Автономия человека как предмет философии кратко

Обновлено: 04.07.2024

Эвандро Агацци (Evandro Agazzi) — итальянский философ и логик, представитель научного реализма в философии науки.

1. Разделение сфер?

2. Возникновение наук о человеке

Может ли быть оспорено это мнение? Безусловно, может, и по крайней мере двумя способами.

Конечно, такие различения делаются исключительно в целях анализа, и нам никогда не следует забывать, что большинство человеческих действий соединяют в себе названные характеристики, которые, правда, играют в таких действиях неодинаковую роль.

4. Целенаправленное и ценностно-ориентированное поведение

Напротив, человек предполагает свою цель, представляет её наперёд, и его действия оцениваются по тому, насколько они ведут к этой цели, по степени совершенства, определяемой с помощью этих оценок. Вот почему человек получает возможность пользоваться интенциональными, идеальными объектами так, что некоторые из них могут стать для него целями и ориентирами действий, тогда как животные (насколько нам это известно) способны только к тому, чтобы познавать конкретные наличные материальные объекты. Вот почему все реальные человеческие действия являются интенциональными, в смысле достижения некоторого, более высокого уровня интенциональности, что даёт человеку возможность определять ещё не существующее положение вещей и принимать решения, воплощающие при своей реализации возможность в действительность, руководствуясь при этом определёнными критериями совершенства в достижении данной цели. Таким образом, мы можем установить различие между простой целенаправленностью и реальным ценностно-ориентированным поведением.

5. Законы, правила и нормы

Из сделанных выше различений вытекает следствие, которое можно отнести к числу наиболее важных средств для понимания и объяснения человеческих действий (а следовательно, и для понимания человека). Чтобы понять поведение чисто физических объектов, мы прежде всего представляем их как то, что характеризуется некоторыми свойствами, такими, как масса, заряд, энергия и т. и., и пытаемся вывести это поведение из определённых физических законов, в формулировку которых входят предикаты, выражающие эти свойства (в конкретных случаях эти предикаты могут быть представлены как параметры, измеримые величины). Чтобы понять и объяснить некоторые феномены жизни, мы точно так же пытаемся представить то, что характеризуется определёнными предикатами (метаболизм, репродукция и тому подобное), и затем вывести поведение живых объектов из биологических законов, в формулировку которых входят эти самые предикаты. Чтобы понять и объяснить более сложное поведение живых существ, в том числе их целенаправленное поведение, мы также прибегаем к специфическим понятиям и соответствующим естественным законам (здесь мы намеренно употребляем это понятие в наиболее общем его значении, чтобы некоторым нередукционистским образом охватить все типы таких законов).

В соответствии с таким образцом объяснения цель не преследуется как таковая, а просто достигается, будучи неким детерминированным естественными законами результатом. В отличие от такого образца ценностно-ориентированное действие совершается не в силу закона, а в силу некоторой заранее намеченной цели; конечно, такое действие несвободно от подчинения определённым правилам, но сами эти правила, как легко можно видеть, весьма отличаются от естественных законов.

Но это ещё далеко не все: естественные законы действуют сами по себе, тогда как правила, по которым действуют люди, применяются интенционально и могут также нарушаться или вовсе игнорироваться. Поэтому можно сказать, что в то время как естественные явления, к числу которых мы отнесем и чисто целенаправленное поведение, происходят в соответствии с законами, ценностно-ориентированное поведение происходит в соответствии с правилами, принятыми субъектами действия (и это опять-таки подчёркивает важность интенциональности).

Подводя итог, можно сказать, что чисто естественное поведение объясняется естественными законами, тогда как поведение людей может быть объяснено правилами и нормами. Существование норм зависит от признанных ценностей. Однако, поскольку в известной мере ценности играют роль и в операциях и исполнениях, то вся человеческая деятельность в конечном счёте объясняется наличием определённых ценностей.

Напрашивается вывод, что такие науки обязаны принимать во внимание ценности и пытаться понять и объяснить человеческие действия на основе их мотивации, а не на основе детерминистических механизмов разного рода, как это слишком часто пытались сделать. Именно здесь, , заключено наиболее важное различие между естественными науками и человековедением (а не в частных методологических характеристиках этих областей). В частности, это означает, что в исследовании человека должен быть вновь введён телеологический подход, изгнанный из науки несколько столетий назад.

Подчеркнём: даже когда ценности рассматриваются как существенные элементы человеческой реальности, наука о человеке должна воздерживаться от ценностных суждений: это значит, что историк, социолог, психолог должны пытаться раскрыть, какие ценности данного сообщества иая данного индивида направляют данные действия или являются источником правил и норм их осуществления. Но сами эти учёные не должны высказываться о таких ценностях, критиковать или защищать их, одобрять или порицать людей, действующих в соответствии с этими ценностями.

7. Чем собственно должна заниматься философия?

8. Когнитивный стиль философии

Теперь возникает резонный вопрос: какие же отличные от научных когнитивные методы должна применять философия, чтобы успешно работать с этими аспектами и проблемами?

Наука разрабатывает свои когнитивные методы как вариации двух основных типов: знание, получаемое через непосредственное ознакомление с объектом, и знание, получаемое в рассуждении. В естественных науках первый тип воплощён в наблюдениях, оснащённых приборами, а второй — главным образом в математических доказательствах и вычислениях. С расширением сферы науки первый тип начинает трактоваться более свободно, но всё же остаётся некоторой формой наблюдения, непосредственного ознакомления с эмпирическим материалом, который должен получить интерсубъективное выражение. Второй тип также трактуется свободнее, но всё же ограничен построением моделей дедуктивно-неоспоримого рассуждения.

Иметь статус автономии – значит обладать полномочиями принимать решения в сфере собственной жизни, вмешиваться в которую другим не дозволено без разрешения субъекта автономии. Этот статус присваивается индивиду, обладающему способностью выполнять и контролировать действия исходя из рациональных оснований. Быть автономным – значит осуществлять самоуправление. Мы автономны, поскольку это качество присуще нам в силу нашего человеческого рождения, и оно отличает нас от других животных. Быть автономным значит нести ответственность за собственную жизнь: как за успехи, так и за неудачи. Можно сказать также, что быть автономным значит составлять единое целое с самим собой в том смысле, что быть автономным значит действовать исходя из оснований, которые решающим – но трудно объяснимым – образом являются нашими собственными. Быть автономным субъектом значит относиться к себе определенным образом, подразумевающим, что мы принимаем на себя ответственность за свои действия и суждения, так что мы можем назвать их своими собственными. Автономия требует от действующего лица не просто беспрепятственного следования любому своему капризу. Иначе любое существо, обладающее способностью к движению, можно было бы считать автономным. Индивид должен быть самоуправляемым в более узком понимании.

Часто проводят различие между моральной автономией, которая заключается в способности устанавливать собственные моральные принципы, и личной автономией, которая нейтральна в отношении морали и распространяется на все аспекты жизни действующего лица, а не только на моральные вопросы. Однако это различие может ввести нас в заблуждение, поскольку создается впечатление, что индивид может обладать только одним видом автономии – либо моральной, либо личной, тогда как на самом деле он должен быть автономным в обоих смыслах. Автономный индивид должен не только обладать способностью устанавливать собственные моральные принципы, но и самостоятельно производить действия, не связанные с моральными аспектами[115].

Грубо говоря, существует три типа теорий автономии как способности: (1) иерархические, (2) основанные на аутентичности и (3) кантианские. Иерархические модели в общих чертах состоят в том, что действующее лицо имеет позитивную идентификацию высшего порядка со своими предпочтениями низшего порядка, то есть способность второго порядка к критической рефлексии касательно предпочтений первого порядка, а также способность создавать или менять эти предпочтения[116]. Теории, связанные с аутентичностью, утверждают, что индивид автономен, если его представления и предпочтения были сформированы определенным образом, то есть в основе их лежит рациональная рефлексия и, кроме того, они не являются продуктом принуждения, обмана, манипуляции и т. д. Быть автономным значит действовать исходя из оснований, оценок, качеств и т. п., которые не навязаны извне, но которые мы можем назвать частью своей самобытной личности[117]. Третья, кантианская позиция является более радикальной версией предыдущей и предполагает, что лишь действие, мотивированное строгим моральным законом, который сформулирован самим действующим лицом, является полностью автономным[118]. Я не буду подробно останавливаться сейчас на кантианской теории, но мы вернемся к ней в главе 13. Сейчас я хочу сосредоточиться на иерархических теориях, а также рассмотреть некоторые положения теорий аутентичности. Необходимо добавить, что различие между теориями аутентичности и иерархическими теориями не всегда очевидно, поскольку требование аутентичности также подразумевает способность к рефлексии и к идентификации себя со своими ценностями и желаниями.

Гарри Франкфурт понимает автономию как присущую действующему лицу позитивную идентификацию высшего порядка с предпочтениями низшего порядка. К примеру, у меня может быть предпочтение низшего порядка, заключающееся в любви к вину, и если я сознательно выбираю следовать этому предпочтению и идентифицирую себя с ним, то я действую автономно, когда я пью вино. Однако если я хотел бы избавиться от этого пристрастия, и тем не менее оно постоянно провоцирует меня пить вино, то действие это уже не будет автономным. То же будет касаться любых других предпочтений. Франкфурт утверждает, что всегда будут находиться достаточные причины для того, какими мы являемся и что мы делаем, а следовательно, мы не могли бы быть другими и поступать иначе, при сохранении тех же условий. Такими образом, свобода, по Франкфурту, заключается в том, чтобы быть цельным, то есть выполнять действие в соответствии со своими желаниями, которые в свою очередь мы желаем иметь. Будучи цельными, мы обладаем неделимой волей, мы целиком и полностью посвящаем себя чему-то и, как следствие, обладаем совершенно особой формой свободы[119]. Иной свободы человеку не дано, утверждает Франкфурт[120].

Вопрос в том, достаточно ли этих условий, чтобы говорить об автономии. Франкфурт утверждает, что свобода действия означает гармонию между желаниями и действиями человека[121]. Проблема этого утверждения состоит в том, что оно вполне допускает ситуацию, при которой раб в оковах понимает, что не в силах изменить свою жизнь, однако обладает возможностью изменить свои предпочтения так, чтобы желать оставаться в оковах и, приведя таким образом свои желания в соответствие с действительностью, формально может считаться свободным. Мы можем представить себе, что раб всем сердцем принимает свое существование в оковах, к примеру, помещает его в религиозный контекст, который придает его страданиям великий духовный смысл. И тем не менее утверждение, что такой раб является парадигматическим примером свободного человека, остро противоречит нашей интуиции. Скорее, он является полной противоположностью свободному человеку.

Мы можем также задаться вопросом, является ли подобная цельность необходимым условием для автономии. Франкфурт утверждает, что индивид свободен настолько, насколько он хочет желать того, чего он желает, то есть в той степени, в которой его желания соответствуют его воле[122]. Другими словами, должна существовать корреляция между предпочтениями первого и второго порядка. В качестве иллюстрации Франкфурт приводит в пример добровольных наркоманов и наркоманов поневоле, которые утверждают, что желание употреблять наркотики противоречит его воле[123]. С другой стороны, добровольный наркоман свободен, поскольку его желания и действия полностью согласуются с его волей. С точки зрения Франкфурта, идентификации второго порядка с желаниями первого порядка достаточно для того, чтобы наделить индивида моральной ответственностью[124]. И тем не менее мы возлагаем на людей ответственность в том числе и за те их действия, с которыми они себя не идентифицируют и которых не желают всем своим существом. К примеру, педофил, который не хотел бы, чтобы его сексуальные потребности были направлены на детей, но тем не менее действует согласно этим потребностям, точно так же должен нести ответственность за свои действия, как если бы он полностью идентифицировал себя с этими потребностями. Если бы мы придерживались модели Франкфурта, нам пришлось бы признать, что этот человек действует не свободно, поскольку не обладает позитивной идентификацией второго порядка со своими желаниями первого порядка. А если он действует не свободно, значит, он не подлежит ответственности. И все же едва ли мы готовы оправдать подобные поступки и воздержаться от осуждения. Другими словами, модель Франкфурта имплицирует суждения, которые сильно противоречат нашим глубинным моральным установкам. Теория Франкфурта также не способна объяснить необходимые и достаточные условия для автономии.

Согласно Миллю, каждый индивид свободен, если он имел возможность поступить иначе, чем поступил, учитывая, что у него имелись веские основания поступить иначе[129]. Милль открыто отвергает возможность поступить вопреки желанию или нежеланию, наиболее сильному в человеке в момент поступка, а также то, что подобная способность когда-либо могла быть человеком осознана[130]. Далее он утверждает, что разница между хорошим и плохим человеком заключается не в том, что хороший человек якобы способен противостоять сильным желаниям, но скорее в том, что у хорошего человека желание поступать хорошо оказывается сильнее желания поступать плохо. Именно в этом состоит цель этического воспитания: способствовать развитию хороших желаний и ослаблению плохих, а также формировать отчетливые умозрительные образы хорошего и плохого.

Вопрос в том, совместима ли предлагаемая Миллем версия детерминизма с главной концепцией его политической философии – перфекционистским индивидуализмом, который наделяет индивида ответственностью за формирование самого себя. В общих чертах позицию Милля можно описать как форму компатибилизма, которая весьма напоминает идеи Юма в своей презумпции, что в основе человеческих действий лежат причинно-следственные отношения, и тем не менее люди обладают способностью к самоопределению. Однако такая позиция имеет свои слабые места, так как Миллю не удается показать, каким образом наша рефлексия и знания о себе могут служить основанием для истинного самоопределения, при котором мы оказываемся способны менять себя в соответствии с нашими знаниями и представлениями о том, какими нам следует быть. Если теория детерминизма, на которой основываются взгляды Милля, верна, то из нее должно следовать, что желания деятеля о формировании собственного характера скорее в одном направлении, нежели в другом, не должны зависеть от него самого. Другими словами, Милль только отодвигает проблему на один шаг дальше – от предпочтений первого уровня до предпочтений второго уровня, не давая нам никаких убедительных аргументов в пользу того, что наши предпочтения второго порядка более свободны, чем предпочтения первого порядка. Конечно, можно ввести в уравнение предпочтения третьего порядка, которые влияют на выбор предпочтений второго порядка, но это всего лишь отодвинет проблему еще на шаг дальше. Чтобы остановить этот бесконечный регресс, нам придется предположить, что у человека есть способность формировать предпочтения высшего порядка, которые не сводятся безостаточно к внешним причинам и при помощи которых можно менять предпочтения низшего порядка.

Логичный вопрос, который возникает в ответ на иерархические теории автономии: часто ли мы, будучи действующими лицами, спрашиваем себя, какими желаниями и предпочтениями мы хотим руководствоваться в своих действиях?[131] Мы также нечасто спрашиваем себя о том, какие цели нам стоило бы преследовать и какими средствами можно достичь этих целей. И все же я утверждаю, что это возражение не очень существенно. Хотя подобные вопросы не могут не возникать, это не означает, что иерархическая модель совершенно нерелевантна для понимания наших поступков, ведь человек является существом с развитой способностью к рефлексии. Кроме того, выясняется, что в своих действиях мы часто руководствуемся самыми разнородными мотивами, часто конфликтующими друг с другом и заставляющими нас рефлексировать по этому поводу. Мы узнаем, что не хотели бы руководствоваться некоторыми из этих мотивов, а другие мотивы должны были быть более важны для нас. И разумеется, мы часто размышляем о том, какими ценностями и целями нам следовало бы жить, а также о том, какую работу над собой нам следует провести, чтобы скорее воплотить эти ценности и цели в нашей жизни. А это и есть оценка наших предпочтений первого порядка с точки зрения предпочтений второго порядка. Приведу пример из собственной жизни: до 15–16 лет у меня был очень бурный темперамент. Можно сказать, что я руководствовался предпочтением первого порядка взрываться по всякому поводу. Однако со временем я понял, что подобная реакция нецелесообразна. Я больше не хотел руководствоваться гневом в своих действиях, по крайней мере до такой степени. Мои предпочтения второго порядка не соответствовали моим предпочтениям первого порядка, так что я начал работать над собой, чтобы измениться.

В принципе, я не обязан производить намеренные изменения в своих предпочтениях первого порядка, чтобы быть автономным, но важно иметь такую возможность. Представим себе ребенка, рожденного в семье директора цирка и ведущего себя так же, как вели себя его предки. Когда его отец умирает, он сам становится директором цирка и ведет себя соответственно. Все его воспитание вело именно к этому, и ничего другого – например, продать цирк и сменить род деятельности, – ему и не хочется. Однако пока он понимает, что волен был выбрать любое другое занятие, и тем не менее предпочитает следовать образу жизни своих предков, он может считаться автономным.

Джон Кристман утверждает, что решающим фактором для автономии является не способность индивида идентифицировать себя со своими желаниями и предпочтениями, но скорее принятие процесса, в ходе которого они были сформированы[133]. Для того чтобы деятель А был автономным относительно предпочтения Х, А должен быть не против процесса, который привел к появлению Х. Далее, при этом А должен удовлетворять требованиям к рациональности, способности к рефлексии, не быть склонным к самообману и т. д. По моему мнению, теория Кристмана не выдерживает никакой критики. Тот факт, что она не способна объяснить необходимые условия для возникновения автономии, легко продемонстрировать на следующем примере. Будучи ребенком, Пол не хотел учиться читать. При этом у него имелись соответствующие способности, но по той или иной причине он сильно сопротивлялся попыткам научить его чтению. Отец Пола отчаялся и неоднократно бил его, чтобы принудить к чтению. Отец руководствовался самыми лучшими намерениями, считая, что умение читать не только пригодится Полу в школе и профессиональной жизни, но также и принесет ему большую радость приобщения к классике мировой литературы. Чтобы избежать побоев, Пол сдался и обучился чтению. Очевидно, что несмотря на благородные цели, которые преследовал отец Пола, его методы были неприемлемы. Повзрослев, Пол понял, что его отец был прав и что чтение художественной литературы стало одним из величайших удовольствий в его жизни, однако процесс, который привел к этому, а именно побои отца, он принять не в состоянии. При условии, что Пол удовлетворяет всем остальным требованиям для возникновения автономии, было бы нелепо утверждать, что в настоящий момент он не обладает автономией в отношении чтения лишь потому, что отвергает процесс, благодаря которому он научился читать. Для автономии Пола в определенный момент решающими являются только те его качества, которыми он обладает в данный момент, а не предшествующие события. У Пола есть причины продолжать читать, и он всегда может отказаться от книг, если его отношение к жизни поменяется.

Быть автономным – значит действовать, исходя из рациональных оснований, рассуждений, качеств и т. д., которые не просто навязаны нам извне, но являются неотъемлемой частью того, что мы называем своей самобытной личностью. Требование самобытности, или аутентичности, предполагает способность к рефлексии о своих желаниях и ценностях, изменению их и идентификации себя с ними. Абсолютной автономией может обладать только человек, совершенно самобытный и свободный от всякого внешнего влияния, способного изменить его личность. Разумеется, в мире не существует людей, полностью удовлетворяющих этим критериям, так что предлагаю обратить внимание на другой конец шкалы. Любое убедительное описание минимальной степени автономии должно допускать, что каждый взрослый человек автономен, если только он не имеет очевидной патологии, лишающей его этого свойства. Это необходимо, поскольку таков общепринятый этический и политический статус всех взрослых людей. Понимаемая таким образом автономия ставит определенные границы проявлениям патернализма, о чем я расскажу подробнее в главе 10.

Очень важно сформулировать понятие автономии не слишком амбициозно, поскольку эта формулировка будет иметь множество последствий для статуса и прав каждого индивида. Говоря о способности действовать исходя из собственных оснований, мы предполагаем, что человек обладает способностью к рациональному мышлению, а также не страдает от эмоциональных расстройств, которые могут подорвать его рациональность, и, кроме того, имеет более или менее адекватное представление о собственных способностях. Для того чтобы отказать человеку в способности к автономии полностью или частично, недостаточно указания на то, что он принял одно или даже несколько неверных решений. В этом случае мы все подверглись бы опасности лишиться этого статуса, поскольку, честно говоря, рациональные решения не являются нашей сильной стороной[137]. Даже если человек сам не знает, что для него лучше, это не является достаточным основанием для лишения его автономного статуса, так как в действительности мало кто из нас знает, что для нас лучше. Когда люди принимают решения, которые кажутся нам неверными, мы, конечно, имеем право попытаться убедить их в этом, однако если нам это не удается, они имеют полное право и дальше придерживаться своих неверных представлений и ошибочных мнений. Мы можем считать человека автономным только в том случае, если он обладает способностью к критическим суждениям о своих собственных представлениях, убеждаться в них или отказываться от них, но мы не имеем права требовать, чтобы человек придерживался каких-то определенных представлений или предпочтений. Так, мы можем считать, что некоторые представления человека о мире ошибочны, или же какие-то его предпочтения кажутся нам – пусть даже большинству из нас – весьма странными, но этого мало для того, чтобы лишить человека автономного статуса. Граница должна проходить там, где представления о мире становятся явно ошибочными, но едва ли здесь можно сформулировать какие-то критерии. И хотя мы не имеем права считать человека неавтономным на том основании, что мы не согласны с некоторыми его мнениями, существует некая плавающая, однако ощутимая граница, за которой человек перестает быть адекватным и тем самым оказывается ниже минимальной планки автономии.

Автономная жизнь требует соблюдения индивидом не только внутренних, но также внешних критериев институционального и материального свойства, которые мы рассмотрим в следующей части книги.

Раздел философии, в котором изучается данная проблематика, называется философской антропологией. Основной вопрос - что такое человек?

Проблема человека является одной из самых важных для всей философии. Первые представления о человеке возникли задолго до появления самой философии. Люди представляли себе происхождение человечества и его место в окружающем мире в философских и религиозных формах.

В средневековой христианской философии природа человека стала пониматься как трехчастная (тело + душа + дух), где духовность выступала как связь между Богом и человеком через любовь, веру, надежду, совесть.
Христианство сформировало понимание сущности человека как свободной личности, находящейся в центре мировой истории. История начиналась с грехопадения и должна согласно христианским взглядам закончиться спасением.

В эпоху Возрождения человек рассматривается как самостоятельный творец истории и окружающего его мира. В Новое время формируется понимание человека как субъекта познания. Здесь становится возможным крайность субъективизма – утверждение о том, что мир не существует вне нашего восприятия и представления о нем.

В философии XX в. распространяется представление о человеке как о существе, чье существование предшествует сущности. Это означает, что нет раз и навсегда определенных представлений о том, каким должен быть человек. Каждый человек в ходе своей жизни делает свой выбор, каким образом он будет человеком.

Философия человека, или философская антропология относится к разделу социальной философии. Человека нельзя понять без учета его многообразных социальных связей, постоянного изменения в процессе общественного развития.

В круге обсуждений философии был поставлен один из первых вопросов о человеке как о предмете философского анализа". Необходимо подчеркнуть, что эта проблема человека рассматривала его как уникального творения Вселенной, она лежит в основе "вечных" философских проблем, так как любая философская традиция в основе своего содержания имеет отношение человека к миру.

Философская антропология как раздел социальной философии

Еще мыслители и философы античности интересовались проблемой человека. В истории философии существовало много философских школ, и каждая из них поднимала вопрос о происхождении человека, его особенностях, смысле его существования, его способностях, возможности его усовершенствования и т.д.

Но единая систематическая теория человека появилась только в Новое время в философии. Особая значимость антропологии подчеркивалась в работах К. А. Гельвеция ("О человеке") и И. Канта ("Антропология"). Они определяли особую роль этой науки как для социальной философии, так и для философии в целом.

И. Кант выделил четыре важных вопроса, на которые была обязана отвечать философия:

что я могу знать?
что я должен делать?
на что я могу надеяться?
что такое человек?

В результате постановки этих вопросов, философия сведет три первых вопроса к четвертому. Он также считал антропологию фундаментальной философской наукой, и что все остальные научные дисциплины в конце концов сведутся к ней.
Особый интерес ученые проявляли к человеку в ХХ в. Этот период характеризуется ненадежностью и неопределенностью многообразия представлений о человеке.

Основатель современной философской антропологии М. Шелер писал, что за последние 10 тыс. лет наша эпоха является первой, когда человек стал совершенно проблематичен. Проблематичность человека состояла в том, что он не знает, чем он является, при этом четко определяет, что не знает этого.

В философии наметился так называемый антропологический поворот. В это время возникает тенденция обосновывать не только все знание, но и весь мир. Обоснование дается с позиции понимания человека. Антропологию выделили в отдельный раздел философии, при этом она стала еще и основополагающим разделом философии.

Предпринимались настойчивые попытки не относить человека к центру мироздания, преодолеть "антропологический сон" и "антропологическое безумие". Был предложен объективный подход к знанию, к очищенной от человека онтологии.

Преувеличение значения философской антропологии и стремление устранить саму проблему человека из "объективной" философии создали крайние и неверные позиции.

Философская антропология является частью социальной философии. Она руководствуется простой мыслью, лежащей в ее основе. Философская антропология выдвигает человека в центр мироздания – только реализация упомянутого ранее "внутреннего" подхода к объектам, изучаемым науками об обществе, подхода, предполагающего преломление всего мира через изучаемые объекты.

Для реалистичной философской антропологии поставлена цель, согласно которой ей необходимо найти "золотую середину" между "внутренним" и "внешним" подходами к такому сложному социальному объекту, каким является человек.

Неясность понятия "человек"

Но рассматривая это определение с точки зрения своего содержания, оно видится вполне неопределенным. Французский писатель П. Веркор, работая над своей книгой "Люди или животные", размещает такой эпиграф: "Все несчастья на земле происходят от того, что люди до сих пор не уяснили себе, что такое человек, и не договорились между собой, каким они хотят его видеть".

Далее писатель подчеркивает, что человечество похоже на клуб для избранных, доступ в который весьма затруднен. И только мы можем решить, кого допускать в этот клуб.

Какие признаки могут послужить основой для определения живого существа человеком? На что мы делаем упор, когда причисляем к классу людей одни живые существа и исключая из него другие? Кратко говоря, какие признаки формируются у нас в голове, говоря о понятии "человек"?

На данный вопрос не существует четкого ответа. Мы можем найти десятки и десятки разных определений человека.
Одним из самых старых и известных из них является определение человека как животного, который наделен разумом. Но здесь возникает другой вопрос. Что такое разум, которого лишено все живое, кроме человека?

Платону надоели эти споры о сущности человека, поэтому он определял человека как двуногое бесперое существо. Давая определение человеку, не обязательно раскрывать его сущность, для этого достаточно, чтобы оно позволяло отграничивать определяемый объект от всех иных.

В спор с Платоном вступил Диоген Синопский. Он взял цыпленка и общипал его, затем бросил к ногам Платона, сказав: "Вот твой человек". Затем Платону пришлось сделать некоторые уточнения. Он описал человека как двуногое бесперое существо с широкими ногтями.

Еще один философ дал такое описание человека как существо с мягкой мочкой уха. Но все эти определения ориентированы на сугубо внешние и случайные особенности человека и ничего не говорят о нем, по существу.

Французский сатирик Ф. Рабле описывал человека как животное, которое способно смеяться (у Аристотеля есть сходная характеристика). В этом Ф. Рабле поддержал французский философ А. Бергсон. Он подчеркивал отличительную особенность человека в способности к ионизации, смеху, и способности смешить других.

В каждой эпохе встречаются свои определения человека, они представлялись для своего времени наиболее глубокими. Древние греки описывали человека как разумное животное, для христиан он был существом с бессмертной душой, для антропологов современности, человек определяется как животное, которое могло производить орудия труда. В психологии человеком называют животное, которое может использовать язык, в этики – это существо с "чувством высшей ответственности", для теории эволюции – млекопитающее с громадным мозгом и т.д.

Особенности современного подхода к философии человека

Такое количество определений сущности человека и его отличительные особенности связано, конечно, с недостаточной ясностью содержания понятия "человек".

Если существует какой-либо объект, имеющий множество различных представлений о нем, его особенностях и сущности, есть единственное решение: обозначить два крайних полюса таких представлений и ограничить их общее пространство. В пределах этого пространства будет осуществляться анализ данного объекта. В дальнейшем, в процессе развития науки, последующие исследования позволят продвинуться далее и конкретизировать позицию.

Два полярных подхода к анализу природы человека просматриваются среди разнообразных современных подходов. Один подход относится к антропологическому истолкованию человека, а другой – социологическому, или социальному.

Различные промежуточные определения человека можно поместить между этими двумя противоположными понятиями. Антропологическое понимание человека предполагает реализацию внутреннего похода к анализу социальных объектов, а социологическое истолкование описывает частный случай внешнего подхода к обществу.

Для закрытого, коллективистического общества характерно социологическое понимание человека, а для индивидуалистического, открытого общества – антропологическое понимание.

Данное учебное пособие представляет собой конспект лекций по философии, составленный в помощь студентам средних и высших учебных заведений Материал подобран в соответствии с нормами Министерства образования и соответствует государственному стандарту для данной дисциплины

Лекция № 1. Предмет философии и ее место в системе научного знания
Лекция № 2. Что такое философия
Лекция № 3. Философия как теоретическое ядро мировоззрения
Лекция № 4. Структура философского знания
Лекция № 5. Бытие как всеохватывающая реальность
Лекция № 6. Познание
Лекция № 7. Виды познания
Лекция № 8. Субъект и объект познания
Лекция № 9. Общие представления о духе
Лекция № 10. Материя
Лекция № 11. Сознание
Лекция № 12. Движение
Лекция № 13. Пространство и время
Лекция № 14. Общие понятия о человеке
Лекция № 15. Человек в мире природы
Лекция № 16. Понятие общества
Лекция № 17. Социальная структура общества
Лекция № 18. Гражданское общество

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Философия: конспект лекций предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Лекция № 14. Общие понятия о человеке

Постоянное расширение и углубление знаний о мире привело к обращению внимания на проблему человека. В древней мифологии и философии человек истолковывался как своеобразный ключ к разгадке тайн универсума. Природа, человек и божество в древнейшей картине мира слиты воедино. Человек выступал как малый мир (микрокосмос) и большой мир (макрокосмос).

Средневековая философия рассматривала человека как составную часть божественной упорядоченности в мире. В человеке усматривалась трагическая расколотость. Он, владея божественным даром — свободной волей, одновременно опускается ниже любого скота, находится в рабстве у своих страстей и влечений.

Эпоха Возрождения вместо религиозно-аскетичной идеи о греховности плоти и земной жизни человека провозгласила его величие, свободу, достоинство, могущество разума.

В Новое время внимание обращалось на внутренний мир человека. Человека затмил его собственный разум, человек стал познающим субъектом. Человек, оторванный от Бога, сам стал вещью, оперирующей (действующей) материальными и идеальными предметами.

Представители классической немецкой философии пытались преодолеть механицистскую трактовку в понимании человека.

Гегель считал, что свою духовную сущность человек реализует, преодолевая природность, включаясь в многообразие отношений общественной жизни (семья, собственность, государство, право и т. д.).

К. Маркс и Ф. Энгельс развили общематериалистическую идею нравственного развития и роста человека объективной природной и социальной реальностью. Эта концепция дополнена идеалистической идеей человеческой активности, деятельности. Марксизм связывает сущность человека с общественными условиями его развития, сознательной деятельностью, в ходе которой человек оказывается предпосылкой и продуктом истории.

Экзистенциалисты считают, что гуманизм находится под угрозой из-за технизации общества и человека, опасности ядерной войны, марксистской доктрины, абсолютизирующей всеобщность труда и техники.

Читайте также: