Как птица гаруда краткое содержание

Обновлено: 01.06.2024

  • ЖАНРЫ 360
  • АВТОРЫ 282 609
  • КНИГИ 671 281
  • СЕРИИ 25 849
  • ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 621 685

Михаил Леонидович Анчаров

Как птица Гаруда

С перстами пурпурными Эос

Вы спросите, кому приснился этот сон: моему петуху или мне? А я и сам не знаю.

Праздничный, веселый, бесноватый

С марсианской жаждою творить,

Вижу я, что небо небогато,

Но про землю стоит говорить.

А Витька Громобоев полюбил навеки, и этому не научить. Но и цыпленок хоть и ничему не обучен, однако проклевывается. Потому что живой и срок пришел жизнь вопрошать. Обсохнет и растет до петуха.

И ежели человек отличен от петуха или дерева, то одним только — надеждой стать для вселенной собеседником.

И значит, человеку до Человека надобно дорасти, дорасти до собеседника вселенной, поскольку скот не виноват, что он скот, а человек, ежели он скот, — виноват.

Иначе твоя жизнь ушла на кормежку и попусту, и пришедший позднее — что он сделает с твоими плодами?…

Летом пятьдесят первого я вдруг понял окончательно, что в жизни пустяков не бывает и что сегодня пустяк, то завтра — важнее важного.

Потому что жизнь на важное и пустое не делится. Это мы так о ней думаем или другие за нас, но это все в голове.

А в жизни есть жизнь. И если она идет не так, как нам хочется, то неизвестно, как бы она пошла, если б была такая, как нам хотелось.

С Витькой Громобоевым пришли Сапожников и некто Панфилов, которого я еще не знал лично, а только по песням. Я знал, что они придут, но я не знал, что они такие горластые.

— Зло и добро — это действия, значит, движение материи, а не сама материя, — говорил Панфилов. — Ходьба — это движение человека, а не какая-то материя ходьбы.

— Ну и что?! Ну и что?! — заорал Сапожников.

— А ты пытаешься свести все к вакууму и частицам! — сказал Панфилов. — А есть еще действия каждого из них.

— Вот! — крикнул Сапожников Панфилову. — Значит, ты кроме частиц и вакуума ищешь еще каких-то злоумышленников и праведников в этом вакууме! Откуда? Пришельцы? Инопланетяне?

— О господи! — сказал Панфилов. — Опять эти инопланетяне. Почему все уперлись в одну проблему — одиноки мы во вселенной или нет — и ждут пришельцев… И никто не задается вопросом — а что было ДО этой вашей вселенной?

— То есть? — спросил Сапожников.

— Интересно, — сказал Сапожников.

— Проще: если наша вселенная имеет начало, то это потому, что предыдущая вселенная имела конец. И самое главное, что она была вселенной. Думать иначе — значит допустить исчезновение материи и возникновение мира из ничего…

— Та-ак… — сказал Сапожников.

— Да, — сказал Панфилов. — И тогда вопрос стоит так: могла ли исчезнуть вся предыдущая вселенная? Конечно, нет. Иначе из чего сложена нынешняя?…

Огромная война кончилась, и сила жизни все прибывала, и каждый чувствовал, что имеет на нее все права.

Работа воскрешения начнет сказываться много времени спустя, но она уже началась.

Чересчур много дорог было заминировано за две тысячи лет боя, и если мир может быть спасен согласием, он и должен быть спасен.

Земля есть шар, и великие устремления расходятся вверх по радиусам. И это только внизу толковище, а в небесах никому не тесно.

— Почему же? — говорю. — Завалялось… Василидова модель…

Тут летний ветер распахнул окна и двери, и за крышами домов блеснуло.

— Стекла побьет к черту! — крикнул дед, пытаясь поймать створки окон. — Витька, дверь! Дверь!

— В чем же ее суть?! — старался перекричать Сапожников летнюю бурю. — В чем суть Василидовой модели?!

Так мы проводили время в 51-м году — пьяные без вина и богатые без копейки. Хотя неплохо было бы и закусывать.

Моему внуку Генке в тот день было ровно двадцать, и он удрал к нам от матери именно в свой день рождения, потому что устал от семейной любви и нелюбви.

Мы балбеса пожалели и пустили в мальчишник.

Витька Громобоев демобилизовался, но мы его провожали невесть куда, и теперь опять он уезжал надолго, никого не жалея, кроме Тани, матери своей приемной, бабушки нашей, тишайшей и непонятной Миноги, которая в Москву еще не вернулась, а жила, по слухам, в том же партизанском городке.

В 49-м возникла НАТО, но возник и Всемирный Совет Мира.

Земля отдалась ливню живой воды, и каждый комочек ее получил свою каплю, и грозу унесло, и хлынул живой воздух.

Была темная ночка. И до рассвета еще далеко. Помойки зверели удивительными запахами, а подворотни — глухими голосами. Я, видимо, задремал под шум споров о космогонии.

Общались два одинаковых голоса:

— Можно ли убивать с верой в бога?

— Да только так и происходит… Перекрестясь режут, помолясь пытают, отслужив молебен — лютуют и насилуют.

— Неужели никто не замечает?

— Замечают. Однако и здесь есть лазейка… Если смерть — это второе рожденье, то убивать можно. Бог послал меня убить, чтобы убитый родился на тот свет. Логично?

— Сердце с этим не примиряется.

— Вот сердцу и верь.

И я начал смотреть глазами и слушать ушами, но поверил бухающему в груди сердцу, которое то замирало тоской, то трепетало неведомой радостью. И все чувства были во мне — и те, что мы называем гнусными, и те, что называем прекрасными. Но чувства эти приходили ко мне извне, и сердце выбирало назвать их прекрасными или гнусными. И я угасающим сознанием еще удивился, — а я думал, что чувства приходят не извне, а зарождаются во мне.

— Нет, — услышал я свой собственный голос. — В тебе зарождаешься только ты.

— А кто же я?! — возопил я беззвучно. — Кто я?!

— Все, — ответил голос.

— Как может часть равняться целому?

— Смотри… — сказал голос. — Смотри!

И я увидел строчки неведомых письмен, которые дрожали, как надписи в беззвучном кино. Потому что на буквы этих строк все время накладывались буквы других письмен. Количество букв в строке все время было одно и то же, но прочесть их было нельзя, потому что письмена все время менялись, превращаясь одни в другие, становясь шифром мифа неведомого кода.

Строки извивались, как змеи, дрожали и, пружинисто сплетаясь, вспыхивали беззвучными искрами, и искры превращались в звезды. И я увидел дрожащие звезды, к которым со всех сторон сбегались лучи света, сгоняя звезды в кучи и вихри. А не так, как всегда, когда лучи разлетались от звезд.

И я, Зотов, вижу природный катаклизм, рождение любви.

Наверно, такое было на виноградниках, когда родился Дионис, но казалось, что это было, когда и Дионис еще не родился.

Клонило и трепало ветром кусты, луна скакала по облакам как козочка, беззвучный хруст стоял в лесу, и листья лепили беззвучные пощечины. Помойки и нужники пустырей переворачивались могучей невидимой рукой, из них сыпалась гнилая сволочь и слизь, громоздилась в холмы и тут же зарастала лесом и подлеском. И меж стволов колюче вставали на дыбы кружевные олени. И в камышах мелькало гибкое светлое прекрасное тело Сиринги, песенки Тростника.

Все летело навстречу, и ни к чему нельзя было прикоснуться: рука не дотягивалась до желанного — еще сантиметр, еще миллиметр, еще микрон — но рука не дотягивалась.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Михаил Анчаров Как птица Гаруда

Как птица Гаруда: краткое содержание, описание и аннотация

Для чего и во имя чего живет человек? В чем смысл жизни и почему так мучительно труден путь познания истины? Все эти главенствующие вопросы человеческого бытия встают в своей каждодневной обновленности перед героями романа М. Анчарова, людьми страстными, одержимыми, призирающими самодовольную сытость и равнодушие, людьми, которых по праву можно назвать лучшими сыновьями нашей эпохи.

Михаил Анчаров: другие книги автора

Кто написал Как птица Гаруда? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

Михаил Анчаров: Самшитовый лес

Самшитовый лес

Михаил Анчаров: Самшитовый лес. Этот синий апрель. Золотой дождь

Самшитовый лес. Этот синий апрель. Золотой дождь

Михаил Анчаров: Теория Невероятности

Теория Невероятности

libclub.ru: книга без обложки

libclub.ru: книга без обложки

Михаил Анчаров: Как птица Гаруда

Как птица Гаруда

Михаил Анчаров: Записки странствующего энтузиаста

Записки странствующего энтузиаста

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Михаил Анчаров: Этот синий апрель

Этот синий апрель

Михаил Анчаров: Записки странствующего энтузиаста

Записки странствующего энтузиаста

Михаил Анчаров: Самшитовый лес

Самшитовый лес

Александр Лекаренко: Последнее путешествие Клингзора

Последнее путешествие Клингзора

Михаил Анчаров: Дорога через хаос (сборник)

Дорога через хаос (сборник)

Михаил Анчаров: Самшитовый лес. Этот синий апрель. Золотой дождь

Самшитовый лес. Этот синий апрель. Золотой дождь

Как птица Гаруда — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

Михаил Леонидович Анчаров

Как птица Гаруда

С перстами пурпурными Эос

Вы спросите, кому приснился этот сон: моему петуху или мне? А я и сам не знаю.

Праздничный, веселый, бесноватый

С марсианской жаждою творить,

Вижу я, что небо небогато,

Но про землю стоит говорить.

А Витька Громобоев полюбил навеки, и этому не научить. Но и цыпленок хоть и ничему не обучен, однако проклевывается. Потому что живой и срок пришел жизнь вопрошать. Обсохнет и растет до петуха.

И ежели человек отличен от петуха или дерева, то одним только — надеждой стать для вселенной собеседником.

И значит, человеку до Человека надобно дорасти, дорасти до собеседника вселенной, поскольку скот не виноват, что он скот, а человек, ежели он скот, — виноват.

Иначе твоя жизнь ушла на кормежку и попусту, и пришедший позднее — что он сделает с твоими плодами?…

Летом пятьдесят первого я вдруг понял окончательно, что в жизни пустяков не бывает и что сегодня пустяк, то завтра — важнее важного.

Потому что жизнь на важное и пустое не делится. Это мы так о ней думаем или другие за нас, но это все в голове.

А в жизни есть жизнь. И если она идет не так, как нам хочется, то неизвестно, как бы она пошла, если б была такая, как нам хотелось.

С Витькой Громобоевым пришли Сапожников и некто Панфилов, которого я еще не знал лично, а только по песням. Я знал, что они придут, но я не знал, что они такие горластые.

— Зло и добро — это действия, значит, движение материи, а не сама материя, — говорил Панфилов. — Ходьба — это движение человека, а не какая-то материя ходьбы.

— Ну и что?! Ну и что?! — заорал Сапожников.

— А ты пытаешься свести все к вакууму и частицам! — сказал Панфилов. — А есть еще действия каждого из них.

— Вот! — крикнул Сапожников Панфилову. — Значит, ты кроме частиц и вакуума ищешь еще каких-то злоумышленников и праведников в этом вакууме! Откуда? Пришельцы? Инопланетяне?

— О господи! — сказал Панфилов. — Опять эти инопланетяне. Почему все уперлись в одну проблему — одиноки мы во вселенной или нет — и ждут пришельцев… И никто не задается вопросом — а что было ДО этой вашей вселенной?

— То есть? — спросил Сапожников.

— Интересно, — сказал Сапожников.

— Проще: если наша вселенная имеет начало, то это потому, что предыдущая вселенная имела конец. И самое главное, что она была вселенной. Думать иначе — значит допустить исчезновение материи и возникновение мира из ничего…

— Та-ак… — сказал Сапожников.

— Да, — сказал Панфилов. — И тогда вопрос стоит так: могла ли исчезнуть вся предыдущая вселенная? Конечно, нет. Иначе из чего сложена нынешняя?…

Огромная война кончилась, и сила жизни все прибывала, и каждый чувствовал, что имеет на нее все права.

Работа воскрешения начнет сказываться много времени спустя, но она уже началась.

Чересчур много дорог было заминировано за две тысячи лет боя, и если мир может быть спасен согласием, он и должен быть спасен.

Земля есть шар, и великие устремления расходятся вверх по радиусам. И это только внизу толковище, а в небесах никому не тесно.

— Почему же? — говорю. — Завалялось… Василидова модель…

Тут летний ветер распахнул окна и двери, и за крышами домов блеснуло.

— Стекла побьет к черту! — крикнул дед, пытаясь поймать створки окон. — Витька, дверь! Дверь!

— В чем же ее суть?! — старался перекричать Сапожников летнюю бурю. — В чем суть Василидовой модели?!

Так мы проводили время в 51-м году — пьяные без вина и богатые без копейки. Хотя неплохо было бы и закусывать.

Петр Зотов родился в тысяча восемьсот девяносто пятом году.

На первых страницах ему девятнадцать.

На последних — далеко за семьдесят.

Подлецы и шлюхи, мудрецы и блаженные, Мария-святая, мятый Анкаголик, дед и правнуки, белогвардейцы и джаз-пошляки, великий город — Москва, великое время — двадцатый век.

И над всем миром — с перстами розоперстыми Эос. Заря. Чего? Читайте — и узнаете.

Лингвистический анализ текста:

Приблизительно страниц: 267

Активный словарный запас: низкий (2627 уникальных слов на 10000 слов текста)

Средняя длина предложения: 48 знаков — на редкость ниже среднего (81)!

Доля диалогов в тексте: 33%, что близко к среднему (37%)

Похожие произведения:

Самиздат и фэнзины:

vam-1970, 18 октября 2017 г.

Что такое птица Гаруда?

«Древние славянские талисманы пользуются популярностью до сих пор, и если человек ищет мощных оберег, тогда ему стоит обратить внимание на этот символ.

Гаруда является космической птицей, которая способна исполнять желания людей, которые стремятся познать истину жизни. Рекомендуется использовать такой талисман исследователям и ученым, особенно если их деятельность связана с космосом.

Оберег Гаруда будет полезен детям, которые выбирают свой путь в жизни. Благодаря его силе они непременно достигнут успеха.

Талисман этой птицы откроет перед достойными людьми мир тайных знаний и древних традиций, что поможет приобрести дар предсказания.

Считается, что если человек использует символ Гаруда, то он будет иметь возможность познать истину мира. Сила талисмана поможет ему мгновенно оценивать ситуацию и принимать правильные решения.

Обратите внимание на эту строчку: Считается, что если человек использует символ Гаруда, то он будет иметь возможность познать истину мира. Сила талисмана поможет ему мгновенно оценивать ситуацию и принимать правильные решения.

Михаил Анчаров построил весь сюжет на изречении истин,которые открываются семье Зотовых.

Семья Зотовых — это с 1910 года по 1986 год прадед, дед и многочисленные дети внуки и правнуки.

Зотовы -это самая окраина города и самая неблагополучная.

Зотовы — это рабочий класс.

И они изрекают истины, многие из которых фантастические.

Как устроен мир и вся Вселенная. Тайны живой материи.И многое другое.

Почему автор взял в качестве главных героев рабочих, которые нигде не учились?Я не понял.Только есть моя версия — Советский Союз 80-е годы. Тогда не напечатали бы другую версию. Но на самом деле -не знаю, надо дальше читать его произведения.

В романе рабочая династия — это только фон.

Главное (это как птица Гаруда) — истины вечные мироздания.Читается очень легко и с интересом — а что еще придумают герои романа?

Mishel5014, 29 августа 2016 г.

Процентов на 90 я согласен с отзывом Meta. Вначале увлекает необычностью построения, потом начинает изрядно раздражать и становиться скучным. Занятно сейчас смотреть, как изящно в романе появляются фигуры умолчания. Прошла индустриализация — и минуя репрессии 37-39 гг. мир валится в Великую Отечественную. Остаются за кадром и ввод войск в Венгрию и Чехословакию, поскольку сразу после карибского кризиса — полет на Луну. В общем, коммунизм — прекрасная штука. А про то, что его омрачает, мы умолчим.

Так что книгу можно отнести к жанру мистического соцреализма.

По стилю кроме Маркеса сильно напоминает Андрея Платонова — вычурная и вязкая философская проза.

Идея социализма как сообщества артелей хороша. Но совершенно утопична из-за невозможности реализации (невыгодна правящему классу номенклатуры).

bandico, 4 июня 2014 г.

Анчаров, как я уже писал, штучный писатель, таких сейчас не делают. Проза его отталкивает любую грязь, душа вечно молода и невозможно поверить, что пишет это фронтовик… Творец-универсал во всех жанрах искусства, любящий нас с вами до самоотречения. Мы снова встречаемся с Сапожниковым, Громобоевым, Миногой и другими знакомыми и любимыми героями.

Игорь Князев aka bandico

Мета, 20 сентября 2014 г.

Сперва о хорошем. Понравились язык и стиль, удовольствие можно получить только от них одних. Пришлось по вкусу определенное ощущение эпохи. И, разумеется, понравилось исполнение уважаемого Игоря Князева, как и всегда.

Собственно, на этом положительное для меня закончилось, теперь о том, что не понравилось.

- не понравилась общая ммм. авторитарность всей книги. В ней почти нет места для читателя. Все эти многомудрые умозаключения не вызывают ответного потока размышлений, в конце можно только согласно кивнуть, не более. Тоже относится и к выводам Зотова о тех или иных персонажах. Он безапелляционно выносит свое решение, судя по отдельно взятому эпизоду. И опять же читателю остается только согласно кивнуть, поскольку ситуация показана лишь с одной стороны, да и о данном герое больше ничего не известно. Получив свой ярлык, осужденный персонаж тут же ретируется за кулисы и более не имеет возможности оправдаться.

- не понравился ни один персонаж. Зотов и его дед с начала до конца окружены светом истины. Все-то ведают, все-то знают, чем и утомляют ужасно. Прямо хочется спросить, не жмут ли им белый плащ и шляпа Боярского, простите, д'Артаньяна. Остальные же герои упорно ассоциируются у меня с картонками с написанными на них именами. Где-то с середины книги я уже начала путаться в многочисленных родственниках и их женах, чего не было со мной со времен Сильмариллиона.

SoN, 3 сентября 2015 г.

Семейная Сага не совсем обычной русской семьи. История рода Зотовых прослеживается на протяжении более чем полувека, начиная с 1910 года…

Народная мифология, чудесные стечения обстоятельств, любовь и предательства, духовные поиски Красоты… Настоящего… Истинного…

rrq64k, 18 февраля 2014 г.

Он писал про людей, которых любил. Жаль, что большинством был забыт еще при жизни.

Shean, 26 апреля 2010 г.

Во-первых, это семейный эпос. Сага о Зотовых не уступит в размахе ни Форсайтам, ни Поющим в терновнике, ни другим многопоколенным тянучкам. Однако же, она их еще и заметно короче.

Во-вторых, это легенда о времени. Время протекает сквозь, вокруг кружатся приметы, Зотовы же, в лице Петра-первого Алексеевича, взирают на время с непоколебимостью Форреста Гампа и с юмором Экклезиаста. От зари двадцатого века до преддверия перестройки — время немалое.

В-третьих, это сказка о любви. О бессмертии полюбивших и о печальном конце тех, кто любить не научился. И о нечаянной радости тех, кто шел к любви долго, ошибаясь и оступаясь, но все же дошел.

В-четвертых, (вы дочитали до это места? Тсс. Теперь пойдет самое странное) это книга о религии Коммунизм. Религии не в том смысле, перед какой доской разбить лоб; и не в том смысле, какому голосу следует принести в жертву любимое существо, и даже не в том смысле, как управлять глупцами. Религии в том смысле, зачем жить, если смерть сидит в твоем доме, выпивает, не чокаясь, смотрит из любимых фотографий. Как жить, когда глупость и жадность накатывают волна за волной и нет этому прибою конца. Религии в смысле мироконцепции.

Мне не встречались столь четкие описания того, что есть коммунизм ни в текстах Полдня, ни, тем более, в трудах основоположников, ни в опровержениях гонителей, ни в интернет-спорах.

Для чего и во имя чего живет человек? В чем смысл жизни и почему так мучительно труден путь познания истины? Все эти главенствующие вопросы человеческого бытия встают в своей каждодневной обновленности перед героями романа М. Анчарова, людьми страстными, одержимыми, призирающими самодовольную сытость и равнодушие, людьми, которых по праву можно назвать лучшими сыновьями нашей эпохи.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ - С перстами пурпурными Эос 1

Глава первая - НОРОВЫ 1

Глава вторая - Осколок рубля 9

Глава третья - Собеседник 16

Глава четвертая - Состоится защита 22

ЧАСТЬ ВТОРАЯ - Пункт встречи 29

Глава пятая - Синица и журавель 29

Глава шестая - Хронический оптимист 38

Глава седьмая - Пауза перехода 49

Глава восьмая - Красная книга 60

Михаил Леонидович Анчаров
Как птица Гаруда

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
С перстами пурпурными Эос

Глава первая
НОРОВЫ

Вы спросите, кому приснился этот сон: моему петуху или мне? А я и сам не знаю.

Кубинская сказка

Праздничный, веселый, бесноватый

С марсианской жаждою творить,

Вижу я, что небо небогато,

Но про землю стоит говорить.

Николай Тихонов

А Витька Громобоев полюбил навеки, и этому не научить. Но и цыпленок хоть и ничему не обучен, однако проклевывается. Потому что живой и срок пришел жизнь вопрошать. Обсохнет и растет до петуха.

И ежели человек отличен от петуха или дерева, то одним только - надеждой стать для вселенной собеседником.

И значит, человеку до Человека надобно дорасти, дорасти до собеседника вселенной, поскольку скот не виноват, что он скот, а человек, ежели он скот, - виноват.

Иначе твоя жизнь ушла на кормежку и попусту, и пришедший позднее - что он сделает с твоими плодами?…

Летом пятьдесят первого я вдруг понял окончательно, что в жизни пустяков не бывает и что сегодня пустяк, то завтра - важнее важного.

Потому что жизнь на важное и пустое не делится. Это мы так о ней думаем или другие за нас, но это все в голове.

А в жизни есть жизнь. И если она идет не так, как нам хочется, то неизвестно, как бы она пошла, если б была такая, как нам хотелось.

С Витькой Громобоевым пришли Сапожников и некто Панфилов, которого я еще не знал лично, а только по песням. Я знал, что они придут, но я не знал, что они такие горластые.

- Зло и добро - это действия, значит, движение материи, а не сама материя, - говорил Панфилов. - Ходьба - это движение человека, а не какая-то материя ходьбы.

- Ну и что?! Ну и что?! - заорал Сапожников.

- А ты пытаешься свести все к вакууму и частицам! - сказал Панфилов. - А есть еще действия каждого из них.

- Вот! - крикнул Сапожников Панфилову. - Значит, ты кроме частиц и вакуума ищешь еще каких-то злоумышленников и праведников в этом вакууме! Откуда? Пришельцы? Инопланетяне?

- О господи! - сказал Панфилов. - Опять эти инопланетяне. Почему все уперлись в одну проблему - одиноки мы во вселенной или нет - и ждут пришельцев… И никто не задается вопросом - а что было ДО этой вашей вселенной?

- То есть? - спросил Сапожников.

- Если даже допустить, что был первичный взрыв всей собранной в одну точку материи… то возникнет вопрос не только о том, что же было "вокруг", как спрашиваешь ты, но возникнет и мой вопрос: "А что же было ДО этого?…" Ведь если взрыв был, то до взрыва материя была не сжата, а рассеяна и происходило сжатие… Почему же не возникнет вопрос - была ли жизнь до взрыва?

- Интересно, - сказал Сапожников.

- Проще: если наша вселенная имеет начало, то это потому, что предыдущая вселенная имела конец. И самое главное, что она была вселенной. Думать иначе - значит допустить исчезновение материи и возникновение мира из ничего…

- Та-ак… - сказал Сапожников.

- Да, - сказал Панфилов. - И тогда вопрос стоит так: могла ли исчезнуть вся предыдущая вселенная? Конечно, нет. Иначе из чего сложена нынешняя?…

Огромная война кончилась, и сила жизни все прибывала, и каждый чувствовал, что имеет на нее все права.

Работа воскрешения начнет сказываться много времени спустя, но она уже началась.

Чересчур много дорог было заминировано за две тысячи лет боя, и если мир может быть спасен согласием, он и должен быть спасен.

Земля есть шар, и великие устремления расходятся вверх по радиусам. И это только внизу толковище, а в небесах никому не тесно.

- Почему же? - говорю. - Завалялось… Василидова модель…

Тут летний ветер распахнул окна и двери, и за крышами домов блеснуло.

- Стекла побьет к черту! - крикнул дед, пытаясь поймать створки окон. - Витька, дверь! Дверь!

- В чем же ее суть?! - старался перекричать Сапожников летнюю бурю. - В чем суть Василидовой модели?!

Так мы проводили время в 51-м году - пьяные без вина и богатые без копейки. Хотя неплохо было бы и закусывать.

Моему внуку Генке в тот день было ровно двадцать, и он удрал к нам от матери именно в свой день рождения, потому что устал от семейной любви и нелюбви.

Мы балбеса пожалели и пустили в мальчишник.

Витька Громобоев демобилизовался, но мы его провожали невесть куда, и теперь опять он уезжал надолго, никого не жалея, кроме Тани, матери своей приемной, бабушки нашей, тишайшей и непонятной Миноги, которая в Москву еще не вернулась, а жила, по слухам, в том же партизанском городке.

Мир опять раскалывался, поскольку объединяться "против" всегда было легче, чем "за".

В 49-м возникла НАТО, но возник и Всемирный Совет Мира.

Земля отдалась ливню живой воды, и каждый комочек ее получил свою каплю, и грозу унесло, и хлынул живой воздух.

Была темная ночка. И до рассвета еще далеко. Помойки зверели удивительными запахами, а подворотни - глухими голосами. Я, видимо, задремал под шум споров о космогонии.

Общались два одинаковых голоса:

- Можно ли убивать с верой в бога?

- Да только так и происходит… Перекрестясь режут, помолясь пытают, отслужив молебен - лютуют и насилуют.

- Неужели никто не замечает?

- Замечают. Однако и здесь есть лазейка… Если смерть - это второе рожденье, то убивать можно. Бог послал меня убить, чтобы убитый родился на тот свет. Логично?

- Сердце с этим не примиряется.

- Вот сердцу и верь.

И я начал смотреть глазами и слушать ушами, но поверил бухающему в груди сердцу, которое то замирало тоской, то трепетало неведомой радостью. И все чувства были во мне - и те, что мы называем гнусными, и те, что называем прекрасными. Но чувства эти приходили ко мне извне, и сердце выбирало назвать их прекрасными или гнусными. И я угасающим сознанием еще удивился, - а я думал, что чувства приходят не извне, а зарождаются во мне.

- Нет, - услышал я свой собственный голос. - В тебе зарождаешься только ты.

- А кто же я?! - возопил я беззвучно. - Кто я?!

- Все, - ответил голос.

- Как может часть равняться целому?

- Смотри… - сказал голос. - Смотри!

И я увидел строчки неведомых письмен, которые дрожали, как надписи в беззвучном кино. Потому что на буквы этих строк все время накладывались буквы других письмен. Количество букв в строке все время было одно и то же, но прочесть их было нельзя, потому что письмена все время менялись, превращаясь одни в другие, становясь шифром мифа неведомого кода.

Строки извивались, как змеи, дрожали и, пружинисто сплетаясь, вспыхивали беззвучными искрами, и искры превращались в звезды. И я увидел дрожащие звезды, к которым со всех сторон сбегались лучи света, сгоняя звезды в кучи и вихри. А не так, как всегда, когда лучи разлетались от звезд.

И я, Зотов, вижу природный катаклизм, рождение любви.

Наверно, такое было на виноградниках, когда родился Дионис, но казалось, что это было, когда и Дионис еще не родился.

Клонило и трепало ветром кусты, луна скакала по облакам как козочка, беззвучный хруст стоял в лесу, и листья лепили беззвучные пощечины. Помойки и нужники пустырей переворачивались могучей невидимой рукой, из них сыпалась гнилая сволочь и слизь, громоздилась в холмы и тут же зарастала лесом и подлеском. И меж стволов колюче вставали на дыбы кружевные олени. И в камышах мелькало гибкое светлое прекрасное тело Сиринги, песенки Тростника.

Все летело навстречу, и ни к чему нельзя было прикоснуться: рука не дотягивалась до желанного - еще сантиметр, еще миллиметр, еще микрон - но рука не дотягивалась.

- Отец, не смотри! - крикнул яростный голос Витьки. - Отец, не смотри! Нельзя! Очнись! Это тебе не надо.

Читайте также: