Смерть и буссоль краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

Деваться мне некуда, занять голову нечем, и я решил попробовать прочесть и понять рассказ Борхеса “ Смерть и буссоль " (1944), хоть это, вроде, и детектив. Борхес же крутэнык-вэртэнык. В простоте слова не напишет, причём – в других рассказах сборника “Выдумки” – не прибегая к подлым приёмам детективщиков просто отводить внимание от того, кто преступник.

Странность там сразу – сделано посвящение (я проверил) реальному персонажу. А следующее, что насторожило меня – слова: "среди неизбывного аромата эвкалиптов” . Ведь эвкалипты не пахнут. – Неужели дурака валяние у Борхеса распространится тут и на ничего не значащие детали?

Следующее подозрительное словосочетание – "Третий конгресс талмудистов” . Такого словосочетания интернет, вроде, не знает. Есть “съезд талмудистов”, но на очень подозрительных антисемитских сайтах.

Следующее - "тетрарх Галилеи” . Такое уместно было б для римских времён (правление в составе четырёх человек) и римской власти. Но сама подчинённость в теперешней иудейской религии, которая не едина, какая-то местная. Ничего, что б ассоциировалось со словом “конгресс”, предполагающий всемирность.

Далее я не верю словам: "поместил в placard [Стенной шкаф (франц.)] большое количество своих книг” . На чёрта свои книги возить? Сам сочинил, что ли? На продажу?

Далее "Идише цайтунг” . Это "ежедневная газета на идиш, выходившая в Вильно в период с мая по декабрь 1919 года” ( https://wiki2.wiki/wiki/Yidishe_tsaytung ) . То есть пришей кобыле хвост, хоть я ещё не знаю время и место действия (на французское похоже название отеля "Отель дю Нор” . О. Это Париж, т.к. "столицы” и "конных жандармов” . Нет, Буэнос-Айрес – из-за "человека в пончо” , а жандармерия и в Аргентине есть).

Или перестать бдительничать, а спокойно дочитать до конца, ничего не понять и пойти на следующий круг?

Ну вот я и дочитал.

Это – 4-й по очереди рассказ.

Если б я не разобрался с седьмым, я не знаю, понял ли б я 4-й.

Дело в том, что в седьмом Борхес, ненавидящий исключительность у представителей любой национальности, - в седьмом, где ненависти подверглись евреи со своей исключительностью богоизбранности, он к этому добавил и ненависть к такому виду исключительности, как их-де любовь к пафосу.

Так сперва я подумал, что такой же пафос и проявил из наёмных убийц "самый знаменитый… Ред Шарлах” , еврей.

А ещё – Эрик Лённрот (скандинав).

Сперва я подумал, что еврей исключительно отомстил скандинаву за того исключительность. Не смей-де проявлять исключительность, ибо это наша, понимай, евреев, прерогатива.

Но потом я поймал себя: 3 года прошло до мести от ареста с посадкой в тюрьму из-за Лённрота брата Шарлаха и ранения самого Шарлаха не потому, что Лённрот не проявлял особой исключительности, пока не предложил искать "чисто раввинское объяснение” убийства раввина. Наоборот, он её всё время проявлял:

"Лённрот считал себя чистым мыслителем, неким Огюстом Дюпеном”.

(Огюст Дюпен по Википедии "литературный персонаж, созданный известным американским писателем Эдгаром Алланом По. Дюпен представлен как умный детектив и сыщик”. )

Повествователь предлагает поверить, что Шарлах 3 года не мог его выследить:

"Этот преступник (как многие другие) поклялся честью, что убьет Лённрота, но тот никогда не давал себя запугать”.

Слова "не давал себя запугать” , может, лукавые: Лённрот, может, просто не оперативник, а чистый аналитик, и его трудно убить. А Борхес замутил – я и ошибся. А на самом деле в 1944-м евреи ещё не стали объектом всеобщей жалости из-за Холокоста, и их исключительности ещё было не время попасть на язвительный язычок Брехта.

Потому, чтоб Шарлах проявил свою исключительность, - самому тоже, как Лённрот (как сообщила пресса), изучить иудейскую литературу, просчитать мысли Лённрота и поймать его в засаду, пользуясь тем, что "была в нем [Лённроте] и жилка авантюриста, азартного игрока” , - потому и устроена ошибка прессы:

"…редактор в трех колонках сообщил, что следователь Эрик Лённрот занялся изучением имен Бога, чтобы таким путем найти имя убийцы. Лённрот, привыкший к газетным упрощениям, не возмутился”.

Невозможность Лённрота убить заставила Шарлаха умственно изворачиваться и самому входить в курс, что это за имена Бога. Ему простителен такой изыск.

А азарт это тоже исключительность и потому ненавистна Брехту. Вот он и заставил Шарлаха построить на карте города два равносторонних треугольника.

Левая точка – вынужденная. Там предатель Симон Асеведо заблудился в огромном отеле и убил случайного этого Ярмолинского (только массой книг – нелепость такая – пришлось Борхесу того наделить, чтоб Лённроту было откуда получить образование насчёт Имён Бога, эту свою исключительность раздуть до небес). Правая точка, база Шарлаха тоже вынужденная. Место казни еврея Асеведо (вверху) получилось вынужденным. Место инсценировки (евреем Грифиусом) третьего преступления (внизу) – тоже вынужденное. Риска от написания тут: "Произнесена последняя буква Имени” , - что подумают, что преступлений больше не будет, - риска никакого. Шарлах же знает, что Лённрот знает, что Имя Бога из четырёх букв. Более того, была в полицию послана карта, с обозначением треугольного расположения мест трёх преступлений и с предсказанием, что четвёртого не будет. То есть очень грубая подсказка обратного.

Натяжка ещё, что Лённрот пошёл предотвращать четвёртое преступление сам.

Зачем эти натяжки? Причём при поднявшейся буче вокруг евреев:

"Эрнст Паласт в “Мученике” осудил “недопустимую медлительность подпольного, жалкого погрома, которому понадобилось три месяца для ликвидации трех евреев”; “Идише цайтунг” отвергла ужасающую гипотезу об антисемитском заговоре, “хотя многие проницательные умы не видят другого объяснения этой тройной тайны””.

Натяжки нужны Борхесу для оглупления еврея Шарлаха, не за что, мол, евреев ненавидеть, не исключительные они по уму. Но не так с натяжкой, что Лённрот пошёл на место будущего преступления сам. Азарт – непростительная исключительность.

И в последних словах обоих персонажей выпендрёж придан Лённроту и простота – Шарлаху.

Не время, повторяю, Борхесу в 1944-м гневаться на исключительность евреев. Это произойдёт только в седьмом рассказе, 1952-го года.

- На как тогда относиться к таким словам Шарлаха пленённому Лённроту (приданным ему Борхесом же):

"Я прочитал “Историю секты хасидов” и узнал, что благоговейный страх, мешающий произнести Имя Бога, породил учение, что Имя это всесильно и облечено тайной. Я узнал также, что некоторые хасиды в поисках этого Тайного Имени доходили до убийств… Я понял, что, по вашему предположению, раввина убили хасиды, и занялся подкреплением этой догадки”.

Причём эта “История секты хасидов” (на немецком) была в числе перечисленных книг, привезённых Ярмолинским и конфискованных Лённротом как вещдоки и прочтена им. И Шарлах, где-то доставший ещё экземпляр, верно догадался, что Лённрот вычитал там про убийства. Причём всё знающий интернет ни на русском, ни на немецком не обнаруживает существование такой книги. Спрошенный мною раввин сказал, что это чушь. То есть это выдумка лично Борхеса. Наподобие того, что евреи-де применяют для выпечки мацы кровь детей неевреев. То есть и в 1944 году у Борхеса уже готов антисемитизм.

- Ответ простой, как относиться.

В тексте рассказа, предшествующем процитированному отрывку, нигде нет, что Лённрот вычитал или решил, что раввины способны на убийство по какому бы то ни было религиозному поводу. Он просто руководствовался математической стороной картины дат (все были третьего числа соседних месяцев) и мест убийств евреев.

Зато там есть такое (происшедшее из-за газетной неточности о деятельности Лённрота):

"Один из тех коммерсантов, которые открыли, что любого человека можно заставить купить любую книгу, опубликовал популярное издание “Истории секты хасидов””.

Понимаете: популярное. Вот в популярное и пролезли слова, что раввины убивают. Именно это издание купил и прочёл Шарлах. Он, профессиональный убийца, ни на секунду не усомнился в том, что может быть, что раввины убивали. И именно его ход мыслей и был изложен пленённому им Лённроту.

А Борхес никакой ответственности за мысль о способности раввинов убивать не несёт.

Смерть и буссоль

Мандие Молина Ведиа

– Нечего тут мудрить и строить догадки, – говорил Тревиранус, величественно потрясая сигарой. – Всем нам известно, что у тетрарха Галилеи лучшие в мире сапфиры. Чтобы их украсть, кто-то наверно по ошибке забрался сюда. Ярмолинский проснулся, вор был вынужден его убить. Как вы считаете?

– Это правдоподобно, но это не интересно, – ответил Лённрот. – Вы мне возразите, что действительность не обязана быть интересной. А я вам скажу, что действительность, возможно, и не обязана, но не гипотезы. В вашей импровизированной гипотезе слишком большую роль играет случайность. Перед нами мертвый раввин, и я предпочел бы чисто раввинское объяснение, а не воображаемые неудачи воображаемого грабителя.

Тревиранус с досадой ответил:

– Меня не интересуют раввинские объяснения, меня интересует поимка человека, который заколол другого, никому не известного.

– Я всего лишь жалкий христианин, – сказал он. – Берите себе весь этот хлам, если хотите. У меня нет времени разбираться в еврейских суевериях.

– Возможно, что это преступление относится как раз к истории еврейских суеверий, – пробормотал Лённрот.

Лённрот и не подумал улыбнуться. Внезапно став библиофилом, гебраистом, он приказал, чтобы книги убитого упаковали, и унес их в свой кабинет. Отстранясь от ведения следствия, он углубился в их изучение. Одна из книг (большой ин-октаво) ознакомила его с учением Исраэля Баал-Шем-Това, основателя секты благочестивых; другая – с могуществом и грозным действием Тетраграмматона, каковым является непроизносимое Имя Бога; еще одна – с тезисом, что у Бога есть тайное имя, в котором заключен (как в стеклянном шарике, принадлежавшем, по сказаниям персов, Александру Македонскому) его девятый атрибут, вечность – то есть полное знание всего, что будет, что есть и что было в мире. Традиция насчитывает девяносто девять имен Бога, гебраисты приписывают несовершенство этого числа магическому страху перед четными числами, хасиды же делают отсюда вывод, что этот пробел указывает на существование сотого имени – Абсолютного Имени.

Второе преступление произошло ночью третьего января в самом заброшенном и голом из пустынных западных предместий столицы. Перед рассветом один из конных жандармов, объезжающих эти пустыри, увидел на пороге старой красильни человека в пончо. Затвердевшее лицо было, как маской, покрыто кровью; грудь глубоко рассечена ударом ножа. На стене, над желтыми и красными ромбами, было написано мелом несколько слов. Жандарм их разобрал… Под вечер Тревиранус и Лённрот направились на это отдаленное место преступления. Слева и справа от их машины город постепенно сходил на нет: все огромней становился небосвод, и дома все меньше привлекали внимание, зато взгляд задерживался на какой-нибудь сложенной из кирпича печке или стройном тополе. Наконец они прибыли по скорбному адресу: окраинная улочка посреди розоватых глиняных оград, которые словно отражали чудовищно яркий заход солнца. Труп уже был опознан. Это был Симон Асеведо, человек, пользовавшийся некоторой известностью в старых северных кварталах, – сначала возчик, потом наемный драчун в предвыборных кампаниях, он опустился до ремесла вора и даже доносчика. (Особый стиль убийства показался обоим следователям вполне адекватным. Асеведо был последним представителем того поколения бандитов, которое охотнее орудовало ножом, чем револьвером.) Мелом были написаны следующие слова:

Ред Шарлах рассказал Лённроту, как несколько лет назад, когда следователь посадил в тюрьму его брата, Шарлах умирал на этой вилле от полицейской пули, бредил двуликим Янусом и бесконечным лабиринтом. Он решил создать лабиринт и для Лённрота, чтобы убить его. Случайное убийство Ярмолинского (вор Симон Асеведо ошибся комнатой, он искал сапфиры) и фраза про имя бога дали ему такой шанс.

Он тщательно спланировал дальнейшее — нашёл места с ромбами, написал слова о буквах Имени (в Тетраграмматоне, Имени Бога, четыре буквы - J H V H), разыграл третье убийство. Шарлах, сам подчеркнул текст в книге, из которого можно понять, что убийства совершены четвёртого числа каждого месяца, навёл Лённрота на мысль о том, что будет и четвёртое убийство, и намекнул о месте, где оно произойдёт. Лённрот вспомнил о греческом лабиринте, состоящем из прямой линии, и Шарлах пообещал, что в следующем воплощении убьёт его именно в таком. Он стреляет в Лённрота.

Смерть и буссоль - Борхес Хорхе Луис

Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.

Смерть и буссоль - Борхес Хорхе Луис краткое содержание

В увлекательных рассказах популярнейших латиноамериканских писателей фантастика чудесным образом сплелась с реальностью: магия индейских верований влияет на судьбы людей, а люди идут исхоженными путями по лабиринтам жизни.

Смерть и буссоль читать онлайн бесплатно

Хорхе Луис Борхес

Смерть и буссоль

Мандие Молина Ведиа

– Нечего тут мудрить и строить догадки, – говорил Тревиранус, величественно потрясая сигарой. – Всем нам известно, что у тетрарха Галилеи лучшие в мире сапфиры. Чтобы их украсть, кто-то наверно по ошибке забрался сюда. Ярмолинский проснулся, вор был вынужден его убить. Как вы считаете?

– Это правдоподобно, но это не интересно, – ответил Лённрот. – Вы мне возразите, что действительность не обязана быть интересной. А я вам скажу, что действительность, возможно, и не обязана, но не гипотезы. В вашей импровизированной гипотезе слишком большую роль играет случайность. Перед нами мертвый раввин, и я предпочел бы чисто раввинское объяснение, а не воображаемые неудачи воображаемого грабителя.

Тревиранус с досадой ответил:

– Меня не интересуют раввинские объяснения, меня интересует поимка человека, который заколол другого, никому не известного.

– Я всего лишь жалкий христианин, – сказал он. – Берите себе весь этот хлам, если хотите. У меня нет времени разбираться в еврейских суевериях.

– Возможно, что это преступление относится как раз к истории еврейских суеверий, – пробормотал Лённрот.

Лённрот и не подумал улыбнуться. Внезапно став библиофилом, гебраистом, он приказал, чтобы книги убитого упаковали, и унес их в свой кабинет. Отстранясь от ведения следствия, он углубился в их изучение. Одна из книг (большой ин-октаво) ознакомила его с учением Исраэля Баал-Шем-Това, основателя секты благочестивых; другая – с могуществом и грозным действием Тетраграмматона, каковым является непроизносимое Имя Бога; еще одна – с тезисом, что у Бога есть тайное имя, в котором заключен (как в стеклянном шарике, принадлежавшем, по сказаниям персов, Александру Македонскому) его девятый атрибут, вечность – то есть полное знание всего, что будет, что есть и что было в мире. Традиция насчитывает девяносто девять имен Бога, гебраисты приписывают несовершенство этого числа магическому страху перед четными числами, хасиды же делают отсюда вывод, что этот пробел указывает на существование сотого имени – Абсолютного Имени.

Второе преступление произошло ночью третьего января в самом заброшенном и голом из пустынных западных предместий столицы. Перед рассветом один из конных жандармов, объезжающих эти пустыри, увидел на пороге старой красильни человека в пончо. Затвердевшее лицо было, как маской, покрыто кровью; грудь глубоко рассечена ударом ножа. На стене, над желтыми и красными ромбами, было написано мелом несколько слов. Жандарм их разобрал… Под вечер Тревиранус и Лённрот направились на это отдаленное место преступления. Слева и справа от их машины город постепенно сходил на нет: все огромней становился небосвод, и дома все меньше привлекали внимание, зато взгляд задерживался на какой-нибудь сложенной из кирпича печке или стройном тополе. Наконец они прибыли по скорбному адресу: окраинная улочка посреди розоватых глиняных оград, которые словно отражали чудовищно яркий заход солнца. Труп уже был опознан. Это был Симон Асеведо, человек, пользовавшийся некоторой известностью в старых северных кварталах, – сначала возчик, потом наемный драчун в предвыборных кампаниях, он опустился до ремесла вора и даже доносчика. (Особый стиль убийства показался обоим следователям вполне адекватным. Асеведо был последним представителем того поколения бандитов, которое охотнее орудовало ножом, чем револьвером.) Мелом были написаны следующие слова:

Читайте также: