Силверберг вертикальный мир краткое содержание

Обновлено: 02.07.2024

Содержание

— Добрый день, — доносится с экрана. — Температура воздуха снаружи 28°С, если это кого интересует. Сегодняшняя численность населения гонады составляет 881115 человек. Со вчерашнего дня прибыло 102, а с начала года — 14187 человек. Благослови нас Бог, но темп прироста заметно упал. В гонаду 117 со вчерашнего дня прибыли 131 человек, в том числе четверня Хули Якобинской. Ей 17 лет, и перед этим она уже родила семерых детей. Вот это настоящая служанка божья!

“Good morning,” says the screen heartily. “The external temperature, if anybody's interested, is 28 degrees. Today's population figure at Urbmon 116 is 881,115, which is + 102 since yesterday and + 14,187 since the first of the year. God bless, but we're slowing down! Across the way at Urbmon 117 they've added 131 since yesterday, including quads for Mrs. Hula Jabotinsky. She's eighteen and has had seven previous. A servant of god, isn't she?"

— Мы имеем связи с сельскохозяйственными коммунами. Вы, наверное, видели, что 9/10 поверхности суши этого континента используется для производства продовольствия (а ещё есть и морские фермы), что мы не занимаем плодородные земли под горизонтальную застройку, пищи всегда вдоволь.

"We have contractual access to the agricultural communes. I'm sure you've seen that nearly nine tenths of the land area of this continent is used for food production; and then there are the marine farms. Oh, we have plenty of food on this planet, now that we no longer waste space by spreading out horizontally over good land."

Как историк, имеющий привилегию пользоваться записями догонадской эпохи, он лучше, чем другие, понимает, как она совершенна. Он представляет себе хаос, царящий в прошлом. Ужасающую свободу — отвратительную необходимость делать выбор. Небезопасность. Беспорядок. Отсутствие плана. Бесформенность содержания, смысла жизни. — 1

As a historian, privileged to explore the records of the pre-urbmon world, he knows more fully than most people how splendid it is. He understands the awful chaos of the past. The terrifying freedoms; the hideous necessity of making choices. The insecurity. The confusion. The lack of plan. The formlessness of contexts.

Гонада — его мир. Он никогда не бывал за её пределами. Да и зачем? Его семья, его друзья, вся его жизнь здесь, в городе. Его город располагает театрами, стадионами, школами, больницами, молитвенными домами. Его информтер дает ему доступ к любым произведениям искусства, которые считаются благотворными для человеческой психики. Насколько ему известно, никто не покидал здания, за исключением тех, кому по жребию выпало переселиться в новую, несколько месяцев назад открывшуюся гонаду 158 и кто, конечно, никогда уже не вернется обратно. Существует, правда, молва, что городские администраторы ездят по делам из здания в здание, но Джесон далеко не уверен в том, что это действительно так, он не видит нужды в таких путешествиях. Разве не существует систем дальней связи, соединяющих гонады и способных передать всю относящуюся к делу информацию? — 2

The Urbmon is his world. He has never been outside it. Why should he go out? His friends, his family, his whole life are here. His Urbmon is adequately supplied with theaters, sports arenas, schools, hospitals, houses of worship. His data terminal gives him access to any work of art that is considered blessworthy for human consumption. No one he knows has ever left the building, except for the people who were chosen by lot to settle in the newly opened Urbmon 158 a few months ago, and they, of course, will never come back. There are rumors that urban administrators sometimes go from building to building on business, but Jason is not sure that this is true, and he does not see why such travel would be necessary or desirable. Are there not systems of instantaneous communication linking the Urbmons, capable of transmitting all relevant data?

— Два века селекционного отбора, Майкл. За дерзновение — в Спуск. Те, что остаются, приспосабливаются к обстоятельствам. Им нравится образ жизни гонады, он им кажется вполне естественным.
— И всё же мне кажется, что это не генетика. Нельзя ли это назвать просто психологической приспособляемостью? В азиатских странах люди живут хоть и не так кучно, как мы, но бывает и похуже нас — без санитарии, без религии. Но они тоже считают это естественным порядком вещей.
— Конечно, — говорит Джесон, — ведь их протест против естественного порядка вещей иссяк у них ещё тысячи лет назад. Они преобразовались и стали принимать вещи такими, какие они есть. То же самое у нас. — 2

“Two centuries of selective breeding, Michael. Down the chute for the flippos. And no doubt some population loss through leaving the buildings, at least at the beginning. Those who remain adapt to circumstances. They like the Urbmon way. It seems altogether natural to them."
“Is this really genetic, though? Couldn't you simply call it psychological conditioning? I mean, in the Asian countries, didn't people always live jammed together the way we do, only much worse, no sanitation, no regulation—and didn't they accept it as the natural order of things?
“Of course,” Jason says. “Because rebellion against the natural order of things had been bred out of them thousands of years ago. The ones who stayed, the ones who reproduced, were the ones who accepted things as they were. The same here."

— Когда кто-нибудь угрожает стабильности нашего общества, то нарушителей законов сбрасывают в Спуск. В камеры сгорания, на дне здания. Их тела превращаются в энергию. — 2

“When someone threatens the stability of our society, lawbreakers go down the chute. In the combustion chambers at the bottom of the building. Contributing their body mass to our energy output."

— Принесение в жертву гонадского человека имеет целью увеличение нашего блага. В этом заключается философский смысл, который не так легко объяснить: жители гонад являются основными потребителями, и если наш Бог урожая символически поглотит гонаду в твоём лице, в лице представителя того общества, из которого ты пришел, то это будет мистическим подтверждением союза двух обществ, нитью, что связует коммуну с гонадой, а гонаду с коммуной и… — 2

“Even so, to offer the life of an Urbmon man may have positive values here. Increasing our blessings. It's a philosophical thing, not easy to explain: the Urbmons are the ultimate consumers, and if our harvest god symbolically consumed an Urbmon instead—in a metaphorical way, taking you to stand for the whole society you come from—it would be a mystic affirmation of the unity of the two societies, the link that binds commune to Urbmon and Urbmon to commune, and—oh, never mind."

К костру подкатывает гигантская уборочная машина — огромное чудище ростом в пять метров, с восемью длинными руками, шестью многосуставчатыми ногами и широкой пастью. Его полированная металлическая шкура отражает ликующие красные языки огня. Могущественный идол. Молох. Ваал. В своем воображении он видит себя, уносимого вверх огромными металлическими пальцами. Голова его приближается к пасти чудовища. В ритмичном безумии молятся жители деревни. — 3

A farming machine being trundled up close to the fire, a giant upright thing, five meters high, with eight long, jointed arms, six many-kneed legs, a vast mouth. Some kind of harvester, maybe. Its polished brown metallic skin reflecting the fire's leaping red fingers. Like a mighty idol. Moloch. Baal. He sees his body swept aloft in the great clutching fingers. His head nearing the metal mouth. The villagers capering about him in rhythmic frenzy.

Meanwhile they go their separately programed ways, moving up and down through the Urbmon as the spiritual weather dictates. The usual gig is five nights in a city. That allows everybody in, say, Bombay, who stones on cosmos groups to see them the same week, thereby providing conversation fodder for the general sharing. Then they move along, and, counting nights off, they theoretically can make the circuit of the whole building every six months. But sometimes gigs are extended. Do the lower levels need excesses of bread and circuses? The group may be handed fourteen nights running in Warsaw, then. Do the upper levels need psychic deconstipation in a big way? A twelve-night run in Chicago, maybe.

— Последнее время ты что-то мало работала.
— Я не чувствовала натяжения нитей. Это её особое выражение. Чтобы заниматься искусством, она должна чувствовать себя как бы укоренившейся в землю. Нити, поднимающиеся из поверхности планеты, проникают в её тело, прорастают в нем, подключаясь к её нервам. И по мере вращения земного шара из её сияющего и всеобъемлющего тела высвобождаются образы. По крайней мере, так говорит она сама. — 1

“You haven't worked much lately."
“I haven't felt the strings pulling."
It is her special idiom. To practice her art she must feel rooted to the earth. Strings rising from the planet's core, entering her body, snaking into her slot, slipping through the openings of her nipples. And then tugging. As the world turns, the imagery is wrenched from her blazing distended body. Or so she says;..

In and out. In and out. And multiplexing now. His spirit is spreading out. The drug makes him psychosensitive; it breaks down his brain's chemical defenses against direct telepathic input, so that he can perceive the sensory intake of those around him. Reaching wider and wider, moment by moment. At the full high, they say, everyone's eyes and ears become your own; you pick up an infinity of responses, you are everywhere in the building at once. Is it true? Are other minds pouring their intake through his? It does seem so. He watches the fluttering fiery mantle of his soul engulf and absorb Alma, so that now he is face up as well as face down, and each time he thrusts deep into her hot cavern he can also feel the blunt sword sliding into his own vitals. That's just the beginning. He is spreading over Alma's littles now. The unfleeced nine-year-old. The gurgling baby. He is six children and their mother. How easy this is! He is the family next door. Eight littles, mother, nightwalker from the 495th floor. He extends his reach upward one level. And downward. And along the corridors. In dreamy multiplexication he is taking possession of the whole building. Layers of drifting images enshroud him: 500 floors above his head, 499 below, and he sees all 999 of them as a column of horizontal striations, tiny notches on a tall shaft. With ants. And he is all the ants at once. Why has he never done this before? To become an entire Urbmon!
He must reach at least twenty floors in each direction now. And still spreading out. Tendrils of him going everywhere. Just the beginning. Intermingling his substance with the totality of the building.
With Alma rocking beneath him. Pelvis grinding against pelvis; he is dimly aware of her as she softly moans her pleasure. But only one atom of himself is occupied with her. The rest is roaming the halls of the cities that make up Urban Monad 116. Entering every room. Part of him up in Boston, part of him down in London, and all of him in Rome and Bombay as well. Hundreds of rooms. Thousands. The swarm of biped bees. He is fifty squalling littles crammed into three London rooms. He is two doddering Bostonians entering upon their 5,000th sexual congress. He is a hot-blooded thirteen-year-old nightwalker prowling the 483rd floor. He is six swapping couples in a London dorm. Now he is into a wider range, reaching down to San Francisco, up to Nairobi. The farther he goes, the easier it gets. The hive. The mighty hive. He embraces Tokyo. He embraces Chicago. He embraces Prague. He touches Shanghai. He touches Vienna. He touches Warsaw. He touches Toledo. Paris! Reykjavik! Louisville! Louisville! Top to bottom, top to bottom! Now he is all 881,000 people on all thousand floors. His soul is stretched to its fullest. His skull is snapping. The images come and go across the screen of his mind, drifting films of reality, oily wisps of smoke bearing faces, eyes, fingers, genitals, smiles, tongues, elbows, profiles, sounds, textures. Gently they mesh and lock and drift apart. He is everywhere and everyone at once. God bless! For the first time he understands the nature of the delicate organism that is society; he sees the checks and balances, the quiet conspiracies of compromise that paste it all together. And it is wondrously beautiful. Tuning this vast city of many cities is just like tuning the cosmos group: everything must relate, everything must belong to everything else. The poet in San Francisco is part of the grubbo stoker in Reykjavik. The little snotty ambition-monger in Shanghai is part of the placid defeated Roman. How much of this, Dillon wonders, will stay with him when he comes down? His spirit whirls. He grooves on thousands of souls at once.
And the sexual thing. The hundred thousand copulatory transactions taking place behind his forehead. The spread thighs, the offered rumps, the parted lips. He loses his virginity; he takes a virginity; he surrenders to men, women, boys, girls; he is agressor and aggressed; he spurts ecstasy, he narrowly misses orgasm, he triumphantly impales, he shamefully suffers loss of erection, he enters, he is entered, he takes pleasure, he gives pleasure, he retreats from pleasure, he denies pleasure.
He rides the liftshafts of his mind. Going up! 501, 502, 503, 504, 505! 600! 700! 800! 900! He stands on the landing stage at the summit of the Urbmon, staring out into the night. Towers all around him, the neighboring monads, 115, 117, 118, the whole crowd of them. Occasionally he has wondered what life is like in the other buildings that make up the Chipitts constellation. Now he does not care. There is wonder enough in 116. More than 800,000 intersecting lives. He has heard some of his friends say, in San Francisco, that it was an evil deed to change the world this way, to pile up thousands of people in a single colossal building, to create this beehive life. But how wrong those mutterers are! If they could only multiplex and get true perspective. Taste the rich complexity of our vertical existence. Going down! 480, 479, 476, 475! City upon city. Each floor holding a thousand puzzleboxes of pure delight. Hello, I'm Dillon Chrimes, can I be you for a while? And you? And you? And you? Are you happy? Why not? Have you seen this gorgeous world you live in?
What? You'd like a bigger room? You want to travel? You don't like your littles? You're bored with your work? You're full of vague unfocused discontent? Idiot. Come up here with me, fly from floor to floor, see! And groove on it. And love it.

Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:

Вертикальный мир: краткое содержание, описание и аннотация

Блестящая антиутопия и, пожалуй, один из лучших романов Силверберга. Жестко, цинично, правдиво. О том, что же собой представляют люди, чего стоят их жизни, каковы их мечты и стремления.

Роберт Силверберг: другие книги автора

Кто написал Вертикальный мир? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.

В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.

Вертикальный мир — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком

В последние мгновения перед ним проносятся видения здания с его 885000 безликих особей, копошащихся, движущихся во всех мыслимых направлениях, посылающих мириады сигналов. Размножающихся усиленно и эффективно.

Кара свершилась. Источник опасности искоренен. Гонада приняла необходимые защитные меры, и враг цивилизации обезврежен.

Все выше и выше. Все ниже и ниже.

Сегодня вечером они играют в Риме, в знаменитом новом звуковом центре на 530-м этаже гонады 116. Диллон Кримс давно уже не забирался так высоко. Недавно он со своей группой завершил скверное турне по нижним этажам — Рейкьявик, Прага, Варшава. Рабочие, разумеется, тоже имеют право на развлечения. Диллон и сам-то живет не очень высоко — в сердце культурного гетто, в Сан-Франциско, на 370-м этаже, расположенном на высоте одной трети здания. Но это его как-то не очень заботит, у него хватает разнообразия впечатлений. В течение года ему приходится бывать на всех этажах, и только по какой-то статистической аномалии получается так, что некоторое время ему не выпало побывать нигде, кроме придонных этажей. Зато, и вероятнее всего в следующем месяце, он побывает в Шанхае, Чикаго, Эдинбурге — в городах со множеством красивых вещей, с рафинированными длинноногими красотками, которых он не преминет посетить после выступления.

Здание гонады — тысячеэтажное. Оно поделено на 25 городов по 40 этажей в каждом; на дне — Рейкьявик, на вершине — Луиссвилль. Население гонады 116 насчитывает около 880 тысяч людей. Гонада 116 — одна из 51 идентичных гонад в Чиппитской констеляции. Всего в Чиппитсе немногим более 40 миллионов жителей. А все население земного шара, согласно переписи 2380 года, составляет 75 миллиардов человек.

Благослови Бог каждого и дай нам плодородные дни. А как ты, гражданин, поспособствовал сегодня неограниченному приросту детей в своем городе? Твоя жена не возбуждает тебя? Любая женщина города твоя. Успешные работники с верхних этажей города имеют меньше детей, чем остальные. Стыдно, гражданин. Твоя обязанность помочь их жёнам, благослови вас Бог. Что смущает тебя, гражданин? Да, работник с нижнего этажа помогает твоей жене, пока ты помогаешь жене работника верхнего этажа. Зачем ты лезешь через ограду балкона, гражданин? Это опасно, ты можешь упасть и разбиться. Неужели ты из тех, кто не принял своё высшее предназначение? Неприятное происшествие. Но ничего. Население прирастает, жизнь продолжается, благослови нас Бог.

В произведение входит:

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Похожие произведения:

Издания на иностранных языках:

Error, 12 августа 2019 г.

Groucho Marx, 25 июня 2016 г.

Ну, а сюжет романа настолько слаб и схематичен, что и ради приключений читать его не стоит. Силвербергу даже пришлось совместить нескольких главных героев, чтобы хоть как-то замаскировать отсутствие интриги и приключений — постоянно сменяемые главные герои создают иллюзию, будто в романе что-то происходит, хотя на самом деле действие топчется на месте. Это известный приём коммерческой беллетристистики, используемый именно в тех случаях, когда связный сюжет не вытанцовывается.

drmanhetten, 24 июня 2018 г.

Люблю замечать аналогии.

футурологической направленности первого романа противостоит магия баллардинского сюррреализма здесь-и-сейчас. Панковать и разлагаться нельзя в Будущем которого не будет. За то можно устроить вполне себе дикую и привольную жизнь прямо сегодня , если перестать тормозить импульсы разрушения.

AUGUSTIN, 10 января 2013 г.

99 Пожалуйста дождитесь своей очереди, идёт подготовка вашей ссылки для скачивания.

Скачивание начинается. Если скачивание не началось автоматически, пожалуйста нажмите на эту ссылку.

Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.

Описание книги "Вертикальный мир"

Описание и краткое содержание "Вертикальный мир" читать бесплатно онлайн.

Счастливый день в 2381 году

Вот один из счастливых дней в 2381 году. Утреннее солнце восходит уже настолько, что касается своими лучами самых верхних этажей гонады 116. Скоро наружный фасад засверкает, как гладь моря на исходе дня. Фотоны раннего рассвета активизируют механизм в окнах Чарльза Мэттерна, и они становятся прозрачными.

Потом все они подбегают к спальной платформе. Мэттерн встает и целует детей по очереди. Индре — восемь лет, Шандору — семь, Марксу — пять и Клео — три. Глубоко в душе Чарльз Мэттерн таит стыд за то, что у него такая маленькая семья; разве можно искренне сказать о человеке, у которого всего четверо детей, что он почитает жизнь? Но лоно Принсипессы уже не заплодоносит. В свои 27 лет она уже совершенно бесплодна — так говорят врачи. Мэттерн всерьез подумывает о второй жене: он скучает по плачу младенца. Должен же человек исполнять свою обязанность по отношению к Богу.

— Папа, Сигмунд еще тут. Он пришел ночью к маме, — пальцем показывает дитя.

Мэттерн смотрит туда. На спальной платформе, по другую сторону от Принсипессы, ближе к педали пневмонасоса, лежит, свернувшись клубочком, четырнадцатилетний Сигмунд Клавер, пришедший в жилище Мэттерна сразу после полуночи, пользуясь своим правом блуда. Сигмунд любит зрелых женщин. Сейчас он храпит — потрудился на славу. Мэттерн толкает его в бок:

— Проснись, Сигмунд! Уже утро!

Юноша открывает глаза, улыбается Мэттерну, садится и тянется за своей набедренной повязкой. Сигмунд довольно красив, живет на 757-м этаже, имеет уже одного ребенка и ждет второго.

— Прошу прощенья, — говорит Сигмунд, — я заспался. — Принсипесса вымотала меня, как всегда. Это настоящая дикарка!

— Она в самом деле очень страстная, — признает Мэттерн. Говорят, что жена Сигмунда тоже очень страстная. Мэттерн намеревается испробовать ее, когда она станет чуть постарше. Может быть, будущей весной…

Сигмунд идет в ультразвуковой душ, а Принсипесса встает с постели, нажимает на педаль и платформа молниеносно свертывается. Принсипесса начинает программировать завтрак. Индра включает экран. Стена вспыхивает светом и красками.

— Вы слышали, дети? — говорит Принсипесса. — У нас будет гость, и ввиду этого нам следует быть достойными божьего благословения. Идите кушать.

Чарльз Мэттерн очищается, одевается и завтракает, после чего отправляется на посадочную площадку над тысячным этажом, чтобы встретить Никанора Гортмана. Поднимаясь лифтом, Мэттерн минует этажи, на которых живут его братья и сестры со своими семьями, — три брата и три сестры. Четверо из них младше его, а двое — старше. Один из братьев, Джефри, умер молодым и при неприятных обстоятельствах, Мэттерн редко вспоминает о Джефри.

Слышится веселый шум двигателей. Садится торпедоптер. Из него высаживается высокий плечистый мужчина, одетый в одежды, переливающиеся всеми цветами радуги. Это, верно, и есть социопрограммист из Хэлла.

— Никанор Гортман? — спрашивает Мэттерн.

— Благослови вас Господь! Чарльз Мэттерн?

— Благослови вас Бог, это я. Идемте.

Хэлл является одним из одиннадцати городов Венеры, которую человек приспособил к своим нуждам. Гортман еще ни разу не бывал на Земле. Говорит медленно, флегматично, монотонно. Мэттерну это напомнило способ разговора жителей гонады 84, которую он когда-то посетил. Он читал статьи Гортмана. Добротная работа, превосходная аргументация.

— Вы в самом деле так полагаете? — спрашивает приятно удивленный Гортман.

— Конечно. Я стараюсь читать максимум венерианских статей. Так занимательно чуждо читать об охоте на диких зверей.

— На Земле нет диких зверей?

— Благослови нас Бог, нет, — отвечает Мэттерн. — Мы не можем себе позволить. Но я безумно люблю читать о вашем образе жизни, так сильно отличающемся от нашего.

— Это что-то вроде психологического бегства?

Мэттерн смотрит на него с удивлением.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Когда вы читаете об этом, ваша жизнь на Земле кажется вам более сносной, — пояснил гость.

— О нет! Жизнь на Земле вполне сносная, поверьте мне. Я читаю это только для развлечения. А также для достижения необходимого паралакса для моих собственных трудов, — говорит Мэттерн. Они как раз достигли 799-го этажа. — Сначала я покажу вам мое жилище.

Мэттерн выходит из лифта и движением руки приглашает Гортмана.

— Это Шанхай. То есть мы так называем этот сорокаэтажный блок от 761-го до 800-го этажа. Я живу сразу же под самым высшим этажом Шанхая, что свидетельствует о моем профессиональном статусе. Гонада 116 состоит из 25 городов. На самом дне — Рейкьявик, а на самом верху — Луиссвилль.

— Как принимаются решения об этих названиях?

— Всеобщим голосованием жителей. Раньше Шанхай назывался Калькутта, что мне лично нравилось больше, но группка недовольных с 775-го этажа провела референдум, и город переименовали.

— Я полагал, что в городских гонадах нет недовольных, — медленно произносит Гортман.

— В обычном значении этого слова — нет. Но мы допускаем определенные конфликты. Человек без конфликтов даже здесь не был бы полноценным человеком.

Ведущим на восток коридором они медленно идут в сторону квартиры Мэттерна. Уже 7:10, и стайки детей группками по трое и по четверо выскакивают из квартир, направляясь в школу. Мэттерн сердечным жестом руки приветствует их. Дети с пением пробегают мимо них.

— На этом этаже у нас в среднем по 6,2 ребенка на одну семью, — произносит Мэттерн. — Это самый низкий средний показатель во всем здании. Со стыдом признаюсь в этом. Люди на высоких постах явно плохо размножаются. В Праге есть один такой этаж, кажется 117-й, где на каждую семью приходится 9,9 ребенка. Разве это не великолепно?

— Вы говорите это с иронией? — спрашивает Гортман.

— Ни в коем случае!

Мэттерн чувствует, как его захватывает волна аффекта.

— Да, да, — поспешно говорит Гортман. — Мне хорошо известна общая динамика культуры. Но я полагал, что, возможно, ваше личное чувство…

— Не соответствует норме?! Ну то, что я в известной степени являюсь научным работником, не дает вам права считать, что я порицаю собственную культурную систему.

— Прошу меня извинить за это недоразумение. И прошу не думать, что я противник ваших устоев, хотя ваш мир мне чужд. Благослови Бог, не станем ссориться, Чарльз.