Христианские традиции в литературе кратко
Обновлено: 05.07.2024
Свидетельство и скидка на обучение каждому участнику
Зарегистрироваться 15–17 марта 2022 г.
Христианские корни в русской литературе.
Большую роль в воспитании ребёнка играет школа. Конечно, нравственное воспитание и начальное мировоззрение закладывается в семье, но школа расширяет кругозор, воспитывает чувства коллективизма, патриотизма, а также помогает раскрыть ребёнку индивидуальные способности. Но нравственное воспитание ученики, прежде всего, получают на уроках литературы.
XIX век – один из замечательных в истории отечественной культуры. В нём расцвели философия и искусство, но больше всего – русская литература. И вот что интересно: при наличии сильных западных влияний, при кажущемся отрыве от народных корней эта литература оказалась подлинно русской, христианской, православной. Тот человек, о котором она говорит, - христианин не в смысле его принадлежности к церкви и даже не в смысле его наличного духовно-нравственного состояния, а в смысле тех ценностей, которые являются для него основными. Так что же это за христианский подход к человеку.
И Пушкин, и Гоголь, и Тютчев, и Достоевский, да и многие другие классики литературы были верующими. Но христианским вдохновением пронизаны произведения Тургенева, Некрасова, Чехова, которые верующими себя не считали. Но всех этих писателей объединяет некая круговая порука совести, всё то же нравственное вдохновение, впитанное от христианских корней родной земли, от соприкосновения с христианским восприятием окружающего мира, от укоренённых в народе христианских нравственных ценностей.
Но откуда в народе эти ценности? Кто их насадил и взращивал, кто воспитывал в нём те духовные качества, что поражали умы интеллигентов? Не было у народа иной воспитательницы кроме Церкви, той самой Церкви, что оказалась искусственно отчуждённой от образованного общества, но никогда не отчуждалась от своего народа. Да и при всей отчуждённости от интеллигенции никто иной, а именно Церковь передавала русскому обществу из поколения в поколение христианское послание, систему христианских ценностей, порвать с которой не решались даже те, кто порывал с самой Церковью.
Достоевский имел в виде не только эстетическую красоту. В первую очередь – этическую, красоту нравственную. Милосердие к людям и природе, чистота души, любовь к ближнему, понимание, терпение и вера – это и есть красота человеческой личности, которая спасёт мир.
Путь к красоте души лежит через покаяние, через веру в Бога.
В чём призвание и смысл жизни человека? Что оберегает целостность личности и определяет достойное место человека в окружающем мире? Это и многое другое волнует современных писателей. И то, каким образом эти вопросы ставятся и какие пути для их решения прозреваются, свидетельствует всё о том же нравственном вдохновении, что определяло творчество большинства русских писателей прошлого.
Не случайна и обращённость нынешних писателей к библейской символике, к текстам Священного Писания. Через такую обращённость современные события как бы соотносятся с незыблемыми нормами человеческого бытия, выходят за пределы исторических координат, обретают черты пророческих предостережений.
Тема покаяния присутствовала в творчестве русских классиков, присутствует она и у писателей современности.
Значение русской литературы XIX века не исчерпывается и высоким художественным уровнем и пророческим видением. Для нас она является одним из каналов связи с живой христианской традицией. Интерес к решению проблем философского характера, общих вопросов бытия природы и человеческого общества не иссякает в русской литературе и в XX веке. И в этом отношении русская словесность эпохи продолжает развивать давнюю национальную традицию. Л.Леонов, А. Платонов, М. Булгаков, А. Ахматова, Б. Пастернак, а в наши дни – В. Астафьев, В. Белов, С. Залыгин, В. Распутин, Б. Можаев продолжают христианские традиции прошлого.
Обращение нынешних писателей к библейской символике, к текстам Священного Писания помогают понять, как современные события соотносятся с незыблемыми нравственными нормами человеческого бытия, выходят за пределы исторических координат, обретают черты пророческих предостережений.
Книжное слово приходит на Древнюю Русь вместе с христианством. До того времени все предания существовали исключительно в устной форме – они не были записаны и передавались от одного лица к другому.
Христианское слово, напротив, уже было оформлено в книгу – Евангелие. Для знакомства с этим Словом и нужны были книги. Поначалу их просто привозили. (Греция, Византия, Болгария).
Поэтому и самая древняя книга того времени, что дошла до нынешнего поколения – это, конечно же, Евангелие. По имени заказавшего ее перевод новгородского посадника в 11 веке её именуют Остромирово Евангелие.
Жанры религиозной литературы
Среди жанров религиозной традиции, читаемых в то время книг на Руси, были:
- Тексты отцов церкви или святоотеческая литература
где пояснялась догматика, основы веры, а также присутствовало наставление людей.
Рассказы о реально живших людях, получивших за свой мирской подвиг статус святого. Писались такие книги уже после смерти святого или святой, когда их святость была подтверждена церковью. Одними из самых первых примеров житийственной литературы, знакомыми в Древней Руси народу, были тексты об Алексие Человеке Божьем, об Антонии Великом, о святой Ирине и т.д.
Это тексты, которые не были включены в Библейский канон, так как не имели подтверждения своей точности.
Меж тем уже в 11 веке начинает возникать и оригинальная литература Руси, написанная в христианской традиции. Преимущественно эти сочинения не имели точной жанровой аналогии с переводными книгами, они не были богослужебными, но представляли собой национальное переосмысление и понимание Евангелия в современных им художественных образах. Напр., таковыми можно назвать:
Древнерусская летопись и христианская традиция
Древнерусская летопись стала самым первым в ряду национальных оригинальных жанров, появившихся в 11 веке. Закончилась же практика таких летописаний в нашей литературе только в 17 веке, т.е., в целом, просуществовав около 6 столетий. Конечно, с первого взгляда эти летописи схожи с византийскими хрониками, они так же состоят из прошлых исторических повествований и описания современных им событий.
Назовемся несколько характерных черт древнерусских летописей:
Но для автора в таком форматировании важна именно последовательность, а не фактическая продолжительность событий.
В летописях непременно повторяются события прошлого перед изложением текущего описания. Здесь можно акцентировать связь жанра с христианской традицией изложения. Летописцы были преимущественно монахами, значит, и взгляд их на историю был христианским. Это подразумевало свое понимание времени, когда современные события были обязательно содержательно связаны с прошлыми, являлись их итогом и, в свою очередь, причинами будущих времен. Так понимались законы истории.
Молитва к Создателю встречается в летописи регулярно, словом Божьим автор словно проверяет излагаемые им события.
В текстах летописцы стараются обнаружить связь с этими событиями, провести параллели с ними, видя во всем происходящем и волю Бога, и его замысел.
Житие святых и христианская традиция
Житийственная литература повествует о людях, достигших христианского идеала – святость. Причем, ее герои – обычные люди, значит, этот идеал достижим всяким.
Например, текст жития, писанный протопопом Аввакумом в 17 веке. От религиозного канона это житие берет форму и структуру данного жанра, соединяя при этом и героя, и автора в одном лице.
Святой из канонического жития описывается схематично и даже упрощенно. Автор не задается целью рассказывать о его внутренних переживаниях и борьбе. Это лик. Как икона.
Цена на почте
на 6 мес. – 742 руб. 68 коп.
цена в редакции
на 6 мес. – 420 руб. 00 коп.
В течение многих веков Православие оказывало решающее влияние на формирование русского самосознания и русской культуры.
Русская литература XIX века справедливо считается одной из высочайших вершин мировой литературы.
Величайший русский поэт А.С. Пушкин в своих произведениях многократно обращался к религиозной теме.
Свой духовный путь Пушкин прошел от чистой веры через юношеское безверие к осмысленной религиозности зрелого периода. Пройдя этот путь, Пушкин занял место не только в истории русской и мировой литературы, но и в истории Православия.
В основе произведения лежит христианский подход к человеку и ко всем происходящим событиям. Здесь, как в семени, заложены те ценности, которые позже расцветут и размножатся в русской литературе, составят ее духовно-нравственный идеал: жалость, сострадание, участие в человеческой судьбе, отказ от осуждения человеческой личности, тихая, ненавязчивая красота добродетели. Вспомним Петю Гринева, воспитанный в христианских традициях, он даже у слуги Савельича просит прощение, потому что обидел его незаслуженно. Полюбив Машу, он просит благословения у своих родителей, а не получив его, против воли родителей не идет, он, никого не предавая, ни перед кем не заискивая, только через правду и чувства справедливости вызывает уважение у Пугачева. Пушкинская проза пронизана нравственным вдохновением.
Другой великий поэт России М.Ю. Лермонтов был православным христианином, и в его стихах неоднократно возникают религиозные темы.
Лермонтов хорошо знал Священное Писание: некоторые его стихотворения являются переработкой библейских сюжетов, многие эпиграфы взяты из Библии. Как и для Пушкина, для Лермонтова характерно религиозное восприятие красоты, в особенности красоты природы, в которой он чувствует присутствие Божие:
Когда волнуется желтеющая нива
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка,
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога…
Поэт Константин Бальмонт молитву называет мостом в общении между человеком и Создателем.
Между временем и вечностью,
Как над брызнувшей водой,
К нам заброшен бесконечностью
Мост воздушно-золотой, –
Разноцветностью играющей,
Видный только для того,
Кто душою ожидающий
Любит Бога своего…
Не только поэты, но и писатели посвящали свои произведения православной теме.
Обращение нынешних писателей к библейской символике, к текстам Священного Писания помогают понять и современные события, происходящие в нашей стране.
В произведении удивительным образом переплетаются два мира, два восприятия: материальное и духовно-религиозное, при этом они настолько срастаются и сплетаются, что одно немыслимо без другого. Восприятие и познание земного и небесного дается через призму детской, искренней и чистой, души. В центре книги – ребенок и его восприятие мира вокруг. Звуки, запахи, вкусы, рассказы окружающих – все имеет значение для восприимчивой, открытой детской психики. Мир, увиденный глазами ребенка, предстает перед читателями книги. А это: православная Русь конца XIX века, центром которой явилась златоглавая Москва. Шмелев много сделал для того, чтобы вернуть России память о себе, память о давно забытых обычных и обрядах, о неисчерпаемых богатствах русского языка, о святой Руси.
А в наши дни – Виктор Астафьев, Василий Белов, Валентин Распутин, Борис Можаев, Владимир Крупин продолжают христианские традиции прошлого.
А.Г. Сушко, ведущий библиотекарь МЦБ им. М.А. Шолохова
Итак, мы берем эту мысль в качестве оптимально выраженной аксиомы: УКАЗЫВАТЬ ЛЮДЯМ ПУТЬ КО ХРИСТУ — ЭТО ЦЕЛЬ, ВЫХОДЯЩАЯ ДАЛЕКО ЗА ПРЕДЕЛЫ ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА.
Писатель не замечает нюанса: он рассуждает так, будто его книгу, написанную для неверующих, сначала должны прочесть все верующие, и прежде всего священнослужители, чтобы впоследствии разъяснять всем уверовавшим, пришедшим в Церковь… с вопросом о Гоголе (!), что следует взять из его книги, а что отвергнуть.
Не стоит комментировать эту ситуацию далее. Гоголь и от современников, и от потомков уже сполна получил разного рода упреков и претензий в связи с его, так сказать, превышением полномочий, когда он, будучи писателем-беллетристом, взял на себя роль проповедника.
Эта трагедия, для большинства представителей нашей классической литературы Нового времени, усугубляется еще и тем, что Церковь, по всей видимости, в подобной проповеди не нуждается, поскольку она имеет своих, так сказать профессиональных, проповедников, облеченных духовной властью для такой проповеди.
Отсюда и возникли те самые альтернативные подходы к изучению христианских традиций русской литературы, о которых мы сейчас будем говорить.
Определяя духовное значение русской литературы, большинство исследователей признают русскую литературу православной.
Чтобы понять, какая из этих позиций верна, а какая ошибочна, нам необходимо ответить на два следующих вопроса:
Вопросы эти важны для нас не сами по себе (в таком случае их надо обсуждать отдельно и в другой ситуации, и заниматься этим должен не филолог, а богослов); но нам необходимо сейчас ответить на них в доступной нам степени, чтобы обрести ту методологическую основу, без которой мы не сможем определиться с предметом наших дальнейших размышлений.
Но тема душевности в рамках данного рассуждения теряет смысл, ибо нас интересует ответ на конкретно поставленный вопрос, а не экскурс в особенности индивидуальной авторской поэтики.
Позволим себе выразить здесь личную позицию: все слова о любви к людям ничего не стоят, если говорящий не знает, зачем Бог воплотился на земле и для чего претерпел распятие на Кресте.
Если, говоря о любви к людям, человек не задумывается над вопросом: с чего начинается любовь к Богу? — слушать такого человека вряд ли интересно.
И в этом смысле проф. Любомудров совершенно прав: оторванная от церкви литература не даст нам ориентиров спасения, не приведет к Богу, а значит, нет смысла говорить о ее христианском духе.
Даже если признать по-своему верной и точку зрения В.Н. Захарова (православие это миропонимание народа и образ его жизни), то придется представить, что народ наш, то есть мы с вами, живем так, как определено это православным вероучением. А именно (процитируем святителя Феофана):
Если каждый из нас живет именно так, усвоив себе истины евангельские и соблюдая все заповеди, то, конечно, миропонимание народа близко к истинам православия. Но…
Разве народ (мы с вами!) действительно живет по заповедям евангельским? И разве эти заповеди изобретены народом, а не даны в учении Господа Иисуса Христа?
Таким образом, Православие все-таки начинается с катехизиса, с ОСНОВ ВЕРОУЧЕНИЯ, которые постепенно становятся основой нашей личной веры, нашим образом жизни. А вовсе не наоборот!
И с этой позиции истинным христианским духом обладают действительно только духовные сочинения, в основе которых слово Божественного Откровения.
Нам кажется, с этим бессмысленно спорить.
Кто не проникнется любовью к такой героине! Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! Вот это сила, вот это дух!
И не ради осуждения возникает этот вопрос к писателю: зачем эксплуатировать духовное в той деятельности, которая за рамки душевных отправлений никогда не выходит? (которая служит сугубо индивидуальным целям и разрешает задачи индивидуального самопознания, зачастую никакого отношения к религии как образу жизни не имеющего).
Можно найти огромное количество христианских мотивов в творчестве Марины Цветаевой, Александра Блока, Николая Гумилева…
Но ровно столько же, и даже больше, мы найдем у них и мотивов языческих, оккультных, пантеистических, откровенно демонических…
Получается, что мнению Достоевского мы должны доверять больше, чем Священному Писанию и церковному преданию, которые по сути своей догматичны, т.е. мы не вправе самовольно изменять или дополнять их. Зато толковать Достоевского мы можем как угодно. Здесь каждый имеет право на личное мнение и может получить удовольствие, высказывая его. Потому и толкуют, и высказывают…А вот размышление над церковным догматическим словом такого удовольствия самовыражения не доставит нам.
Сказано это в связи с ситуацией в пушкиноведении, но справедливо для литературоведческой науки в целом. Мы не можем рассуждать о христианском духе русской литературы, если сами не одарены этим духом, или, по крайней мере, если он не является фундаментом нашего мировоззрения и не руководит нашим мировосприятием. В противном случае неизбежны невольные искажения, возникающие вследствие несовпадения методов освоения реальности.
Чтобы пояснить это, рассмотрим ситуацию, сложившуюся в отечественном литературоведении, когда две различные художественно-мировоззренческие системы искусственным образом сводятся воедино и, как следствие, взаимно отрицаются в качестве самостоятельных методов освоения мира. Светская словесная культура отрицает художественность церковной книжности, церковная культура отрицает духовность классической литературы. На каких основаниях?
Мировоззренческие ориентиры древнерусской книжности и русской литературы Нового времени:
христологический антропоцентризм и ренессансный гуманизм
 |
Говоря об этой особенности восточнославянской средневековой культуры (любви к книжной мудрости), часто цитируют строки Повести временных лет:
О каких же книгах идет речь в древнем тексте?
Если мы сами откроем эту летопись, то увидим, что чуть выше процитированного здесь фрагмента написано следующее:
Совершенно очевидно, что речь тут идет не о трагедиях античных поэтов и не о рыцарских романах средневековья.
Цитируем летопись далее:
Как видим, под книгами в Древней Руси понимались именно писания церковно-литургического и церковно-назидательного характера, излагающие и толкующие христианское вероучение. И чтение именно таких — христианских церковных — книг почиталось добродетелью на Руси.
Почему же в научной литературе почти никогда не уточняется этот факт, и церковная книжность, таким образом, подается как обычная беллетристика?
В отечественном литературоведении существует проблема, связанная с тем, что древняя церковная книжность традиционно включается в историю русской литературы, но занимает в ней внесистемное положение.
Что это означает?
В научном сознании сложилось такое представление об истории отечественной словесности, при котором происходит наложение так называемой теории прогресса на литературные факты. При этом за эталон, как само собой разумеющееся, а потому не требующее доказательств, принимается классическая литература Нового времени, и не только своя, но и зарубежная.
Это есть обозначение определенного, а именно церковного, соборного, православного — ХРИСТОЦЕНТРИЧНОГО — типа сознания, способа мышления художника, его иерархии ценностей. Так что, к примеру, княжеское завещание детям Владимира Мономаха (светское по форме, жанру, содержанию) более церковно, чем стихотворные вирши иеромонаха Симеона Полоцкого.
Церковная словесность — характеристика мировоззренческая, вероисповедная. Современным же литературоведением она используется скорее метафорически, вне соответствия своему исконному содержанию.
Истина заключается в том, что в культуре восточных славян с момента принятия ими Православия и вплоть до наших дней сосуществуют две культурныетрадиции: традиция церковного (православного) художества и традиция секулярного, пусть нередко и религиозного по содержанию, искусства.
Но задача церковной письменности состоит в том и только в том, чтобы открывать в человеке его Первообраз, который есть образ Божий. И это значит, что церковная письменность действительно не совпадает с литературой ни по задачам, ни по содержанию, ни по форме, ни по стилю, ни по своей природе, а значит, и ни по способу изучения.
В филологической науке церковная древнерусская словесность преподается как обычная беллетристика, в отрыве от церковной культуры, от мировоззрения, ее породившего, и оценивается с точки зрения сугубо светских мерок, методами, выработанными светской наукой для анализа светских произведений.
Что при этом получается?
Ценность средневекового церковного произведения определяется степенью его приближенности к стилистическому и идеологическому совершенству секулярной классической литературы, степенью его соответствия общепринятым, чисто светским по происхождению, стандартам.
Между тем, на самом деле внутри церковного словесного творчества художественны все без исключения нелитературные (а значит и нехудожественные в современном понимании) жанры: летопись, житие, молитва, завещание, проповедь и др.
Если вам кажется, что ничего плохого в этом нет, то позволим себе напомнить слова Спасителя, обращенные к апостолу Петру в известной ситуации: Иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси: яко не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая (Мф. 16, 23).
Почему же и каким образом произошло это смещение ориентиров с небесного на земное? Как известно, началом периода Нового времени считается XVII век, ознаменовавший смену европейского Ренессанса эпохой Просвещения. Мировоззренческие ориентиры, определяющие характер словесности, менялись вместе с развитием цивилизации (прогресса) и, как следствие, происходили сдвиги в религиозном сознании общества.
Эта смена акцентов в восприятии двух природ Христа особенно ярко запечатлелась в иконописи: если на иконах домонгольского периода распятый Христос словно возносится от земли в чаемое бессмертие, то на иконах более позднего времени Его тело тяжело провисает на кресте, как бы подчиняясь тяготению земному, и на лике Его вместо просветленности появляется выражение человеческой муки и страдания.
В словесной культуре это земное тяготение проявилось в потере благоговения перед словом и смыслом Священного Писания.
Глубинная сущность этого жанра, незаметная на первый взгляд, весьма показательно обозначается содержанием самого первого собственно беллетристического произведения. Думается, современному человеку, воспитанному на кинематографе более, нежели на словесности, название этого произведения скажет немало о его содержании…
Это те произведения, с которых начиналась художественная литература Нового времени.
Теоцентричная церковная культура, которая продолжала существовать и развиваться наряду с ренессансно-гуманистической, разрешала по-своему проблемы человеческого предназначения.
В XIV веке на Русь вместе с так называемым вторым южнославянским влиянием проникают идеи исихазма, оказавшие значительное воздействие на характер словесного творчества. Центральной проблемой исихастской антропологии стала проблема Богоподобия — проблема образа и подобия Божия в человеке. Наиболее полно эти идеи были выражены в учении святителя Григория Паламы, главы афонского исихазма.
Знакомиться подробно с этим учением мы здесь не будем (это не компетенция филолога). Но сказать о влиянии богословия творчества Григория Паламы на всю восточнославянскую книжность нам необходимо.
В чем заключалось это влияние?
Синтезируя богословские взгляды предшествовавших ему отцов и писателей Церкви, св. Григорий Палама определенно поставил вопрос о Богоподобии в связь с проблемой творческого дара человека. Человеку дана Богом способность к творчеству, он может творить нечто новое (правда, не из ничего, как Творец-Бог, а из того, что дано ему в окружающей реальности). Богоподобие, по учению святителя, преимущественно и состоит в том, чтобы раскрыть в себе творческий дар.
При этом чрезвычайно важно, что человек ответственен перед Создателем за реализацию этого творческого дара, этого предвечного Божественного замысла о нем. Страшный Суд будет судить именно в том, как и насколько человек осуществил в земной жизни свое творческое назначение, насколько сумел познать и воплотить замысел Бога о себе.
Но прежде чем пытаться реализовать свой творческий потенциал, надо понять, что является творчеством на земле.
Понятие творчества у святителя Григория Паламы многосоставно.
1.Прежде всего, это творчество своего жизненного пути: в совершенном согласии с заповедями Бога осуществить свою земную судьбу по свободной воле в сочетании с волей божественной.
2. Творчество как стремление к святости: в добровольном подчинении Промыслу Божию о себе свободно осуществить возможно более полное личное нравственное совершенство и, насколько возможно, усовершенствовать ближнего. Именно так человек преображает мир.
3. Творчество в области красоты и разума, собственно художественное творчество.
В конечном итоге, творчество есть совместное с Богом действие человеческого духа, иначе: теургия — продолжение дела Божиего, со-творчество с Богом.
По слову о. Иоанна Мейендорфа, Церковь, одобряя и принимая учение Паламы, в своей книжной культуре решительно повернулась спиной к Ренессансу, пытающемуся возродить эллинскую внешнюю мудрость[22].
Это означает, что художественное творчество, основанное на христологическом антропоцентризме, встало в оппозицию искусству зарождающегося ренессансного гуманизма (художественного творчества как построения вавилонской башни).
Для уяснения этой ситуации противостояния двух культур можно рассмотреть репертуар переводных произведений XIV-XV веков: переводятся, с одной стороны, образцы созерцательно-аскетической книжности исихастов и сочинения, близкие им, отражающие интерес к возможности личного богообщения; с другой стороны, — повести, удовлетворяющие, так сказать, меркантильное любопытство книжников, живо заинтересовавшихся материальным многообразием и внешней красотой мира сего.
Среди первых — произведения Григория Синаита и Григория Паламы, Исаака Сирина, Максима Исповедника, Василия Великого, Симеона Нового Богослова и др.
По мнению того же ученого, сквозь вполне искренний патриотизм прорывается и столь же искреннее — причем эстетическое по характеру — пленение богатством, когда образ попранной родины невольно представляется собирательным образом утраченного достатка, т.е. земного благополучия. Не пространством спасения и со-творчества человека с Богом воспринимается русская земля, а местом житейского благополучия, царством земным, богатства которого надо защищать.
Обобщая все сказанное выше, можно еще раз отметить это принципиальное различие между словесностью, действительно являющей христианский дух, и литературой, лишь декларирующей духовность, но по сути духовной не являющейся.
В первом случае мы получаем знание о Боге и законах божественного миропорядка; во втором случае мы получаем эстетическое удовлетворение от соприкосновения с естественной красотой и материальной ценностью мира сего.
Книжность духовная дает человеческому духу направление ввысь, к познанию Бога, в Царствие Небесное.
В заключение хочется еще раз подчеркнуть приоритетность христианской церковной книжности (теоцентричной) перед литературой гуманистического метода (антропоцентричной).
С пониманием этой простой истины приходит и понимание несообразности литературоведческих светских критериев в отношении произведений христианской словесности. Эти критерии оценивают лишь внешнюю сторону церковных произведений, не только не лишенных художественности, но и единственно обладающих подлинной художественностью. Внутреннее же содержание, сущность этих произведений не поддается литературоведческому анализу. Поэтому изучать церковную словесность по имеющимся ныне учебникам древнерусской литературы — занятие если не бесполезное (факты исторические там все-таки можно почерпнуть), то в любом случае неплодотворное: истинного понимания истоков и созидательного смысла русской словесной культуры эти учебники нам не дадут.
Микрокосмос. Научно-богословский и церковно-общественный альманах
Миссионерского отдела Курской епархии Русской Православной Церкви. Курск — 2009
[1] Воропаев В.А. Нет другой двери: Евангелие в жизни Гоголя //Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сборник научных трудов. Вып. 3. Петрозаводск, 2001. С. 187.
[6] Святитель Феофан (Затворник). О Православии с предостережениями от погрешений против него. Мн., Лучи Софии, 2003. С. 121-122.
[8] Захаров В.Н. Православные аспекты этнопоэтики… С. 7-8.
[9] Кириевский И.В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 334.
[10] Тарасов Б.Н. Историософский спор А.С. Пушкина с П.Я.Чаадаевым// Евангельский текст… Вып. 3. С. 119.
[11] Цит. по: Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова XI -XVII вв. Минск, 2001. С. 3-4.
[12] Лихачев Д.С. Великое наследие. Классические произведения литературы Древней Руси // Лихачев Д.С. Избранные работы. В 3 т. Т. 2. Л., Художественная литература, 1987. С. 21.
[15] Лихачев Д.С. Избр. раб. Т. 3.С. 451.
[16] Флоренский П. Храмовое действо как синтез искусств// Священник Павел Флоренский. Избранные труды по искусству. М., Изобразительное искусство – Центр изучения, охраны и реставрации наследия священника Павла Флоренского, 1996. С. 202.
[17] См. например: Кусков В.В. История древнерусской литературы: Учебн. для филол. спец. вузов / В.В. Кусков. – 7-е изд. – М., Высшая школа, 2002. С. 74-75, 99-123.
[18] Зеньковский В.В. История Русской философии: В 2 т. Л., 1991. Т. 1. С. 82.
[20] См.: Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова…С. 201.
[21] Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. М., Паломник, 1996. С. 368.
[22] Левшун Л.В. История восточнославянского книжного слова …С. 210.
Читайте также: