В цирюльне чехов краткое содержание
Обновлено: 02.07.2024
Хозяин цирюльни бесплатно стрижет крестного. Но узнает, что тот просватал свою дочь, его невесту. Цирюльник отказывается стричь крестного и тот ходит стриженный наполовину.
За минуту
Утром хозяин маленькой бедной цирульни, Макар Кузьмич Блесткин, готовит заведение к приему посетителей. К нему заходит крестный, слесарь Эраст Иванович Ягодов. Блесткин стрижет его бесплатно.
Ягодов просит подстричь его наголо, поскольку у него стали выпадать волосы. Во время стрижки слесарь рассказывает, что сосватал дочку за одного молодого человека. Блесткин ошарашен и возмущен, ведь он питал чувства к дочери Ягодова.
Но тот говорит, что у Макара нет ни денег, ни нормального ремесла, поэтому, он выбрал для дочери более перспективного жениха.
Обиженный Блесткин отказывается заканчивать стрижку Ягодова. Тот уходит с недостриженной головой, как каторжник.
Он приходит на следующий день, но Макар отказывается стричь. Ягодов так и ходит с наполовину остриженной головой. В таком виде он выдает дочь замуж.
Целуются. Ягодов стаскивает с головы шаль, крестится и садится.
— Даль-то какая! — говорит он, кряхтя. — Шутка ли? От Красного пруда
до Калужских ворот.
— Плохо, брат. Горячка была.
— Горячка. Месяц лежал, думал, что помру. Соборовался. Теперь волос
лезет. Доктор постричься приказал. Волос, говорит, новый пойдет, крепкий.
Вот я и думаю в уме: пойду-ка к Макару. Чем к кому другому, так лучше уж к
родному. И сделает лучше, и денег не возьмет. Далеконько немножко, оно
правда, да ведь это что ж? Та же прогулка.
— Я с удовольствием. Пожалуйте-с!
Макар Кузьмич, шаркнув ногой, указывает на стул. Ягодов садится и
глядит на себя в зеркало, и видимо доволен зрелищем: в зеркале получается
кривая рожа с калмыцкими губами, тупым, широким носом и с глазами на лбу.
Макар Кузьмич покрывает плечи своего клиента белой простыней с желтыми
пятнами и начинает визжать ножницами.
— Я вас начисто, догола! — говорит он.
— Натурально. На татарина чтоб похож был, на бомбу. Волос гуще
— Тетенька как поживают-с?
— Ничего, живет себе. Намедни к майорше принимать ходила. Рубль дали.
— Так-с. Рубль. Придержите ухо-с!
— Держу. Не обрежь, смотри. Ой, больно! Ты меня за волосья
— Это ничего-с. Без этого в нашем деле невозможно. А как поживают
— Дочка? Ничего, прыгает. На прошлой неделе, в среду, за Шейкина
просватали. Отчего не приходил?
Ножницы перестают визжать. Макар Кузьмич опускает руки и спрашивает
— Это как же-с? За кого?
— За Шейкина, Прокофия Петрова. В Златоустенском переулке его тетка в
экономках. Хорошая женщина. Натурально, все мы рады, слава богу. Через
неделю свадьба. Приходи, погуляем.
— Да как же это так, Эраст Иваныч? — говорит Макар Кузьмич, бледный,
удивленный, и пожимает плечами. — Как же это возможно? Это. это никак
невозможно! Ведь Анна Эрастовна. ведь я. ведь я чувства к ней питал, я
намерение имел. Как же так?
— Да так. Взяли и просватали. Человек хороший.
На лице у Макара Кузьмича выступает холодный пот. Он кладет на стол
ножницы и начинает тереть себе кулаком нос.
— Я намерение имел. — говорит он. — Это невозможно, Эраст Иваныч!
Я. я влюблен и предложение сердца делал. И тетенька обещали. Я всегда
уважал вас, всё равно как родителя. стригу вас всегда задаром. Всегда
вы от меня одолжение имели и, когда мой папаша скончался, вы взяли диван и
десять рублей денег и назад мне не вернули. Помните?
— Как не помнить! Помню. Только какой же ты жених, Макар? Нешто ты
жених? Ни денег, ни звания, ремесло пустяшное.
— А Шейкин богатый?
— Шейкин в артельщиках. У него в залоге лежит полторы тысячи. Так-то,
Другую себе ищи невесту. Свет не клином сошелся. Ну, стриги! Что же
Макар Кузьмич молчит и стоит недвижим, потом достает из кармана
платочек и начинает плакать.
— Ну, чего! — утешает его Эраст Иваныч. — Брось! Эка, ревет, словно
баба! Ты оканчивай мою голову, да тогда и плачь. Бери ножницы!
Макар Кузьмич берет ножницы, минуту глядит на них бессмысленно и
роняет на стол. Руки у него трясутся.
— Не могу! — говорит он. — Не могу сейчас, силы моей нет! Несчастный
я человек! И она несчастная! Любили мы друг друга, обещались, и разлучили
нас люди недобрые без всякой жалости. Уходите, Эраст Иваныч! Не могу я вас
— Так я завтра приду, Макарушка. Завтра дострижешь.
— Поуспокойся, а я к тебе завтра, пораньше утром.
У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на
каторжника. Неловко оставаться с такой головой, но делать нечего. Он
окутывает голову и шею шалью и выходит из цирульни. Оставшись один, Макар
Утро. Еще нет и семи часов, а цирульня Макара Кузьмича Блесткина уже отперта. Хозяин, малый лет двадцати трех, неумытый, засаленный, но франтовато одетый, занят уборкой. Убирать, в сущности, нечего, но он вспотел, работая. Там тряпочкой вытрет, там пальцем сколупнет, там клопа найдет и смахнет его со стены.
Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между двумя тусклыми, слезоточивыми окнами - тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины. А поглядите вы в зеркало, которое висит на одной из стен, и вашу физиономию перекосит во все стороны самым безжалостным образом! Перед этим зеркалом стригут и бреют. На столике, таком же неумытом и засаленном, как сам Макар Кузьмич, всё есть: гребенки, ножницы, бритвы, фиксатуара на копейку, пудры на копейку, сильно разведенного одеколону на копейку. Да и вся цирульня не стоит больше пятиалтынного.
Над дверью раздается взвизгиванье больного колокольчика, и в цирульню входит пожилой мужчина в дубленом полушубке и валенках. Его голова и шея окутаны женской шалью.
Это Эраст Иваныч Ягодов, крестный отец Макара Кузьмича. Когда-то он служил в консистории в сторожах, теперь же живет около Красного пруда и занимается слесарством.
- Макарушка, здравствуй, свет! - говорит он Макару Кузьмичу, увлекшемуся уборкой.
Целуются. Ягодов стаскивает с головы шаль, крестится и садится.
- Даль-то какая! - говорит он, кряхтя. - Шутка ли? От Красного пруда до Калужских ворот.
- Плохо, брат. Горячка была.
- Горячка. Месяц лежал, думал, что помру. Соборовался. Теперь волос лезет. Доктор постричься приказал. Волос, говорит, новый пойдет, крепкий. Вот я и думаю в уме: пойду-ка к Макару. Чем к кому другому, так лучше уж к родному. И сделает лучше, и денег не возьмет. Далеконько немножко, оно правда, да ведь это что ж? Та же прогулка.
- Я с удовольствием. Пожалуйте-с!
Макар Кузьмич, шаркнув ногой, указывает на стул. Ягодов садится и глядит на себя в зеркало, и видимо доволен зрелищем: в зеркале получается кривая рожа с калмыцкими губами, тупым, широким носом и с глазами на лбу. Макар Кузьмич покрывает плечи своего клиента белой простыней с желтыми пятнами и начинает визжать ножницами.
- Я вас начисто, догола! - говорит он.
- Натурально. На татарина чтоб похож был, на бомбу. Волос гуще пойдет.
- Тетенька как поживают-с?
- Ничего, живет себе. Намедни к майорше принимать ходила. Рубль дали.
- Так-с. Рубль. Придержите ухо-с!
- Держу. Не обрежь, смотри. Ой, больно! Ты меня за волосья дергаешь.
- Это ничего-с. Без этого в нашем деле невозможно. А как поживают Анна Эрастовна?
- Дочка? Ничего, прыгает. На прошлой неделе, в среду, за Шейкина просватали. Отчего не приходил?
Ножницы перестают визжать. Макар Кузьмич опускает руки и спрашивает испуганно:
- Это как же-с? За кого?
- За Шейкина, Прокофия Петрова. В Златоустенском переулке его тетка в экономках. Хорошая женщина. Натурально, все мы рады, слава богу. Через неделю свадьба. Приходи, погуляем.
- Да как же это так, Эраст Иваныч? - говорит Макар Кузьмич, бледный, удивленный, и пожимает плечами. - Как же это возможно? Это. это никак невозможно! Ведь Анна Эрастовна. ведь я. ведь я чувства к ней питал, я намерение имел. Как же так?
- Да так. Взяли и просватали. Человек хороший.
На лице у Макара Кузьмича выступает холодный пот. Он кладет на стол ножницы и начинает тереть себе кулаком нос.
- Я намерение имел. - говорит он. - Это невозможно, Эраст Иваныч! Я. я влюблен и предложение сердца делал. И тетенька обещали. Я всегда уважал вас, всё равно как родителя. стригу вас всегда задаром. Всегда вы от меня одолжение имели и, когда мой папаша скончался, вы взяли диван и десять рублей денег и назад мне не вернули. Помните?
- Как не помнить! Помню. Только какой же ты жених, Макар? Не што ты жених? Ни денег, ни звания, ремесло пустяшное.
- А Шейнин богатый?
Макар Кузьмич молчит и стоит недвижим, потом достает из кармана платочек и начинает плакать.
- Ну, чего! - утешает его Эраст Иваныч. - Брось! Эка, ревет, словно баба! Ты оканчивай мою голову, да тогда и плачь. Бери ножницы!
Макар Кузьмич берет ножницы, минуту глядит на них бессмысленно и роняет на стол. Руки у него трясутся.
- Не могу! - говорит он. - Не могу сейчас, силы моей нет! Несчастный я человек! И она несчастная! Любили мы друг друга, обещались, и разлучили нас люди недобрые без всякой жалости. Уходите, Эраст Иваныч! Не могу я вас видеть.
- Так я завтра приду, Макарушка. Завтра дострижешь.
- Поуспокойся, а я к тебе завтра, пораньше утром.
У Эраста Иваныча половина головы выстрижена догола, и он похож на каторжника. Неловко оставаться с такой головой, но делать нечего. Он окутывает голову и шею шалью и выходит из цирульни. Оставшись один, Макар Кузьмич садится и продолжает плакать потихоньку.
На другой день рано утром опять приходит Эраст Иваныч.
- Вам что угодно-с? - спрашивает его холодно Макар Кузьмич.
- Достриги, Макарушка. Полголовы еще осталось.
- Пожалуйте деньги вперед. Задаром не стригу-с.
Эраст Иваныч, не говоря ни слова, уходит, и до сих пор еще у него на одной половине головы волосы длинные, а на другой - короткие. Стрижку за деньги он считает роскошью и ждет, когда на остриженной половине волосы сами вырастут. Так и на свадьбе гулял.
Читайте также: