Философия п флоренского о троичности бытия кратко

Обновлено: 03.07.2024

Как религиозно-философский мыслитель, П.А. Флоренский принадлежит к направлению софиологии и философии всеединства, основателем которого считается В.С. Соловьев. Впрочем, как считает С.С. Хоружий, современный исследователь творчества П.А. Флоренского, софиология Флоренского — это совершенно самостоятельное учение, во многом отличное от учения В.С. Соловьева. Основу софиологии Флоренского составляют два источника — христианский платонизм и православная традиция культа Святой Софии Премудрости Божией.

Файлы: 1 файл

фло2.doc

С.С. Хоружий отмечает, что, по мнению П.А. Флоренского, между Богом и сотворенным Им миром существует двоякая связь: с одной стороны, бытие мира имеет смысл, заданный Богом (замысел Божий о мире), с другой стороны, всякая тварь имеет любовь к Богу. Оба эти аспекта, соединяясь, приводят к новому понятию: каждой тварной личности сопоставляется ее "идеальная личность" ("любовь — идея-монада"), реализующая связь личности с Богом. "Монады" Флоренского исполнены любви, которая связует их не только с Богом, но и между собой, так что они образуют "единство в любви". Такое единство поддерживается непрестанной активностью любви, и потому является единством живым, "многоединым существом". Иначе говоря, собрание "идеальных личностей" — само тоже личность, которую Флоренский и считал Софией. Итак, София — это божественная совершенная личность, представляющая собой собрание всех "идеальных личностей" и обладающая ипостастной сущностью. Как писал сам Флоренский, Софию можно считать "ипостастной системой миротворческих мыслей". Таким образом, София — это совершенное единство множества, причем, будучи сама личностью, она связана с любой личностью в своем составе. А любовь — это сила, которой устанавливается и держится всеединство.

Следовательно, София и представляет собой всеединство, а софиология — определенный род метафизики всеединства. Однако Флоренский избегает термина "всеединство", используя греческие формулы, наиболее часто — "единое и многое". Связано это было с тем, что Флоренский вовсе не вкладывал в это понятие тот смысл, который был известен в толкование В.С. Соловьева. У Соловьева всеединство — это принцип построения философской системы традиционного европейского образца. Флоренский же трактовал это понятие ближе к традиции античной философии, а позднее — к новейшему структурно-семиотическому подходу. По убеждению Флоренского, существуют определенные градации (или ступени) любви. Но если любовь имеет градации, то и всеединство структурировано подобным же образом. В таком случае, всеединство — это иерархия ступеней, идущих в порядке постепенного убывания связности и единства.

Важным представляется учение П.А. Флоренского о познании, в основе которого опять находится любовь: "Познание совершается любовью", — писал русский мыслитель. С.С. Хоружий отмечает, что, по Флоренскому, познание предмета — это род общения с ним, созидание единства познающего и познаваемого; и только в любви, любовью достижимо истинное познание.

Важнейшей целью познания является обретение Истины. Процесс обретения истины Флоренский разделяет на три этапа. Первый — этап логистики, когда человек пользуется способами рациональной философии. На этом этапе Истину обрести невозможно, ибо рациональная философия бессильна перед раздробленностью и множественностью мира. Второй этап — этап пробабилизма, т.е. осмысление определенных качеств истины, в том случае, если она существует. На этом этапе, достигается познание главных свойств Истины, к каковым Флоренский относит следующие характеристики: Истина есть "интуиция-дискурсия", "актуальная бесконечность", "совпадение противоположностей" и др. И наконец, Истина предстает, как важнейший христианский догмат: "Истина — …Отец, Сын, Дух… истина есть единая сущность о трех ипостасях… Троица единосущная и нераздельная". На третьем этапе, который Флоренский характеризует понятием "подвижничество", как данность уже полностью принимается необходимость существования Истины. В данном случае познание истины невозможно без веры и религиозно-духовной практики. С помощью веры и евангельской любви Истина утверждается как Святая Троица. Но здесь важен еще и сам процесс познания Истины — совершая восхождение по этапам познания Истины, человек познает любовь и включается в связуемую любовью общность людей.

Общность людей, связуемая любовью в процессе обретения Истины — это Церковь: "Столп Истины — это Церковь, это достоверность, это духовный закон тождества, это подвиг, это Триипостастное единство, это свет фаворский, это Дух Святой, это целомудрие, это София, это Пречистая Дева, это дружба, это — паки Церковь". Таков итог софиологических рассуждений П.А. Флоренского о сущности Софии, всеединстве и Истине — именно и только Церковь являет в человеческой истории все качества Софии и Истины, является Телом Христовым, истинным Столпом и утверждением Истины. Стоит напомнить, что "Столпом и Утверждением Истины" называет Церковь апостол Павел (1 Тим., 3:15) и в данном случае П.А. Флоренский с полным правом использует эти слова святого апостола.

На основе своего учения о Церкви, П.А. Флоренский разработал систему теодицеи (оправдания Бога). Флоренский определяет теодицею как "восхождение нас к Богу", предполагающее путь от иррелигиозности через сомнение, скепсис, подвиг веры, познание истины, преображение всего человека к живой вере в Бога. Но истинное обретение Бога возможно только в Церкви, следовательно, истинная теодицея основана на Церкви, как "Столпе и утверждении Истины".

В своих рассуждениях о софийности мира, П.А. Флоренский большое значение придает философии символов. По его мнению, носителями энергий бытия выступают имена и слова, которые выступают перед человеком как символы бытия: "Бытие, которое больше самого себя, — таково основное определение символа… Символ есть такая сущность, энергия которой, сращенная или, точнее, срастворенная с энергией некоторой другой, более ценной в данном отношении сущности, несет таким образом в себе эту последнюю". Весь мир, весь космос, по Флоренскому, представляет собой бесконечное множество символов и, таким образом, является символическим миром.

Поэтому столь внимательно Флоренский изучает символику икон, имен и слова. Слово, по мнению русского философа, сводит человека лицом с реальностью. Не случайно Флоренский придавал серьезное значение учению имеславия, сторонники которого считали, что в Имени Божием присутствует Сам Бог, а всякое Имя Божие как истина Богооткровения есть Сам Бог и в этих именах Бог пребывает всем Своим существом. Кстати, несмотря на то, что учение имеславия было осуждено официальной церковью, Флоренский видел в имеборчестве стремление к разрушению символов, аналогичное древнему иконоборчеству.

Одним из высших религиозно-художественных символов духовной реальности П.А. Флоренский считал икону. Он специально исследовал технические средства и художественные принципы иконописания, считая, что именно этими средствами и принципами передается символика многослойной духовной действительности. В частности, именно П.А. Флоренский разработал оригинальное учение о сущности прямой и обратной перспектив как конкретно-исторических типов художественного изображения. При этом он считал, что естественность изображения, которая в последние века выдается за великое достижение искусства, на самом деле есть искусственность, порожденная более поздним временем. И наоборот, за "наивностью" иконописных изображений, за "безграмотностью" рисунка, современные люди не видят главного — проникновения в мир духовных сущностей, тождество символического языка иконы и божественной сущности мира.

В целом, философия П.А. Флоренского еще нуждается в более детальном и основательном изучении, которое должно стать одной из задач современных историков философии.

Вопрос о троичности несколько раз был затрагиваем в тексте, но вскользь, ибо основательное обсуждение его потребовало бы особого трактата. Отлагая таковое до времени более благоприятного, мы наметим несколько мысленных ходов, имеющих разрыхлить для понимания идею троичности.

Пока бесконечный факт не дан, не может быть безусловно никакой антиципации его, кроме формальной, a именно, что он – факт и что он бесконечен; a priori мы ничего не можем сказать о нем. Но, когда он уже дан, то мы можем уразумевать его содержание и открывать его бесконечную разумность. Мы стараемся тогда вглядеться в смысл его, углубить свое понимание его. А так как смысл его бесконечен, то и понимание наше этого бесконечного смысла само может развертываться беспредельно 1021 , – однако, пребывая в каждом своем моменте тоже бесконечным. В том-то и разумность Бесконечности, что в ней все разумно и все бесконечно.

Числа вообще оказываются невыводимыми ни из чего другого, и все попытки на такую дедукцию терпят решительное крушение, а, в лучшем случае, когда по-видимому к чему-то приводят, страдают petitio principii. Число выводимо лишь из числа же, – не иначе. А т. к. глубочайшая характеристика сущностей связана именно с числами 1023 , то сам собою напрашивается пифагоровско-платоновский вывод, что числа – основные, за-эмпирические корни вещей, – своего рода вещи в себе. В этом смысле опять-таки напрашивается вывод, что вещи, в известном смысле, суть явления абсолютных, трансцендентных чисел. Но, не вдаваясь в эти сложные и тонкие вопросы, мы скажем только, что число три, в нашем разуме характеризующее безусловность Божества, свойственно всему тому, что обладает относительной само-заключенностью, – присуще заключенным в себе видам бытия. Положительно, число три являет себя всюду, как какая-то основная категория жизни и мышления.

В пространстве , заключающем в себе все внешнее, и потому все внешнее своей природе подчиняющем, мы различаем три измерения. Отвлеченно-логически допустимо, конечно, говорить сколько угодно o пространствах n-мерных и изучать их 1024 , a потом применять найденные теоремы к механике, физике и др. областям науки 1025 . Но, тем не менее, проектируемое n-мерное пространство, понятие, и реальное трехмерное пространство, данность, несравнимы между собою, и никак нельзя говорить о них, как о чем-то однородном. Пусть даже вырабатываются или будут выработаны восприятия n-мерного пространства; все равно останется глубокая пропасть между этою естественною и общею для всех трехмерною средою жизни и ухищренным, по-моментным, единичным восприятием тех пространств. Пространственная реальность, с которою имеем мы дело, трехмерна, и все, что в пространстве, – тоже трех мерно. Но, добавим, все попытки, – попытки многочисленные и упорные 1026 , – дедуцироватьтрехмерность нашего пространства, ни к чему не привели и, даже при беглом их обзоре, нетрудно убедиться, что они доказывают трех мерность пространства не иначе, как в предположении этой трехмерности.

Но не одно только общее назнаменование троичностью свойственно бытию. Каждый слой его, каждый род его имеет еще свою особливую троичность. Не входя тут в подробности, отметим лишь то, что представляется нам наиболее глубоким онтологически. Три грамматических лица 1028 , не более и не менее, – явление общее языкам разнороднейшим, и оно служит выражением основного факта социологии. Может быть, в основе его лежит факт биологический, ибо троичной представляется всякая простейшая семья : отец, мать, ребенок. В самом деле, поскольку центром и смыслом семьи служит именно ребенок, постольку, при другом ребенке, или при другой жене, мы имеем дело, собственно с иною триадою, с иной семьей. А, в чистейшем своем виде, семья ограничена лицами отца, матери и ребенка. И язык и общество, таким образом, в корнях своих носят начало троичности.

Отдельная личность опять-таки построена троично, ибо у нее три, а не иное какое число, направлений жизнедеятельности, – телесная, душевная и духовная, – и каждое психическое ее движение трояко по качеству, так что содержит отношение к уму, к воле и к чувству. Что бы ни говорили психологи против теории трех психических способностей или трех сил,бесспорным остается тот факт, что всеми усматривается существенная разница между умом, волею и чувством и несводимость их друг на друга. Вероятно, наиболее подходящим к делу пониманием их будет понимание, как трех координат процессов психики, причем каждый реальный процесс непременно имеет характеристику во всех трех направлениях. Но, если бы было и не так, то все-таки остается в устроении психической жизни что-то троякое; и этот коренной факт троякости психики, хотя и не подлежит, несмотря на все старания, дедуцированию, остается, однако, непременным и непререкаемым 1029 .

Итак, никто не сказал, почему Божественных Ипостасей Три, a не иное число. Неслучайность этого числа, внутренняя разумность его чувствуется в душе, но нет слов, чтобы выразить свое чувство. Во всяком случае, бесчисленные попытки дедуцировать Три ипостасность Божества 1038 мы не можем признать удачными. Утешением и назиданием философам да послужит же то, что даже числа измерений пространства, подразделений времени, лиц грамматики, членов первичной семьи, слоев жизнедеятельности человеческой, координат психики и т. д. и т. д. они не дедуцировали и даже не объяснили его смысла. Мало того. Чувствуется, что есть какая-то глубокая связь между всеми этими троичностями, но какая – это вечно бежит от понимания, именно в тот момент, когда хочешь почти найденную связь пригвоздить словом.

Подавляющее большинство философов и тех из свв. отцов, которые, вроде бл. Августина 1039 , были причастны к философскому мышлению, занимались этим вопросом. Но что дали они все? – Аналогии, – за которыми опять-таки лишь чувствуется более глубокое сродство, – лишь подобие, – одним словом, вместо объяснения того, что хотели объяснить, многократы увеличили объясняемое, ибо показали, что та же трудность содержится еще в бесчисленном множестве предметов мысли.

Cp. слова o. Иоанна Крон..

Нетленный Свет есть свет живой и весь – Жизнь, свет умный. Но умность его может быть постигаема еще и еще. – Что частичная умность м. б. непосредственно открываема даже в чувственном опыте – об этом см. у H. О. Лосского.

Отлагая сейчас принципиальное обоснование этого утверждения, отметим пока тот примечательный факт, что глубочайшие философы, особенно на вершинах своих размышлений, всегда тяготели к спекуляциям над числами; напомним хотя бы имена Пифагора, Платона, Плотина, Ямвлиха, Прокла, Августина, Ник. Кузанского, Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, В. Соловьева и т. д., не говоря уже о мистиках всех стран и народов. См..

Не обременяя книги библиографией эт. вопр., я считаю своим долгом отметить одну, весьма достойную внимания историка, книгу мыслителя богато и всесторонне одаренного и бесплодно погибшего; это им.: H. [A.] Гулак [- Аpтемовский]. – Опыт геометрии о четырех измерениях. Геометрия синтетическая. Тифлис, 1877, 150 стр.

Особен. см. у нем. идеалистов, у Лотце, у Тейхмюллера, кн. 2-я, гл. 2-я.

Насколько мне известно, нет языка, где число грам. лиц было иное, чем три.

Хотя и делались неоднократн. попытки свести психич. жизнь к одному из начал, – к представлению, к воле или к чувству.

Это-то формальное сходство в развитии каждой из трех координат психической жизни и служило соблазнительным поводом к попытке свести какие-нибудь две к третьей.

Интересн. примеры тому собраны А. И. Садовым, но число их можно было бы увеличить во много раз. (Характерно пристрастие Канта и последующих идеалистов к трихотомии, служащее пружиною их диалектики).

Buttmann в Mythologus I, 29; Gerhard в Griechische Mythologie, I, 141.

Usener, id., S. 35, cp. S. 161.

Часть таких попыток изложена у Садова, id., V, 1909 г., дек., стр. 1581–1594.

id., 1910 г., фев., стр. 196.

[т. е. 3, N. В.] Бл. Август., – О троичности. Августиновские подобия, которыми уясняется тайна Троичности, собраны в книге: Th. Gangauf, – Augustinus Speculative Lehre von Gottem dem Dreieinigen, SS. 204–295. См. также П. И. Bepeщaцкий, – Плотин и бл. Августин в их отношении к тринитарной проблеме. Казань, 1911 г. – Кн. E. Н. Tрубецкой, – Рел. общ. идеал западн. хр-ва в XI в. Миросозерцание бл. Августина. M., 1892. А. [П.] Opлов, – Тринитарные воззрения Илария Пиктов., Серг. Пос., 1908. – И. И. Адамов, – Учение о Троице св. Амвросия Мед., Серг. Пос., 1910.

Источник: Столп и утверждение истины : опыт православной теодицеи / Павел Флоренский. - Москва : АСТ, 2003. - 640 с. ISBN 5-17-010897-4

Павел Александрович Флоренский (1882 — 1937) — последователь философии всеединства Соловьева, крупнейший представитель русской религиозной философской мысли, энциклопедически образованный человек, полиглот, обладавший блестящими дарованиями и работоспособностью, за что современники называли его “новым Леонардо да Винчи”.

П. Флоренский был прежде всего религиозным философом и оставил большое количество трудов по теологии, истории философии и культурологии. Среди них: “Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи”, “У водоразделов мысли. Черты конкретной метафизики”, “Культ и философия”, “Вопросы религиозного самопознания”, “Иконостас”, “Космологические антиномии И. Канта” и др.

Главное произведение П. Флоренского — “Столп и утверждение истины. Опыт православной теодицеи” (1914). Название работы связано с древним летописным преданием, согласно которому в 1110 г. над Печорским монастырем явилось знамение, столп огненный, который “весь мир виде”. Столп огненный — это вид ангела, посылаемый волею Божией вести людей путями промысла, как во дни Моисея огненный столп ночью вел Израиль. Главная идея книги “Столп ….” состоит в обосновании мысли, что существенное познание Истины есть реальное вхождение в недра Божественного Триединства. То, что для субъекта знания есть истина, то для объекта его есть любовь к нему, а для созерцающего познания (познание субъектом объекта), — красота.

“Истина, Добро и Красота” — эта метафизическая триада есть не три разных начала, а одно. Это одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая. Как отмечает П. Флоренский, “духовная жизнь как из “Я” исходящая, в “Я” свое сосредоточие имеющее — есть Истина. Воспринимаемая как непосредственное действие другого — она есть Добро. Предметно же созерцаемая третьим, как вовне лучащаяся, — Красота. Явленная истина есть Любовь. Самая любовь моя есть действие Бога во мне и меня в Боге, — пишет Флоренский, — ибо безусловная истинность Бога именно в любви раскрывает себя. Любовь Божия переходит на нас, но знание и созерцательная радость — в Нем же пребывает.

Для П. Флоренского характерно изложение религиозно-философских идей не от своего имени, а как выражение церковной незыблемости истины. Истина для Флоренского — не условная величина, не средство манипуляции сознанием, а абсолютная ценность, связанная с религиозным сознанием. Абсолютная истина является продуктом веры, которая опирается на церковный авторитет.

Особенность религиозно-философской позиции Флоренского состоит в стремлении найти нравственную основу для свободы духа в господстве православных религиозных догматах и авторитетах.

Центром религиозно-философской проблематики П. Флоренского является концепция “метафизического всеединства” и “софиология”. Его замысел — построить “конкретную метафизику”, основанную на собирании мирового религиозного и научного опыта, т. е. цельную картину мира через узрение соответствий и взаимное просвечивание разных слоев бытия: каждый слой находит себя в другом, узнает, выявляет родственные основания. Эту задачу Флоренский пытается решить на базе “философско-математического синтеза”, цель которого он видел в выявлении и изучении некоторых первичных символов, фундаментальных духовно-материальных структур, из которых слагаются различные сферы реальности и в соответствии с которыми организуются разные области культуры. Физический мир у Флоренского тоже двойственен. Космос — это борьба двух принципов: Хаоса и Логоса. Логос — это не просто разум, но и культура, как система ценностей, которая есть не что иное, как предмет веры. Ценности такого рода имеют вневременной характер. Природа для Флоренского — не феномен, не система явлений, а подлинная реальность, бытие с бесконечной мощью сил, действующих в ней же, а не извне. Лишь в христианстве природа является не мнимым, не феноменальным бытием, не “тенью” какого-то иного бытия, а живой реальностью.

Наиболее сложным в теологической теории П. Флоренского считается понятие Софии, Премудрости Божией, которую он рассматривает как вселенскую реальность, собранную воедино любовью Бога и озаренную красотой Святого Духа. Флоренский определяет Софию как “четвертую ипостась”, как великий корень целокупной твари, творческую любовь Божию. “В отношении к твари, писал он, София есть Ангел-Хранитель твари, идеальная личность мира”.

В своей деятельности и творчестве П. Флоренский последовательно выражает свою жизненную задачу, которую он понимает как “проложение путей к будущему цельному мировоззрению”.

На мировоззрение П. Флоренского оказала большое влияние математика, хотя он и не пользуется ее языком. Он видит, в математике необходимую и первую предпосылку мировоззрения.

Важнейшую черту мировоззрения П. Флоренского составляет антиномизм, у истоков которого он ставит Платона. Сама истина у Флоренского есть антиномия. Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины. Постижение этой истины-антиномии есть подвиг веры “познание истины требует духовной жизни и, следовательно, есть подвиг. А подвиг рассудка есть вера, т. е. самоотрешение. Акт самоотрешения рассудка и есть высказывание антиномии”.

Одним из столпов философского мировоззрения Флоренского является идея монадологии. Но в отличие от Лейбница, монада — это не метафизическая сущность, данная логическим определением, а религиозная душа, которая может выйти из себя через отдающую, “истощающуюся” любовь. Это отличает ее от монады Лейбница как пустого эгоистического самотождества “Я”.

Развивая идеи космизма, Флоренский углубляет тему борьбы космических сил порядка (Логос) и Хаоса. Высшим примером высокоорганизованной, усложняющейся силы является Человек, который стоит в центре спасения мира. Этому способствует культура как средство борьбы с Хаосом, но не вся, а лишь ориентированная на культ, т. е. на абсолютные ценности. Грех — это хаотический момент души. Истоки космического, т. е. закономерного и гармонического, коренятся в Логосе. Космическое начало Флоренский отождествляет с божественным “Ладом и Строем”, которые противостоят хаосу — лжи — смерти — беспорядку — анархии — греху.

Решая проблему “Логос побеждает Хаос”, Флоренский отмечает “идеальное сродство мира и человека”, их пронизанность друг другом. “Трижды преступна хищническая цивилизация, не ведающая ни жалости, ни любви к твари, но ждущая от твари лишь своей корысти”. Итак, Хаосу способны противостоять: “вера — ценность — культ — миропонимание — культура”. В центре данного процесса космизации стоит человек, находящийся на вершине и грани двух миров и призывающий силы мира горнего, которые единственно способны стать двигательными силами космизации.

В своем творчестве религиозно-философского мыслителя и ученого-энциклопедиста П. Флоренский как бы воплощал тот идеал целостного знания, который искала русская мысль на протяжении всего XIX и ХХ вв.

Павел Александрович Флоренский (1882 1937) родился в дворянской семье, учился на физико-математическом факультете Московского университета, где увлечение чистой математикой (философско-математическая школа Н.В. Бугаева) сочетал с занятими философией (под руководством князя Трубецкого, Л.М. Лопатина). Второе образование он получил в Московской духовной академии (1904–1908), после окончания которой работал на кафедре истории философии, разработав в этот период ряд оригинальных курсов по истории античной философии, философии культуры и др. В 1914 г. увидело свет самое известное произведение Флоренского «Столп и утверждение истины.

В философии Флоренского оправдание человека осуществляется и через культуру. Исследуя мир сквозь призму борьбы между Хаосом и Божественным Логосом, Флоренский именно в культуре пытается найти основания для преодоления Хаоса, т. е. закона возрастающей энтропии. Культура для него не самоценна. Чтобы понять ее, необходимо выйти за ее границы. Поэтому, по мнению русского мыслителя, вера определяет культ, культ лежит в основе миропонимания, из которого и вытекает культура. Типологически существуют две разновидности культуры – средневековая и возрожденческая. Первая воплощает целостность и органичность, соборность, диалектичность, активность, синтетичность, реализм. Это объективный тип культуры. Вторая разновидность культуры, возрожденческая, характеризуется раздробленностью, индивидуализмом, логичностью, пассивностью, статичностью, поверхностностью. Это воплощение субъективности, которая в свою очередь воплощает Хаос. Эти два типа последовательно сменяют друг друга в историческом развитии. Флоренский отстаивает продуктивность средневекового типа культуры, относя свое творчество к нему.

Эти выводы Флоренского органически вливались в развивавшееся в XX в. культурологическое знание, становясь одним из продуктивных его звеньев. Флоренский является одним из самых выдающихся мыслителей XX в.[385].

Читайте также: