Философия александра пятигорского кратко и понятно
Обновлено: 07.07.2024
Александр Моисеевич Пятигорский () — российский и британский философ, учёный-востоковед, писатель. Специалист по философии буддизма, исследователь индуистской мифологической и философской традиции. Профессор индологии Школы восточных языков Лондонского университета. В общей сложности написал несколько десятков научных работ и статей, а также три романа и несколько рассказов. Выступал с лекциями во многих странах мира.
Аннотация
Предисловие Олега Алексеева
Политика, политическая деятельность являются прежде всего объектами мышления, философской мысли. Так повелось со времён Аристотеля и Платона — с тех пор они как объект осмысления постоянно находятся в поле зрения философов и рефлексирующих политиков. Пожалуй, с середины XIX века философский интерес к политическому мышлению стал угасать, оказался вытесненным вульгарной политической активностью и распространением экономизма. В то же самое время посмотрите вокруг — количество политических мемуаров достигло небывалой величины, что говорит о прорывающейся на поверхность рефлексии политических деятелей, связанных метафизической ответственностью, но, с другой стороны, продолжается погружение политики в экономику, а вместе с ней и вульгаризация самой политической деятельности.
Однако пришло время восстановить метафизическую справедливость и вернуть политическое мышление в лоно философии. В чём же сложность такого шага? В одной простой причине: не все рефлексирующие и философствующие могут выделить объект политического мышления. Полагаю, что у читателей нет серьёзных сомнений в том, что политическая деятельность напрямую связана с мышлением, которое Александр Моисеевич Пятигорский в текстах лекций именует политической рефлексией, поскольку если такие сомнения есть, то чтение текстов лекций — пустая трата времени. Философа Пятигорского интересует, увлекает только проблематизация политического мышления. Пятигорский не делится наблюдениями за политической жизнью, которые составляют критическую основу для всех политических дискуссий как в России, так и вне её. Это удел консультантов и экспертов, тех, кто мечтает быть включённым на любых ролях в политический процесс или в то, что они им называют. Он устремляет силу своего мышления и темперамента в пространство субъективности политического деятеля, сутью которой является мышление.
Александр Моисеевич Пятигорский определил цель спецкурса как воспитание политического мышления слушателей, от которых требуется, во-первых, живой интерес к политике, а во-вторых, хотя бы чрезвычайно суженный минимум знаний и области политической теории и политической истории. Политика и лекциях фигурирует одновременно как область знания и область практического применения этого знания на всех возможных уровнях социальной, экономической и культурной деятельности слушателей как потенциальных деятелей и мыслителей. Таким образом, педагогическая задача курса — это прежде всего повышение уровня политической культуры.
Представлять Александра Пятигорского в классическо-биографическом смысле мало того, что почти невозможно, но и до смешного бессмысленно. Сам Пятигорский писал о неких людях без биографии, которые не ставят перед собой никаких целей и, соответственно, не переходят в победном (ну, или бесславном) марше от одной зарубки/отметины к другой, которые не тащат на уставших своих плечах тягот своих достижений, записанных в новых скрижалях истории, и открывшихся им мгновенно закаменелых истин.
Да и другим, неведомомым нам, Знанием, он был отмечен; знанием, которое не передается ни по наследству, ни от учителя к ученику. Вечная стена, писал Пятигорский, отделяет живых от мертвых; и очень немногим, еще живым, дано знать, что там – за этой стеной, но это Знание дается только тем избранным, которые знают, что здесь это Знание неприменимо…
Александр Пятигорский говорил со всеми, ну, или почти со всеми. Разговор был его стихией, его любовью и манией.
Заканчиваю цитатой – для вас — от Александра Пятигорского:
Александр Пятигорский владел древнегреческим, латынью, санскритом, пали, тамильским и тибетским языками, а так же немецким, французским, итальянским, английским, испанским и шведским.
(Невероятную эту лекцию я услышала первый раз несколько лет назад, с тех пор регулярно переслушиваю и каждый раз восторгаюсь. Манера изложения Александра Моисеевича вкупе с интереснейшим предметом — рецепт невероятной захватывающести И очень многим коллегам мне очень часто хочется порекомендовать этот текст, поэтому я решила выложить его у себя на сайте, себе на радость и вам. Любые исправления и дополнения публикуйте, пожалуйста, в комментариях!))
…Философия и психология… Ни разу в своей жизни я не читал лекции на эту тему. Первое, о чем я вас хотел предупредить. Очень вас прошу: ничего не записывайте, только слушайте. Ничего не старайтесь запоминать, только слушать. Просто чтобы был живой процесс. И особая просьба: если у вас будет вопрос, немедленно меня прерывайте и громким голосом спрашивайте, ничего не копите. Договорились? И я отвечу, если смогу. А не смогу, извинюсь и скажу, что не знаю.
Меня интересует философское в психологии. А именно, с какой бы психологией мы не имели дело, ведь те аксиоматические основания, которые используются в той или иной психологической теории. Что вводится аксиоматически, какова система правил из этих аксиом, и каким образом эти правила фигурируют в конкретных применениях. Это для меня важно как для философа, потому что никаких применений философии вообще быть не может, если философия применяется, это не философия, а мура собачья. Философия — это абсолютно свободное мышление, философия есть только одна, твоя. А нет — нет, значит, нет философии, ты не философ.
А ведь посмотрите современную специальную психологическую литературу, это же триумф бессознательности, триумф технической, полезной, употребляемой, потребляемой, покупаемой — дураки, кто покупает, ну ладно — бессознательности. Простите меня, пожалуйста, за этот негативизм, но ничего не поделаешь.
Очень краткая история психологии
Итак, давайте займемся аксиоматическими понятиями тех философских учений, которые, в отличие от большинства сегодняшних, все-таки были сконцентрированы и на некоторых онтологиях. Сосредоточимся на них, чтобы понять, а с чем мы сегодня имеем дело в психологии?
Кроме того, повторяю, у Фрейда был верный инстинкт, что он не аксиоматизировал сознание, вводя бессознательное. Хотя любой методолог это просто видит, это прозрачно. Вводя категорию инстинкта, как по существу в категорию не психическую, а строго говоря — а это прекрасно знали все его современники — категорию биологическую, он её пытался психологизировать как бессознательное. Всё, хватит про неудавшееся аксиоматизирование. Аксиома сознания versus аксиома бессознательного, и центральная категория репрессированности.
Это не весь Фрейд. Фрейд был феноменально наблюдательным человеком. Я сейчас говорю о нем только как о психологе, а не как о реформаторе психотерапии.
Я думаю, что начало ХХ века ознаменовалось тремя попытками аксиоматизации психологии.
И тут, конечно, в 20-ых появляется очень слабая, но все равно интересная…
(Заметьте, все мои оценки, типа слабая, там мура собачья, это такие, это как бы отходы характера. Это они говорят в равной мере о моих недостатках, и о недостатках того, о чем я говорю. Хорошо! Но все-таки как бы момент сам по себе интересный.)
И вот мы сегодня говорили, когда тот же Курт Коффка выпустил свою книгу, ведь это в 21-м было. Думаю, что на самом деле он её написал и раньше. Это был замечательный психолог. Он исходил из того, что чтобы не дублировать наблюдения, можно ввести самонаблюдение. С вашего любезного разрешения интроспект. Между прочим, это совсем не глупо, потому что самонаблюдение становится определенным аспектом.
Но прослушайте, прочтите, положите рядом психологию какого-нибудь всеми забытого Мак-Таггарта, и детскую психологию Выготского. Выготский же лапоть самодельный. Так?
Но я никогда не забуду, как очутившись в Бостоне (Массачусетс), из 5 вопросов, которые мне задали, 4 были о Выготском. Ну как же, они в восторге от Выготского. А когда я им попытался объяснить, что этот восторг от незнания других психологических текстов, от психологического невежества! Они обиделись страшно. Просто обиделись в Бостоне, как русские патриоты…
— Разве Франц Брентано не ввел аксиоматику психическую?
— Вот я на это Вам отвечаю. Я Вам очень благодарен за этот вопрос. Дело вот в чем, что, слава богу, что по своей основной интенциональности, конечно, Брентано был не психолог, а философ, как и его великий, действительно, продолжатель Гуссерль. Но вот теперь, когда Брентано придумал интенциональность… то почему я не упомянул Брентано? Собственно, Ваш вопрос об этом. Потому что Брентано совершенно не интересовала психология, как таковая, он ее отрицал. Он был логик, и он о себе писал, что я, быть может, единственный философ моего времени, который сумел освободиться от психологии, постоянно мешающей философии. Он и освободился, введя чисто логическую, аксиоматически введя логическую категорию интенциональности. Вот я думаю, что это было замечательно, но это не психология.
А вдруг это правда? Вот давайте подумаем, давайте вообще будем думать. А вдруг правда, что любой наблюдаемый шаг во внешнем поведении, речи и мышлении может быть обнаружен, наблюдён, как социальный, как социально обусловленный и политически мотивированный. Кстати, заметьте, это очень интересный момент. Нам это сейчас кажется абсурдным. Опровергнуть вы можете серьезно без ругани? А вдруг так, да?
А вдруг появится какой-то сверх гений, лауреат на эту идиотскую нобелевскую премию в Филадельфии, который скажет, что он в какой-то свой вшивый сверхмикроскоп увидел, что это так. Но вот, дамы и господа, надо же самим думать.
Ведь на самом деле ни одна научная дисциплина, если вы хотите ею заниматься, не требует такой жесточайшей отрефлексированности не Павловым и Мечниковым, не Брентано, а тобой самим, как психология. И ни у кого я не наблюдал такого полного отсутствия рефлексивного мышления, как у психологов!
Сейчас мы наблюдаем другой момент. Сейчас во многих странах психология опомнилась, и как бы сменила интенциональность. Теперь, вы видите, даже неинтересно рассказывать, читаете тысячи брошюр и статей, которые говорят о сдвиге в психологии в сторону духовности, дамы и господа, и даже мистики. Интересно ведь, да? Психология, ещё более не психология, чем психофизиология, или психогенетика и психобиофизика, а не психология. Опять же, договоримся, о чем мы говорим. Опять давайте создадим хотя бы самую элементарную, примитивную микроаксиоматику. О чем мы говорим?
Так, хватит критики, считайте, что я никого не ругал. Хотя, вы знаете, весь этот поток нейропсихологической чуши, он ведь очень быстро становится неинтересным даже в пересказе, хотя его можно очень романтически пересказать. И вот давайте (добавим) немножко оптимизма?
Философия психологии, Александр Пятигорский
Психология и антропология
Да, между прочим, дамы и господа, позвольте вам сказать на ходу моё личное мнение, которое я не считаю ни для кого обязательным. Реально заниматься чужой философией Гегелем, Кантом, Декартом, индийской философией, может быть в том числе, у которой есть своя, пусть самая примитивная. Вы согласны со мной? Какая ни есть… Вы понимаете? Пусть ещё не описанная им самим, но без внутренней философской установки серьезное изучение никакой другой философией нереально, неинтересно. Это понятно, да? Хорошо, идём дальше.
И вот эти антропологии, да, к ним примыкает, вернее на самом деле они примыкают к двум замечательным английским философам, конечно, никому не известным. Успокойтесь, не только в России, но и в Англии. Англия так же невежественная в отношении своих, как России. Так Англия, как и Россия, попугайничает с французами, да. Так? А своих не замечают, это нормально. Вот Англия пропустила Чарли Броуда, пропустила Мак-Таггарта совершенно. Вот, там какой-нибудь недоделанный псевдофилософ вроде Жана-Поля Сартра, которого бы Кант вообще и ни одной страницы бы не читал, а выбросил. Да, все вот читают, открыв рот.
От чего? С одной стороны от невежества, от отсутствия своего собственного философского подхода, назовем его так, внутренней рефлексивной критики. Хорошо! А без неё вы ничего не сделаете. Сдавать экзамены будете, защищать диплом, а ничего своего не сделаете. Итак, что предложили они? Я говорю о двух ещё английских философов. Один замечательный физик и астрофизик, в данном случае Эддингтон, и второй замечательный логик и математик Альберт Уайтхед. Ни один, ни другой психологией никогда не занимались. Но они высказали ряд мыслей, которые потом помогли антропологам сформировать своё собственное поле психологического мышления.
И вот это понятие этоса привело и к первой замечательной идее, потом пошла вторая и третья.
Дамы и господа, умоляю вас, поймите, раз произнеся эту фразу, вы обрекаете себя на проклятие в веках.
А что такое мифология? Мифология для этологии, это определенный факт, который неистинный и неложный. Вообще самое понятие этологии предполагает абсолютную фактичность, так есть.
Ну, например, если человек родился в племени ятмулов, то он, допустим, уже знает или видит, слышит, что осенью нельзя есть рыбу.
Так, вот и опять мы кончили проблемой внешнего наблюдателя. В принципе, я абсолютно убежден, что пока не будет определенной психологии внешнего наблюдателя, психология не сможет, как психология, не как психофизиология, не как психобиофизика, не сможет стать реальной, даже дескриптивной, чисто описательной типа ботаники или зоологии беспозвоночных, наукой. На этом я пока заканчиваю, буду счастлив ответить на ваши вопросы.
— А можно вот сразу?
Да, любой.
— Значит, что крайней ситуации нет.
Послушайте, только не называйте этот пример крайним. Да вы все на 99% это не отрефлексируете.
— Случай крайний, который случай этого экстремального в плане восприятия.
Так вот то, что вы сейчас сказали, это уже само по себе есть планируемая крайность. Вы понимаете? Но сказать, что две крайности — и полная глухота и слепота рефлексийная, и четкое принятие сигнала вашей рефлексивности, — это вероятностно как-то не работает, потому что обычно, если мы не тренированы, если мы не рефлексивны, этого не случится. А если да, то может случиться с возрастающей вероятностью.
— Этос и архетип, это две разные аксиоматики?
Абсолютно! Они не противоречат друг другу. Романтическая теория Карла Густава Юнг об архетипах, она говорит о какой-то необыкновенной наблюдательности этого человека. Это был человек тончайшей и психологической и эстетической наблюдательности. По сравнению с ним, его в начале любимый, потом отвергнувший его учитель Зигмунд Фрейд был просто лапоть вообще небритый).
— Как он сказал, кондовый естествоиспытатель в духе Бюрхнера и Малишота середины 19 века, Юнг о Фрейде.
Да-да, он правду сказал. Но, кроме того, нет, это в архетипе есть много интересного. Но, в общем, ¾ эстетики, это очень здорово видится. Но, к сожалению, к экспериментальной и психотерапевтической практике, простите за вульгаризм, даёт сбой на каждом шагу. Тем не менее…
— А этос?
Вы понимаете, этос, это вещь чисто теоретическая. В то время, как Юнг с самого начала вводил архетипы как оружие, как оружие своей интерпретации снов, как оружие какой-то психотерапевтической клиники. Видите, о нем говорить трудно. Это был тот случай, когда человек был настолько талантлив, что как бы получалось или не получалось, это особого значения для него не имело, что-то выходило всегда.
— Скажите, а вот ваши данные работы с Борисом Андреевичем Успенским по поводу типологии, в основу которой кладутся способы семантизации поведении. Это что такое?
Да, я прекрасно помню эту работу, глаза бы мои её не видели. Очень плохая работа, я хвастаться никогда не буду.
— Это не близко вот к тому, о чем мы сейчас?
Александр Моисеевич Пятигорский оставил после себя настолько необычное научное наследие, что его еще долго предстоит изучать последователям, философам и специалистам, изучающим принципы коммуникативного общения. При жизни он пытался убедить людей, что каждый человек может и должен иметь собственную философию, потому что без этого от любой другой мудрости пользы не будет. Вот такую необычную концепцию продвигал в жизнь Александр Моисеевич Пятигорский – человек, родившийся в СССР, затем эмигрировавший из него, продолживший научную карьеру в Англии.
Александр Пятигорский был выходцем из просвещенной московской семьи, следующей традициям еврейского воспитания. Первым воспитателем мальчика стал родственник – брат дедушки по отцовской линии Ефраим Липович Пятигорский, в дореволюционное время имевший статус купца первой гильдии. Во многом именно благодаря его стараниям Александр получил разностороннее развитие и стал много читать. Добавляли знаний и рассказы о заграничных командировках отца, куда тот часто ездил по служебной надобности как инженер-сталелитейщик.
В 1941 году семья Пятигорских вынужденно покинула столицу, эвакуировавшись в уральский танкоград – город Нижний Тагил. Здесь 12-летний Саша не только получал знания в школе, но и работал на производстве наравне со взрослыми. По окончании войны семья возвратилась в Москву, где Александр завершил школьное обучение и пошел набираться новых знаний на факультете философии в МГУ.
Следующий этап своей жизни молодой человек начал в Сталинграде, преподавая историю в одной из школ. Отработав несколько лет учителем, он понял, что средне учебное заведение сильно ограничивает его потенциальные возможности. Закончив преподавательскую деятельность в школе, он направился не куда-нибудь, а в Институт востоковедения АН СССР. Там в 1957 году его научным руководителем стал Юрий Николаевич Рерих, сын знаменитого ученого, исследователя культуры Востока и талантливого художника Николая Константиновича Рериха. Влияние Юрия Рериха на молодого ученого стало решающим. Уровень его познаний был настолько высок, что не все современники могли понять это. Эластичность мышления знаменитого востоковеда так поразила Пятигорского, что у него стал проявляться интерес к изучению других стран и языков.
Как ученый он начал излагать свои мысли в статьях, а в 1960 году свет увидела и первая его научная книга. Спустя два года после защиты диссертации на тему истории средневековой тамильской литературы Пятницкий получил и первую высокую научную степень – кандидата филологических наук. Уже как знающего и уважаемого ученого в 1963 году его пригласили в местный университет Тартуса для проведения исследований по семиотике. Позднее, это сказалось на его научной карьере. Александр Моисеевич вошел в число основателей Тартуско-московской семиотической школы.
Учитывая факт большой увлеченности Пятигорского восточными философиями, становится понятным, почему догматизм главенствовавшей тогда в Советском Союзе коммунистической идеологии так сковывал полет мыслей ученого. Он просто видел, что подход к философии, науке и культуре не может быть однозначным. Собственное видение научного развития сблизило его с кругами советских диссидентов. Когда те выходили на свои протестные акции, рядом с ними был и Пятигорский.
Но что удивительно. Если диссидентов в стране всячески маргинализировали, то в отношении Александра Пятигорского ничего подобного не было. Ему никто не запрещал продолжать заниматься научной работой. Тем не менее, рамки одной страны, пусть даже и очень большой, сковывали полет его научной мысли. Александр Моисеевич принял решение эмигрировать из страны туда, где сможет свободно продвигать свои научные идеи. В 1973 году он получил разрешение на выезд в Западную Европу.
Поначалу Пятигорский приехал в ФРГ. Однако там задержался ненадолго, и вскоре уехал в столицу Британии Лондон, где и прожил до конца жизни. В Туманном Альбионе его талант смог раскрыться максимально. Он активно писал, участвовал в радиопередачах и телешоу, в которых знакомил слушателей и зрителей со своими идеями. В этот период издавались многочисленные научные монографии Пятигорского. Но и это еще не все.
Под влиянием Юрия Николаевича Рериха Александр Моисеевич страстно влюбился в Индию и Тибет. Эта любовь привела к тому, что ученый уверенно овладел санскритом и некоторыми наречиями Тибета. В Лондонском университете оценили это, доверив ему переводить индуистские и буддистские священные тексты. Данная работа значительно расширила кругозор ученого, что это отразилось на качестве и тематике его лекций перед студентами. Своим слушателям он внушал мысль, что буддизм очень близок к науке, чего современный человек, увлеченный материальным миром, к сожалению, не замечает. За свою работу в Лондонском университете Пятигорский получил звание профессора.
Текстовая модель коммуникации А.М. Пятигорского осмысливает коммуникацию человека с собой и другими, которую он осуществляет через текст. Согласно модели Пятигорского, коммуникация осуществляется в определенной коммуникативной ситуации при взаимосвязи с другими лицами. Текст создается субъективной ситуацией, а воспринимается в зависимости от времени и места в множестве объективных ситуаций. Пятигорский прослеживает взаимодействие категорий времени и пространства с текстом. Он утверждает, что для письма время функционально не значимо; наоборот, основная черта письма - предельное сжатие времени. В идеале –это пространственное явление, при котором временем можно пренебречь (пример: телеграмма).
В модели А. Пятигорского особое значение придается наблюдателю. Только при наличии наблюдателя возникает семиотическая ситуация. Знак рассматривается как составляющая процесса интерпретации: он представлен не в самом объекте, а в процедуре интерпретации и культуре наблюдателя. Так, объективная сторона знака проявляется через внешнего наблюдателя.
Читайте также: