Стиль пиковой дамы виноградов краткое содержание

Обновлено: 05.07.2024

Заставить снова говорить о формировании жанра этой пушкинской вещи 1 побуждают весьма серьезные обстоятельства, которые вполне можно назвать вновь открывшимися, новыми.

Разумеется, такие утверждения требуют скрупулезного доказательства. И Бочаров прав, отвергая их в основном как голословные. Хотя, по-моему, будучи неправой в главном — в мистическом своем утверждении о путешествии героя повести во временах и вне времени, или, как она называет это, из своего хронотопа в чужой 4 , О. Меерсон оказывается не так уж неправа в деталях, связанных с треугольником Сен-Жермен — графиня — Германн.

Что прежде всего отличает повествователя в его повествовании? Он знает о нем все, и он знает все о любом из своих персонажей. И потому может представить любого во всем его цельном облике, высвечивая и такие черты, которые тот предпочел бы от других скрыть.

Так автор сперва зафиксировал ответ Германна в доме Нарумова, где всю ночь шла карточная игра и где один из игроков удивился пушкинскому герою: подумать только, тот не брал отроду карт в руки, а до утра сидел с ними и смотрел их игру:

В авторском нарративе персонаж Томский не видит в поведении проводящего ночи с игроками и не играющего Германна ничего особенного:

«— Paul! — закричала графиня из-за ширмов: — пришли мне какой-нибудь новый роман, только, пожалуйста, не из нынешних.

— Как это, grand’ maman?

— То есть такой роман, где бы герой не давил ни отца, ни матери и где бы не было утопленных тел. Я ужасно боюсь утопленников!

Но в своем нарративе повествователь Томский абсолютно всерьез говорит Лизавете Ивановне о трех злодействах, лежащих на совести Германна.

Мифологический нарратив и выявляет эти злодейства.

Бедная воспитанница старой графини не предполагала, конечно, что меньше всего интересует Германна, где в графинином доме находится ее комната. Но план, начертанный ею, оказывается весьма красноречивым в мифе.

Прямо-налево-прямо — это до графининой спальни. Отсюда направо — в кабинет, куда спрячется Германн, выжидая, когда графиня останется наконец одна. Отсюда налево — назад в ее спальню.

Иными словами, в мифе (или что здесь то же: в мифологической сказке), который являет собой нарратив Томского, ложь и предательство проникают в дом графини, несмотря на запертые швейцаром двери.

В авторском нарративе Германн очень памятлив. И сейчас охваченный идефиксом, подчиняясь только ему, Германн до мельчайших подробностей способен вспомнить и вобрать в себя все, что рассказывал Томский о своей бабушке.

В данном случае нам важно, что двойной парадокс светлого и темного олицетворен в пушкинской сказке в том, кто открыл графине тайну. А это значит, что его милость к ней может обернуться для нее проклятием, которое в свою очередь может дать ей шанс искупления.

Много позже проявленной героиней мифологической сказки жалости она поняла, что часть ее волшебства урезана. Но кем урезана, этого сказочная героиня не знает, этого ей знать не дано: тайна, которой она владеет, сопровождена, в свою очередь, тайной, которая раскроется не прежде ее физической смерти, когда выяснится, кто завладел ее душой.

Вместе с Глядеей приступает к старухе Германн.

Совсем по-другому поводу в другом произведении другая пушкинская героиня писала герою:

Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.

«— Вы можете, — продолжал Германн, — составить счастие моей жизни, и оно ничего не будет вам стоить: я знаю, что вы можете угадать три карты сряду…

Но — нет! Она неверно поняла того, кто явился за ее душой.

Это в повести (в авторском нарративе) она вроде не хочет отвечать на прямые вопросы Германна. А в мифологической сказке (в нарративе Томского) они не задевают сознания умирающей героини, не пробиваются к ее сознанию. И потому ничего не дает Германну его пылкое красноречие. Ничего не дает ему и его пистолет.

Она умерла, убежденная, что судьба выказала ей тайную недоброжелательность в образе Германна, которому героиня сказки отдала свою душу как владыке ада, Мефистофелю.

Но ведь не зря уходящий из ее дома Германн видит покойницу не распростертой навзничь, как он ее оставил, покидая спальню, а вновь усаженную в кресло и окаменевшую в этой позе. Кто ей помог подняться? Кто ее выпрямил? Мы помним, что в мифологической сказке кривизна отличает темные силы. А прямота ей противоположна. Замеченная М.Л. Гаспаровым, как рассказывает Ю.М. Чумаков, перемена позы умершей, ее подвижность оказывается очень важной жанровой деталью сказки, объясняющей зарождение в повести новой неподвижной идеи в душе все подмечающего Германна, — той самой идеи, от какой он тщетно пытался избавиться, уходя из дома графини, развенчивая образ его хозяйки — воображая себе ее любовника шестидесятилетней давности.

Перед нами тот случай, когда авторский нарратив наложен на нарратив Томского, где слова священника не отдают иронией. Там иерей говорит, прозревая истину.

Ведь смысл спора темных и светлых сил за душу умирающего в сказке состоит в том, что они ведут его до самого последнего мгновения жизни человека. Греховную его душу похитят темные силы. Очищенную вознесут светлые. И обе увековечат таким образом ту ее сущность, какую она выражала в последнюю секунду того, в ком находилась. Графиня, в чьей душе демонизма, конечно, не меньше, чем святости, умерла на наших глазах, умерла убежденная, что отдала душу дьяволу, умерла в его присутствии, во время нескончаемого монолога Германна. Кто же мог очистить ее душу, если не сам Германн? А если мог, то каким образом?

Г.П. Макогоненко очень кстати развеял легенду, которая создана еще в начале прошлого века и поддержана всеми, кто так или иначе касался опьянения Германна после неудавшейся попытки выпросить у мертвой прощения: будто вино, выпитое Германном, одурманило и многих исследователей, объяснявших встречу героя повести с призраком — видением не протрезвившегося до конца человека.

Как письмо Лизаветы Ивановны открывало Германну путь к графине, так, назначая ему тройку, семерку и туза, Германну открывают путь к совершенству, где превосходящий все карты по старшинству туз увенчал бы собою его очищенную душу, явился бы знаком полного превосходства светлых сил, изгнавших темные из Германновой души.

А ведь совсем еще недавно он и сам желал вымолить у мертвой графини прощения. Еще недавно он искал, как добиться этого. И вот — его прощают с тем, чтобы он исправился — женился на Лизавете Ивановне, которой кружил голову, которую обманывал. И не просто прощают, но вознаградят за это.

Но не может, не в состоянии выполнить он это условие графини. Ведь то, что она предложила, и есть смешение двух неподвижных идей: сознание Германна должно бы все время удерживать и тайну трех карт и образ мертвой старухи. А такое его сознанию не под силу: не дано.

Светлые силы с этим считаться не будут. Их счет к тому, с кем они уговорились, — нравственный: захотел воспользоваться их могуществом — соблюдай условия уговора!

Любопытно, что в авторском повествовательном нарративе видение Германном покойницы — его внутренний, так сказать, голос подсказывает ему путь к исправлению — находит условия, на которых мертвая, кем заняты сейчас мысли Германна, могла бы его простить. И снова — в который раз! — этот его внутренний голос окажется всего только симптомом очередной смены неподвижных идей в сознании героя.

И все равно упустит существенное. Ведь его шпаргалка зафиксировала пройденный им этап — борьбу двух неподвижных идей в его сознании. И потому станет абсолютно бессмысленной для него же самого, полностью захваченного новой идеей — сосредоточенного только на трех картах и ничего другого не принимающего в расчет.

Новым оказался путь формирования этого жанра. Пушкин ни в чем не повторил себя. Осваивая жанр, он нашел такие подходы к нему, которые вновь и вновь заставляют говорить о его новаторстве и восхищаться его гением.

2 Бочаров С.Г. Случай или сказка // Бочаров С.Г. Филологические сюжеты. М.: Языки славянских культур, 2007. С. 142.

4 Меерсон О. Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей. СПб.: Пушкинский дом, 2009. С. 183.

6 Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 тт. М.: Индрик, 1994. Т. 3. С. 4.

7 Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987. С. 36.

8 Аверинцев С.С. Агасфер // Мифы народов мира: Энциклопедия в 2 тт. Второе издание. М.: Советская энциклопедия, 1987. Т. 1. С. 34.

10 Афанасьев А. Указ. соч. Т. 3. С. 34.

11 Там же. Т. 1. С. 34.

12 Там же. Т. 3. С. 57.

13 Там же. Т. 3. С. 88.

14 Там же. Т. 3. С. 81.

15 Алексеев М.П. Пушкин: Сравнительно-исторические исследования. М.: Наука, 1984. С. 114.

16 Афанасьев А. Указ. соч. Т. 3. С. 88.

17 Меерсон О. Указ. соч. С. 170.

18 Там же. С. 171—172.

19 Макогоненко Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1833—1836). Л.: Художественная литература, 1982. С. 208—209.

20 Топоров В.Н. Числа // Мифы народов мира: Энциклопедия в 2 тт. Второе издание. Т. 2. М.: Советская энциклопедия, 1988. С. 629—631.

21 Бочаров С.Г. Случай или сказка // Бочаров С.Г. Указ. соч. С. 98—99.

В. В. ВИНОГРАДОВ
СТИЛЬ "ПИКОВОЙ ДАМЫ"
// Временник Пушкинской комиссии, т. 2, 1936. - С. 75—86.

Чтобы читать весь документ, зарегистрируйся.

Связанные рефераты

Пиковая дама

. Петр Ильич Чайковский (1840-1893) ПИКОВАЯ ДАМА Опера в трех действиях.

пиковая дама

. Анализ "Пиковой дамы" А.С.Пушкина

. Анализ "Пиковой дамы" А.С.Пушкина Три злодейства Германна. Что есть.

3 Стр. 86 Просмотры

Пиковая дама Чайковский и Пушкин

. [->0]Соглашение об использовании Материалы данного файла могут быть использованы без ограничений для.

116 Стр. 37 Просмотры

Пушкин Пиковая дама

. 0Александр Пушкин ПИКОВАЯ ДАМА Пиковая дама.

От редакторов 1
О задачах стилистики. Наблюдения над стилем Жития протопопа Аввакума 3

1. О стилистике 3

2. О формах стиля в Житии протопопа Аввакума 7

3. Символика Жития протопопа Аввакума 11

4. Композиционный анализ Жития 30

Заключение 38

Проблема сказа в стилистике 42
О ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЕ 56

Предисловие 56

Язык литературно-художественного произведения 57

I. История русского языка и история русской литературы в их взаимоотношениях 57

II. Два контекста речи литературно-художественного произведения 68

III. О композиционно-речевых категориях литературы 70

IV. Социально-языковые системы и индивидуально-языковое творчество 82

V. Проблема имманентного анализа языка литературного произведения 92

VI. Несколько замечаний о проекционном методе 95

Поэтика и риторика 98

I. Из истории и теории риторики 98

II. Опыты риторического анализа 120

1. Исполнительское и литературное мастерство оратора 120

2. Анализ речи В. Д. Спасовича по делу Кронеберга 123

1. Проблема эзоповского языка 167

2. Игра логическими формами 169

3. О приемах риторической трансформации 172

4. Адвокатура и литература 174

5. Заключение 174

Приложения 284
Условные сокращения, принятые в приложениях 284
В. В. Виноградов и теория художественной речи первой трети XX века. А. П. Чудаков 285
Комментарии 316
Содержание 361

Пусть опрокинет статуи война,

Мятеж развеет каменщиков труд,

Но врезанные в память письмена

Бегущие столетья не сотрут.

Даже на фоне всей богатейшей мировой классики русская литература прошлого века — явление исключительное.

Можно было бы сказать, что она подобна Млечному Пути, ясно выделяющемуся на усыпанном звездами небе, если бы некоторые из писателей, составивших ее славу, не походили в нашем читательском восприятии скорее на ослепительные светила или на самостоятельные "вселенные".

Одни только имена Льва Толстого или Достоевского сразу же вызывают представление об огромных художественных мирах, множестве идей и образов, которые по–своему преломляются в сознании все новых и новых поколений читателей.

Впечатление, которое производит этот золотой век русской литературы на читателя, прекрасно выразил Томас Манн, говоря о ее "необыкновенном внутреннем единстве и целостности", "тесной сплоченности ее рядов, непрерывности ее традиций".

Статьи, вошедшие в этот сборник, призваны помочь читателю заново ощутить все художественное богатство и своеобразие лучших произведений русской классики, вникнуть в обстоятельства, нередко весьма драматические, их появления на свет и дальнейшей судьбы, понять страсти и споры, ими вызванные.

Ведь каждая из этих великих книг — не только часть души и зачастую целые годы жизни самого автора, но и страница народной истории. Недаром Тургенев сказал о Гоголе, что "для нас он был больше, чем писатель: он раскрыл нам нас самих", а скромнейший персонаж Достоевского был просто потрясен гоголевской прозой: "…читаешь, — словно сам написал, точно это, примерно говоря, мое собственное сердце…"

Быть может, когда после знакомства с этим сборником читателю снова случится взять в руки одну из тех книг, о которых шла речь, он явственнее, чем прежде, расслышит в ней это слитное "биение" сердец автора, его героев, современников и даже потомков и еще лучше поймет, чем нам по–прежнему дороги эти нетленные страницы.

А. Л. ЗОРИН, А. С. НЕМЗЕР

ПАРАДОКСЫ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ

Н. М. Карамзин "Бедная Лиза"

В 1897 году Владимир Соловьев назвал элегию Жуковского "Сельское кладбище", перевод из английского поэта Т. Грея, "началом истинно человеческой поэзии в России". "Родина русской поэзии" — озаглавил он собственное стихотворение о деревенском кладбище. Не без полемической резкости Соловьев противопоставил государственной лирике XVIII века поэзию "кроткого сердца", "чувствительной души", сострадания к малым мира сего и сладкой меланхолии над безвестной могилой.

Между тем литературная традиция, стоявшая за юным Жуковским, была уже достаточно прочной. Его элегия появилась в 1802 году в журнале "Вестник Европы", издатель которого Николай Михайлович Карамзин ровно за десять лет до того опубликовал повесть, которую можно было бы, в соловьевском смысле этих слов, назвать началом истинно человеческой прозы в России. Легко локализуется, если продолжать пользоваться определениями Соловьева, и "родина русской прозы". Это — берег маленького пруда близ Симонова монастыря в Москве.

Места, где провела и окончила свои дни бедная Лиза, были давно облюбованы Карамзиным. Уверив уже в первой фразе читателей повести в том, что "никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестности города сего", как он, рассказчик признавался, что "всего приятнее" для него "то место, на котором возвышаются мрачные готические башни Си нова монастыря". За этим литературным свидетельством стояла биографическая реальность. Много позже И. И. Дмитриев рассказывал Н. Д. Иванчину-Писареву, как они с Карамзиным в молодости проводили у стен Симонова целые дни и как он "взбирался на крутой симоновский берег, держась за полу кафтана"[1] своего друга. В июне 1788 года, за четыре года до написания "Бедной Лизы", еще один друг Карамзина, А. А. Петров, воображая в письме московские досуги своего корреспондента, предполагал, что тот "изредка ездит под Симонов монастырь и прочее обычное творит". Готовя после смерти Петрова его письма к печати, Карамзин вставил в эту фразу слова "с котомкой книг"[2]. По–видимому, он хотел, чтобы в сознании читателей осталась деталь их совместных с Петровым московских занятий, не нашедшая своего отражения в письме.

Носить с собой на прогулку книги было в те годы принято. В произведениях любимых писателей искали образцов точных эмоциональных реакций на те или иные впечатления жизни, сверяли по ним свой душевный настрой. В очерке "Прогулка", напечатанном в журнале "Детское чтение", одним из издателей которого был тот же Петров, Карамзин рассказывал, как он отправился за город с поэмой Томсона "Времена года" в кармане. И все же для такого "чувствительного" времяпрепровождения "котомка книг" представляет собой явное излишество. Редактируя задним числом письмо друга, Карамзин явно хотел подчеркнуть, что ездил под Симонов не только наслаждаться красотами природы, но и работать.

Очевидно, что летом 1788 года книги могли понадобиться Карамзину прежде всего для его переводческой работы в "Детском чтении". Однако, предполагая публикацию письма, он не мог не осознавать, что упоминание о Симоновом монастыре неизбежно вызовет у читателей ассоциацию с "Бедной Лизой". "Близ Симонова монастыря есть пруд, осененный деревьями и заросший, — писал Карамзин в 1817 году в "Записке о достопамятностях Москвы". — Двадцать пять лет пред сим сочинил я там "Бедную Лизу", сказку весьма незамысловатую, но столь счастливую для молодого автора, что тысячи любопытных ездили и ходили туда искать следов Лизиных"[3].

Творческий импульс писателя образован как бы двумя разнородными источниками, под перекрестным воздействием которых формируется художественный мир "Бедной Лизы".

С одной стороны, литературная ориентация Карамзина явно определялась находившейся за его плечами "котомкой книг", в которой лежала классика сентиментальной прозы XVIII века: "Памела" и "Кларисса" Ричардсона, "Новая Элоиза" Руссо, "Страдания молодого Вертера" Гете. Именно соответствие описанных в повести событий и вызываемых ими переживаний высоким образцам служило критерием ее художественной значимости. Но, с другой стороны, узнаваемость литературной традиции дополнялась узнаваемостью места — читателям Карамзина было лестно выяснить, что драма, подобная тем, о которых повествовали великие, произошла и у нас и пруд, где погибла бедная Лиза, можно увидеть своими глазами, а деревья, под которыми она встречалась с Эрастом, — потрогать или украсить какой‑либо приличествующей случаю сентенцией. Перед тем как написать "Бедную Лизу", молодой Карамзин совершил путешествие по Западной Европе, где неукоснительно посещал все памятные литературные места. Он превосходно чувствовал, какой эмоциональный заряд таит в себе эффект соприсутствия, и обогатил русскую публику не просто оригинальной сентиментальной повестью, но и местом для чувствительных паломничеств, не уступающим воспетым Руссо берегам озера Леман или трактиру в Кале, где герой "Сентиментального путешествия" Стерна встретился с монахом Лоренцо.

Виртуозно построенная повесть Пушкина: готический ужас, инкарнация Наполеона и притча о том, как алчность и мономания порабощают человека.

комментарии: Лев Оборин

О чём эта книга?

Молодой инженер Германн узнаёт, что бабушке его приятеля, старой графине, известен секрет трёх карт, способных принести выигрыш. Тайна графини преследует его, заставляя забыть о романтических чувствах, осторожности и человечности.

Когда она написана?

Culture Club/Getty Images

Как она написана?

Российская государственная библиотека

Что на неё повлияло?

Как она была опубликована?

Ещё 3 книги, c которых начинается русская фантастика

Что было дальше?

Российская государственная библиотека

Был ли прототип у старой графини?

По воспоминаниям друга Пушкина Павла Нащокина, Пушкин признавался, что сообщил старой графине некоторые черты другой великосветской дамы XVIII века — Натальи Кирилловны Загряжской. Она была в родстве с женой Пушкина Натальей Гончаровой, и Пушкин поддерживал с ней добрые отношения. Она также дожила до глубокой старости и умерла всё в том же 1837 году, пережив Пушкина.

Наталья Загряжская. Литография Александра Мошарского с картины Петра Соколова. 1835–1839 годы. Государственный Эрмитаж. Некоторые черты старой графини были списаны Пушкиным с Загряжской

Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images

Кто такой граф Сен-Жермен?

Покровителем графа Сен-Жермена должен быть святой Герман Парижский; в честь этого святого названо аббатство в Париже, а по аббатству — фешенебельное предместье, обиталище старинной парижской знати, в котором, конечно, бывала старая графиня Анна Федотовна. Эта коннотация усиливает контраст между графом Сен-Жерменом и бедным инженером Германном: в их двойничестве есть пародийный оттенок.

Bibliothèque publique et universitaire, Neuchâtel

Российская Государственная Библиотека

Что означает инженерная профессия Германна и сколько ему лет?

Ещё 3 книги, c которых начинается русская фантастика

Почему Германна сравнивают с Наполеоном и Мефистофелем?

Российская государственная библиотека

Как Пушкин обыгрывает немецкое происхождение Германна?

Российская государственная библиотека

Ошибка Германна, соответственно, в том, что он, поставив на туз, с самого начала вытянул из своей колоды вместо туза даму. По совпадению туз и дама оказались в колоде Чекалинского рядом и одновременно легли на стол.

Какова символика трёх заветных карт и пиковой дамы?

Узнав тайну графини, Германн начинает бредить тройкой, семёркой и тузом:

Российская государственная библиотека

Старая графиня действительно является Германну — или это галлюцинация?

Российская государственная библиотека

Читайте также: