В чистом поле за проселком краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Инсценированный рассказ.
Неуютно стало в селе Серпилки, когда умер кузнец Захар. Не хватало веселого перезвона молотков. Но как-то глухим темным вечером снова послышался стук молотков. Это работал в кузнице подросток Аполошка с братом Митькой. И стало понятно, что старое, всеми уважаемое и так необходимое в деревне ремесло будет "жить" и дальше…
По одноименному рассказу.
Автор инсценировки Меликсетова Екатерина.
Режиссер Киселева Надежда.
Автор музыки Романычев Владимир
В ролях: От автора – Охлупин Игорь; Дед Квадрат – Сергачев Виктор; Денис Иванович – Невинный Вячеслав; Аполошка – Курьянова Татьяна; Митька – Горюнова Анна; Варвара – Понярская Ирина
Год производства: 1989
Афоризмотерапия. . и "для": Самореализация
Бэкграунд, выпуск-306 за 1 июня 2013
Феномен Юрия Горного
Оставить комментарий Отмена ответа
Навигация
Рубрики
Информация о сайте
Ящик Пандоры — информационный сайт, на котором освещаются вопросы: науки, истории, религии, образования, культуры и политики.
Но так случилось, что Захар Панков умер. А его помощника, молотобойца Ванюшку забрали в армию. С тех пор жители деревни больше не слышали веселого перестукивания молотов по наковальне. Серпиловцы жалели, что не осталось после Панкова учеников, которые бы переняли его мастерство.
Но однажды, в канун Октябрьских праздников, под вечер, со стороны кузницы раздался звон молотков. Первым его услышал старик по прозвищу Квадрат, который шел по улице вместе с председателем колхоза Денисом Ивановичем. Квадрат с испугу решил, что это сам Захар Панков встал у наковальни, потому что больше никто в деревне кузнечного дела не знал.
Денис Иванович решил узнать, кто хозяйничает в кузнице, и направился туда, хотя уже совсем стемнело. Квадрат боязливо направился за ним. Войдя в кузницу, они увидели, что огонь разожжен и кто-то работал недавно, но людей видно не было. Потом Квадрат углядел за сундуком чьи-то ноги в сапогах. Денис Иванович решительно вытащил из-за сундука обладателя сапог – мальчишку в ватнике. Квадрат опознал в нем Митьку, одного из деревенских мальчишек. Потом от Митьки стало известно, что он тут не один, а со старшим братом Аполошкой. Братья занимались тем, что ковали детали для игрушечного паровоза.
Председатель, услышав, что Аполошка умеет ковать, заинтересовался и попросил парнишку выковать шестигранный болт. Тот справился с заданием, но сказал, что его учитель Захар мог изготовить болт, только один раз нагревая металл, а Аполошке пришлось металл греть два раза.
Так выяснилось, что у Захара Панкова все-таки был ученик, которому он успел передать мастерство. До позднего вечера Денис Иванович экзаменовал Аполошку, подначивая его сделать ту или иную деталь. Он сам взял молот, чтобы помогать Аполошке, а старику Квадрату велел качать меха. Аполошка всякий раз уверенно отвечал, что может сделать то, о чем спрашивал его председатель, и принимался за дело. А старик Квадрат, качая меха, радостно говорил о том, что после Захара Панкова кузнечная династия в их деревне не закончилась.
Жителям Малых Серпилок, встревоженным поздним перестукиванием молотков в кузне, обо всем этом рассказал Митька, примчавшийся по поручению председателя в деревню, за водой и куревом.
Таково краткое содержание рассказа.
В рассказе мне понравился мальчик Аполошка, который научился ковать железо не хуже взрослого кузнеца. Хорошо, когда есть неравнодушные и работящие ребята!
Куй железо, пока горячо.
Не молот железо кует, а кузнец молотом бьет.
Люби дело — мастером будешь.
Эта запись защищена паролем. Введите пароль, чтобы посмотреть комментарии.
Интересно! В поредицата има игра кой ще е доминиращият в отношенията. Мъжа е много арогантен и директен, но и жената не му отстъпва. Харесва ми, че главната героиня има характер. Диалозите са остроумни. В
Чужая невеста (СИ)
Неплохая история, но не мешало бы текст отредактировать. С окончаниями просто беда, падежи живут своей жизнью, отдельной от слов, так любимое автором "чтож" просто глаз режет.
Не провоцируй меня.
А мне понравилась
In flight
Здравейте, тругите три частни от поредицата имат ли превод или очаква ли се скоро?
Капкан для Ректора (СИ)
Вроде и неплохо написано, но мало, тема не раскрыта. Ощущение, что считаешь продолжение, но предистории нет, так, намёки по ходу текста. Злодеи не пойманы, расследование не закончено - просто незаконченный
Откровения организатора свадеб [calibre 2.81.0]
Падение с небес. Найти тебя
Книга интереса не вызвала .
В чистом поле за проселком
Рейтинг: 0.0/5 (Всего голосов: 0)
Аннотация
Носов, Евгений Иванович. В чистом поле за проселком: Деревенские повести. - Москва: Худож. лит., 1974. - 80 с. (Роман-газета; № 2 (744)).
Вековечный смысл жизни (1974) // Автор: Александр Алексеевич Михайлов
Евгений Носов. В чистом поле за просёлком
В чистом поле, за просёлком [= В чистом поле за просёлком] (1965) // Автор: Евгений Носов
Шумит луговая овсяница [= Затмение луны] (1965) // Автор: Евгений Носов
Пятый день осенней выставки написано в 1967 // Автор: Евгений Носов
Варька (1967) // Автор: Евгений Носов
Портрет // Автор: Евгений Носов
Есть ли жизнь на других планетах? // Автор: Евгений Носов
На рассвете // Автор: Евгений Носов
Подпасок // Автор: Евгений Носов
Шуба (1962) // Автор: Евгений Носов
Евгений Иванович Носов
© Е. И. Носов. Текст. Наследники
© Д. Г. Шеваров. Послесловие, 2004
© Л. Г. Башков, Ю. П. Далецкая. Иллюстрации, 2004
(Вместо авторского вступления)
Вот пишут: малая родина… Но что это такое? Где ее границы? Откуда и докуда она простирается? Как исчислить, измерить, обсказать?
По-моему, малая родина – это окоем нашего детства. Увиденная, услышанная и восчувствованная первореальность. Та округа под чашей лазурного неба, которую способно объять мальчишеское око и вместить в себя чистая распахнутая душа, где эта душа впервые удивилась, обрадовалась и возликовала от охватившего счастья быть на земле. И где впервые огорчилась, обронила первую слезу, разгневалась и пережила первое потрясение.
…Тихая деревенская улица, отчий дом в ее ряду под неохватной ивой. Тесный магазинчик на выгоне, маняще пропахший мятными пряниками, ременной сбруей и бочковой селедкой, неприхотливая семилетняя школа под светлой сенью берез, куда еще только предстояло ходить первоклашкой, обветшалая церковь с погостом, где в зачащенной сирени едва видны дерновые надгробья прежних жителей, уже отбывших свое…
А за околицей – машинный двор, куда всегда тянет пробраться, тайком посидеть в кабине трактора, потрогать рычаги, блаженно повдыхать еще теплый запах наработавшегося мотора.
А дальше – сбегающий по склону артельный сад, еще дышащий сушью знойного дня, разогретой вишневой смолкой, которую можно жевать, и уже налившимися яблоками, мерцающими багряным лоском в обвядшей куще листвы.
Ну, а внизу, за садом, – луговая вольница, травяной ветерок, медвяная цветь подмаренника, тугой перегуд шмелей и маревный, дремотный звон овсянок. И, наконец, речушка – петлявая, увертливая, не терпящая открытых мест и норовящая улизнуть в лозняки и калину. А если не жалеть штанов и рубахи, то можно продраться к старой мельнице, где сквозь дощаные мостки и дверные проемы бойко бьет малиновый кипрей. Здесь тоже не принято говорить громко: и теперь еще в омуте обретается водяной Никиша. Сказывают, будто по темным ночам можно услышать, как в глубине мельничного остова сопит и тужится он, норовя столкнуть в омут уже никому не нужный жернов…
За реку забредать как-то не повелось: на высоком убережье – другая деревня, иной, запредельный мир. Его обживают свои вихрастые окоемщики, на глаза которых поодиночке лучше не попадаться…
Разумеется, у каждого человека – своя малая родина, и ее приметы тоже разные.
Но такого невеликого окоемного обиталища вдосталь хватает всем, чтобы за Божий день набегаться и навпечатляться до предела сил, когда за вечерней кружкой молока начнет безвольно клониться опаленная солнцем и вытрепанная ветром неуемная головушка, и мать подхватит исцарапанное, исклеванное паутами, пахнущее рогозом и тиной обмякшее чадо и понесет к постели, как с поля боя уносит павшего сестра милосердия.
И видится жарко разметавшемуся чаду, будто взбирается он на вековую ветлу, что укрывает собой и дом, и половину двора, и часть взгорка под окнами и осыпает по осени чуть ли не весь околоток позолоченным листом. Напряженно побелевшими пальцами мальчонка впивается в грубо испещренное корье старого дерева, сыро, тленно дышащего разверстым дуплом, ощупывает каждый подходящий выступ, каждый отмерший сучок, чтобы, упиваясь сладостным чувством одоления, подняться выше тех отметин, где он уже побывал в прежние свои восхождения. Но чем дальше влезает он, зеленя и мочаля на себе майку, тем все меньше попадается подходящих зацеп, тем глаже и неприступней становится главный стволовый кругляш, несущий на себе основной разброс вершинных веток, за которыми сквозь зыбкий полог шепотливой листвы маняще млеет синь летнего неба. Закусив губы, он упрямо подтягивается на немеющих руках до очередного ответвления, забрасывает туда ногу и, переводя дух, торжествующе поглядывает вниз, на покинутую им повседневность подворья, на вышедшую из сеней мать с тазиком постирушек…
И вот с замиранием сердца он обхватывает самую последнюю ветвь, дерзко устремленную ввысь и осыпанную пригоршней узких трепетных листьев, похожих на речных рыбешек. Вольные верховые листья неугомонно полощутся в солнечной синеве, взблескивая то темно-зеленой лаковостью, то белесой матовостью изнанки. Раскачиваясь из стороны в сторону от собственного веса, он с ликующей жутью оглядывается окрест, чтобы наконец-то увидеть: а что же там дальше, за окоемом, где он еще не бывал?
И как это случается в мальчишеских сновидениях, опорный боковой вырост вдруг издает изморозный треск и прослабленно уползает из-под ноги.
С запавшим дыханием и невыплеснувшимся воплем, ломая и руша встречную неразбериху ветвей и сучьев, мальчонка немо низвергается в зеленую пучину. Самое страшное в таких снах вовсе не превращение сердца в ледышку, не мерзкое чувство своего бессилия что-либо сделать, а роковая цепенящая невозможность позвать маму. Вон же она, под деревом, ничего не ведая, развешивает на нижних ветвях его же штанишки и рубашонки. Услыхав зов, она, конечно, протянула бы навстречу свои руки. Но он, пораженный немотой, не в силах даже разомкнуть рта…
Пронизав толщу кроющего купола, мальчонка промелькивает белой майкой в межъярусной пустоте, и в это ничтожное мгновение он невольно по какому-то неосознанному велению успевает разбросать руки, подобно выпростанным крыльям. Небесный ветер упруго и бережно подхватывает этот крестик, возникший из тельца и распято раскинутых ладоней, и мальчонка начинает ощущать, как он наполняется небывалой легкостью, и впервые вдыхает полной грудью.
И вот он уже парит, парит, оставив в стороне ветлу, свершает захватывающие развороты над полуденной деревенькой, над россыпью сенных стогов, охваченных фольговой перевязью речушки, над голубинкой мельничного омута, на дне которого затаился водяной Никиша, – над всем тем, что изведано и неведано дотоле.
Близкие облака слепят белизной, овевают влажной прохладой, вкусно пахнут первозданным снежком. Нарастающая высота хмелит и полнит ликующей радостью бытия.
– Мама, это я! Я лечу-у, мама.
Малая родина – это то, что на всю жизнь одаривает нас крыльями вдохновения…
В чистом поле за проселком
В чистом поле за проселком
Кузница стояла у обочины полевого проселка, стороной обегавшего Малые Серпилки. С дороги за хлебами видны были только верхушки серпилковских садов, сами же хаты прятались за сплошной стеной вишняков и яблонь. По безветренным утрам над садами поднимались ленивые печные дымы, сытно, запашисто отдававшие кизяком и хмызой. Летом оттуда на гречишную цветь, огибая дымную кузницу, со знойным гудом летели пчелы. Осенью же, когда после первых несмелых утренников недели на две устанавливалось задумчиво-кроткое бабье лето с глубоким небом и русоволосыми скирдами молодой соломы, из серпилковских садов далеко в поле проникал горьковато-винный запах яблочной прели, и на все лады неумело и ломко кричали кочетки-сеголетки.
Из всех строений со стороны проселка видна была одна только семилетняя школа. Несколько лет назад ее построили взамен старой, изначальной и сильно обветшавшей углами. Поставили ее на задах деревни, на ровном муравистом выгоне, и теперь она чисто белела на темной зелени садов, а при восходе солнца полыхала широкими и ясными окнами.
Кузница же была выстроена у проселка еще в стародавние времена каким-то разбитным серпилковским мужиком, надумавшим, как паучок, поохотиться за всяким проезжим людом. Сказывают, будто, сколотив деньгу на придорожном ковальном дельце, мужик тот впоследствии поставил рядом с кузницей еще и заезжий двор с самоварным и винным обогревом. И еще сказывают, будто брал он за постой не только живую денежку, но не брезговал ни овсом, ни нательным крестом.
Читайте также: