. Фундаментом всей политической философии Штрауса (штраусианства) является постулат о неравенстве людей.

Лео Штраус по праву считается отцом-основателем философии неоконсерватизма. Сформировав философский базис неоконсерватизма основываясь на классиках (в наибольшей степени Сократ, Платон и Аристотель) и на критике Макиавелли и Хайдеггера; наполнив содержание развитием идей своих современников Белла, Глэзера (Nathan Glazer), Хоува (Irving Hove), и Ирвинга Кристола именно Штраус реализовал неоконсерватизм как единое и цельное течение политической мысли.

Изначально неоконсерваторами американские либералы называли своих бывших единомышленников, которые в 1960-х и 1970-х годах стали более правыми по вопросам внешней политики, но оставались на левых позициях по некоторым вопросам внутренней политики. Неоконсерваторы выступали против "разрядки" и настаивали на продолжении конфронтации с СССР. Первыми неоконсерваторами были члены небольшой группы преимущественно еврейских интеллектуалов-либералов, которые в 1960-х и 1970-х выступили против того, что им казалось политикой социальных излишеств американских левых, и против снижения военных расходов. Многие из них были связаны с сенатором от Демократической партии Хенри Джексоном.

К 1980-м годам большинство неоконсерваторов стали членами Республиканской партии, поддержав политику президента Рональда Рейгана по увеличению военных расходов и более жесткому противостоянию СССР. Молодое поколение неоконсерваторов никогда не разделяло левых взглядов, они всегда были "рейгановскими" республиканцами. После распада СССР неоконсерваторы выступали против того, что они считали "благодушием" и предупреждали об угрозе уменьшения роли США в мире в связи со снижением военных расходов.

Фукуяма выделяет четыре основных принципа (приводятся по В. Сендерову):

Кевин Макдональд опубликовал статью в журнале "Западный Ежеквартальник" о предположенной им связи между неоконсерватизмом и несколькими другими (предположительно, руководимыми евреями) влиятельными интеллектуальными и политическими движениями. Он указал, что при рассмотрении этого явления в целом неоконсерватизм можно считать великолепной иллюстрацией главных факторов, стоявших за успехом еврейских активистов: этноцентризм, интеллектуальное и материальное богатство, агрессивность. Он указывает, что неоконсерватизм в целом соответствует общим схемам политической и интеллектуальной активности евреев в двадцатом столетии.

Макдональд указывает, что не-еврейские неоконсерваторы типа Джин Киркпатрик или Дональда Рамсфильда являются доказательством возможности рекрутирования в еврейское интеллектуальное движение влиятельных неевреев при сохранении еврейской основы движения и беззаветной преданности еврейским интересам. Для любого движения важно, чтобы его представители среди народа выглядели бы также как те, кого они собираются убедить. Он считает важным, что неоконсерваторы привержены политике массовой иммиграции, что весьма нехарактерно для консерваторов прошлого и идентично либеральному еврейскому мнению.

Полагаю такую ситуацию недопустимой. И если уж невозможно вывести это слово из употребления, то надо хотя бы как-то договориться о его значении.

В Древнем Риме, ещё в царский период, первые лица государства шествовали по городу в сопровождении охранников (ликторов), которые прутьями отгоняли прохожих с пути охраняемого лица. Так как прутья при этом изнашивались, они несли с собой запасные в связках. Со временем народ привык расходиться с пути больших начальников без лишних напоминаний, но традиция осталась. Прутья стали абсолютно ровными, одинаковой длины и одинакового диаметра по всей длине. Как стрелы без наконечников и оперения. Их аккуратно перевязывали ленточкой крест-накрест, и несли на плече. Охрана консула или императора вкладывала в связку прутьев дополнительное оружие – ликторский топорик. В таком виде, с топориком, фасция стала эмблемой итальянских фашистов.

Вы можете увидеть фасции на множестве картин, статуй, скульптурных композиций и барельефов, и далеко не только римских. К примеру, каменный Линкольн в своём мавзолее восседает на кресле, подлокотники которого стилизованы под фасции, фасция с топориком изображена на эмблеме Федеральной службы судебных приставов РФ. В общем, желающих примазаться к истории Рима во все времена хватало.

Для определения термина сначала обратимся к его первоначальному значению, чтобы выделить характерные признаки.

Что же представлял собой тот первоначальный (оригинальный) фашизм? Мне хотелось бы выделить только его главные, необходимые признаки. Если признаков будет слишком мало, фашистами можно будет обзывать кого угодно (что сейчас и происходит), если слишком много – мы можем просто не найти реальных фашистов.

Мне представляется, что фашизм – это буржуазно-националистический антидемократизм.
То есть, три главных признака, - это антидемократизм, национализм и антикоммунизм (я поясню).
По порядку:

Идея демократии исходит из принципа равенства всех людей. Не уравниловки, а равенства в правах. Один человек – один голос. Такова идея, не будем сейчас о её реальности или нереальности. Миллионы людей верят в то, что это возможно.

В действительности, нации начали формироваться только в XVII веке, а сформировались кое-где только к XIX веку. Начало формированию наций положил Вестфальский мирный договор 1648 года, когда уголовные паханы, именующие себя королями, князьями и маркграфами, раздербанили Европу на личные наделы. Тогда они договорились о том, что каждый будет полноправным хозяином на своём участке земли, а другие туда носа совать не будут. Понятное дело, если только повоевать сильно не захочется.

Естественно, границы наделов были нарисованы по статус-кво, сложившемуся по результатам Тридцатилетней войны, которую был призван завершить Вестфальский мир. Понятно, что ни о какой этнической однородности населения каждого надела не могло быть и речи. Что урвали – то урвали. Раньше вопрос этнической принадлежности подданных никого особо не волновал, поскольку существовали отношения вассалитета, власть шла от Бога, а короны раздавал Папа Римский. Теперь же, когда Папу послали далеко и надолго, вопрос легитимности встал в полный рост. Подданным надо было как-то объяснить, почему они должны подчиняться вот этому государю и его банде. На одном насилии ведь далеко не уедешь.

3. Антикоммунизм, или фашизм как буржуазное явление.

Чтобы было понятнее, здесь можно порассуждать об отличиях итальянского фашизма и германского нацизма. У нас принято и тех и других именовать фашистами, на что нацисты обычно обижались (и обижаются). Я же полагаю, что различия между ними есть, но они – несущественны.

Надо бы рассмотреть ещё два признака, которые я не счёл существенными: форму правления и религию.

Италия при фашистах оставалась королевством, Германия была республикой. Другие фашистские государства Европы тоже имели разные формы правления. Монархия строится на идее неравенства людей, поэтому фашистам она не мешает. Но можно и без монархии обойтись. В общем – это несущественный признак.

Не падайте в обморок, но я полагаю, что это сделал Ватикан. Заметьте, что фашизм впервые появился в Италии. Правда, более успешной оказалась германская версия. Не следует забывать, что Адольф Алоизыч был из католической Австрии, и в детстве посещал довольно непростую католическую школу и даже пел в церковном хоре. Конечно, я делаю вывод не из этого.

Просто, в эпоху Модерна значение религий как регуляторов общества упало. Сетевые структуры, правящие миром, как-то должны предъявлять народу какую-либо идеалистическую систему. Иначе, как отбирать людей в свои ряды? Пользоваться для этого устаревшей смысловой системой – проигрыш. С ходячими анахронизмами в своих рядах много не науправляешь. Религия, бывшая смысловой системой традиционного общества, в индустриальном обществе уступила место идеологии.

Конечно, в процессе борьбы друг с другом субъекты порождают какие-то системы, сложно поддающиеся идентификации. Некоторые создаются для маскировки, мимикрируют под чужие. В некоторых случаях в одной структуре субъекты борются за контроль. Например, чьими системами были (и есть) такие феномены как Коминтерн или католическая Теология освобождения в Южной Америке? Сложный вопрос.

Попробуем применить к ныне существующим политическим режимам и партиям предложенный мной тройственный признак: буржуазно-националистический антидемократизм.

Например, Россия – демократия или нет? Формально – да, реально – не очень, хотя и тиранией не назовёшь. Но что Россия не национальное государство – однозначно. Россия – недоразваленная империя с потерянной имперской идеей. И если новую имперскую идею не найдут – окончательный развал неизбежен, так как русской нации нет. Русские – это наднациональная имперская идентичность.

Возьмём Белоруссию. На словах у нас демократия. В реальности – конечно нет. Национализм у нас есть? Вроде бы совсем чуть-чуть. Но не надо здесь обманываться. Белоруссия – национальное государство, и логика национального государства говорит, что национализма должно быть всё больше и больше. Иначе национальному государству не выжить.

А что же с Украиной? Всё в наличии! Буржуазное государство – это как у всех теперь, понятное дело. При этом – 23 года феерически дебильной националистической истерии! А как с демократией? На словах – есть. На деле, раньше, до майдана, можно было поспорить, но теперь – точно нет. Фашизм? Конечно!

Давайте условимся по признакам.
1. Капитализм – явный признак.
2. Открытый антидемократизм – признак явный. Демократизм только на словах – признак неявный.
3. Высокая степень национализма – признак явный. Низкая степень национализма (но он есть) – признак неявный.

Фашизм в эпоху Постмодерна.

Либерализм, фашизм и коммунизм – смысловые системы эпохи Модерна. А мы уже одной ногой в Постмодерне. Не сразу, но должны появиться новые смысловые системы. Будут ли это новые идеологии? Скорее, что-то принципиально новое. Но преемственность будет.

Историю часто подразделяют на эпохи или периоды. Это деление базируется на многих факторах и происходит по-разному, однако основополагающим является направление художественного искусства и философские течения. Они обобщают все аспекты того или иного временного отрезка, так как искусство и философия отражают определяющие события своей эпохи и видоизменяются благодаря им.

Но в последнее время, начиная со второй половины двадцатого века, возникают спорные векторы общественного развития, к которым относят постмодернизм и пришедший ему на смену метамодернизм. Действительно ли они существуют или же являются культурологическим конструктом?

Что такое модерн: сущность модернизма

Постмодернизм пришёл на смену модернизма и следующих модернистских течений:

С точки зрения философии модернизм является идеологическим течением, направленным на преобразование и изменение. Он противопоставлен традиционным устоям общества: то есть против доминирования традиций над нововведениями и его оплотом в виде религиозных учений.

Философия модернизма также зиждется на избавлении от старых принципов и в историческом контексте рассматривается вместе с процессом модернизации.

Модернизация — процесс перехода от аграрного (традиционного) общества к индустриальному (капиталистическому).

Однако это не значит, что можно отождествлять понятия модернизации и модернизма. Несомненно, социально-экономические факторы развития общества оказывали влияние на философию того времени, но приравнивать модернизацию к модернизму некорректно.

Есть и другой взгляд на философское течение модернизма — мировоззрение, направленное на отрицание традиционных принципов. Здесь определить хронологические рамки становится невозможно, так как по своей сути каждый период в той или иной мере стремится к чему-то новому, к прогрессу и развитию.

Если подытожить всё вышесказанное, то можно сказать, что модернизм олицетворяет новаторство и движение вперёд, отказываясь от базиса прошлого или же подвергая его переосмыслению. Он был попыткой преодолеть метафизические основы философии и мировоззрения человека в целом, опираясь на поиск столпов рационализма:

Классовая идеология у Карла Маркса;
Подсознание у Зигмунда Фрейда;
Воля у Фридриха Ницше.

Постмодернизм и его сущность: переосмысление или разрушение?

Новая идеология зародилась в 60-70 годах XX века и была противопоставлена старой. Считалось, что модернизм был явлением элитарной культуры (то есть доступен лишь немногим), в то время как постмодернизм был в основе массовой культуры и понятен всем. Однако я совершенно не согласен с этим утверждением, и на то есть веские причины.

Критика постмодернизма

Во-первых, несмотря на то, что постмодернизм противопоставлен модернизму, якобы уникальную специфику он получил именно от своего предшественника. В том числе маргинальность:

Маргинальное искусство — искусство, далекое от актуальных тем, художественных течений, направлений, идеологий. Зачастую под этим термином подразумевают деятельность дилетантов, полноправно считающих себя творцами и претендующих на получение официального статуса.

В-третьих, данное направление не является естественно созданным течением, как это было с модерном и идеологиями, существовавшими до него, а выступает в роли культурологического конструкта. Об этом писал всё тот же О.Ю. Цендровский:

В-четвертых, постмодернизм открыто заявляет, что существование самостоятельного индивида невозможно, а творчество не создаёт ничего нового — лишь зациклено на самоповторах.

Музей Робера Татена — скульптора, творившего в направлении постмодернизма — ар брют (маргинальное искусство).

Кроме того, базисом постмодерна является эмпиризм (единственным источником всех наших знаний является чувственный опыт), а не рационализм (наши знания могут быть получены только с помощью ума). Всё вышеперечисленное противоречит диалектическому материализму, в основах которого лежат первичность материального и вторичность идеального, взаимосвязь всего со всем и постоянное движение.

В целом постмодернизм уже представляет собой культурологический конструкт, за которым стоит — не побоюсь это сказать — деградация современного общества.

Культурологический конструкт — порождение конкретной культуры или общества, способное существовать лишь потому, что люди согласны подчиняться его правилам и принципам.

Что же может представить течение, являющееся прямым продолжением и последователем подобного историко-культурного конструкта?

Метамодернизм и его сущность: усугублённая форма культурологического конструкта или революционный взгляд на мир?

Работы известного метамодерниста — Рагнара Кьяртанссона.

Направление постмодернизма является культурологическим конструктом. Таким является и метамодернизм — он не был порождением желания измениться: он был порождением общественной мимикрии и нежеланием общества изменяться. Если рассматривать эти течения с позиции культурологического конструкта, то, говоря совсем грубо, метамодернизм можно назвать высшей стадией развития постмодернизма.

Очень странно, что основанный на главенстве рационализма модернизм вдруг оказался наивным.

Заключение

Метамодернизм стал лишь более усугублённой версией культурологического конструкта, объясняемый элементарным упадком ценностей и общественной деградацией. Я действительно не понимаю, в чем заключается массовость данного течения, проповедующего искусство, якобы понятного каждому.

Для сравнения я дам два архитектурных сооружения: метамодернизма и классицизма. Выводы делайте самостоятельно.

Метамодернизм — краткая справка

Модернизм — это художественное направление и философское течение конца XIX — начала XX века, опирающееся на новаторство и прогресс.

На фоне социально-экономического развития, модернизации философия, основанная на онтологии (метафизическом учении о бытии) и идеализме, оплотом которой по большей части были установленные веками традиции и религиозные принципы, при новой экономической модели (капитализме) просто-напросто устарела. На первые места вышла рациональность, которая была столпом диалектического материализма. Требовалась новая идеология, отвечающая порядкам нового общества. Таковой и стал модернизм.

Постмодернизм — это культурологический конструкт, сформировавшийся в 60-70 года XX века, отрицающий всё, созданное модернизмом, и не создающий ничего нового.

В 60-70-е годы двадцатого столетия наблюдались нравственный упадок и социальный кризис. Люди стали терять веру в постулаты старого направления. Зрели глобальные перемены.

Общество переходило от индустриального к постиндустриальному. Сопровождавшие данный переход упадок ценностей и начало постепенного движения вниз определили новое течение, которым и стал постмодернизм. Если в случае зарождения модернизма наблюдалось естественное развитие идеологии, то в данном случае это было искусственным насаждением, с которым смирились.

Метамодернизм — это культурологический конструкт, сформировавшийся в 1990-е годы, демонстрирующий изменения в области культуры.

Можно сказать, что причины тождественны причинам появления постмодернизма: только теперь с новым антуражем и новым названием.

Читайте также: