Экономика во время пандемии доклад

Обновлено: 04.07.2024

Коронавирусный кризис еще долго продолжит влиять на глобальную экономику. К 2030 г. ее траектория будет отставать от допандемического тренда на 3%, а ущерб для России за 2020–2025 гг. будет эквивалентен потере почти трех лет роста.

По мере выхода глобальной экономики из коронакризиса все большее значение приобретают оценки ее долгосрочного влияния на производственный потенциал экономики: такие оценки важны для принятия решений в сферах бюджетной, монетарной, экономической политики. Например, бюджетные планы правительства Великобритании основаны на том, что траектория экономики страны надолго останется ниже допандемической. А по мере сворачивания мер поддержки Федеральной резервной системой и другими центробанками оценка потенциального роста экономики и разрыва между ним и фактическим ростом будет иметь ключевое значение для понимания того, насколько велико инфляционное давление, пишут Люк Бартоломью и Пол Диггл, экономисты Aberdeen Standard Investments (инвесткомпания, управляющая более $600 млрд активов правительств, пенсионных фондов, страховых компаний в 80 странах).

Для таких оценок довольно трудно использовать исторические аналогии, отмечают экономисты: большинство исследований о долгосрочном влиянии кризисов фокусируются на финансовых кризисах, но коронакризис таковым не является; прошлые пандемии тоже вряд ли помогут разобраться во влиянии коронавируса из-за значительных изменений в структуре экономики, произошедших с тех времен, а также разницы в масштабах пандемий.

Однако можно попытаться выявить каналы, через которые текущий коронавирусный шок может вызвать долгосрочные изменения в экономике, и оценить, как реакция экономической политики на этот шок в разных странах могла ослабить или усилить действие этих каналов. По оценке Бартоломью и Диггла, предпринявших такую попытку в своем исследовании , глобальная экономика к 2030 г. все еще продолжит отставать от допандемического тренда на 3%, но этот эффект будет крайне неравномерным по странам.

Коронакризис практически во всех странах привел к шоку на рынке труда, и то, как экономики с ним справлялись, зависело от проводимой конкретными странами политики. Например, в США выросли выплаты по безработице, а европейские страны пошли по пути вынужденных отпусков и сокращения количества рабочих часов, чтобы сохранить рабочие места и сформировавшиеся на рынке труда связи между работниками и работодателями. В долгосрочной перспективе страны, где сильнее выросла безработица, скорее всего, столкнутся с более продолжительным сокращением участия в рабочей силе, хотя может произойти и ее более эффективное перераспределение , рассуждают авторы.

Негативный эффект коронакризиса может быть сильнее, чем других рецессий, из-за огромного количества потерянных учебных часов вследствие закрытия школ и университетов: это нанесет , возможно, невосполнимый ущерб накоплению человеческого капитала. Кроме того, молодым сотрудникам будет сложнее приобретать необходимые для конкретных фирм навыки из-за распространения удаленной работы.

Ошибки политики

Второй механизм, способный усилить негативное долгосрочное влияние кризисов, – политические ошибки, например недостаточное стимулирование спроса или недостаточная поддержка стороны предложения для улучшения функционирования рынка труда.

До глобального финансового кризиса считалось, что активной денежно-кредитной политики достаточно для стабилизации колебаний экономической активности, в то время как задача налогово-бюджетной политики заключалась в контроле над государственным долгом. После кризиса и обвала процентных ставок во всем развитом мире до эффективной нижней границы (когда номинальные ставки не могут быть больше понижены для большего стимулирования, и поэтому денежно-кредитная политика становится гораздо менее эффективной в обеспечении стимулов) стало очевидным, что налогово-бюджетная политика также может играть жизненно важную роль в макроэкономической стабилизации. Но недостаточная гибкость этих политик отчасти была причиной медленного восстановления после финансового кризиса.

Так, преждевременное сворачивание ФРС мер стимулирующей денежно-кредитной политики в 2013 г. подтолкнуло ожидания роста ставок, который произошел, когда инфляция была еще значительно ниже целевого уровня. Еврозоне потребовалось пережить кризис суверенного долга, прежде чем ЕЦБ выступил настоящим кредитором последней инстанции и ввел количественное смягчение для борьбы с дефляцией. В то же время переход к жесткой бюджетной экономии в США, еврозоне и Великобритании в 2010 и 2011 гг. сильно повлиял на экономическую активность .

Меры денежно-кредитной и бюджетной политик во время COVID-19 были впечатляющими и помогли избежать превращения коронавирусного кризиса в финансовый, что, возможно, предотвратило связанный с финансовыми кризисами долгосрочный ущерб. Снижение ставок и расширение балансов центробанков улучшило финансовые условия. А глобальный пакет фискальных мер в два раза превысил по объему тот, который применялся во время глобального финансового кризиса 2007–2009 гг.

Наихудший случай

Долгосрочный ущерб мировой экономике, нанесенный глобальным финансовым кризисом 2008–2009 гг., – пример наихудших последствий кризиса. Тренд роста мирового ВВП в докризисные годы составлял 4,3% в год; на пике кризиса, в первом квартале 2009 г., мировой ВВП был на 7,1% ниже в сравнении с докризисным трендом. В последующие годы разрыв так и не был устранен; более того, темп роста мирового ВВП в период с 2009 по 2019 г. составил 3%, то есть ниже, чем до глобального кризиса. Это означало, что накануне кризиса COVID-19 глобальная экономика была почти на 18% меньше, чем могла бы быть при сохранении темпов роста, наблюдавшихся до начала глобального финансового кризиса, сравнивают Бартоломью и Диггл.

Выбить из колеи

Зомбификация

На фоне кризиса может вырасти число компаний-зомби – убыточных фирм, неспособных обслуживать свой долг, которым удается продолжать существовать за счет низких ставок. Среди причин длительного снижения производительности последних двух десятилетий часто упоминают именно увеличение числа зомби-компаний: так, в 14 развитых экономиках оно выросло с 4% в 1980-х гг. до 15% в 2017 г. Эти фирмы менее производительны и при этом мешают выходу на рынок потенциально более эффективных новых игроков, поэтому рост их числа сдерживает совокупную производительность в экономике. Продолжающееся существование зомби-компаний препятствует естественному обороту фирм, когда неэффективные уходят с рынка, высвобождая использовавшиеся ими экономические ресурсы – капитал, рабочую силу и т.д. – в пользу более производительных компаний.

С учетом различных механизмов поддержки, вводимых странами в ответ на коронакризис (снижение ставок, предоставление ликвидности, ослабление регулирования), он мог привести к дальнейшему рост числа зомби-фирм. Например, Институт немецкой экономики в Кельне (IW) в конце 2020 г. оценивал , что из-за ослабления законодательства о банкротстве в Германии в экономике страны оказалось 4300 дополнительных компаний-зомби. Безусловно, поддержка упростила компаниям возможность оставаться на плаву, однако проблема не столько в том, что число зомби-фирм в кризис возрастает, сколько в том, что восстановление после кризиса не приводит к значительному сокращению их числа. И это, несомненно, повлияет на долгосрочный рост и нанесет непоправимый ущерб экономике, заключают авторы.

Сейчас более высоким риском для долгосрочного экономического развития можно считать преждевременную отмену мер поддержки, а не существование фирм-зомби, но второй риск будет расти, отмечают авторы. По мере восстановления экономики важно будет позволить ресурсам перераспределяться более эффективно.

Замедление структурных реформ

Еще один канал, через который коронакризис может снизить потенциальный рост экономик, – это ослабление стимула для структурных реформ и глобализации. Правительства из-за шока бизнес-цикла вынуждены заниматься краткосрочной стабилизацией ценой откладывания долгосрочных структурных преобразований – из-за недостатка времени, политического капитала или падения рейтингов.

Более того, коронавирусный кризис может стать стимулом к проведению политики, которая скорее негативно скажется на долгосрочном росте – в частности, вероятно, вырастет интерес правительств к поддержке стратегических отраслей, что обычно ведет к снижению эффективности производства (за счет сокращения конкуренции, подстраиваемого под интересы определенных фирм регулирования, искажения рыночных стимулов). А фирмы начнут сокращать цепочки поставок и увеличивать локализацию производств, что также может привести к менее эффективному распределению ресурсов.

Долгосрочный ущерб

С учетом всех перечисленных каналов трансмиссии долгосрочного ущерба, прогнозируют Бартоломью и Диггл, из-за коронакризиса глобальный ВВП будет сохранять разрыв со своим допандемическим трендом, и к 2030 г. этот разрыв все еще будет составлять 3% – это примерно треть аналогичных потерь после глобального финансового кризиса. Масштаб ущерба варьируется в зависимости от страны – того, насколько сильно по ней ударил кризис, и ответа на этот удар со стороны государственных мер поддержки.

Проблемы ошибок политики будут особенно актуальны для стран, которые плохо справлялись с вирусом, недостаточно оперативно вводили меры экономической поддержки и планируют преждевременно их отменять. Это характерно для большей части мировой экономики, пишут экономисты, за исключением США (где фискальная политика стала менее ограниченной дефицитом и долгом, а ФРС переключилась на таргетирование среднесрочной инфляции, выбрав тем самым систематически более либеральную политику) и Китая (который быстро вернулся к более нейтральной политике – но не преждевременно, а на фоне успеха своей стратегии по борьбе с пандемией).

Зомбификация затронет все экономики с учетом вводившихся программ госгарантий. Что касается структурных реформ, пандемия затормозила программы, рассматривавшиеся в Японии, Бразилии и Индии, но стимулировала европейские государства вводить меры (в частности, поддержки занятости), которые могут быть институционализированы.

В совокупности все эти факторы, по оценке авторов, приведут к тому, что из-за коронакризиса потери для экономики России к 2025 г. составят, в сравнении с допандемическим трендом, почти три года роста: то есть в 2025 г. ВВП страны будет на том уровне, который, не случись пандемия, соответствовал бы 2022 г. Еще через пять лет, к 2030 г., разрыв ВВП с докризисной траекторией все еще будет составлять 4% – что эквивалентно примерно двум годам роста средним за три докризисных года темпом (за 2017–2019 гг. среднегодовой рост экономики России составил 2,2%) .

Правда, оговариваются экономисты, очень высока неопределенность: полученные оценки зависят как от развития пандемической ситуации, так и от мер политики.

Читайте также: