Данилевский почему европа враждебна россии кратко

Обновлено: 02.07.2024

"Россия и Европа"

Другие статьи в литературном дневнике:

21.12.2011. Почему Европа враждебна России?

Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.

Полтора века прошло со времени появления на свет этой работы. Мир стал иным. Что бы ни говорили антиглобалисты, бурное развитие современных технологий, их внедрение в жизнь буквально каждого человека заставляют пересматривать многие представления об отношениях между государствами, между людьми. Обмен информацией, научными открытиями и знаниями, культурным богатством сближают людей и государства, открывают невиданные ранее возможности для развития. Наряду с новыми возможностями мир сталкивается и с новыми проблемами, которые всё больше носят наднациональный характер и требуют объединения усилий для их решения. Пандемия — последний тому пример.

В последние годы динамика развития отношений между Россией и ЕС была утеряна. Сейчас мы наблюдаем быстрый откат и потерю многих позиций. Происходит это не потому, что кто-то кого-то любит или не любит, а в силу утраты сторонами стратегического видения будущего двусторонних отношений в условиях быстро меняющегося мира.

Полтора века прошло со времени появления на свет этой работы. Мир стал иным. Что бы ни говорили антиглобалисты, бурное развитие современных технологий, их внедрение в жизнь буквально каждого человека заставляют пересматривать многие представления об отношениях между государствами, между людьми. Обмен информацией, научными открытиями и знаниями, культурным богатством сближают людей и государства, открывают невиданные ранее возможности для развития. Искусственный интеллект не знает границ и не различает пользователей по национальному или гендерному признаку. Наряду с новыми возможностями мир сталкивается и с новыми проблемами, которые всё больше носят наднациональный характер и требуют объединения усилий для их решения. Пандемия — последний тому пример.

И тем не менее от ответа на этот вопрос уходить нельзя, так как без этого будет сложно выстраивать серьёзную долгосрочную внешнюю политику, учитывая роль и место Европы в мировых делах.

Прежде всего, несколько слов по формулировке самого вопроса. А почему собственно Европа должна любить или не любить Россию? Разве можно сказать, что Россия, например, кого-то любит, а кого-то знать не хочет. Подобные определения, которые заранее предопределяют характер отношений между государствами в современном взаимозависимом мире, вряд ли приемлемы. Во всех внешнеполитических концепциях России во главу угла внешней политики ставятся обеспечение безопасности страны, её суверенитета и территориальной целостности, создание благоприятных внешних условий для поступательного развития страны.

В начале XXI века в России и в Европе было ясное понимание того, что Россия не сможет в силу объективных причин стать полноправным членом существующих в Европе объединений, как военно-политических, так и экономических. Это касалось и Европейского союза и НАТО. Поэтому были согласованы механизмы, которые должны были позволить сторонам развивать отношения и сотрудничать в различных областях. Такое решение позволило за несколько лет придать серьёзный импульс двустороннему сотрудничеству. Европейский союз стал ведущим внешнеполитическим партнёром России, были выстроены каналы взаимовыгодного сотрудничества во многих областях.

Президент России В. Путин, выступая на форуме в Давосе говорил о том, что Россия есть часть Европы, а в культурном смысле, по сути, одна цивилизация. Этот базовый тезис, а не надуманные эмоции, и должен лежать в основе российской политики в отношениях с Европой.

Открываешь книгу прямо на оглавлении, и читаешь заголовки:
- Почему Европа враждебна России?
- Европа ли Россия?
- Цивилизация европейская тождественна ли с общечеловеческою?
- Гниёт ли Запад?
- Европейничание - болезнь русской жизни. И т.д.
Первая мысль - это написано СЕГОДНЯ!
Но нет - автор, Данилевский Николай Яковлевич, издал свой фундаментальный труд "Россия и Европа" в 1871 году.

Поражаешься не только злободневности, но и тому, КАК вообще могла быть издана книга, ничего общего не имеющая с официальной доктриной "Православия, Самодержавия, Народности"?

Православие и самодержавие автора интересуют мало, а народность - основной предмет рассмотрения. И народ, на взгляд автора, предельно далёк от свято-юродивого идеала "русского мужичка". Но цензурные послабления 70-х всё же позволили издать работу в научном, малотиражном журнале. Для очень узкого круга.
Круг заинтересованных, однако, вырос: и двух лет не прошло - вышло два отдельных издания.
Это понятно - ведь перед нами не статистический отчёт или философский трактат, а страстная публицистика, написанная языком, за полтора века ничуть не устаревшим.
(Да простит меня Данилевский, но приводить здесь обширные цитаты не буду. Только пересказ "своими словами")

Почему Европа нам враждебна?

Мы наивно полагаем, что нас не знают. Как же! Европа знает всё - а России не знает? Нет, ОНИ знают то, что хотят знать, что им необходимо знать для нашего ослабления. Зачем?
А представьте себя на месте европейца и взгляните на карту. Вас не пугает эта гигантская аномалия, нависшая над всем "цивилизованным миром"?
Пытаясь показать, какие мы милые, мы приглашаем к себе иностранцев, и всячески их забавляем и обхаживаем. В этом нет ничего дурного (почему бы и не развлечь хорошего человека), но это никак не отменяет тех чувств, которые к нам питает Запад в целом: "СТРАХ И ЗАВИСТЬ".

Для нас это не опасно, пока Европа разъединена, пока решает свои проблемы. Но едва только у них получается хоть какое - то единство - Европа тут же обрушивается на Россию.

Потом долго приходит в себя, размышляя, как же это их опять разбили ВАРВАРЫ?

А в самом деле, КАК? Да, Россия превосходит Европу ресурсами, но использовать эти ресурсы мы ещё толком не научились. Наши полководцы (кроме Суворова) своими талантами весьма уступали европейским. И тем не менее.
Впору говорить о "народном духе" - некоем таинственном факторе, который мы и сами объяснить не можем.
Но главные битвы с Западом у нас впереди . И очень возможно, что эти битвы будут "тихими": продвижением на Восток иной религии, иного образа мыслей, с целью разобщить славянство. Пока это удалось только с Польшей - и Польша стала неким недоразумением: славяне, упорно считающие себя Европой, вопреки собственным интересам. Точнее, в интересах шляхты, оторвавшейся от реальности - ведь голос рядовых поляков не слышен.

Вот почему России, чтобы уцелеть, необходимо изобрести совершенно новый общественно - политический строй, настолько привлекательный, чтобы объединить всё славянство и возможных союзников на Востоке.

Европа ли Россия?

Смешно и жалко выглядят наши попытки "войти в Европу". Едва стихает очередная волна вражды к нам (потому, что Европа занимается своими внутренними проблемами), как мы начинаем гордиться, что "Европа нас признала". Но нам не признание нужно, а только мир, потому, что мы - совсем другой тип цивилизации, и нет никакой причины и необходимости этот тип менять.

Почему вообще мы решили, что МОЖЕМ быть Европой? Мы, у которых нет с Западом общей истории? Наша история - это ОБОРОНА от Запада! Потому, что нам нравится культура Европы? Полагаем, что как только просветимся, нас усыновят?

Это как если бы человек ломился в чужую семью, претендовал войти в число наследников лишь потому, что эти соседи ему нравятся.

Общечеловеческая цивилизация - миф.

Общечеловеческими называются ценности народа, на сегодняшний день лучше других вооружённого, и оттого более наглого, считающего себя вправе поучать весь остальной мир.
А между тем воцарение "общечеловечества" было бы концом истории, так как исчез бы источник развития - многообразие.
Поэтому неважно, под каким знаменем окажется "единое человечество". Будет ли это Всемирная Европа (включая молодую Америку), или некий Всемирный Восток, или даже Всемирная Россия.

Пытаясь заглянуть в будущее России, Данилевский присматривается к новейшим учениям, и догадывается, что знаменем может стать социализм.
"Горькое и опасное лекарство! Никому не мешает, пока стоит на полке аптеки, но его снимут с полки, когда болезнь признают опаснее лекарства".

Чем опасно? Прежде, чем строить общество справедливости, придётся сломать существующее. Несправедливое, но. всё же дающее возможность существования стране и людям. А такой слом по определению справедливым быть не может, и обиженных разрушением будет слишком много.

Монархия, империя, вероятно, не лучший строй, но для русского человека вообще не имеет особого значения форма правления. Потому, что по всеобщему нашему убеждению, есть область, над которой не властна ни одна власть - интеллектуальная, творческая. А именно её наш народ - идеалист почитает наиболее важной. Ведь совсем не случайно наибольших успехов мы достигли не в технике, не в промышленности (деятельности, наиболее уважаемой Западом), а в литературе и живописи.

Итак, наука - не синоним цивилизации.
"Общечеловеческое" можно понимать только как сумму достижений народов - отрядов человечества. Именно поэтому свой народ надо изучать и просвещать - для наиболее полного раскрытия его возможностей и его роли в создании мировой культуры.

Европейничание - болезнь русской жизни

Вопрос, больной для славянофилов, сделавших Данилевского своим идеологом.
"Нормальный" славянофил полагал, что была такая светозарная Русь, которую искалечил антихрист Пётр.
Данилевский же рассматривает реформы Петра, как необходимость для дальнейшего развития, и даже для самого сохранения политически независимого государства.
Единственное, что он ставит Петру в упрёк: изменения не должны были касаться быта - кафтанов, бород, кухни.

Это не пустяк - именно эти перемены и создали Петру наибольшее количество врагов, ведь людям свойственно не видеть главного за мелочами.
Если где реформы и повредили самобытности - то только в области художественного творчества. Однако и здесь народные начала не уничтожены.
Но была заложена основа для деления народа на две неравные части: европейскую культуру усвоил себе ничтожно малый процент, но этот процент - верхушка. Благодаря этому и в народе появилось убеждение, что хочешь попасть в верхушку - надо считать всё русское второсортным. И выходец из низов, едва научившись грамоте, пытается прикидываться европейцем. Как правило - удачно, мы - ученики талантливые.

Следствием этой странной недальновидности Петра стало то, что сколь - нибудь просвещённый русский стесняется быть патриотом. Он смотрит на Россию сквозь европейские очки, и готов согласиться с тем, что Европа готова нам помочь!

И что должен думать о нас "средний" европеец? О нас, которые считают "заграничное", безусловно, лучшим, чем своё, но при этом не встречают европейские нашествия хлебом - солью? Дворяне,для которых французский язык был родным, вольнодумцы, республиканцы - воевали с Наполеоном!
Нация опасных сумасшедших?!

Не является ли столь разный образ мышления следствием разных религиозных убеждений? Вопрос, требующий изучения - ведь и Европа, и мы - христиане.
Но католицизм сделал ставку на эмоции непросвещённого народа: богословие в нём - удел избранных, а искусство, музыка - это для всех, и это - высочайшие образцы. Не можем не восхищаться, но вера без мысли для нас - сродни шаманизму.

Протестантизм пошёл иным путём: потребовал от приверженцев именно думать. И Данилевский приводит анекдот (вероятно, правдивый), как Джефферсон (президент США) создал своё личное Евангелие: взял два экземпляра книги, вырезал и наклеил в тетрадь "всё то, что согласовывалось с его личным нравственным чувством". Получилось руководство по поведению, этическая система.
Понятно, что поручи такую работу другим людям - у мистика и у рационалиста получатся совершенно разные тексты.
Итак, в протестантизме нечего не осталось от религии, и как этическое учение он не объединяет людей, а напротив - разъединяет. Секты будут только множиться.

О православии автор произносит всего несколько слов, не вдаваясь в его обсуждение и сравнительный анализ. Неинтересно или рискованно? Кто знает. Но православие Данилевский находит оптимальным для славянства потому, что мистическое и рациональное начало в нём уравновешенны.

Уникальность русской цивилизации в том, что она - пример гармоничного сосуществования ста разных, очень разных народов. Она открыта для всех, кто разделяет её ценности и нормы.

Но Европа не монолит и, рассматривая её культурно - исторические типы, автор приходит к выводу, что совсем не случайно цивилизации приходят в упадок - и рядом (а иногда и на другом конце планеты) возникают новые: это - залог развития человечества в целом.

Русская цивилизация - не "богоносец, призванный спасти человечество", как твердили о том славянофилы. Нет, она лишь наиболее развитая в семье славянских народов.
И необходимость "панславизма" Данилевский выводит именно из этого: не только сербы или болгары, но и более благополучные чехи могут сохранить свою самобытность, свою культуру только в союзе с Россией (и даже под её прямым покровительством). Что уж говорить о нацменьшинствах в чужих странах - валахах, словенцах, русинах.

Россия слишком велика для того, чтобы быть "европейской державой". Чтобы играть такую роль, она должна скорчиваться, съёживаться без конца жертвовать своими интересами. ради чего? Чтобы нас любили? Но кто же искренне любит великана?
Нет, назначение великана в том, чтобы защитить, объединить слабых, став главой некоей новой, особой, политически самостоятельной системы государств. Противовесом. Одним из полюсов мира.

И если Россия не исполнит этого своего предназначения, ничего ей не останется, кроме как "бесславно доживать свой жалкий век, перегнивая, как исторический хлам", становясь неодухотворённым материалом для новых, неведомых исторических комбинаций.

Беседа о Николае Данилевском и главном труде его жизни

Вообще Данилевский выделял 10 культурно-исторических типов:

египетский,
китайский,
ассиро-вавилоно-финикийский,
индийский,
иранский,
еврейский,
греческий,
римский,
аравийский и, наконец,
германо-романский, который и представляла для него современная ему Европа.

– Аргументы он приводит различные и далеко не всегда бесспорные: Россия не являлась частью империи Карла Великого, наследующей Риму; она не входила в состав теократической федерации, которая сменила Карлову монархию; не была связана единой наднациональной феодально-аристократической сетью; не участвовала в борьбе с феодальным насилием, которая привела к тем формам гражданской свободы, которые выработала эта борьба; не знала гнета схоластики и не имела нужды в протестантизме, поскольку избавлена была от католичества, и т.д.

Но возьмем и другую сторону. Принимает ли нас сама Европа в семью европейских народов? Россия и сегодня кажется Европе чем-то гигантски лишним: в политическом дискурсе современной Европы Россию за редкими исключениями не рассматривают как часть Восточной Европы. Россия представляется как нечто другое. Восточная Европа – это Балканы, Болгария, Польша.

Вообще вопрос, что такое Россия, очень интересный. Недавно я встречался со своим коллегой японцем, который мне сказал, что в Токио создали институт по изучению Северо-Восточной Азии, в рамках которого изучают… Россию. То есть для Японии Россия – это Северо-Восточная Азия, что для нас совершенно непривычно и удивительно.

– Интересная параллель: Данилевский писал свой труд после Крымской войны, когда Европа в целом враждебно выступила против России. А события последних пяти лет, которые вновь актуализировали поставленную Данилевским проблему, тоже связаны с Крымом. Его книга начинается с констатации наличия вопиющих двойных стандартов у тогдашней Европы: тогда Германия и Австрия отторгли у Дании провинции Шлезвиг и Гольштейн, но Европа молчала. Тем не менее в соперничестве России и Турции вся Европа вдруг встала на сторону мусульманской Турции, и началась Крымская война.

Кроме того, Европа и особенно Англия чутко реагировали на различного рода альянсы между Россией и Германией, союз между которыми является самым естественным, а значит, именно его стремились не допускать в долгосрочной перспективе, ибо это могло бы означать доминирование России в Европе. Это тоже одна из особенностей России, о которой пишет и Данилевский.

Более того, представляется, что мы сегодня могли бы даже эмпирически подтвердить целый ряд идей, которые были им в этой книге высказаны.

Владимир Васильевич Миронов

– Какие идеи вы имеете в виду?

– Но в истории Германии был длительный период раздробленности, существовало множество разных немецких княжеств и государств.

– Но все они имели единый язык, это похоже на раздробленность русских князей. Была раздробленность и войны, но это реализовывалось в рамках одной культуры. Думаю, что даже в одной семье возникают противоречия и споры. Так и в Германии были модификации немецкой культуры: баварцы, саксонцы, швабы и пр., – они и до сих пор отличаются, но тем не менее они понимали друг друга на языковом уровне и стереотипах поведения. Доминировал один язык. Не случайно даже еврейская культура, носителей которой в Германии было достаточно много, по сути сконструировала особый язык, который был достаточно адаптирован к немецкому, а точнее – возник на основе немецких диалектов. По сути это была смесь немецкого и европейских языков, но не только, сюда включались и элементы славянских языков, ибо славяне тоже обширно проживали в Германии, особенно в ее восточной части. Однако явно доминировал именно немецкий язык. А идея мультикультурализма в нынешнем варианте не подразумевает выделения основной (или господствующей) культуры, исходя из идеи прямого равенства всех, и эти установки не срабатывают.

В России, между прочим, в том числе и в советский период, был общий язык межкультурного общения, то есть русский, но продолжали существовать и национальные языки при всех возникающих трудностях и разных периодов взаимодействия. Не всегда это происходило гладко, но было. В России всегда жило множество разных народов. И несмотря даже на то, что доминировала одна религия, на территории России присутствовали и другие религии, и другие культуры. Любопытно, что проблемы учета наличия разных религий проявлялись даже в царской армии и даже на каторге (вспомним Достоевского!): было запрещено мешать молиться каторжнику-еврею или совершать намаз мусульманину.

Пожалуй, можно было бы поспорить с Данилевским в одном – в знаке равенства, который он ставил между Россией и славянством. Россия – не славянская или, мягче говоря, не чисто славянская страна. Применительно к нашей стране нельзя говорить об одном культурно-историческом типе.

Россия – не славянская страна. Применительно к нашей стране нельзя говорить об одном культурно-историческом типе

Общность русского языка вовсе не означала его абсолютного доминирования, как и доминирования русской культуры. Русский язык всегда был общим имперским языком. Но все малые народы, которые населяли Россию, имели и имеют каждый свой язык. Данилевский на это совершенно закрыл глаза.

Алексей Павлович Козырев: Выпускник Царскосельского лицея, он окончил Санкт-Петербургский университет, занимаясь преимущественно ботаникой, и в годы студенческой юности познакомился с учением Фурье. В молодости он участвовал в кружке петрашевцев и проходил по тому же самому делу, по которому проходил Достоевский. Только Достоевский был приговорен к смертной казни через расстрел, а наказание Данилевского было мягким – ссылка в канцелярию сначала вологодского, а потом самарского губернатора. Таким образом, в юности он был социалист, сторонник учения Фурье, то есть сторонник вполне европейского пути. Точно так же Достоевский, впоследствии почвенник, начинал с европейского социализма.

Интересно, что основной профессией и специализацией Данилевского была вовсе не тема цивилизационного развития и не теория культуры, а биология. Он участвовал во многих ихтиологических экспедициях на Каспий, Черное, Азовское, Белое моря, на Чудское озеро, сначала под руководством знаменитого естествоиспытателя Карла Бэра, а потом и сам возглавлял эти экспедиции, был инспектором рыбных промыслов на Волге, как бы сейчас сказали – главой тамошнего Рыбнадзора. К концу жизни он стал директором Никитского ботанического сада в Ялте; похоронен на территории Крыма, недалеко от знаменитого ныне мыса Форос, в парке на горе Бахрья. Сейчас могила его восстановлена.

Алексей Павлович Козырев

– Данилевский считается одним из предшественников цивилизационного подхода к истории. В чем он заключается, и в чем тут состоит заслуга Данилевского?

Владимир Васильевич Миронов: Данилевский фактически утверждает мысль о локальности культур, прежде всего семиотической локальности. Культуры – немецкая, французская, китайская, любая другая – все локализованы в своих географических пространствах, в своих традициях, в своем языке, в своей вере или совокупности вер. Этой локализации никогда по большому счету избежать не удается.

Культуры локальны, и с этой локализацией надо считаться. И надо искать возможности диалога

И поэтому нам надо не бояться, что кто-то другой веры, другой культуры и т.д., а надо искать возможности диалога. Как мы можем реализовывать эту диалогичность, как мы можем жить, будучи разными? Это можно осуществить, лишь понимая Другого. В этом, что отмечал Кнабе, наличие этого Другого необходимо, хотя бы ради развития самого свойства понимать, а отсутствие Другого может означать не столько его реальное отсутствие, сколько неумение осуществить такое понимания.

А другой ученый, Д.С. Лихачев, усиливал этот тезис, говоря о том, что внутри диалога понимание Другого является условием более полного понимания себя. Понимание другой культуры означает, прежде всего, понимание своей, ибо, по крайней мере, есть с чем сравнивать. Глобализм, который сегодня нам навязывается, может осуществляться в сфере наших экономических и каких-то иных форм взаимодействия и коммуникации, но он не должен претендовать на формирование некоей глобальной культуры, ибо такой быть не может в принципе, если, конечно, мы сознательно сами не откажемся от своего языка, своих традиций, своего этноса и религии.

Как это ни неожиданно, я сошлюсь на пример из Библии (глава Бытие) о Вавилонской башне, которая была своеобразным прообразом глобальной культуры, где вроде бы все должны были понимать друг друга в силу единого языка. Но Бог разрушил ее и, мягко говоря, посоветовал разным культурам жить по-своему и согласно своим традициям. И мы должны понимать, что нынешняя модель глобальной культуры спущена не Господом Богом и не является некоей абстрактной очищенной моделью. За такой моделью всегда стоит какая-то конкретная культура или группа культур, а значит, переход к ней означает отказ от собственной культуры. Это просто констатация.

Данилевский, конечно, не мог тогда говорить об американской культуре как отдельном культурно-историческом типе: ее в современном виде еще не существовало. Но именно она сегодня претендует на модель такой общей глобальной культуры, которую навязывают всем.

Имперскость всегда сверхнациональна

Здесь важно даже не то, что Соловьев критиковал Данилевского, но то, что он делал это с подтасовками. Особенно это обидело Страхова, который последние годы своей жизни был болен раком и который просто перестал с Соловьевым общаться, подавать ему руку. Соловьев, можно сказать, действовал по принципу: если разбойники укрылись в лесу и нет никакой возможности их там изловить, то надо поджечь лес – примерно так он выступал против теории Данилевского. То есть вместе с ее действительно слабыми местами он изничтожал и все, что в этой книге было дельного. Соловьев был безжалостным в своей критике и как публицист мало чем отличался, например, от Чернышевского и других писателей левого направления: он был категоричен, безапелляционен, хлесток на язык, мог пойти на сознательные софизмы.

Впрочем, теория Данилевского, которого обычно относят к поздним славянофилам, отнюдь не стала идеологической доктриной Российской империи. Более того, к славянству, к славянскому движению власти относились очень настороженно и даже критически. Они видели в этом определенную угрозу для существующего порядка имперской власти, который носил, если можно так выразиться, наднациональный характер.

– И в этом акцентировании национального, племенного начала минус концепции Данилевского?

– Соловьев действительно был более имперский философ, чем Данилевский, несмотря на его критику Данилевского.

– Почему?

Владимир Васильевич Миронов: Я думаю, что актуальность этой книги заключается в том, что у нас сегодня нет однозначного ответа, какой должна быть наша страна и каким должен быть мир. Такого рода работы побуждают нас вступать в диалоговое пространство. И в этом ее ценность, особенно сегодня, когда в западном мире мы можем наблюдать очень сильную антирусскую волну.

Алексей Павлович Козырев: Для меня самое интересное в этой книге, что подвигает к размышлению, – это закон самобытности культурно-исторических типов. Данилевский считает, что существуют самобытные культуры, которые не заимствуют свое начало из других культур, а рождают их внутри себя. Я считаю, что это очень интересная гипотеза. Но это именно гипотеза, которую сложно верифицировать, подтвердить или опровергнуть.

Таким образом, можно задать вопрос, есть ли у той или иной культуры своя внутренняя сущность, ниоткуда не заимствованная? Или любая культура – это конгломерат каких-то заимствований и превращений? Причем сам Данилевский предлагает варианты этих заимствований: прививка, пересадка и т.д. Это очень непростой вопрос – ответить, какая культура самобытна.

Это очень непростой вопрос – ответить, какая культура самобытна

". Еще в моде у нас относить все к незнанию Европы, к ее невежеству относительно России. Наша пресса молчит, или, по крайней мере, до недавнего времени молчала, а враги на нас клевещут. Где же бедной Европе узнать истину? Она отуманена, сбита с толку. Risum teneatis, amici[viii], или, по-русски,— курам на смех, друзья мои. Почему же Европа, которая все знает от санскритского языка до ирокезских наречий, от законов движения сложных систем звезд до строения микроскопических организмов, не знает одной только России? Разве это какой-нибудь Гейс-Грейц, Шлейц и Лобенштейн, не стоющий того, чтобы она обратила на него свое просвещенное внимание? Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы — ее незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке дело идет. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзятым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению. Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся и ослепленное общественное мнение Европы. Почему и не удовлетворить любопытству доброго человека; только напрасно соединять с этим разные окулистические мечтания. Нечего снимать бельмо тому, кто имеет очи и не видит; нечего лечить от глухоты того, кто имеет уши и не слышит. Просвещение общественного мнения книгами, журналами, брошюрами и устным словом может быть очень полезно и в этом отношении, как и во всех других,— только не для Европы, а для самих нас, русских, которые даже на самих себя привыкли смотреть чужими глазами, для наших единоплеменников. Для Европы это будет напрасный труд: она и сама без нашей помощи узнает, что захочет, и если захочет узнать.

Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т. д.,— материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему, как прежде было надеялась, как особливо надеялись немцы, которые, несмотря на препрославленный космополитизм, только от единой спасительной германской цивилизации чают спасения мира. Европа видит поэтому в Руси и в славянстве не чуждое только, но и враждебное начало. Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний, наружный, выветрившийся и обратившийся в глину слой, все же Европа понимает, или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить,— которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть,— которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью. Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно — чтобы не сказать невозможно — перенести это. Итак, во что бы то ни стало, не крестом, так пестом, не мытьем, так катаньем, надо не дать этому ядру еще более окрепнуть и разрастись, пустить корни и ветви вглубь и вширь. Уж и теперь не поздно ли, не упущено ли время? Тут ли еще думать о беспристрастии, о справедливости. Для священной цели не все ли средства хороши? Не это ли проповедуют и иезуиты, и мадзинисты[50],— и старая, и новая Европа? Будет ли Шлезвиг и Голштейн датским или германским, он все-таки останется европейским; произойдет маленькое наклонение в политических весах, стоит ли о том толковать много? Державность Европы от того не потерпит, общественному мнению нечего слишком волноваться, надо быть снисходительну между своими. Склоняются ли весы в пользу Афин или Спарты, не та же ли Греция будет царить? Но как дозволить распространиться влиянию чуждого, враждебного, варварского мира, хотя бы оно распространялось на то, что по всем Божеским и человеческим законам принадлежит этому миру? Не допускать до этого — общее дело всего, что только чувствует себя Европой. Тут можно и турка взять в союзники и даже вручить ему знамя цивилизации. Вот единственное удовлетворительное объяснение той двойственности меры и весов, которыми отмеривает и отвешивает Европа, когда дело идет о России (и не только о России, но вообще о славянах) — и когда оно идет о других странах и народах. Для этой несправедливости для этой неприязненности Европы к России,— которым сравнение 1864-го 1854 годом служит только одним из бесчисленных примеров,— сколько бы мы ни искали, мы не найдем причины в тех или других поступках России; вообще не найдем объяснения и ответа, основанного на фактах. Тут даже нет ничего сознательного, в чем бы Европа могла дать себе самой беспристрастный отчет. Причина явления лежит глубже. Она лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт народов, ведущий их (помимо, хотя и не против их воли и сознания) к неведомой для них цели; ибо в общих, главных очертаниях история слагается не по произволу человеческому, хотя ему и предоставлено разводить по ним узоры. Что вело древних германцев к непрестанным нападениям на Рим? Говорят, что юг имеет непреодолимую прелесть для сынов севера. Не нужно обширных этнографических сведений, чтобы видеть, что это совершенно несправедливо. Ежедневный опыт удостоверяет, что каждый некочующий народ,— а германцы во время войны с Римом были уже оседлы,— в первобытное время столько же, по крайней мере, как и впоследствии, имеет почти непреодолимую привязанность к своей родине, к своему климату, как бы он ни был суров, к окружающей его природе, как бы она ни была бедна. Юг для народов севера имеет в себе что-то убийственное. Возьмите для примера хоть поселение русских на Кавказе. К благословенным ли странам Кавказа стремится русский народ, предоставленный своей собственной воле? Нет, для него Сибирь имеет несравненно более привлекательности. Не приманка юга, а какая-то ненависть влекла народы на гибель Риму. Почему так хорошо уживаются вместе и потом мало-помалу сливаются германские племена с романскими, а славянские с финскими? Германские же со славянскими, напротив того, друг друга отталкивают, антипатичны одно другому; и если где одно замещает другое, то предварительно истребляет своего предшественника, как сделали немцы с полабскими племенами и с прибалтийскими славянскими поморянами. Это-то бессознательное чувство, этот-то исторический инстинкт и заставляет Европу не любить Россию. Куда девается тут беспристрастие взгляда,— которым не обделена, однако же, и Европа, и особливо Германия,— когда дело идет о чуждых народностях? Все самобытно русское и славянское кажется ей достойным презрения, и искоренение его составляет священнейшую обязанность и истинную задачу цивилизации.

Gemeiner Russe, Bartrusse[ix] суть термины величайшего презрения на языке европейца, и в особенности немца. Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей,— вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу; посмотрите, как ведут себя иностранные управляющие с русскими крестьянами; обратите внимание на отношение приезжающих в Россию матросов к артельщикам и вообще биржевым работникам; прочтите статьи о России в европейских газетах, в которых выражаются мнения и страсти просвещенной части публики; наконец, проследите отношение европейских правительств к России. Вы увидите, что во всех этих разнообразных сферах господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоятельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения. Явление, касающееся всех сфер жизни, от политических до обыкновенных житейских отношений, распространенное во всех слоях общества, притом не имеющее никакого фактического основания, может недриться только в общем инстинктивном сознании той коренной розни, которая лежит в исторических началах и в исторических задачах племен. Одним словом, удовлетворительное объяснение как этой политической несправедливости, так и этой общественной неприязненности можно найти только в том, что Европа признает Россию и славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и враждебным. Для беспристрастного наблюдателя это неотвержимый факт. Вопрос только в том, основательны ли, справедливы ли такой, отчасти сознательный, взгляд и такое, отчасти инстинктивно бессознательное, чувство, или же составляют они временный предрассудок, недоразумение, которым суждено бесследно исчезнуть. Исследованию этого вопроса намерен я посвятить следующую главу."

________________________________________ ________________________________________ ________________________________________ ____

[50] Мадзинисты — сторонники Джузеппе Мадзини (1805-1872), вождя революционного направления в итальянском национально-освободительном движении.

[viii] Удержитесь ли вы от смеха, друзья? (лат.).

[ix] Подлый русский, бородатый русский (нем.).

Читайте также: