Анализ стихотворения сонет гумилева кратко
Обновлено: 05.07.2024
Как конквистадор в панцире железном, Я вышел в путь и весело иду, То отдыхая в радостном саду, То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смутном и беззвездном Растёт туман… но я смеюсь и жду, И верю, как всегда, в мою звезду, Я, конквистадор в панцире железном.
И если в этом мире не дано Нам расковать последнее звено, Пусть смерть приходит, я зову любую!
Я с нею буду биться до конца И, может быть, рукою мертвеца Я лилию добуду голубую.
Источник: Поэты серебряного века. Стихотворения. — М. Детская литература, 2012, с. 143.
Конквистадор – устар. от конкистадор, (исп.) завоеватель.
Лилию – цветок лилия в народной символике означает смерть, а голубая лилия ассоциируется со звездой – знаком восторжествования загробной судьбы персонажа.
Николай Гумилев — Как конквистадор в панцире железном (Сонет)
Kak konkvistador v pantsire zheleznom, Ya vyshel v put i veselo idu, To otdykhaya v radostnom sadu, To naklonyayas k propastyam i bezdnam.
Poroyu v nebe smutnom i bezzvezdnom Rastet tuman. no ya smeyus i zhdu, I veryu, kak vsegda, v moyu zvezdu, Ya, konkvistador v pantsire zheleznom.
I yesli v etom mire ne dano Nam raskovat posledneye zveno, Pust smert prikhodit, ya zovu lyubuyu!
Ya s neyu budu bitsya do kontsa I, mozhet byt, rukoyu mertvetsa Ya liliyu dobudu golubuyu.
Rfr rjyrdbcnfljh d gfywbht ;tktpyjv, Z dsitk d genm b dtctkj ble, Nj jnls перед публикацией все комментарии рассматриваются модератором сайта — спам опубликован не будет
Виды сонетов, которые различаются по принципу отступления от привычной формы
Опрокинутый сонет
В опрокинутом сонете терцеты не следуют за катренами, а предшествуют им.
По этому принципу устроено стихотворение Блока “Голубоватым дымом…”, правда, с удвоением. Терцет-терцет-катрен-катрен + еще одно такое же повторение (терцет-терцет-катрен-катрен)
Александр Блок***
Голубоватым дымом Вечерний зной возносится, Долин тосканских царь…
Он мимо, мимо, мимо Летучей мышью бросится Под уличный фонарь…
И вот уже в долинах Несметный сонм огней, И вот уже в витринах Ответный блеск камней, И город скрыли горы В свой сумрак голубой, И тешатся синьоры Канцоной площадной…
Дымится пыльный ирис, И легкой пеной пенится Бокал Христовых Слез…
Пляши и пой на пире, Флоренция, изменница, В венке спаленных роз.
Сведи с ума канцоной О преданной любви, И сделай ночь бессонной, И струны оборви, И бей в свой бубен гулкий, Рыдания тая! В пустынном переулке Скорбит душа твоя…
Хвостатый сонет
К основной части добавляется ещё один или несколько терцетов или дополнительные строки. В стихотворении Цветаевой хвостом являются строки “Вот и дом ему. – Другого\ Нет у знаменосца дома
Марина Цветаева***
В синем поле – цвет садовый: Вот и дом ему, – другого Нет у знаменосца дома. Волоса его как лен.
Знаменосец, знаменосец! Ты зачем врагу выносишь В синем поле – красный цвет?
А как грудь ему проткнули – Тут же в знамя завернули. Сердце на-сердце пришлось.
Вот и дом ему. – Другого Нет у знаменосца дома.
Сонет с кодой
Является вариантом “хвостатого сонета” – только здесь добавляется всего одна лишняя (15ая) строка. Показательно, например, посвящение Брюсова Северенянину, которое написано не только в форме сонета, но и в форме акростиха (по вертикали первых строчных букв прочитывается имя адресата).
Валерий БрюсовИгорю Северянину. Сонет-акростих с кодою
И ты стремишься ввысь, где солнце – вечно, Где неизменен гордый сон снегов, Откуда в дол спадают бесконечно
Ручьи алмазов, струи жемчугов. Юдоль земная пройдена. Беспечно Свершай свой путь меж молний и громов! Ездок отважный! слушай вихрей рев,
Внимай с улыбкой гневам бури встречной! Еще грозят зазубрины высот, Расщелины, где тучи спят, но вот Яснеет глубь в уступах синих бора.
Половинный сонет
Половинный сонет состоит из 1 катрена и 1 терцета. Стихотворение Саши Черного сложено из четырех таких половинно-сонетных частей.
Саша ЧерныйВ старом Крыму
Над головой белеют сакли, Ай-Петри – глаз не отвести! Ряд кипарисов в пыльной пакле Торчит вдоль знойного пути. Над сизой чащей винограда Сверкает известью ограда. Сижу и жарюсь… Вот и всё.
Бока – обломовское тесто… Зной расплавляет горизонт. Лениво, не вставая с места, Влюбляюсь в каждый дамский зонт. Глотаю бусы виноградин, Бью комаров, свирепых гадин. Смотрю на море… Вот и все.
Рычит сирена… Меркнет море. Дым томно к облаку плывет. Пузатый шмель – и тот в Мисхоре Испанским тенором поет… Съел виноград. Вздремнул немножко Ем дыню роговою ложкой… Курю и мыслю… Вот и всё.
Зире! Лукавая татарка! Раздвинь-ка над верандой тент. Смеется… Дьявол! Ей не жарко… Скрипит натянутый брезент. Освобождаю тыл из кресла. В халат запахиваю чресла… Иду купаться… Вот и всё.
Безголовый сонет
Отсутствует первый катрен. В качестве примера можно рассмотреть сонет Цветаевой, который, помимо того, что безголовый, еще и опрокинутый.
Марина Цветаева***
В час прибоя Голубое Море станет серым.
В час любови Молодое Сердце станет верным.
Бог, храни в часы прибоя – Лодку, бедный дом мой! Охрани от злой любови Сердце, где я дома!
Встречаются и более изощренные формы, которые основываются на сонетной базе, но преображаются в зависимости от идейных и формальных задач, поставленных перед автором. Так, например, произошло со стихотворением Сологуба: мы видим результаты скрещивания триолета и сонета.
Созидающий башню сорвется, Будет страшен стремительный лет, И на дне мирового колодца Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен, Опрокинут обломками плит, И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры Или к заводям тихой реки Повстречает свирепой пантеры Наводящие ужас зрачки.
Не спасешься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.
Влада Поленок
Гуру (3333) 6 лет назад
Таким образом, поэт пытается создать образ себя как человека, вовлечённого в какой-то очень важный, эмоционально значимый процесс, готового участвовать в нём и принимать любой вызов. При этом он берётся осуществить невозможное, сражаясь даже с неизбежным — смертью. Как уже было сказано, это типичная романтическая фигура; в сущности, Гумилёв ничего к этому стандартному образу не добавил.
Остановимся коротко на тех изменениях, которые поэт внёс при переработке стихотворения. Они довольно значительны: так, Гумилёв постарался приблизить форму своего стихотворения к строгому канону сонета, в частности, упорядочил схему рифмовки, которая в первой редакции различалась в первом и втором катренах.
Николай Гумилев — Я верно болен: на сердце туман
Ya verno bolen: na serdtse tuman, Mne skuchno vse, i lyudi, i rasskazy, Mne snyatsya korolevskiye almazy I ves v krovi shiroky yatagan.
Mne chuditsya (i eto ne obman), Moy predok byl tatarin kosoglazy, Svirepy gunn. ya veyanyem zarazy, Cherez veka doshedshey, obuyan.
Molchu, tomlyus, i otstupayut steny — Vot okean ves v klochyakh beloy peny, Zakatnym solntsem zality granit,
I gorod s golubymi kupolami, S tsvetushchimi zhasminnymi sadami, My dralis tam. Akh, da! ya byl ubit.
Z dthyj ,jkty: yf cthlwt nevfy, Vyt crexyj dct, b k/lb, b hfccrfps, Vyt cyzncz rjhjktdcrbt fkvfps B dtcm d rhjdb ibhjrbq znfufy/
Vyt xelbncz (b nj yt j,vfy), Vjq ghtljr ,sk nfnfhby rjcjukfpsq, Cdbhtgsq ueyy/// z dtzymtv pfhfps, Xthtp dtrf ljitlitq, j,ezy/
Vjkxe, njvk/cm, b jncnegf/n cntys — Djn jrtfy dtcm d rkjxmz[ ,tkjq gtys, Pfrfnysv cjkywtv pfkbnsq uhfybn,
B ujhjl c ujke,svb regjkfvb, C wdtneobvb ;fcvbyysvb cflfvb, Vs lhfkbcm nfv/// F[, lf! z ,sk e,bn/
Я верно болен: на сердце туман, Мне скучно все, и люди, и рассказы, Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган.
Мне чудится (и это не обман), Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн… я веяньем заразы, Через века дошедшей, обуян.
Молчу, томлюсь, и отступают стены — Вот океан весь в клочьях белой пены, Закатным солнцем залитый гранит,
И город с голубыми куполами, С цветущими жасминными садами, Мы дрались там… Ах, да! я был убит.
В отличие от рефлексирующих созерцателей, образами которых изобилует поэзия Серебряного века, лирический субъект гумилевского творчества — человек действия. В нем доминирует волевое начало, и при разнообразии ролей — завоевателя и охотника, воина и моряка — неизменным остается одно: мужественная сущность натуры героя.
Картина причудливого мира, в котором переплетаются пестрые пространственно-временные пласты, облечена в классическую форму французской разновидности сонета.
Коротко об истории жанра
Родиной сонета считается Италия. Первый из известных сонетов был написан в XIII веке нотариусом, жившим при дворе короля Сицилии. Форма получила распространение, в том числе, благодаря поэтам “сладостного стиля” (Гвидо Кавальканти, Гвидо Гвиницелли и др.). Но расползлась по Европе как жанр с выраженными композиционными особенностями благодаря двум авторам: Данте Алигьери и, в большей степени, Франческо Петрарке, чья “Книга песен” является одним из непревзойденных образцов владения твердой формой. К сонету прибегали многие писатели Эпохи Возрождения и следующих эпох (Боккаччо, Сервантес, Монтень, Ронсар, Лопе де Вега, Камоэнс), но вторая кульминация жизни сонета проявилась в Шекспировском воплощении (его наследие помимо пьес и поэм включает в себя 154 стихотворения). Именно поэтому современный широкий читатель, несмотря на многочисленные поэтические опыты авторов более позднего времени, связывает форму сонета, прежде всего, с именами Петрарки и Шекспира.
В моём бреду одна меня томит Каких-то острых линий бесконечность, И непрерывно колокол звонит, Как бой часов отзванивал бы вечность.
Мне кажется, что после смерти так С мучительной надеждой воскресенья Глаза вперяются в окрестный мрак, Ища давно знакомые виденья.
О, хоть бы сон настиг меня скорей! Уйти бы, как на праздник примиренья, На желтые пески седых морей, Считать большие, бурые каменья.
См. также Николай Гумилёв — стихи (Гумилёв Н. С.) :
Больные верят в розы майские
И нежны сказки нищеты. Заснув в тюрьме, виденья райские Наверняка уви.
Борьба одна: и там, где по холмам Под рёв звериный плещут водопады, И.
Сонет и стихотворные размеры в России
Существует представление о том, что для русской сонетной традиции характерен определенный размер стиха (то есть постоянное количество слогов и ударений в каждой строке), а именно, –
ямб, чаще четырехстопный или пятистопный. Проиллюстрировать это положение можно, перескочив в Золотой век, на примере
онегинской строфы
, которая является вариантом сонетной формы английского типа с обязательным чередованием перекрёстной, парной и опоясывающей рифмовки в катренах.
Александр Пушкиниз поэмы “Евгений Онегин”
Увы, на разные забавы Я много жизни погубил! Но если б не страдали нравы, Я балы б до сих пор любил. Люблю я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость, И дам обдуманный наряд; Люблю их ножки; только вряд Найдете вы в России целой Три пары стройных женских ног. Ах! долго я забыть не мог Две ножки… Грустный, охладелый, Я всё их помню, и во сне Они тревожат сердце мне.
Четырехстопный и пятистопный ямб, действительно, являются наиболее распространенными стихотворными размерами (как в сонетной форме, так и вообще в русской поэзии). Однако, в целом сонетная строка может быть устроена по-разному
, а рассуждения об определенной композиции, содержании и интонации сонета часто остаются на уровне туманной теории, которую не всегда можно подвести под практику. Поэтому с формальной точки зрения к сонетам можно отнести даже стихотворение Ходасевича из 14 односложных слов.
В отличие от рефлексирующих созерцателей, образами которых изобилует поэзия Серебряного века, лирический субъект гумилевского творчества — человек действия. В нем доминирует волевое начало, и при разнообразии ролей — завоевателя и охотника, воина и моряка — неизменным остается одно: мужественная сущность натуры героя.
Картина причудливого мира, в котором переплетаются пестрые пространственно-временные пласты, облечена в классическую форму французской разновидности сонета.
Как конквистадор в панцире железном, Я вышел в путь и весело иду, То отдыхая в радостном саду, То наклоняясь к пропастям и безднам.
Порою в небе смутном и беззвездном Растёт туман… но я смеюсь и жду, И верю, как всегда, в мою звезду, Я, конквистадор в панцире железном.
И если в этом мире не дано Нам расковать последнее звено, Пусть смерть приходит, я зову любую!
Я с нею буду биться до конца И, может быть, рукою мертвеца Я лилию добуду голубую.
Источник: Поэты серебряного века. Стихотворения. — М. Детская литература, 2012, с. 143.
Конквистадор
– устар. от конкистадор, (исп.) завоеватель.
– цветок лилия в народной символике означает смерть, а голубая лилия ассоциируется со звездой – знаком восторжествования загробной судьбы персонажа.
Николай Гумилев — Как конквистадор в панцире железном (Сонет)
Kak konkvistador v pantsire zheleznom, Ya vyshel v put i veselo idu, To otdykhaya v radostnom sadu, To naklonyayas k propastyam i bezdnam.
Poroyu v nebe smutnom i bezzvezdnom Rastet tuman. no ya smeyus i zhdu, I veryu, kak vsegda, v moyu zvezdu, Ya, konkvistador v pantsire zheleznom.
I yesli v etom mire ne dano Nam raskovat posledneye zveno, Pust smert prikhodit, ya zovu lyubuyu!
Ya s neyu budu bitsya do kontsa I, mozhet byt, rukoyu mertvetsa Ya liliyu dobudu golubuyu.
Rfr rjyrdbcnfljh d gfywbht ;tktpyjv, Z dsitk d genm b dtctkj ble, Nj jnls перед публикацией все комментарии рассматриваются модератором сайта — спам опубликован не будет
Созидающий башню сорвется, Будет страшен стремительный лет, И на дне мирового колодца Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен, Опрокинут обломками плит, И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры Или к заводям тихой реки Повстречает свирепой пантеры Наводящие ужас зрачки.
Не спасешься от доли кровавой, Что земным предназначила твердь. Но молчи: несравненное право — Самому выбирать свою смерть.
Акмеизм как литературное течение. Анализ одной из баллад Н. Гумилева.
Акмеизм (от греч. akme — высшая степень чего-либо, расцвет, зрелость, вершина, остриё) — одно из модернистских течений в русской поэзии 1910-х годов, сформировавшееся как реакция на крайности символизма. Основные принципы акмеизма:
Акмеизм насчитывает шестерых наиболее активных участников течения: Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, С. Городецкий, М. Зенкевич, В. Нарбут.
Еще один ненужный день, Великолепный и ненужный! Приди, ласкающая тень, И душу смутную одень Своею ризою жемчужной.
И ты пришла… Ты гонишь прочь Зловещих птиц — мои печали. О, повелительница ночь, Никто не в силах превозмочь Победный шаг твоих сандалий!
От звезд слетает тишина, Блестит луна — твое запястье, И мне опять во сне дана Обетованная страна — Давно оплаканное счастье.
Есть версия, что пессимистичный тон стихотворения — результат непростых отношений между Гумилевым и Ахматовой. На момент написания произведения Анна Андреевна уже несколько раз отказывалась выйти замуж за Николая Степановича. Разочарованный в жизни и любви поэт даже решился на самоубийство. Одна из попыток вышла весьма комичной. Гумилев отправился во французский курортный город Турвиль с целью утопиться. Помешали планам русского гения местные жители, вовремя вызвавшие полицейских. Дело в том, что бдительные французы приняли поэта за бродягу. Неприступная красавица Ахматова окончательно сдалась на милость Гумилеву только в 1910 году. 25 апреля состоялась скромная церемония бракосочетания. На нее не стали приезжать родственники поэта, так как не верили в его женитьбу. Ахматова и Гумилев прожили вместе восемь лет, значительную часть из которых Николай Степанович провел в разъездах. Развелись они в 1918 году, сумев сохранить хорошие отношения.
Николай Гумилев — Я верно болен: на сердце туман
Ya verno bolen: na serdtse tuman, Mne skuchno vse, i lyudi, i rasskazy, Mne snyatsya korolevskiye almazy I ves v krovi shiroky yatagan.
Mne chuditsya (i eto ne obman), Moy predok byl tatarin kosoglazy, Svirepy gunn. ya veyanyem zarazy, Cherez veka doshedshey, obuyan.
Molchu, tomlyus, i otstupayut steny — Vot okean ves v klochyakh beloy peny, Zakatnym solntsem zality granit,
I gorod s golubymi kupolami, S tsvetushchimi zhasminnymi sadami, My dralis tam. Akh, da! ya byl ubit.
Z dthyj ,jkty: yf cthlwt nevfy, Vyt crexyj dct, b k/lb, b hfccrfps, Vyt cyzncz rjhjktdcrbt fkvfps B dtcm d rhjdb ibhjrbq znfufy/
Vyt xelbncz (b nj yt j,vfy), Vjq ghtljr ,sk nfnfhby rjcjukfpsq, Cdbhtgsq ueyy/// z dtzymtv pfhfps, Xthtp dtrf ljitlitq, j,ezy/
Vjkxe, njvk/cm, b jncnegf/n cntys — Djn jrtfy dtcm d rkjxmz[ ,tkjq gtys, Pfrfnysv cjkywtv pfkbnsq uhfybn,
B ujhjl c ujke,svb regjkfvb, C wdtneobvb ;fcvbyysvb cflfvb, Vs lhfkbcm nfv/// F[, lf! z ,sk e,bn/
Я верно болен: на сердце туман, Мне скучно все, и люди, и рассказы, Мне снятся королевские алмазы И весь в крови широкий ятаган.
Мне чудится (и это не обман), Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн… я веяньем заразы, Через века дошедшей, обуян.
Молчу, томлюсь, и отступают стены — Вот океан весь в клочьях белой пены, Закатным солнцем залитый гранит,
И город с голубыми куполами, С цветущими жасминными садами, Мы дрались там… Ах, да! я был убит.
В отличие от рефлексирующих созерцателей, образами которых изобилует поэзия Серебряного века, лирический субъект гумилевского творчества — человек действия. В нем доминирует волевое начало, и при разнообразии ролей — завоевателя и охотника, воина и моряка — неизменным остается одно: мужественная сущность натуры героя.
Картина причудливого мира, в котором переплетаются пестрые пространственно-временные пласты, облечена в классическую форму французской разновидности сонета.
Картинка к сочинению анализ стихотворения Больной
Романтическое наследие тут видно во всем: и в отвлеченных,
При этом глаголы совершенного вида обрамляют все стихотворение, а абсолютное большинство составляют глаголы несовершенного вида, которые сообщают о том, что происходит постоянно, регулярно. Но глаголы эти, в сущности, ничего не сообщают о реальных событиях, они лишь выражают некий высший (эмоциональный, символический) смысл этих событий:
как последнего момента жизни; но это остается лишь предположением, которое отчасти подтверждается дальнейшим… развитием стихотворения.
Таким образом, поэт пытается создать образ себя как человека, вовлеченного в какой-то очень важный, эмоционально значимый процесс, готового участвовать в нем и принимать любой вызов. При этом он берется осуществить невозможное, сражаясь даже с неизбежным — смертью.
Как уже было сказано, это типичная романтическая фигура; в сущности,
Гумилев ничего к этому стандартному образу не добавил.
Остановимся коротко на тех изменениях, которые поэт внес при переработке стихотворения. Они довольно значительны: так, Гумилев постарался приблизить форму своего стихотворения к строгому канону сонета, в частности, упорядочил схему рифмовки, которая в первой редакции различалась в первом и втором катренах.
В моём бреду одна меня томит Каких-то острых линий бесконечность, И непрерывно колокол звонит, Как бой часов отзванивал бы вечность.
Мне кажется, что после смерти так С мучительной надеждой воскресенья Глаза вперяются в окрестный мрак, Ища давно знакомые виденья.
О, хоть бы сон настиг меня скорей! Уйти бы, как на праздник примиренья, На желтые пески седых морей, Считать большие, бурые каменья.
См. также Николай Гумилёв — стихи (Гумилёв Н. С.) :
Больные верят в розы майские
И нежны сказки нищеты. Заснув в тюрьме, виденья райские Наверняка уви.
Борьба одна: и там, где по холмам Под рёв звериный плещут водопады, И.
Слово
В оный день, когда над миром новым Бог склонял лицо свое, тогда Солнце останавливали словом, Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами, Звезды жались в ужасе к луне, Если, точно розовое пламя, Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа, Как домашний, подъяремный скот, Потому что все оттенки смысла Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку Покоривший и добро и зло, Не решаясь обратиться к звуку, Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно Только слово средь земных тревог, И в Евангелии от Иоанна Сказано, что Слово это — Бог.
Мы ему поставили пределом Скудные пределы естества. И, как пчелы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова.
В отличие от рефлексирующих созерцателей, образами которых изобилует поэзия Серебряного века, лирический субъект гумилевского творчества – человек действия. В нем доминирует волевое начало, и при разнообразии ролей – завоевателя и охотника, воина и моряка – неизменным остается одно: мужественная сущность натуры героя.
Творчество Гумилева началось с поэтической декларации конквистадора, которая была облечена в форму сонета. Отважный и сильный романтик, чувствующий близость к “пропастям и бурям”, готов пройти свой путь
Скука и “туман” в душе, похожие на болезнь, напоминают состояние пушкинского Онегина, страдавшего от “английского сплина”.
Тоска бездействия сопровождается фантастическими видениями. Сначала возникают отдельные экзотические детали: “королевские алмазы” и окровавленный ятаган. Яркие “вещные” приметы сменяются образами воинов далекого прошлого, с которыми герой ощущает родственную связь.
Два временных пласта сближает сложный сплав жажды деятельности, тяги к опасности и погони за удачей, метафорически
Первый терцет, следуя канонам жанра, синтезирует чувства лирического субъекта. Тоске и молчанию в туманно-сером настоящем противостоит яркий пейзаж прошлого. Прекрасный город, “голубые купола” которого купаются в лучах “закатного солнца”, окружен двойным рядом “белой пены” цветущих садов и океанских вод.
Погружаясь в воображаемые сферы, герой сталкивается с многослойной структурой, определяющей глубинные качества собственной натуры.
Картина причудливого мира, в котором переплетаются пестрые пространственно-временные пласты, облечена в классическую форму французской разновидности сонета.
Блуждание лирического “я”, охватывающее различные исторические эпохи, является одним из ведущих мотивов в поэтике Гумилева. Смешение времен и пространств, сконцентрированных в душе героя, достигает кульминации в стихотворном тексте ” Заблудившегося трамвая”.
Как конквиста́дор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.Порою в небе смутном и беззвездном
Растет туман… но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор в панцире железном.И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!Я с нею буду биться до конца
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
Затруднительно дать однозначное толкование сложному финальному образу голубой лилии. Символ, богатый культурными реминисценциями, связан с божественным началом, честностью помыслов, смертью, возрождением. Заветная мечта, добытая ценой смерти, – таким видится достойный итог жизни мужественному герою.
Читайте также: