Твардовский анализ стихотворения кратко

Обновлено: 17.06.2024

В годы войны Твардовским были написаны такие шедевры лирики, как “Две строчки” (1943), “Война – жесточе нету слова…” (1944), “В поле, ручьями изрытом…” (1945), “Перед войной, как будто в знак беды…” (1945) и др., которые впервые были опубликованы в январском номере журнала “Знамя” за 1946 год. Как точно заметил в связи с этой публикацией критик А. Макаров: “Облик войны предстает в них более сложным и суровым, мы бы сказали, более реалистическим, а сам поэт раскрывает перед читателем новые стороны своей гуманной души”.

Такова небольшая на первый взгляд стихотворная зарисовка “Две строчки”, пронизанная горькими воспоминаниями о предшествовавшей Великой Отечественной войне непродолжительной, но обернувшейся немалыми бессмысленными жертвами финской зимней кампании 1940 года:

Из записной потертой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далеко шапка отлетела.

А все еще бегом бежал,

Да лед за полу придержал…

И здесь это воспоминание, описание, почти дневниковая запись обрывается многоточием. А после невольной паузы переходит в глубоко лирическое размышление, острое переживание, вызванное двумя полустертыми строчками в записной книжке сорокового года:

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу, –

Мне жалко той судьбы далекой,

Как будто мертвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примерзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

Эти вроде бы простые и непритязательные стихи отмечены глубиной исповедаль – ности, личного авторского чувства и самораскрытия. И вместе с тем они исполнены пронзительной боли за каждую так слепо и беспощадно оборванную человеческую жизнь. Жестокая память о войне и предвоенных испытаниях несет в лирике Твардовского мощный заряд трагического гуманизма. Это качество отчетливо проявилось в одном из лучших стихотворений цикла “Стихи из записной книжки” (1941-1945):

Перед войной, как будто в знак беды,

Морозами неслыханной суровости

Пожгло и уничтожило сады.

На первый взгляд речь идет прежде всего о природе. Причем сразу впечатляет сила изобразительности (“…Торчащие по-зимнему, по-черному // Деревья, что не ожили весной”), личностный характер переживания (“И тяжко было сердцу удрученному…”). Важно, однако, подчеркнуть глубину и силу художественного обобщения, философско – поэтической концепции, когда за непосредственно изображаемым и переживаемым встает нечто большее. На это наталкивают весь ход развития мысли-переживания и конечно же заключительная строфа, а также особо выделенная последняя строка стихотворения:

Прошли года. Деревья умерщвленные С нежданной силой ожили опять,

Живые ветки вы дали, зеленые…

Прошла война. А ты все плачешь, мать.

На протяжении всего стихотворения развертываются непростые ассоциативные связи социально-исторических и природных явлений. За погибшими деревьями видятся иные жертвы – военные, и не только…

Они, деревья, не просто вымерзли: их “пожгло и уничтожило” (второе слово появилось только в издании 1954 года), их – а ведь они “избранные, лучшие” – постиг “гибельный удар”, деревья были “умерщвлены”, и это было “перед войной”, о чем говорится в начале стихотворения, и это – “знак беды”. Трагические ассоциации и контраст сфокусированы в последней строфе, где противопоставлен вечное обновление природы и невосстановимость людских потерь – все, чего лишилась родина-мать.

Творчество Твардовского первых послевоенных лет пронизано тем особым чувством, состоянием души, которое поэт в одном из стихотворений назвал “жестокой памятью”. Подвиг народа, простого солдата раскрывается с особым драматизмом и силой личностного сопереживания, ощущения себя на месте каждого из павших.

“Стихи эти, – отмечал сам автор, – продиктованы мыслью и чувством, которые на протяжении всей войны и в послевоенные годы более всего заполняли душу. Навечное обязательство живых перед павшими за общее дело, невозможность забвенья, неизбывное чувство как бы себя в них, а их в себе, – так приблизительно можно определить эту мысль и чувство”.

Эти слова сказаны Твардовским по поводу стихотворения “Я убит подо Ржевом” (1945-1946), написанного от первого лица:

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налете.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, –

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна ни покрышки.

Условная форма – монолог павшего воина – избрана поэтом не случайно:

“Форма первого лица в “Я убит подо Ржевом” показалась мне наиболее соответственной идее единства живых и павших “ради жизни на земле””.

Горький и жестокий мотив воспоминания о полегших на поле брани разрешается обновленным чувством безграничной любви к жизни, за которую погиб солдат:

Завещаю в той жизни Вам счастливыми быть…

Эти мотивы развиваются далее в стихотворениях “В тот день, когда окончилась война” (1948), “Сыну погибшего воина” (1949-1951), в трагическом и жизнеутверждающем цикле “Их памяти” (1949-1951).

Читайте также: