В чем смысл соединения реалистического и фантастического в образах градоначальников кратко

Обновлено: 04.07.2024

Творчество Салтыкова-Щедрина, демократа, для которого самодержавно-крепостнический строй, царящий в России, был абсолютно неприемлем, имело сатирическую направленность. Писателя возмущало русское общество “рабов и господ”, бесчинство помещиков, покорность народа, и во всех своих произведениях он обличал “язвы” общества, жестоко высмеивал его пороки и несовершенства. Так, начиная писать “Историю одного города”, Салтыков-Щедрин поставил перед собой цель обличить уродство, невозможность существования самодержавия с его общественными

Таким образом, “История одного города” – произведение сатирическое, доминирующим художественным средством в изображении истории города Глупова, его жителей и градоначальников является гротеск, прием соединения фантастического и реального, создающий абсурдные ситуации, комические несоответствия. По сути, все события, происходящие в городе, являются гротеском.

Жители его, глуповцы, “ведущие свой род от древнего племени головотяпов”, не умевших жить в самоуправлении и решивших найти себе повелителя, необычайно “начальстволюбивы”.

“Испытывающие безотчетный страх”, неспособные самостоятельно жить, они “чувствуют себя сиротами” без градоначальников и считают “спасительной строгостью” бесчинства Органчика, имевшего в голове механизм и знавшего только два слова – “не потерплю” и “разорю”. Вполне “обычны” в Глупове такие градоначальники, как Прыщ с фаршированной головой или француз Дю-Марио, “при ближайшем рассмотрении оказавшийся девицей”. Однако своей кульминации абсурдность достигает при появлении Угрюм-Бурчеева, “прохвоста, задумавшего охватить всю вселенную”.

Стремясь реализовать свой “систематический бред”, Угрюм-Бурчеев пытается все в природе сравнять, так устроить общество, чтобы все в Глупове жили по придуманному им самим плану, чтобы все устройство города было создано заново по его проекту, что приводит к разрушению Глупова его же жителями, беспрекословно выполняющими приказания “прохвоста”, и далее – к смерти Угрюм-Бурчеева и всех глупов-цев, следовательно, исчезновению заведенных им порядков, как явления противоестественного, неприемлемого самой природой.

Так с помощью использования гротеска Салтыков-Щедрин создает логическую, с одной стороны, а с другой стороны – комически-нелепую картину, однако при всей своей абсурдности и фантастичности “История одного города” – реалистическое произведение, затрагивающее множество злободневных проблем. Образы города Глупова и его градоначальников аллегоричны, они символизируют самодержавно-крепостническую Россию, власть, в ней царящую, русское общество.

Поэтому гротеск, используемый Салтыковым-Щедриным в повествовании, – это еще и способ обличить отвратительные для писателя, уродливые реалии современной ему жизни, а также средство выявления авторской позиции, отношения Салтыкова-Щедрина к происходящему в России. Описывая фантастически-комическую жизнь глуповцев, их постоянный страх, всепрощающую любовь к начальникам, Салтыков-Щедрин выражает свое презрение к народу, апатичному и покорно-рабскому, как считает писатель, по своей природе. Единственный лишь раз в произведении глуповцы были свободны – при градоначальнике с фаршированной головой.

Создавая эту гротесковую ситуацию, Салтыков-Щедрин показывает, что при существующем общественно-политическом строе народ не может быть свободен.

Абсурдность же поведения “сильных” (символизирующих реальную власть) мира сего в произведении воплощает беспредел и произвол, чинимый в России высокопоставленными чиновниками. Гротесковый образ Угрюм-Бурчеева, его “систематический бред” (своеобразная антиутопия), который градоначальник решил во что бы то ни стало воплотить в жизнь, ЕГ фантастический конец правления – реализация идеи Салтыкова-Щедрина о бесчеловечности, противоестественности абсолютной власти, граничащей с самодурством, “i”О “/i”Невозможности ее существования. Писатель воплощает мысль о том, что самодержавно-крепостнической России с ее безобразным укладом жизни рано или поздно придет конец. Так, обличающий пороки и выявляющий нелепость и абсурд реальной жизни гротеск передает особую “злую иронию”, “горький смех”, характерный для Салтыкова-Щедрина, “смех сквозь презрение и негодование”.

Писатель порой кажется абсолютно безжалостным к своим героям, чересчур критичным и требовательным к окружающему миру.

Но, как говорил Лермонтов, “лекарство от болезни может быть горьким”. Жестокое обличение пороков общества, по мнению Салтыкова-Щедрина, – единственное действенное средство в борьбе с “болезнью” России.

Осмеяние несовершенств делает их очевидными, понятными для всех. Неверно было бы говорить, что Салтыков-Щедрин не любил Россию, он презирал недостатки, пороки ее жизни и всю свою творческую деятельность посвятил борьбе с ними.

В чем смысл соединения реалистического и фантастического в образах градоначальников?

Салтыков-Щедрин прибегает к гротескной сатире, потому что это наиболее точное и выразительное литературное средство, которое помогает донести до читателя глубочайшее "бумажное" безумие, автор хочет показать апогей бюрократизма и чиновничества в таких образах, как образ "Органчика".
Читатель понимает, что так в жизни не бывает, но в то же время невольно задумывается, а насколько сильно преувеличил автор? Есть ли что-то хтоническое и глубинное в образе того же Органичка или это простая гипербола, разбавленная абсурдом? Автор хочет подчеркнуть, что при определенных обстоятельствах фантастика может смешаться с былью и пробраться во все щели человеческой деятельности, кошмар бюрократизма будет распространятся как чума, переносимая офисными крысами в своих кейсах, Салтыков-Щедрин показал что такое безумие и почему оно может иметь место среди нас.

"История одного города" - это аллегория, притча, поэтому соединение реального и фантастического необходимо автору для придания его рассказу обобщенного философского смысла. Это очень удачная стилистическая находка.

Мы постоянно добавляем новый функционал в основной интерфейс проекта. К сожалению, старые браузеры не в состоянии качественно работать с современными программными продуктами. Для корректной работы используйте последние версии браузеров Chrome, Mozilla Firefox, Opera, Microsoft Edge или установите браузер Atom.

Другая характерная особенность художественной структуры "истории одного города" состоит в том, что все события, сцены правдоподобные и достоверные сочетаются с ней с фигурами и сценами фантастическими, в реальной жизни невозможными.

Заглянем, например, в "Опись градоначальников", в которой Щедрин знакомит нас с многообразием лиц, в разное время правивших Глуповым. С первого взгляда нет ничего необычного: фамилия есть, имя-отчество есть и чин. И качествами некоторые наделены правдоподобными.

В то же время встречаются необычные характеристики и детали.

Так, бригадир Иван Матвеевич Баклан описан следующим образом: "Был роста трёх аршин и трёх вершков, и кичился тем, что происходит по прямой линии от Ивана Великого (известная в Москве колокольня). Переломлен пополам во время бури, свирепствовавшей в 1761 году" [IV, 16]

Маркиз де Санглот "летал по воздуху в городском саду и чуть было не улетел совсем, как зацепился фалдами за шпиц, и оттуда с превеликим трудом снят" [IV,17].

Статский советник Никодим Осипович Иванов "был столь малого роста, что не мог вмещать пространных законов. Умер в 1819 году от натуги, усиливаясь постичь некоторый сенатский указ" [IV,18].

Достоверное, правдоподобное и фантастическое в сатире Щедрина сосуществуют, взаимодействуют между собой. Благодаря этому те или иные стороны жизни поворачиваются к читателю как бы заново, обнажается их истинная сущность.

В реальной действительности внутренние жизненные закономерности оказываются скрытыми в однообразной повседневности. Но если в этой повседневности происходит что-то необыкновенное, человек останавливается и начинает размышлять над тем, что бы это могло означать.

Сочетание достоверного и фантастического в сатире Щедрина преследует аналогичную цель. Вторжение фантастики в повседневную действительность призвано привлечь внимание читателя к таким закономерностям жизни, которые обычно ускользали от взора.

Гротесковые фигуры градоначальников

В описи градоначальников даются краткие характеристики глуповских государственных деятелей, воспроизводится сатирический облик наиболее устойчивых особенностей русской истории, неизменно повторяющихся во все эпохи и все времена. Феофилакт Беневоленский и Василиск Бородавкин вошли в историю повсеместным и насильственным насаждением в Глупове игры ламуш, горчицы и лаврового листа, прованского масла и персидской ромашки. Амадей Клементий прославил себя усердным принуждением обывателей к стряпне макарон. Онуфрий Негодяев размостил вымощенные его предшественниками улицы и из добытого камня настроил монументов. Угрюм-Бурчеев разрушил старый город и построил другой на новом месте. Перехват-Залихватский сжёг гимназию и упразднил науки. Уставы и циркуляры, сочинением которых прославились губернаторы, бюрократически регламентируют жизнь обывателей вплоть до бытовых мелочей, вплоть до указов "О добропорядочном пирогов печении".

Заострения и преувеличения художественных образов писатель достигает многообразными художественными средствами. Создавая образы гардоначальников, сатирик широко пользуется приёмом, который можно было бы назвать приёмом "кукольности".

Его градоначальники напоминают мерзких и свирепых марионеток. Этот приём избран Щедриным не случайно. В его основу положена правда жизни и глубокая мысль. Потребность творить насилие вошла в их плоть и кровь, грабёж стал повседневной привычкой. Поэтому они и лишены всяких человеческих черт и даже человеческого облика. Властители Глупова - это уже не люди, а живые куклы. Свои функции они способны выполнять автоматически. Им для этого, как то доказывает пример Брудастого, даже головы не нужно. В голове этого администратора вместо мозга действует нечто вроде шарманки ("органчика"), наигрывающей два слова-окрика: "разорю!" и "не потерплю!". Рассказывается о том, как однажды сломался механизм в голове Брудастого, как он исчез с глаз обывателей, удалившись в свой кабинет. Письмоводитель, вошедший утром с докладом, "увидел в кабинете такое зрелище: градоначальниково тело, облечённое в вицмундир, сидело за письменным столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье пустая градоначальникова голова [IV,25]. Пока местный мастер пытался починить сломавшийся "органчик", в Глупове начался "бунт", первопричиной которого стало неистребимое начальстволюбие. Взбесившаяся толпа сбежалась к дому помощника градоначальника с истошным криком: "Куда ты девал нашего батюшку?!".

Так высмеивает Щедрин бюрократическую бездумность русской государственной власти, а также безграничное доверие к ней обывателей. К Брудастому примыкает другой градоначальник с искусственной головой - Прыщ. У Прыща голова фаршированная, поэтому он совершенно неспособен управлять, а его девиз - "отдохнуть-с". И хотя глуповцы вздохнули при новом правителе, суть их жизни мало изменилась: и в том, и в другом случае судьба города находилась в руках безмозглых властей.

Нельзя не заметить, что в основе щедринской фантастики и гротеска лежит народный взгляд на вещи, что многие фантастические образы являются не чем иным, как развёрнутыми метафорами, почерпнутыми из русских пословиц и поговорок. И "органчик" у Брудастого, и "фаршированная голова" у Прыща восходят к распространённым в народе пословицам, поговоркам и фразеологическим выражениям: "на тулово без головы шапки не пригонишь", "тяжело голове без плеч, худо телу без головы", "у него голова трухой набита", "потерять голову", "хоть на голове-то густо, да в голове пусто". Богатые сатирическим смыслом народные присловья без всякой переделки попадают в описание глуповских войн и междоусобиц.

Атмосфера гневного презрения, беспощадной издёвки, решительной критики окружает все фигуры градоначальников. Однако наибольшего накала, силы, насыщенности сатира Салтыкова-Щедрина достигает в образе Угрюм-Бурчеева, где слились и бездушный автоматизм Органчика, и карательная неуклонность Фердыщенки, и педантизм Двоекурова, и жестокость Бородавкина, и одержимое идолопоклонничество Грустилова. "Угрюм-Бурчеев был прохвост в полном смысле этого слова. Не потому только, что он занимал эту должность в полку, но прохвост всем своим существом, всеми помыслами" [IV,151]. В понятии "прохвост", в узком (профессиональном) и широком (ругательном) смысле слова, соединилось для писателя всё зло, какое существует в мире, враждебном жизни, человеческой и природной. Рассказ об Угрюм-Бурчееве развёртывается в сурово-трагической интонации. Здесь автор охватил своей сатирой и ярко отобразил весь набор всевозможных ухищрений антинародной власти, все её политические постулаты, всю её законодательно-административную систему, основанную на принуждении, муштре, постоянном порабощении и угнетении народных масс. В казарменном идеале Угрюм-Бурчеева запечатлены эксплуататорские режимы не одной только эпохи и не одной конкретной страны, а многих эпох и многих стран.

Сатира Щедрина направлена также против аморальной, наполненной бесчинством фаворитизма, дворцовыми интригами жизни представителей власти. Особенно ярко их жизнь и нравы разоблачатся в сказании о шести градоначальницах, в котором можно увидеть намёк на систему правления многих русских цариц. Нарисованные здесь сатирические картины наиболее ярко изображают жизнь, находящуюся под "игом безумия". В образе целого полчища разъярённых клопов автор разоблачает бескультурье, невежество, нечистоплотность и паразитизм правящих слоёв. Ненавидящий царизм как систему, писатель стремился таким образом вызвать у читателей чувство такого же отвращения и омерзения.

Гротескный образ глуповцев

Глупов в книге Щедрина - это особый порядок вещей, составными элементами которого являются не только администрация, но и народ - глуповцы. Щедрин подвергает сатире наиболее слабые стороны народного миросозерцания. Писатель показывает, что народная масса в основе своей политически наивна, что ей свойственно неиссякаемое терпение и слепая вера в начальство, в верховную власть.

"Мы люди привышные! - говорят глуповцы. - Мы перетерпеть могим. Ежели нас теперича в одну кучу сложить и с четырёх концов запалить - мы и тогда противного слова не молвим!" [IV,52]. Энергии административного действия противопоставляется энергия бездействия, "бунт" на коленях: "Что хошь с нами делай! - говорили одни, - хошь - на куски режь; хошь - с кашей ешь, а мы не согласны!" - "С нас, брат, не что возьмёшь! - говорили другие, - мы не то что прочие, которые телом обросли! Нас, брат, и уколупнуть негде!". И упорно стояли при этом на коленях" [IV,81]. "Мало ли было бунтов! - с гордостью говорят о себе глуповские старожилы. - У нас, сударь, насчёт этого такая примета: коли секут - так уж и знаешь, что бунт!" [IV,80].

Когда же глуповцы "берутся за ум", то, "по вкоренившемуся исстари крамольническому обычаю", они или посылают ходока, или пишут прошения на имя высокого начальства: "’’Ишь, поплелась! - говорили старики, следя за тройкой, уносившей их просьбу в неведомую даль, - теперь, атаманы-молодцы, терпеть нам недолго! ’’. И действительно, в городе вновь сделалось тихо; глуповцы никаких новых бунтов не предпринимали, а сидели на завалинках и ждали. Когда же проезжие спрашивали: как дела? - то отвечали: ’’Теперь наше дело верное! Теперича мы, братец мой, бумагу подали! ’’" [IV,58].

В сатирическом свете предстаёт и "история глуповского либерализма" в рассказах об Ионке Козыреве, Ивашке Фарафонтьеве и Алёшке Беспятове. Мечтательность и незнание практических путей осуществления своих мечтаний - таковы характерные признаки глуповских либералов. Политическая наивность народа звучит даже в самом его сочувствии своим заступникам: "Небось, Евсеич, небось! - провожают глуповцы в острог правдолюбца Евсеича, - с правдой тебе везде будет жить хорошо!." [IV,56]. Следует отметить, что в сатире на народ, в отличие от обличения градоначальников, Щедрин строго соблюдает границы той сатиры, которую сам народ создал на себя, широко использует фольклор. И если сатира на градоначальников беспощадна в своей разоблачающей силе, то смех над "обывателями" наполнен теплотой и сочувствием. "Чтобы сказать горькие слова обличения о народе, он взял эти слова у самого народа, от него получил санкцию быть его сатириком", - писал А.С. Бушмин [I, 665].

В заключительных главах всё ярче проявляются мысли писателя о том, что глупость, пассивность, которую, казалось бы, автор высмеивает в глуповцах, на самом деле образуют лишь "искусственные примеси". Жители, по твёрдому убеждении автора, могут быть способны и на протест, и на упорство. Есть в народной массе смелые, отважные люди, героические личности, правдолюбцы, наделённые незаурядной нравственной силой. В этом отношении символичным является сравнение с рекою, которая, несмотря на все ухищрения Угрюм-Бурчеева, упрямо текла в прежнем направлении.

Читайте также: