Слово и дело пикуль краткое содержание
Обновлено: 05.07.2024
Читая сейчас Валентина Саввича Пикуля порой просто хватаешься за голову, спотыкаясь на явно ложных пассажах и остаются только вопросы – откуда это взято? Зачем это было написано? Какой смысл не просвещать не очень сведущих в истории читателей, а вводить их в заблуждение?
Разберем эту аляповатую и клюквенную историю подробнее.
Летопись третья. Дела людские. Глава 1.
Славен во Франции со времен незапамятных род могущественных герцогов Биронов. Их подвигами украшены великие битвы под знаменами с бурбонскими лилиями.
Сейчас во Франции в чести живет и в пышности благоденствует герцог Бирон де Гонто. Уж много лет ничто не смущало души маршала. Угасли миражи пылкой младости, остыл любовный жар в его сердце, звоны шпор уже не звали старца на битву. Бирон так бы и умер, ничем не потрясенный, если бы…
Отсебятина уже начинается… По всей видимости Валентин Саввич не знал (или же намеренно сообщает читателям неправильные факты), что Бироны де Гонто могли называться родом герцогов лишь начиная как раз со времен, когда в России царствовала Анна. Старый герцог Бирон де Гонто, назовем его имя (Пикуль нам его почему-то не сообщает) - Шарль-Арман де Гонто получил в наследство от своего отца титул маркиза – герцогом же Бироном он стал благодаря личным заслугам. Шарль Арман стали именоваться 2-ым герцогом Бироном, первым был сотней лет раньше брат его прямого предка – знаменитый маршал Бирон. Первый герцог Бирон получил этот титул от короля Генриха IV и лишился его вместе с головой предав своего короля.
Так что герцог Бирон де Гонто на 1737 год это 20-тилетний юноша.
«Если бы не получил письма из Петербурга.
— Какой-нибудь пройдоха имеет дело до меня!
Ну, а далее идет вот эта чепуха о переписке курляндца с французом. Надо ли говорить о том, что никаких следов этой фантастической переписке в реальной истории не осталось? Де Гонто отказывает Бирену, сначала предлагая тому стать герцогом, а потом уж он может его и признает за родственника.
Бирен Эрнст Иоганн избирается наконец в герцоги Курляндии и…глава 6.
Сам он, почему то стать Бироном не может…обязательно французское подтверждение нужно. Где логика, теперь-то зачем?
«Долго не понимал, что произошло, парижский маршал Бирон де Гонто, потом написал письмо Бирену, что он безмерно счастлив иметь в странах полуночных столь славного своего сородича, украшенного многими доблестями, и прочее, и прочее…
Правда, вскоре случился казус, озаботивший генеалогов!
Нашелся в Лотарингии аптекарь, из ума выживший, который через газеты публично по всей Европе объявил, что он тоже принадлежит к ветви герцогов Биронов.
Любая историческая нелепость должна иметь смешное окончание, и маршал Бирон де Гонто признал своим сородичем и захудалого аптекаря. Это признание он объяснял в Версале:
— Мне даже любопытно, что заведомые проходимцы решили почему-то украшать свое ничтожество именно моим славным именем и моим древним гербом. Но, признав родственником коновала митавского, почему я должен отказать в удовольствии лотарингскому микстурщику?
Что ж, анналы нашей истории не сохранили никаких сведений ни об аптекаре, ни о продолжавшейся переписке двух Биронов. Остается только гадать, зачем Валентин Саввич включал в свои романы подобные нелепицы. Впрочем, именно эта нелепица Пикуля хотя бы безобидна, в отличии от лжи по адресу защитника Баязета Исмаила хана Нахичеванского в одноименном романе, о нем и о другой небывальщине популярного романиста в моих следующих статьях.
Натали 09.11.2019 21:54:39
Отзыв: положительный
Пикуль замечательный писатель, обожаю его исторические
романы, и судя по твоим комментариям, думаю и эта книга
будет интересной, хотя и времена там описываются темные
в нашей истории. надо будет почитать.
С благодарностью, Галочка, и самыми теплыми пожеланиями,
а самое главное не болей.
Твоя Натали.
Валентин Саввич Пикуль известен каждому русскому человеку своими произведениями, рассказывающими о важных исторических событиях Российского государства и Советского Союза. Пикуль, прежде, чем создать очередное произведение, детально изучал документы, глубоко погружался в эпоху, что делало его романы исторически реалистичными и очень интересными для читателя.
Прошло почти тридцать лет со дня смерти знаменитого романиста, однако его произведения до сих пор интересуют читателя, общий тираж его книг составляет около двадцати миллионов экземпляров, и они продолжают постоянно переиздаваться.
В книге показывается противостояние русского дворянства с приезжими европейцами, потому что именно они стояли тогда у власти – это герцог Бирон, фаворит императрицы, и вице-канцлер Генрих Остерман, который руководил всей внешней политикой империи. В романе автор симпатизирует Артемию Волынскому, который сумел бросить вызов немцам, но не идеализирует его, показывая любовь последнего к государственным деньгам и взяткам.
Литературное наследие Пикуля
Литературным творчеством писатель занимался почти сорок лет. На счету В. Пикуля почти тридцать повестей и романов, собрание сочинений состоит из двадцати восьми книг.
Известные книги о государстве Российском:
Популярные исторические романы о Великой Отечественной войне:
Произведения В. Пикуля настолько интересны и занимательны, что мимо них не могли пройти кинематографисты. Восемь его книг были экранизированы и нашли благодарного зрителя.
В первой книге рассказывается о Петре II, внуке Петра I, он умер в возрасте четырнадцати лет от оспы, так и не дожив до времени правления, которое начиналось с шестнадцати.
Во второй книге рассказывается о походе Миниха в 1735 году на Турцию. Он пытался завоевать Крым, но внезапно вспыхнула эпидемия, возникли проблемы с продовольствием, пришлось вернуться обратно.
Второй поход привел к захвату важной турецкой крепости на Буковине Хотина, но пришлось подписать мир с султаном, так как возникла угроза нападения шведов. Здесь также описывается смерть императрицы, правление Бирона и Анны Леопольдовны. Заканчивается роман переворотом, поставившим на престол Елизавету Петровну.
Отзывы критиков
Произведения Пикуля, особенно исторические, очень часто обсуждались критиками, и оценки были порой диаметрально противоположными. Некоторые считают, что автор исторических романов должен твердо придерживаться только фактов, а не дописывать свои мысли и давать оценки.
Другим критикам не нравился стиль написания произведений, они считали, что в нем нет легкости и интеллигентности, что он вульгарен. Были и такие исследователи творчества Пикуля, которые вообще говорили, что романы его конъюнктурные, а подчас даже клеветнические.
Но было и много положительных отзывов, им нравилось в книгах Пикуля то, что как бы далеко в прошлое не обращался писатель, он всегда связывал настоящее и события давно минувших дней, чтобы представить будущее, которое его всегда заботило.
Валентин Пикуль - Слово и дело краткое содержание
Шедевр B.C. Пикуля. Масштабный, умный, увлекательный роман об одном из загадочнейших периодов российской истории — эпохе правления императрицы Анны Иоанновны. Перед читателем буквально оживает удивительный мир дворцовых переворотов и придворных интриг, всевластия печально известной Тайной канцелярии — и яростного противостояния русского дворянства и всемогущего фаворита императрицы — Бирона.
Слово и дело - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
ЛЕТОПИСЬ ПЕРВАЯ. ГОСУДАРЕВА НЕВЕСТА
Мощно, велико ты было, столетие! Дух веков прежних
Пал пред твоим алтарем ниц и безмолвен, дивясь
Но твоих сил недостало к изгнанию всех духов ада
Брызжущих пламенный яд чрез многотысящный век
А Н Радищев (“Осьмчадцатое столетие”)
Никто не уповай во веки,
На тщетну власть князей земных
Их те ж родили человеки,
И нет спасения от них
Михаила Ломоносов (псалом № 145)
По самому краю гиблого света течет стылая Сосьва-река. А куда течет — неведомо, и там, за рекой, пусто, только зверь пушистый сигает. Вот на этом-то берегу, распевая псалмы и богохульствуя, одинокий старик с полудня копал могилу.
— Ай-ай, дел наделал — всего и не упомнишь! Зато и был он князь двух империй (Российской и Римской) , генералиссимус и ордена Андрея Первозванного кавалер. Сердечный друг, “мин херц Данилыч”, его высокое сиятельство Алексашка Меншиков — на краю света, в армяке мужичьем, бородатый и страшный, и вот. видит бог: копает могилу!
Для дочери. Для Марьюшки. Для царевой невесты.
— И вознесо-ох избранна-аго-о, — пропел Меншиков сипло.
А в могиле было ему даже хорошо: не обдувал ветер, что забегает с тундры, не виднелись из ямы постылые крыши Березова-городка. Только чистые облаци над головой старика — плывут и плывут в незнаемое.
Под вечер вернулся Данилыч к себе в домишко, что срубил саморучно (бревна-то в два венца клал, окошки-то в кругляк вывел — на зависть одичалым березовцам). Семейство опального князя, выплакивая глаза, сумерничало в нетопяеияых горницах. Всего двое и остались: сын его Санька да девка малая — тоже Александра. Супругу-то свою, Дарью Михайловну, еще под Казанью навеки оставил — на самом берегу Волги зарыл ее, когда в ссылку обозом тянулись.
— Будет вам! — цыкнул Меншиков на детей. — Пряники-то писаны на Москве остались. И скулить — неча… Мой грех вижу в том, что не отведали вы ранее горбушки серенькой.
Раздул лучину — прошел к покойнице. В кедровом гробу, обитом сукном изнутри, покоилась царская невеста — княжна Марья. А жития ей было осьмнадцать лет. И хвори она никакой не знала — просто тоска приключилась. “В Москву, — плакала перед смертью, — в Москву бы мне…” Торчал теперь из кружев остренький носик, а губы раскрылись в смерти — губы, царем недавно целованные.
Меншиков подул на замерзшие пальцы, долго и неумело вдевал серьги в занемевшие мочки покойницы. Вдел кое-как, и затрясся в рыданиях гордый подбородок:
— Эх, Марьюшка. быть бы тебе императрицей! Почто не отдал я тебя за Сапегу? Жила бы в Польше… Внука бы мне. внука!
После погребения не мог Данилыч отойти от дочерней могилы. Все на другой берег Сосьвы посматривал. А там синел корчеватый лес да стелились вдали тобольские тундры — края постылые, жуткие, безлюдные… И сказал сыну и дочке с лаской:
— Детушки, вы домой ступайте. Не то озябнете, чай! А сам примерился глазом, сразу помолодевшим. Лопатой отсек добрую сажень и торопко начал копать другую могилу. Рядом с дочерней — только пошире, только поглубже… Страшно стало, и в рев ударились княжата:
— Тятенька, тятенька! Не пужайте нас, миленькой… На што вторую-то грабстаете? Ой, горе нам, сирым Меншиковым…
Данилыч знай копал — быстро и сноровко.
— Не вам, не вам, — ответил. — А имени несчастному моему!
И вскорости, правда, слег. Сначала интерес к еде потерял. Пил только воду с брусникой.
Лежа на полатях под шубами, начитывал Данилыч мемуар свой, а княжата записывали. Память не изменяла временщику: баталии да кумпанства, виктории громкие да ретирады стыдные — все он помнил… Все! А однажды поманил к себе сына поближе:
— Глуп ты, чадушко, но смекни. Деньги-то мои при банках надежных лежат — в Лондоне и Амстердаме. Смотри же, Санька: как бы тебе на дыбе из-за них не болтаться…
Юный князь вяло шевельнул бесцветными губами:
— Сколько ж там у нас, тятенька?
— Да миллионов с десять, почитай, набежит… Велик грех!
Тоненько и горестно заплакала дочка:
— Ой, лишенько! Оскома от клюкв и брусник здешних, вишенок бы мне московских из садика… Желаю я на Москве показаться!
Вспомнил тут Данилыч, как отказал жениху ее, принцу Ангальт-Дассаускому, потому как мать его была аптекарской дочкой.
— Терпи, — сказал. — Да за казака ступай здешнего. Что прынц, что казак — едина доля тебя ждет, бабья…
В конце короткой тобольской осени, когда метельные “хивуса” залепили снегом окошки, почуял Меншиков смерть и выпростал из-под вороха шуб свою жилистую руку:
— Вот она. пришла, стало быть, за мною! Ну, так ладно.
Велел камзол нести да брить себя. Без бороды, принаряженный, стал он тем, каким его ранее знали. Даже глаз с искрой сделался — будто в знатные годы. Губы, всегда скупые, размякли, добрея.
И все замечал с одра смертного. Эвон паутинка в уголке ткется, у лампадки фитилек гаснет, мышонок корочку в нору себе прячет. Вот и мышонок сей жить останется. Березовская мышь — не московская: что она знает-то? “А я, князь светлейший, помираю вдали от славы и палат белокаменных… Обида-то какая! — содрогнулся всем телом. — Мыши — и той завидую…"
Над ним склонился сын — в грудь отца вслушался:
— Поплачь, сестричка: изволили опочить во веки веков наши любезныя тятеньки, Александры Данилычи… Но глаз временщика открылся снова — круглый.
— Еще нет, — сказал Меншиков. — За мной слово остатнее. Не раз, детушки, помянете вы дни опальные, яко блаженные! И завещаю вам волю отцовскую: подале от двора царева живите. Не совладать вам… Вот и все. А теперь — плачьте!
Матвей Баженов, мещанин Тобольской губернии, хоронил грозного временщика. В мерзлую землю, посреди голубого льда, поставили тяжелую гробовину и засыпали землей пополам со снегом. Великие сибирские реки, во едину ночь морозами смиренные, уже звонко застыли: открылся до Москвы путь санный — тысячеверстный.
Долго едет казак на заиндевелой лошадке. Гремят в котелке мерзлые куски щей, наваренных бабою на дорожку, да стукаются в мешке вкусные пельмени. У редких станков ямских пьет казак горючую водку. Корявым пальцем достает из лошадиных ноздрей острые сосульки. Коль не вынешь их — кобыла падет, а казак пропадет.
Больше месяца ехал служивый по сверкающему безлюдью снегов. Но вот потянуло дымком над долиною Иртыша: Тобольск — пупок всей Сибири, город важнецкий, при губернаторе и чиновном люде. За щекой у казака пригрелся серебряный рубль. Ух, и загуляет же казак на раздолье кабаков тобольских, вдали от жены и урядника!
Читайте также: