На розвальнях уложенных соломой анализ стихотворения кратко
Обновлено: 05.07.2024
* * *
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.Не три свечи горели, а три встречи –
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече –
И никогда он Рима не любил.Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело –
И рыжую солому подожгли.
Произведение представляет собой пример соединения в один образ реального события в жизни автора и исторических ассоциаций, которое они у него вызвали. В результате получилась яркая картина, приоткрывающая внутренний мир поэта.
Стихотворение было написано в 1916 году. Третий год шла войн, время, вообще, было неспокойное, в воздухе витал дух революции. Вероятно, по этому Москва, которую посетил тогда Мандельштам, вызвала у него не исторические ассоциации, наполненные внутренней тревогой.
В Москве поэт встретился с Мариной Цветаевой. Ее имя вызвало у него воспоминания о Марине Мнишек, следовательно, наступлении смутного времени, тем более что наступление новой Смуты чувствовали тогда многие, в том числе, вероятно, и он.
Мандельштам, погрузившись в московскую атмосферу, обратился и к символам древней столицы. Три свечи, горящие в часовне, это древний образ Москвы, как Третьего Рима. Однако и здесь старинная концепция, вероятно, слилась у поэта с тремя встречами с Цветаевой, так как в истории о Лжедмитрии подобного сюжета нет.
Подожженная солома в последних строках произведения может означать рыжие волосы самозванца, которого, действительно, сожгли и прах, смешав с порохом, выстрелили из пушки.
Пассивного героя стихотворения показывает, что в глубине души Мандельштам не видел сил или возможности защититься от неизбежных эксцессов революционного времени, заранее чувствуя себя жертвой.
Анализ стихотворения На розвальнях, уложенных соломой по плану
На розвальнях, уложенных соломой
Возможно вам будет интересно
Поиском счастья человек занимается всю свою жизнь. Каждый ищет счастье в чем-то своем: в семье, в работе, в мечтах, в идеях, в помощи другим. Лирический герой Лермонтова постигает истинное счастье, созерцая природу вокруг себя.
Это очень длинное стихотворение, состоящее из маленьких и больших строф. Ровное по ритму, но нельзя сказать, что лёгкое при чтении. В нём много описаний (с метафорами и эпитетами), много философских размышлений поэта
Безусловно, поэт представляет собой своеобразное зеркало, которое отражает движения в обществе, а в начале 20 века, когда Брюсовым было написано стихотворение каменщик, движения были революционными.
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело —
И рыжую солому подожгли.
Когда мы читаем это стихотворение, не имея к нему ключей, оно кажется странным, запутанным. Мы чувствуем, что возникают ассоциации с допетровской Москвой, с допетровской историей России. Но какая тут связь, мы не очень понимаем — стихотворение остается непонятным.
Нам нужно знать два обстоятельства из биографии Мандельштама, чтобы это стихотворение стало если не прозрачным, то гораздо более понятным. Первое обстоятельство: в 1916 году, в год написания стихотворения, Мандельштам впервые приехал в Москву. Он родился в Варшаве, провел детство близ Петербурга, потом в Петербурге, учился в Гейдельбергском университете, потом в Сорбонне, потом в Петербурге. Он ни разу не был в Москве — и можно только представить себе, как должен был поразить его этот город.
В своих воспоминаниях Мандельштам пишет о стройном рае прогулок Петербурга. Собственно, это не мандельштамовское индивидуальное впечатление. Петербург — город, построенный по определенному плану, Петербург — город, который мы понимаем разумом, рацио, во всяком случае тогдашний Петербург. Москва же — город хаотически устроенный, где улицы переплетаются, где непонятно, как что устроено. Главными московскими постройками тогда оставались постройки, которые были возведены до Петра: Кремль и Новодевичий монастырь.
Вот это первое обстоятельство — Мандельштам прибывает в неизвестную ему Москву:
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
Таким образом, мы можем представить себе картинку: молодой человек на розвальнях, то есть на санях, зимой, едет рядом с девушкой, в которую он влюблен, которую зовут Марина, по допетровской Москве. Всё.
Дальше понятно, какие ассоциации возникают в сознании Мандельштама. Понятно, что главные ассоциации — с Мариной Мнишек, а значит, сам он — как Дмитрий Самозванец. И эти ассоциации связываются, конечно, с Борисом Годуновым, — видимо, еще и в литературной, в поэтической подсветке: прежде всего здесь, конечно, важен Борис Годунов Пушкина, а может быть, и Карамзина, которого Мандельштам тоже внимательно читал.
Если мы будем это знать, то стихотворение окажется не таким сложным. Потому что вот вторая строфа:
А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
Димитрий! Марина! В мире
Согласнее нету ваших
Единой волною вскинутых,
Единой волною смытых
Судеб! Имен! Марина Цветаева, 1916
А дальше возникает новый пучок ассоциаций:
Не три свечи горели, а три встречи —
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече —
И никогда он Рима не любил.
Следующая строфа замечательно совмещает времена:
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
Таким образом, в эти строки как бы спрессовываются разные исторические эпохи. Собственно, через это и достигается главная задача Мандельштама — он, говоря о современности, о современной Москве, одновременно говорит и об эпохе Алексея Михайловича, и об эпохе Годунова.
На розвальнях, уложенных соломой,
Едва прикрытые рогожей роковой,
От Воробьевых гор до церковки знакомой
Мы ехали огромною Москвой.
А в Угличе играют дети в бабки
И пахнет хлеб, оставленный в печи.
По улицам меня везут без шапки,
И теплятся в часовне три свечи.
Не три свечи горели, а три встречи –
Одну из них сам Бог благословил,
Четвертой не бывать, а Рим далече –
И никогда он Рима не любил.
Ныряли сани в черные ухабы,
И возвращался с гульбища народ.
Худые мужики и злые бабы
Переминались у ворот.
Сырая даль от птичьих стай чернела,
И связанные руки затекли;
Царевича везут, немеет страшно тело –
И рыжую солому подожгли.
1916
Источник: О.Мандельштам. Полное собрание стихотворений.
Новая библиотека поэта. Санкт-Петербург: Академический проект, 1995.
по сравнению с "Камнем" строение образной ткани стихов Мандельштама стало неизмеримо сложней. В рассмотренных двух стихотворениях читателю легче разобраться, если он помнит, хотя бы смутно, миф о Федре и стихи Овидия и Тибулла – Батюшкова. Но когда в основе стихотворения лежит биографический эпизод, о котором читатель ничего не знает, то сплетение поэтических ассоциаций становится для него еще более загадочным.
Таково, например, стихотворение "На розвальнях, уложенных соломой. ". Возникало оно, по-видимому, приблизительно так. Мандельштам в это время был влюблен в Марину Цветаеву. Они познакомились в 1915 г. в Коктебеле, виделись зимой в Петербурге, а в феврале 1916 г. он приехал в Москву, они ездили по городу, и она "дарила ему Москву"; памятью об этом у нее остались несколько стихотворений к нему ("Ты запрокидываешь голову. " и др.).
Цветаева любила отождествлять себя со своей тезкой Мариной Мнишек; Мандельштам оказывался в роли Самозванца, принявшего имя царевича Димитрия, убитого в Угличе. Цветаева вводила его в московское православие, как Мнишек вводила Лжедимитрия в римское католичество, – тема, близкая Мандельштаму по Чаадаеву. Цветаева быстро меняла свои увлечения, и Мандельштам предвидел себе скорый конец (так оно и оказалось: следующий его визит, летом 1916 г. в городок Александров, оказался неуместен и краток, о нем написано стихотворение "Не веря воскресенья чуду. " [Taubman, 1989; Vitins, 1989; Фрейдин, 1991].). Отсюда вереница ассоциаций: по Москве везут то ли убитого царевича для погребения, то ли связанного самозванца на казнь; над покойником горят три свечи, а над Русью занимается пожар Смуты, рыжий, как волосы Самозванца. Три свечи – реминисценция* из Цветаевой 1911 г.: ". Где-то пленнику приснились палачи. / Там, в ночи, кого-то душат, где-то там / Зажигаются кому-то три свечи". Три свечи ассоциируются с тремя встречами: Коктебель, Петербург, Москва, четвертой не бывать. Эти последние слова сразу напоминают старую идеологическую формулу: "Москва – третий Рим, а четвертому не бывать", и отсюда мысль переносится на тягу и вражду к Риму, общую для самозванца, Чаадаева и самого Мандельштама. Эта быстрая скачка мыслей – от свеч до Рима – вся вмещается в центральную строфу стихотворения: "Не три свечи горели, а три встречи – / Одну из них сам Бог благословил, / Четвертой не бывать, а Рим далече – / И никогда он Рима не любил".
Для читателя, который ничего не знает о Цветаевой и о поездках с нею по Москве, эта строфа загадочнее всего. Без нее перед нами – синтетическая картина Москвы Смутного времени, сложенная приблизительно так же, как картина Лондона в "Домби и сыне". Но три встречи – это могут быть и встречи трех Лжедимитриев с Москвой (и только одного "Бог благословил" поцарствовать), и встречи человечества с Богом (Рим, Византия, Москва, или: иудейство, католичество, православие, или: православие, католичество, протестантство), и, вероятно, многое другое. Мандельштам сознательно не дает читателю ключа в руки: чем шире расходятся смыслы из образного пучка стихотворения, тем это лучше для него.
Источник: Гаспаров * , М.Л. Осип Мандельштам. Три его поэтики // О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики / М.Л.Гаспаров. – Санкт-Петербург: Азбука, 2001. – С. 193-259.
*Реминисценция (от позднелат. reminiscentia – воспоминание), в художественном произведении (преимущественно поэтическом) отдельные черты, навеянные невольным или преднамеренным заимствованием образов или ритмико-синтаксических ходов из другого произведения (чужого, иногда своего). Пример: "Я пережил и многое и многих" (П. А. Вяземский) – "Я изменял и многому и многим" (В. Я. Брюсов). Как сознательный приём рассчитан на память и ассоциативное восприятие читателя.
Реминисценция – это неявная цитата, цитирование без кавычек. По своей природе реминисценция всегда производна или вторична, это мысленная отсылка, сравнение с неким образцом, сознательное или неосознанное сопоставление, взгляд назад или в прошлое.
*Михаил Леонович Гаспа́ров (1935 – 2005) – российский литературовед и филолог-классик, историк античной литературы и русской поэзии, переводчик (с древних и новых языков), стиховед, теоретик литературы.
Читайте также: