Ухтинская прорва краткое содержание

Обновлено: 08.07.2024

Уже отчадили по дальним и ближним станицам последние пожары и размели конские хвосты тот горький пепел по степным дорогам. И первое половодье на Дону отбушевало, и пошла уже вслед снеговой, бурной воде другая, полумеженная, теплая вода – но не было успокоения в стольном казачьем городке.

Царь Петр Алексеевич спускался вниз по Дону – не шутка.

И хоть ярко пылало солнце в прозрачно-голубом небе, звенели на разные голоса птицы в той голубени и отрадно пушился золотыми барашками прибрежный ивняк, молча и угрюмо стояли на высоком причальном угоре войсковые старшины с хлебом-солью, и виделась им в верховьях сизая, непроглядная мгла. Знали, что пусто ныне Дикое Поле, разорены и сожжены царскими батальщиками веселые казачьи городки по Донцу, Хопру и Медведице, по Бузулуку, Иловле и Айдару, что за спиною – голод и мор, похоронный плач и смятение, а у царя – свой спрос.

Погуляли казачки вволю, попели разудалые песни с Булавиным да Игнашкой Некрасовым, пустили боярскую кровь ручьями от Камышина до Воронежа – пришло время ответ держать, в упор смотреть в бесноватые очи царя Ерохи.

Вышли толпой на причальный стружемент, сбились кучно, дабы не выделяться на миру ни шапкой, ни ухваткой, а на плечах не парча и бархат, как в старые времена, – зипуны дырявые. Теперь одна надёжа – на царскую милость…

Смотрели на затопленное обдонское займище, на высокую и мутную воду… И мутен, дробен и текуч был взгляд длинновязого атамана, стоявшего под войсковым бунчуком в окружении старшин. Крепился Илья Зерщиков, супил срослые Свои брови, что смолоду сулили ему счастье, ан глаза-то и его выдавали.

Кондрата Булавина, главного зачинщика, он все ж таки сумел провести в горячую нору, головой выдать, но беда, что не живого, а мертвого. Про то – первый спрос будет. А второй спрос – почему Игната Некрасова на Кубань упустил, в турские земли. А третий спрос – почему с тем вором Игнашкой двадцать тыщ сердовых казаков ушло, да еще сто тыщ стариков да баб с детвой… Куда смотрели, черкасские казаки?

А ну как спросит царь еще и про старую веру?

Атаман Зерщиков вздохнул, оглянулся и зубы стиснул. Поймал летучий и уклончивый взгляд первого помощника своего Тимохи Соколова, и оттого в груди что-то перекатилось горячей, смертной пулей, душа ёкнула.

"Иуда! Рядом стоит, а у самого – камень за пазухой…"

– Держишься, Илья? – шевельнул бунчуком над его головой Тимоха. – Держись! Не всякий гром бьет.

Зерщиков не обернулся больше, срослыми бровями дернул:

– А у тебя что, два ряда зубов, как у Некрасы, что ль? Пытки нам не будет, а уж кнута не миновать…

– С дурной рожи – да еще и нос долой! – хохотнул в ладошку Тимоха, чтобы не услыхали дурацкой шутки ближние старшины. – В случае чего, Илья, кинемся в ноги ему, мол: прости христа ради за прошлое да и напредки – тож…

Отзывы

Новинки

Никогда не думала, что обычная поездка за город на шашлыки к друзьям парня, могут обернуться таким.

И, разом избавившись от растерянности, она резко прошлась по комнате, открыла окно и долго стояла меж трепещущих шторок, вдыхая успокаивающую свежесть ночи. Городишко дремал, но Ирина верила, что лошади будут поданы.

За какой-то час она стала вдруг совсем иным человеком, повзрослев на десяток лет. Смыв холодной водой слезы и излишек румянца, Ирина присела к туалетному столику. А через полчаса все было готово. При свете лампы в зеркале отразилась красивая головка с печальными и чуть-чуть надменными глазами.

Ирина повернула дородную шею, придирчиво осмотрела профиль и надела свои новые ботинки на высоком каблуке. Затем она прихватила в левую руку зонтик и вышла из комнаты.

Васька! Васька Козлов еще ждал ее в Усть-Выми и, значит, готов был ответить за все…

Только добравшись до деревушки Лайки, скудного островка жизни среди бескрайних лесов, Григорий Запорожцев понял, почему так трудно было найти проводника в эту дорогу. Никто не отваживался подниматься речонкой Пожмой, которая то вставала на дыбы у каменистых порогов, то вовсе исчезала на огромных болотных равнинах с чахлыми кустарниками, делясь на множество гниловатых рукавов.

В Усть-Ухте его проводники запросили расчет и, сколько он ни уговаривал их, на дальнейший путь не соглашались. Григорий два дня безуспешно искал сговорчивого охотника, а на третий его выручил ижемский бродяга Филипп.

Он лежал ничком на травке близ сельского кабачка и тяжко мучился после многодневного похмелья. У него слезились глаза и сосало под ложечкой.

— Опохмелиться бы… — невнятно и тоскливо взмолился Филипп, едва Запорожцев заговорил с ним насчет Пожмы.

Григорий понял, что более подходящего случая не будет, и купил шкалик водки. Осушив пузырек, Филипп вытер полой азяма губы, и глаза его прояснились.

— Однако какой дорогой пойдем? — спросил он. — Речкой тут прохода нет. Много ль поклажи?

Двинулись охотничьими тропами. И вот на шестой день, прошагав без малого сто верст, они вышли наконец к деревушке Лайки.

Ночевали на свежем сене в сарае у старика Рочева. Григорий так утомился, что долго не мог заснуть и до полуночи мучился странными воспоминаниями, лесными кошмарами. Это был его конечный пункт.

Застолбив множество чужих участков и удостоверившись, что карты промышленников уже достаточно запутаны, он еще в Усть-Ухте получил письмо фон Трейлинга, заставившее его двинуться в эту глушь. Патрон напоминал, что теперь наиболее опасным конкурентом на Ухте был Гарин и что следовало его разыскать во что бы то ни стало, так как гаринские участки могли представлять большую ценность. Гарин, по слухам, находился в этих краях…

Утром старик Рочев позвал русского гостя пить чай. Он оказался бывалым человеком, прослужившим некогда на действительной положенный срок, и охотно разговаривал с Григорием о коммерческих делах.

— Земля наша таланиста, — любил повторять он. — У каждой речки золотое дно! Да только народ с ленцой, а от этого все добро втуне… Летом птице и зверю довольство и покой. А зимой выйдешь — каждый кустик снегом выпушен. Зверье снега следом вытропит, добывай только! Поглядел я в России: путаются людишки, ходят-бродят, ровно потеряли что, а чтобы делом заняться, так нет того…

На столе кипел старый, позеленевший от времени самовар с витой рукояткой крана и обилием вытисненных на медном брюхе медалей, свидетельствующих о преуспеянии тульской самоварной фирмы, поставщика двора его величества.

Деревушка Лайки была почти недосягаема для губернских торгашей — болота, леса и реки надежно ограждали ее. А британцам все было нипочем.

— Земляной деготь, стало быть, искать намерелись? — спросил старик. — Это у нас имеется… На верхах Пожмы малый Вож-Ель сплошь эту грязь из-под горы тянет. Дорога, однако, трудна: болота…

Запорожцев взглянул на Филиппа, заволновался:

— Куда же ей деваться? — мирно отвечал проводник. — Отсюда лодку надо брать, на шестах двинем…

Он пил чай, смешанный с водкой, и был, кажется, премного доволен новым хозяином. А Запорожцеву уже мерещился неведомый нефтяной ручей, который можно было застолбить первым и начать настоящее дело вдвоем с Сорокиным. Оставалось застолбить ценные участки и разыскать Федора.

Запорожцев наскоро осушил две кружки чая и, одарив старика серебряным полтинником, стал собираться в путь. Когда вещи были упакованы, Филипп привел охотника, желавшего продать лодку. Григорий не стал рядиться, он спешил на сказочный ручей.

День только еще начинался. Река нежилась в солнечном свете. На берегу отцветали травы. Северное лето вступало в самую силу.

Григорий прыгнул в лодку, помахал старику рукой и вооружился шестом. Филипп размашисто перекрестился, столкнул утлый дощаник на воду. Деревушка покачнулась и стала медленно уплывать назад.

Гарин с Федором добрались до своей стоянки поздно вечером. Страшная усталость валила с ног. Они бросили ружья в шалаше, устроенном третьего дня на берегу близ устья ручья, и, не разводя огня, в изнеможении повалились на ворох увядших березовых веток.

Трехдневный поиск по берегам ручья вымотал их, а последняя находка, явившаяся как награда за двухмесячный труд, подействовала самым странным образом. Стало ясно, что силы иссякли.

В тот день, безуспешно промывая песок в ручье, Федор случайно заметил на поверхности воды матовые маслянистые пятна. Они медленно плыли по течению, поминутно меняя цвет и очертания, то вспыхивая на солнце радужными отблесками, то сгущаясь в дегтярно-бурые пленки. Речные волны, подхватывая эти следы, разрывали их на едва заметные пятачки, дробили в пыль — река попросту прятала их от человеческих глаз.

Друзья устроили шалаш, сложили в нем пожитки и направились по свежим следам в верховья ручья.

Три дня и три ночи без отдыха шагали искатели. Гарин, словно одержимый, рвался вперед, перебегал с берега на берег, колупал кайлом прибрежные обнажения известняков и глины, издали бросался к бурым прослойкам песчаников и сланцев в обрывах. Искал…

Но берега были обманчивы. Местами вода, подмывая берег, обнажала пласты торфа, и тогда казалось, что из-под земли струится та самая ржавчина, которую так упорно искали люди. Но от удара шестом муть дробилась на остроугольные осколки — обычная, всплывшая на поверхность гниль.

Первый выход нефти был скуден и мало порадовал уставших путников. И лишь в конце третьего дня, когда пора было делать привал или возвращаться на стоянку, под старой, облезлой горой они наткнулись на это…

О, что это было за зрелище! Гарин упал на колени в грязную водомоину и вдруг с торжествующим смешком обеими ладонями зачерпнул скопившуюся на дне пахучую дегтярную жижу.

Словно фанатичный паломник, достигший наконец священных берегов Иордана, он умывал свое разгоряченное лицо нефтью и продолжал хохотать.

— Федор! Федя, милый мой! — кричал он, и гора возвращала ему его вскрики с утроенной силой. — Наконец-то! Это дороже твоего золота, и оно уже в наших руках! Смотри.

Он подкидывал пригоршни нефти над головой, весь отдавшись чувству искателя, нашедшего заповедный клад. Сорокину стало страшно. Так, наверное, ревет торжествующий лесной бык над поверженным соперником, опьяненный весенними запахами и яростью гона…

Впрочем, Гарин скоро успокоился, и они тронулись в обратный путь. Надо было перенести снаряжение к новому месту, принести лопаты и топоры для установки столбов.

Человек масштабного мышления, большого писательского дарования и жизненного опыта, он притягивал к себе и своей такой непростой и трудной судьбой. Ровесник моим родителям, он всей своей жизнью явил прекрасный пример того, как нечеловеческие испытания, выпавшие на долю его поколения, могут не только безжалостно ломать людей, отравляя их душу и разум, но как эти испытания, устоявших в них, делали ещё более сильными и неуязвимыми.

Отец Анатолия Дмитриевича Д. М. Знаменский, закончив военно-ремесленное училище, служил в Петербурге в Лейб-Гвардии Атаманском полку (1910-1914 гг.). В 1918 году, как и многие хопёрцы, попал в отряд Ф. К. Миронова – будущего командарма Второй конной. Был писарем в штабе его 23-й дивизии. С 1927 года жил в своей родной станице Слащевской. Дважды был осужден: в 1936 году – три года лагерей, в 1940-м – восемь лет лагерей на Колыме. Умер в 1958 году на 69-ом году жизни.

Каждому человеку выпадают в жизни свои испытания, встречаются препятствия; пожалуй, каждый человек попадает в те или иные тесные обстоятельства. Но далеко не каждый человек находит в себе духовные силы для их преодоления, падая под их бременем. А. Д. Знаменский не только преодолел всё, выпавшее ему, но развил в себе творческую личность, сохранил живую душу. Именно этим стоицизмом прежде всего он и привлекал меня.

Иные писатели из своей гонимости, из своего лагерного прошлого делали репутации. Лагерное же прошлое А. Д. Знаменского, осуждённого именно по политической статье, как-то мало соотносилось с его личностью и творчеством, его человеческой позицией. Он не то что не помнил его, но не апеллировал к нему, так как это назойливо делали другие писатели. Но таких устоявших было совсем немного. Вспоминается поразительная судьба Ярослава Смелякова, да вот ещё – Анатолий Знаменский…

Ничего, вроде бы, не предвещало никаких неожиданностей. Но гром грянул нешуточный. Кто-то, видимо, из бдительных ветеранов Первой конной армии написал возмущённое письмо в отдел пропаганды ЦК КПСС, усмотрев в нашей публикации о Второй конной и её командире Ф. К. Миронове умаление заслуг С. М. Будённого… Тут сказалось известное, ни на чём не основанное противопоставление двух конных армий, в равной мере сражавшихся за установление Советской власти. Но противопоставление это, в конечном счёте, имело идеологическую и мировоззренческую подоплёку.

– Кто готовил материал? – сурово спросил главный редактор газеты, генерал-лейтенант Иван Митрофанович Панов редактора отдела Юрия Николаевича Беличенко.

– Завтра ему быть с утра для объяснений на Старой площади, в отделе пропаганды ЦК КПСС…

Центральный Комитет КПСС

Отдел пропаганды

Ответ, направленный из редакции тов. Сбойчакову М.И. прилагается.

Главный редактор

И. Панов

В Комиссию Президиума Совета Министров РСФСР по Государственным премиям РСФСР в области литературы, искусства и архитектуры

Представление

Произведение посвящено сложному, драматическому периоду нашей истории – Гражданской войне на Дону, замечательному человеку, командарму 2-й Конной Армии Филиппу Козьмичу Миронову. На огромном историческом материале писатель, по сути, впервые художественными средствами воссоздаёт трагедию донского казачества, полную противоречий борьбу периода Гражданской войны на юге России, изображает облик удивительного человека, подлинного народного героя Ф.К. Миронова.

Роман ценен как высоким художественным уровнем, так и приводимыми в нём историческими документами, убеждающими читателей, что казачий вопрос – это тот же крестьянский вопрос, но в более трудном, трагическом варианте. Не случайно роман А. Знаменского отмечен большим читательским вниманием (список литературно-критических отзывов прилагается).

Работа А. Знаменского помогает читателям разобраться в сложном противоборстве сил периода Гражданской войны.

Начальник Военно-художественной студии писателей В.Г. Верстаков.

Художественный руководитель И.Ф. Стаднюк.

Но на этом наши отношения с А. Д. Знаменским не закончились. Я, конечно, знал о неблагополучии в Краснодарской писательской организации, но не думал, что это доставляло Анатолию Дмитриевичу столь глубокие переживания, и что это может закончиться для него трагическим исходом…Краснодарская писательская организация, в отличие от других, всегда отличалась ярко выраженным расколом по духовно-мировоззренческому признаку. Теперь же, когда у нас в России произошло, казалось, немыслимое и невозможное, по сути, упразднение русской литературы, вытеснение её из общественного сознания и изгнание из образования, писательские организации перестали быть собственно писательскими. Дальнейшая же имитация их приводила к умопомрачительным эксцессам.

Она вздохнула, видно, ожидала этого вопроса и страшилась его. Не очень охотно стала рассказывать:

Читайте также:

Ухтинская прорва краткое содержание

Отзывы

Популярные книги

Скорочтение. Как запоминать больше, читая в 8 раз быстрее

7 навыков высокоэффективных людей. Мощные инструменты развития личности

Мастер клинков. Клинок выкован

Инопланетянин не по своей воле или забросы судьбы

Ботаник-3

Десять негритят

Новинки